Церкви покровительствовали и законы, и светская элита; как местные суды, подвластные феодальной элите, так и церковные суды под контролем церковной иерархии неизменно решали дела в ее пользу.
Священники и члены религиозных орденов беседовали с людьми, давали им советы – а заодно оправдывали существующую иерархию и, что еще важнее, пропагандировали свое видение того, как должно быть устроено общество и его экономика.
Средневековое общество часто называют «сословным», указывая, что оно состояло из трех сословий: те, кто правит, те, кто молится, и те, на чью долю приходится весь физический труд. Именно те, кто молился, неустанно убеждали тех, кто трудился, принимать эту иерархию и подчиняться ей.
«Если говорить об интересах торговли и мануфактур, всякий, кто не совсем глуп, сообразит, что низшие классы следует держать в бедности, иначе они перестанут трудиться».
Речь Хэммонда стала стандартом такого рода риторики. На протяжении следующих десятилетий снова и снова повторялись ее ключевые элементы: рабство – внутреннее дело Юга, посторонним не стоит в это вмешиваться; оно необходимо для процветания белых, особенно в хлопковой промышленности; порабощенные всем довольны и не желают свободы. А если Север будет настаивать на вмешательстве, Юг возьмется за оружие, чтобы защитить свои «устои».
Все эти достижения науки можно использовать для решения реальных проблем, но только если направить их сказочную мощь на помощь людям. Пока, увы, они направлены совсем в другую сторону.
Ключевое различие с первой фазой британской индустриальной революции состояло в том, что наряду со снижением потребности в рабочей силе, вызванным автоматизацией, шло (и нередко ее превосходило) увеличение возможностей для рабочих, особенно имеющих хотя бы начальное школьное образование, благодаря другим аспектам новых технологий.
Отношение англичан точно выразил Черчилль в 1929 году, когда ему предложили встретиться с лидерами индийского движения за независимость, чтобы получить информацию о переменах в стране. Черчилль ответил:
«Своими взглядами на Индию я вполне доволен и не хочу, чтобы их подвергали сомнению какие-то поганые индусы».
Доктрина Фридмана толкала в противоположном направлении: хороший управленец – тот, что не тратит много денег на зарплаты. Социальную ответственность он несет только перед своими акционерами. Многие известные директора компаний, как, например, Джек Уэлч из General Electric, последовали этому совету и начали яростно сопротивляться подъему зарплат.
Нигде влияние доктрины Фридмана не проявлялось так очевидно, как в бизнес-школах. 1970-е годы стали временем профессионализации менеджмента: в этот период количество менеджеров, обучающихся в бизнес-школах, стремительно росло. В 1980 году около 25 % директоров компаний, зарегистрированных на бирже, имели степень по бизнесу. К 2020 году их доля превысила 43 %. Многие преподаватели бизнес-школ приняли доктрину Фридмана и принялись проповедовать ее молодым менеджерам.
исследования показывают, что менеджеры, посещавшие бизнес-школы, начали воплощать в жизнь доктрину Фридмана, особенно при установке ставок. Они остановили рост зарплат в своих фирмах – это очевидно при сравнении с аналогичными компаниями, лидеры которых не учились в бизнес-школах. Менеджеры в США и Дании, не закончившие магистратуру по бизнес-администрированию, отдают своим рабочим около 20 % от любого повышения добавленной стоимости. У менеджеров, взращенных в бизнес-школах, эта цифра – ноль. А вот новость, не слишком лестная и для бизнес-школ, и для экономистов школы Фридмана – Дженсена: нет свидетельств, что менеджеры с бизнес-образованием повышают производительность, продажи, экспорт или инвестиции. Правда, повышают биржевую стоимость акций – тем, что экономят на зарплатах. И свой собственный труд оплачивают куда более щедро, чем другие менеджеры.
