Однако он быстро понял, что его замкнутость не нравится людям. Он не хотел раздражать окружающих своим присутствием. Никому не нравится, когда с ним рядом сидит тип, что лишний раз и слова не вымолвит, не курит, не пьет, не интересуется ни спортом, ни женщинами, не жалуется на жену и детей, не делится проблемами. У которого нет ни жены, ни детей. У него и друзей-то нет, как заметил бы кто-нибудь. «Тот, кто в них не нуждается», — ответил бы Чистильщик, если бы смог сформулировать нужную мысль. Когда он думал о себе, он не мог найти подходящих слов.
Помимо боли физической, она чувствовала нечто более глубокое и пронзительное.
Унижение.
Она вдруг поняла, что ни один мужчина никогда не сможет испытать подобных мучений: чувства, что ты слабее, уязвимее. Оно возникло не только из-за неравных сил. Это было внезапное осознание, почти что озарение: на самом деле за жестокостью таилось чувство собственного превосходства. Мужчина бьет не потому, что он сильнее, а потому, что чувствует себя вправе.
кому-то выгодно поддерживать статистику убийств. Потому что каждое убийство — это сенсация, а главное, трупы уже не смогут заговорить. Лучше пусть будет мученицей, чем дурочкой, признающей, что ее одурачил тот, в кого она влюбилась.
Да, он не напивался до беспамятства. Он научился контролировать свою дурную привычку. Теперь его дневная норма составляла бутылку крепкого напитка, растянутую на весь день. Впрочем, алкоголь был для него не вредной привычкой, а своего рода компромиссом. Профессор Ринальди старался поддерживать состояние приятного легкого охмеления. Поскольку он не мог расстаться с жизнью, в пятьдесят шесть лет ему нужна была какая-то действенная мера, чтобы без потерь пережить еще один день жалкого существования.
— Мне так тебя не хватает... И нашей прежней жизни... Развод не может уничтожить воспоминания. Даже после развода люди продолжают вспоминать одно и то же, только уже не вместе, а порознь...
Они были повсюду — посреди улицы, на вокзалах, на остановках — люди-зомби, прилипшие к светящимся экранам перед глазами. Этот свет мало-помалу высасывал их души, решал за них, что делать, что говорить, как поступать. Никто уже не смотрел, куда идет, что его окружает, не оглядывался по сторонам. Люди плакали или смеялись, глядя в экран словно зачарованные. Физически они существовали, и в то же время их как бы и не было.
