Оглавление

Диадея

1

Ао Айин явился на казнь взволнованный и раздраженный. Чтобы занять место ближе к эшафоту, он хотел прийти раньше остальных. Оказалось, Айин не единственный, кто решил так поступить, и ему пришлось пробиваться сквозь толпу, не обращая внимания на брань и недовольный ропот. Сегодняшний ажиотаж объяснялся тем, что правосудие должно было свершиться не над кем-нибудь, а над настоящей знаменитостью — выдающимся художником Эроном Эммегретте. Его картины стоили баснословных денег, коллекционеры устраивали за них настоящие сражения. Любой ценитель искусства знал фамилию Эммегретте. Его казнь означала трагедию не только потому, что еще одна человеческая жизнь закончилась бы, — это был конец пути вошедшего в историю творца. А для Ао — еще и потерю ценного клиента или, быть может, друга.

Когда Айин наконец продрался сквозь баррикады тел, один из сдерживающей шеренги полицейских оттолкнул его и вдавил щитом обратно в толпу.

— Я репортер! — прокричал Ао, но полицейский едва ли обратил на него внимание. В толпе постоянно кто-то что-то кричал.

— Послушайте! Я репортер, вы должны пропустить меня! — снова повторил Ао, кое-как в тесноте вытащив из внутреннего кармана пиджака удостоверение.

Это был липовый бэйджик с микросхемой для инфо-контроллеров. Раньше Ао использовал его, чтобы попадать на закрытые вечеринки, где присутствовали знаменитости, состоятельные и влиятельные персоны — персоны, которые интересовали Ао больше всего. Он проклинал себя за то, что не пришел еще раньше: теперь, когда вокруг эшафота скопилось столько людей, убедить полицейских в подлинности бэйджика стало намного сложнее. Хотя и без того шансы были невелики. Сдерживающие толпу стражи порядка и слушать ничего не хотели про удостоверение.

Ао оставил бесполезные попытки. Ничего, кроме ругани, ему не удалось добиться. Он бешено озирался по сторонам. Ему необходимо приблизиться к эшафоту сейчас же, иначе следующим окажется на нем сам: Эрон должен заметить его раньше, чем судья произнесет речь и задаст роковой вопрос. Тогда Ао подаст осужденному знак молчать и хранить тайну до самого конца. А значит, встретить самую ужасную смерть, на которую только способна фантазия палача.

Заиграла музыка. Воспарил к небу Величественный гимн Венерианской Империи. На площадь медленно въехали три черных гравикара.

Палящее солнце, нечем дышать. Толпа сжимала Ао, проглатывала, он безвольно повис между жаждущими зрелища телами. Все сильнее его охватывал страх. Что если Эрон проговорится? Что если выдаст его?

Ао попытался отбросить прочь эмоции и сосредоточиться. Нельзя поддаваться панике.

Ликующий рев. Первым из гравикара вышел палач. В одной руке он держал ящик с инструментами для пыток, в другой — заточенный топор. Лицо скрывала маска, похожая на противогаз, с длинным хоботом до пояса, — еще одно эффектное болевое средство. С помощью хобота палач доводил публику до экстаза.

Следующими из машины выволокли закованного в цепи Эрона и еще двух заключенных. В светской жизни, в окружении поклонниц и ценителей искусства, Эрон, с его плавными движениями и довольно женственными манерами, представал личностью весьма обаятельной, стоило ему начать говорить. Но сейчас он выглядел жалким и совершенно беспомощным. Его длинные черные локоны прилипли ко лбу. Другие осужденные на его фоне, казалось, держались достойнее, хотя бы просто потому, что они были в состоянии передвигаться самостоятельно.

Первым на эшафот повели Эрона, и толпа взвыла от восторга. Эрон Эмегретте, знаменитый художник, он всегда мечтал стать легендой благодаря силе своего творчества. После смерти спрос на его картины увеличится в несколько раз, цены взметнутся. Что если его мечта сбывается прямо сейчас, ценой жизни, на глазах у всего города, столицы Венерианской Империи, Виены?

Появление судьи вызвало более сдержанные овации. В строгой черно-белой мантии, какие полагалось носить по регламенту судьям, он казался разделенным на светлую и темную половины. С непроницаемым выражением лица судья взошел на эшафот, где его уже ожидали палач и скованный цепями Эрон под наблюдением приставленных к нему двух стражников в полицейских формах.

Судья поднял левую руку. Кипящее болото людской массы, заметив жест, постепенно стихло и приготовилось слушать. Тогда его голос, умноженный усилителями, огласил на всю площадь непримиримым тоном:

— Каждый житель великой Венерианской Империи должен соблюдать Закон, созданный для него Бессмертными. Закон — это благословение свыше, которое обеспечивает порядок и стабильность в цивилизованном мире. В обществе, где не уважают Закон, человек не сможет чувствовать себя в безопасности, жить пристойно и разумно. Бессмертные дали нам Закон, чтобы мы могли сосуществовать в мире и согласии, в процветании и достатке. Это великий дар. Нарушая Его, человек наносит оскорбление своим Создателям и рискует причинить вред самой сути Венерианской Империи! То есть каждому из нас. Поэтому каждый, кто нарушил Закон, должен держать ответ перед всеми нами за свои преступления!

Затем судья развернулся к приговоренному.

— Эрон Эмегретте, люди знали вас как неподражаемого художника. Вы могли бы стать примером и вдохновителем своего народа, но вместо этого предпочли совершить одно из самых низких преступлений! Вас как революционера покарают по самой жесткой степени приговора. Вы нарушили одну из главных семи заповедей, несоблюдение которых влечет смертную казнь. Эрон Эмегретте, вы признаете, что нарушили седьмой Закон о строжайшем запрете употребления сильнейшего наркотического вещества — любви? Вы признаете, что, как показало следствие, вы употребляли это вещество более полугода и вступали под его влиянием в порочную связь с женщинами, к которым у вас возникало это запрещенное чувство? Вы признаете, что занимались распространением и хранением любви, а также готовили террористические группы для подрыва устоев общества, что живет по слову Создателей наших? Агитировали еще не окрепших умом подростков и подсаживали на зловредный наркотик детей? Признаете ли вы свою вину, Эрон Эмегретте, и испытываете ли хоть малейшее чувство раскаяния за тяжкие грехи свои, за то, что погубили множество судеб и поставили под угрозу мирную жизнь нашей великой Империи?

Толпа замерла, замер Ао. Все ждали, что ответит Эрон.

Любовь — особенный наркотик. Самый популярный и самый опасный. За него можно расплатиться жизнью, как это сейчас происходило с Эроном, но желающие попробовать его всегда находились. Большинство жителей Венерианской Империи не имели понятия о любви — просто потому, что были не способны ее испытывать. Но стоило венерианцу однажды запустить иглу под кожу, отправить химическое соединение дофамина и 2-фенилэтиламина в карусель венозной системы, и тогда любовь превращалась для него в маниакальный приговор. Одержимость. Зависимость. Желание заполучить следующую дозу порой доводило наркомана до крайности, заставляло пойти на преступление.

Ао продавал любовь по 4000 идий за дозу. Новичкам он делал скидку и продавал по 3800, друзьям — всего за 3200. Иногда давал попробовать бесплатно, если срочно требовалось расширить клиентскую базу. Это всегда окупалось: тот, кто вкусил запретный плод хотя бы раз, захочет еще. Если у Эрона вдруг не оказывалось при себе наличных, то знаменитый художник был единственным, кому Айин продавал любовь в долг, и тот никогда не подводил.

Ао было жаль видеть Эрона на эшафоте, но сейчас он желал ему смерти.

Больше всего наркоторговец боялся, что в последний момент, в нелепой попытке избежать своей участи, клиент попытается сдать его. Эрону всегда не хватало внешней мужественности. Вот и сейчас, в последние и самые страшные для него минуты, он был готов начать рыдать и бессмысленно умолять о пощаде. Разве так становятся легендами?

Приговоренному к смерти было достаточно лишь признать свою вину во всеуслышание, после чего умереть быстро. В противном случае, его ожидали страшные пытки. Таков смысл церемонии — сломать волю подсудимого, чтобы тот сам просил разрешения склонить голову под заточенное лезвие закона.

Толпа зашумела в ожидании ответа.

Эрон лихорадочно озирался, будто пытался сообразить, где находится. Казалось, он не слышал слов судьи или не обратил на них внимания. Он походил скорее на сумасшедшего, чем на человека, переживающего ужас перед казнью.

— Эрон Эмегретте, вы признаете себя виновным в перечисленных преступлениях? Если вы отказываетесь отвечать, приговор будет вынесен незамедлительно! Ни один смертный не имеет права уходить от ответственности перед Бессмертными!

Эрону было все равно. Он продолжал водить взглядом по толпе, будто кого-то искал.

И тогда Ао почувствовал, что надежда возвращается. Да, чутье его не обмануло! За несколько дней до ареста он продал художнику 17 граммов любви. Похоже, Эрон успел ввести в себя достаточно, и эффект наркотика все еще продолжался. Иногда, в зависимости от темперамента, когда любовь заканчивалась и начинался отходняк, клиенты Ао становились совершенно непредсказуемыми. И все же наркоторговец попытался сделать то, ради чего пришел на казнь друга. Растолкав стеснявших его движения людей, он вытащил из кармана пиджака фотографию, поднял ее так высоко, как только мог, над головой и закричал:

— Эрон! Это Анита, посмотри сюда это Анита! Анита!

Он, надрываясь, кричал имя девушки в отчаянной попытке победить голос толпы. Это было не обязательно. Стоило ему взмахнуть над головой фотографией, как вдруг взгляд Эрона сфокусировался и стал осмысленным — он увидел ее тотчас, словно кто-то или что-то подсказало ему. В надежде последний раз узреть возлюбленную, он искал ее лик в толпе и, благодаря Ао, нашел. Пусть и на фотографии, но все-таки нашел… Почему-то зачеркнутый багровым крестом. Сначала он будто не поверил, что удача на самом деле улыбнулась ему и ее светлый образ в последние минуты жизни будет с ним. Затем он различил в волновавшемся месиве ожидавших его кончины зрителей того, кто держал фотографию. Разом нахлынули мириады беспокойств: неужели с девушкой что-то случилось? Аниту тоже арестовали? Но тогда почему он об этом ничего не знает? Или ей угрожает сам Ао?

Они встретились взглядами. Наркоторговец медленно качнул головой. Его лицо впитало тень.

Зная о чувствах Эрона к Аните, Ао решил перестраховаться и «отрезать» Эрону язык в последний миг его жизни. Несчастный художник обо всем догадался: если тот попробует сказать о поставщике запрещенного наркотика хоть слово, его возлюбленная пострадает.

С отвращением Эрон отвернулся. Прекрасный лик Аниты, пусть и на фотографии, был в руках этого человека, которого он считал своим другом. Он и не собирался выдавать Ао. Анита принадлежала общему кругу их знакомых. Она могла бы пострадать из-за следствия отдела по борьбе с любовью. Жестокая перестраховка была наркоторговцу ни к чему, но тот этого не понимал, ведь никогда не пробовал любовь.

Судья уже собирался вынести приговор, когда Эрон вдруг выпрямился столь решительно, что двое полицейских не посмели снова удерживать его на коленях.

— Да, я хочу сделать признание, — обратился он к судье.

Усилители разнесли голос по всей площади. Начавшая было снова шуметь толпа затихла. Последние слова, слова умирающего, если они произнесены осознанно, бывают намного важнее, чем все слова, которые человек произнес в течение жизни. По крайней мере перед казнью они вызывают особенный интерес.

— Я хочу сделать признание, — вновь повторил он, обращаясь уже ко всем. — Да, я употреблял любовь, я признаюсь в этом. И если бы у меня только был шанс, если бы Бессмертные дали мне возможность вернуться в прошлое, то я бы уже не был таким глупцом и не провел бы ни одной секунды жизни без любви! Самая страшная казнь, самая дикая боль не может сравниться с теми страданиями, которые причиняет любовь. Но эта боль ничего не стоит по сравнению с теми счастливыми мгновениями, которые я испытывал, когда был рядом с той, кого люблю. Вы будете наблюдать за моей смертью — представлением, которое доставит вам мимолетную радость; но сами вы — трусы в законе, неспособные оказаться на моем месте. Я был по-настоящему жив и поэтому не боюсь умереть!..

— Пусть замолчит! — запоздало скомандовал судья полицейским.

Речь Эрона произвела будоражащий эффект, с такой страстью он произнес ее. Но то была всего лишь речь наркомана, еще не отпустившего любовь. Ао не впервые слышал от своих клиентов подобные тирады.

Полицейские грубо уложили голову художника на плаху. Наблюдала ли за ним Анита? Услышала ли она его слова? Эрон так и не нашел ее в толпе, не увидел ее еще один раз. Последний раз. Его смерть предстанет красочным кровавым фейерверком. Эрону не хотелось, чтобы она переживала его страдания, и в тоже время он страстно желал, чтобы Анита прониклась силой тех чувств, которые он к ней испытывал. Нет, ни один палач в мире не заставит его выдать любимую, ведь для Аниты это будет означать, что его любовь к ней не безгранична!

Руки и шею осужденного прикрепили цепями к помосту. Хобот, свисавший с маски палача, нагрелся до запредельной температуры. В рот Эрону запихнули полую железную вставку, чтобы он не сомкнул челюсти. Он все еще продолжал искать глазами Аниту, когда раскаленный шланг вошел ему в глотку.

Ао был раздосадован тем, что ему пришлось наблюдать за пытками бывшего друга. Он бы предпочел уйти, но в тесноте, среди скопления людей, не получалось даже развернуться. Его поразило неожиданное мужество, с которым Эрон принял свою кончину. Влюбленный художник не потерял достоинства перед смертью. Конечно, во время пыток он истошно визжал и умолял о пощаде, но этим только еще больше запомнился своим почитателям. В мире искусства, в кругу художников, ему определенно суждено было стать легендой.

Ао рассеянно досмотрел исполнение приговора оставшихся двух подсудимых. Ничего интересного. Ему было жаль терять на них время, но толпа не давала развернуться.

Он наблюдал за стекавшими с эшафота багровыми ручейками и думал о том, что Эрон сделал для его товара эффектную рекламу.

2

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, где он находится. Сразу подступила тревога. Только чрезвычайное происшествие могло заставить его оказаться здесь. Форкс Моунд несколько раз сжал кулаки. Убедившись, что тело понимает сигналы мозга, чуть приподнялся на локте и осмотрел себя. Он был в той одежде, в которой обычно ходил на работу: клетчатая рубашка, старомодный пиджак и спрятанная под ним кобура с пистолетом. Выпиравший живот угрожал вот-вот разорвать пуговицы и выпасть наружу, из чего Форкс заключил, что его запасное тело, как и полагалось, синхронно старело вместе с ним. В каком-то смысле он совершил самоубийство: его первое тело сейчас лежало бездыханным в офисе ОБЛ, а копия загрузилась на Станции Перехода, вдали от привычной ему планеты.

Только избранным известна его принадлежность к расе Бессмертных — богам и поводырям человечества. Однако даже они сейчас не знают, что ему пришлось умереть уже, как минимум, один раз. Ради чего? Ответ должен находиться где-то здесь.

В помещении было темно, но Форксу не нужен свет, чтобы видеть. Вокруг него в горизонтальном положении рядами стояли саркофаги возрождения — с такими же, как и он, только еще не включенными копиями Бессмертных. Их оригиналы сейчас живут и взаимодействуют среди людей, регулируя общественную жизнь и управляя судьбами народов в самых разных планетарных системах. Они окутаны тайнами и легендами. Люди боятся их и почитают. Императоры возносят дары жрецам, чтобы обращаться через них к Бессмертным и выпрашивать совет или разрешение для политической деятельности, а простые люди вглядываются в ночное небо и гадают, какая из звезд принадлежит небожителям, где та райская обитель? Она гораздо ближе, чем они могут представить. Здесь, среди них.

Если бы Форкс родился человеком, ему бы сейчас стало не по себе. Несмотря на живописность лиц Бессмертных в саркофагах, они не выражали абсолютно никаких эмоций. Будто ни жизни, ни смерти не существовало для них, а было нечто третье, человеку не известное и не понятное, а потому манящее и страшное. Форкса беспокоило иное. Он прислушался. Ни единого лишнего звука. Даже мерное гудение Станции казалось тише обычного. Это неправильно.

Он хотел встать и разобраться, в чем дело, но что-то его останавливало. Опыт подсказал Форксу сначала просмотреть файлы памяти, к чему он сразу приступил. Так и есть, перед смертью он оставил себе якорное воспоминание. Оно было закреплено на команде ждать в саркофаге. Значит, на Станции опасно. Форкс подумал, что кроме него мог проснуться кто-то еще. Возможно, сейчас другой Бессмертный наблюдает за ним со своего места. Он бесшумно возвратился в положение лежа.

Он и раньше стирал себе память, оставляя кодовые знаки и одно якорное воспоминание. По нему затем расшифровывались все данные. Как правило, в этом не имелось особой необходимости. Он поступал так лишь для того, чтобы, когда он нападет на настоящий след, не вызвать подозрений излишней конспирацией. Особенно если дело коснется тайны, о которой нельзя поведать даже избранным.

На этот раз все было иначе: он оставил не просто якорное воспоминание, а предупреждение. Он обязан защищать Станцию Перехода — связующее звено между человеком и следующей стадией эволюции. Но сначала нужно понять, от кого. Ни людям, ни Бессмертным, ни даже самому себе он доверять не имел права. Для того чтобы расшифровать код, ему понадобится много времени. Хотя все же меньше, чем тому, кто попытался бы проникнуть в системную программу его мозга.

До обостренного слуха Форкса донесся шум чьих-то шагов. Все ближе. Шелест автоматически открывающейся двери. Полоска света ножом вспорола темноту. Форкс не поднимал головы, опасаясь выдать себя. Промелькнула тень. Дверь осталась открытой. Значит, вошедший не один из ему подобных. Бессмертным не нужен свет, чтобы видеть.

Началась какая-то возня. Тень сновала от одного саркофага к другому. Скреблась, щелкала. И каждый раз возня завершалась одним и тем же звуком, напоминавшим короткий электрический разряд. Он выводит из строя саркофаги — догадался Форкс. Точнее, отключает питание. Это все равно что отрубить пуповину у еще не рожденного ребенка. Обесточенные копии небожителей, если им и суждено было когда-нибудь проснуться, больше этого не сделают.

Тень подступала все ближе. Форкс спешно пытался расшифровать память. Вероятно, он для того сюда и прибыл, чтобы остановить преступника. Но якорное воспоминание буквально молило его закрыть глаза и притвориться «спящим». Так он и сделал. Тень скользнула по нему, словно призрак. Кем бы ни был ее обладатель, он очень опасен, если знает, как убивать тех, перед кем отступает сама смерть. Треск, вспышка у самой головы. Саркофаг Форкса отключен. Тень прошелестела дальше.

Возродившийся Бессмертный напряженно вслушивался, пытаясь по звукам определить личность того, кто хотел от него избавиться. Вскоре неизвестный покончил с остальными и скрылся за дверью. Форкс снова остался в темноте. Теперь почти наверняка один. Обесточивание не причинило ему никакого вреда, ведь он уже отделился от саркофага.

Стараясь не торопиться, чтобы не допустить ошибок, которые могут только затянуть процесс, он продолжил расшифровывать память, силясь найти в ней нечто такое, что возжелал скрыть даже от самого себя. Расшифровки перестраивались в образы. Форкс внимательно всматривался в каждый из них, постепенно определяя цепь событий.

Он был удивлен, когда обнаружил, на каком событии установлено якорное воспоминание. Сколько шума из ничего! Форкс поморщился. Зачем ему понадобилось казнить какого-то художника? Ведь он лично позволил Эрону долгое время употреблять любовь. Очевидно, его смерть — часть какой-то игры, где он, Бессмертный, один из ее участников. Вот только сам Форкс считал себя фигурой, слишком крупной для пустяка вроде нравоучительной казни очередного наркомана.

Следующий шифр. Воспоминание разразилось угрозой войны. Нет причин для беспокойства. Люди постоянно ищут повод для войн. Должно быть что-то другое. Возраст Форкса был около девятисот лет, но никогда еще ему не приходилось убивать себя, чтобы оказаться здесь, на Станции Перехода. Две копии не имели права функционировать одновременно — таково правило безопасности. С чего все началось, что же заставило его…

Ао Айин.

Стоило ему обнаружить это имя, как Бессмертный ощутил всю тяжесть мира, внезапно опершегося на его плечи и готового придавить вместе с ним всех остальных. Сардоническая улыбка зародилась в бесчисленных комбинациях его зашифрованных мыслей и всплыла на поверхность лица. Форкс рискнул всем. Он знал, что должен это сделать. Награда или смерть, новое начало или конец — ему неизвестно, что ожидает его впереди, и пока не совсем ясно, что происходило с ним раньше, но он был совершенно уверен: мир больше не останется прежним. Ни для кого.

В столицу Венерианской Империи стекались жители с разных уголков планеты. Переполненная эмигрантами, Виена разрасталась трущобами на окраинах, где не стоило разгуливать вечерами в одиночестве. В бедных районах города преступность считалась чем-то само собой разумеющимся: не знавшие любви венерианцы выживали, как умели. Зато чувство ответственности и уважение к закону Бессмертных у них развилось довольно остро, поэтому, несмотря на низкий уровень жизни на окраинах, в Центре и около-центровых районах царил порядок и декоративная красота, поддерживаемая Блюстителями Мод. Нищие туда редко совались, зная, что ничего хорошего там их не ждет: полицейский допрос или выговор от сотрудников БМ. Хотя последние, как правило, брезговали иметь дело с отбросами общества.

Гораздо больше Блюстителям Мод нравилось уделять внимание тем, кто относится к среднему и высшему классу. Заряженные амбициями и устремленные к светлому будущему представители среднего класса старались успевать за последними веяниями моды, но и не слишком стремились ее опережать или, тем более, от нее отступаться. Ничего страшного, если БМ запишет в Личный Документ пару выговоров; однако больше двух — это может показаться плохим тоном, а уж свыше трех или четырех всерьез испортят репутацию и перечеркнут карьерные пути. Что касается господ высшего класса — богатых и влиятельных господ, то Блюстители Мод, были не прочь остановить их, чтобы сделать несколько комплиментов об утонченном вкусе и блестящих нарядах. Записывать положительные отзывы в Личный Документ БМ также имели право, но делали это гораздо охотнее для последних. Поэтому средний класс часто одевался более стильно, хоть и недорого, чтобы получить дополнительные преимущества в резюме. Таким образом, полицейские и Блюстители Мод выжимали несостоятельных людей из благополучно устроенного района Виены, контролируя его безопасность и безукоризненную эстетику.

Одежда Ао была не самой лучшей. Его спасала внешность: дружелюбное и приятное лицо с теплыми карими глазами излучало приветливость и добродушие. Черные, слегка вьющиеся волосы, казалось, добавляли ему особое волшебство обаятельности, которое в сочетании с красивой внешностью и острым умом могло бы сделать его опасным сердцеедом для наркоманов, по неосторожности употребивших любовь рядом с ним. Но Ао пока имел только смутное представление о своей власти над накаченными наркотиком сердцами. Он старался одеваться как следует, чтобы не выглядеть бедно и не привлекать внимание полиции. БМ, если и усматривали за ним какие-либо несоответствия современным тенденциям, то ограничивались разве что устными замечаниями. Ао вел себя с ними вежливо и не забывал, словно невзначай, отметить элегантность и чувство стиля их нарядов.

Моральный Кодекс Венерианской Империи регулировал социальное взаимодействие всех обитателей Порт-Венеры. Один из пунктов данного акта включал статью о родительской ответственности. Родители должны дать своим детям достойное воспитание для интеграции в общество, образование по мере их финансовых возможностей и социального положения, а также обеспечивать всем необходимым для проживания до семнадцати лет. Этот акт много значил для матери Ао, Арисы Айин. В их небольшом городке Танесе все друг друга знали, и она мечтала о том, как ее соседи будут за обеденным столом обсуждать переезд ее сына в столицу мира. Все семьи в округе станут завидовать ей. Долго она уговаривала супруга отправить сына в Виену. Тот сопротивлялся, понимая, какие расходы ему предстоят, но Ариса сумела на него повлиять. В возрасте девятнадцати лет их сын покинул Танес и больше никогда не возвращался.

Прежде чем навсегда перебраться в Виену, Ао приезжал сюда с мамой, будучи еще в дошкольном возрасте. Его родной городок был окружен степями, где по бархатным полянам гуляли лошади с роскошными веерами грив и длинными тоненькими ножками. Ао нравились эти создания. Они были красивые и совсем безобидные. В сам Танес они никогда не забредали, держались от человека на расстоянии. Как-то раз ему удалось подкрасться к одному стаду. Стоило мальчишке протянуть руку и попытаться коснуться черной гривы одной из лошадей, как они рванули с места и унеслись.

В Виене Ао тоже повстречались лошади, но совсем другие. В центральной части столицы на машинах разъезжать было запрещено. Со степенным видом в открытой карете проезжал какой-то чиновник. Его кучер дергал за поводья поникших животных и отчего-то громко на них ругался. Ао не понравилась эта картина. Он спросил у мамы, почему эти лошади позволяют так с собой обращаться. Они выглядели несчастными. Ариса Айин объяснила сыну, что это не лошади вовсе, точнее, не настоящие лошади, а их суррогаты, выращенные на заводе специально для служения людям. Ао хотел спросить, зачем это нужно, но не стал. Ему показалось, что он уже знает ответ. И всегда знал. Когда Ао немного подрос, лошади на его родине, начали вызывать в нем восхищение. Они были не такие, как в городе, они были свободными.

Чем взрослее становился Айин, тем меньше общего он находил в себе со своими родителями. Его отец и мать много работали и мало уделяли ему внимания, если дело не касалось их собственных интересов, поэтому он проводил время допоздна на улице. Он с легкостью заводил друзей и так же легко забывал про них. Хотя маленький Ао и не избегал других детей, ему не требовалась компания для того, чтобы весело проводить время. С раннего детства он проявлял несвойственную для его возраста независимость. Из-за этого у него возникало много проблем в школе: он не понимал, зачем просиживать время за учебниками и слушать нудных учителей, в то время как там, за окном, тот самый мир, который они изучают. Мир, который его так притягивал.

Образование ему давалось с трудом. Ао часто прогуливал школу и получал плохие отметки. Бывало, даже срывал уроки, просто, чтобы развеять скуку. Родители осуждали его за это: отец приходил в ярость, а мама тихо ненавидела. Ей было тяжело принять то, что ее сын способен не оправдывать ожидания. Она с трудом переносила выговоры преподавателей. Ао, напротив, только приходил в негодование, отчего взрослые срываются из-за глупых закорючек в нэйротетрадях. Он не верил, что от чьих-то оценок может зависеть его жизнь, которую чувствовал в себе самом и которая всегда неукротимо звала его прочь, за пределы обители абсурда.

Но со временем в Ао кое-что изменилось. Когда ему исполнилось шестнадцать, мама взяла его в Виену еще раз, чтобы показать знаменитый город блеска, символ величия Венерианской Империи. Порт-венерианцы в большинстве своем никогда не покидали родную планету, но пребывали в глубочайшем убеждении, что их столица — лучший город во всей Миросфере. И Ао был теперь с ними солидарен. На фоне большого города Танес показался ему скучной грудой домов, где ничего не происходит. Виена сверкала искрами жизни, восхищала роскошными зданиями, завлекала нарядами и интриговала самыми разными людьми, каждый из которых в большей или меньшей степени интересовал Ао. Ему хотелось узнать их всех. В каждом человеке он каким-то наделенным от природы интуитивным чутьем наблюдал тайну — какую именно, он и сам сказать не мог. Не сами люди, но заключенная в них тайна влекла его. Иногда для звезд ночного неба Ао находил свой особый мир в воображении, свое пространство и правила или полное их отсутствие. Когда он во второй раз очутился в Виене, многое здесь, не виданное им ранее, показалось ему уже знакомым, словно город был отражением тех самых звезд.

Ариса и Ао Айин прожили в Виене всего несколько дней. Когда они вернулись, Ао сильно переменился. Он всегда знал, что его жизнь не сможет ограничиваться окрестностями Танеса. Он еще не пытался найти свое призвание и не искал способа выразить собственное видение мира, но его богатая творческая натура пропускала мир через себя. Творчеством была сама его жизнь, и вот, когда он обрел подходящее полотно, из мечтательного юноши Ао превратился в сосредоточенного молодого человека, преданного делу.

Айин начал прилежно учиться, стараясь получать максимально хорошие оценки для аттестата, чтобы затем поступить в главный университет Виены и переехать. Ему было все равно, на кого учиться, главное — выудить стипендию и скидку на аренду жилья. Он выбрал факультет, где не требовалось слишком много вступительных экзаменов, — факультет защиты прав в нэйронете. Он плохо представлял, какую профессию получит по окончании обучения, но его это не волновало. Ао не собирался брать пример со своих сверстников, ожидая, что настоящая жизнь начнется после пяти лет университетской лихорадки. Не особенно привлекала его и лихая студенческая жизнь. Он любил веселье, и еще больше его тянуло к приключениям, но жизнь студента представлялась ему еще одним тюремным испытанием.

Когда Айин увидел лошадей, запряженных в поводья, и подгонявшего их кучера в нелепой шляпе-цилиндре, внутренний голос юноши завыл, представшая ему картина оскорбила его. По возвращении в Танес, прогуливаясь по своим излюбленным местам в окрестностях, он снова решил подкрасться к одной из диких лошадей. И с негодованием проводил ее взглядом — та в одно мгновение убежала. Гордые и свободолюбивые лошади Танеса не позволяли себя приручить человеку. Но почему те, что были в упряжи, так слабы и безвольны? Отчего они позволяли кучеру в нелепой шляпе собой помыкать?

В Танесе и других провинциях Виены когда-то прижилась примета, будто тому, кто сможет добыть кусочек копыта дикой лошади, он принесет удачу, полезные знакомства и богатство. Эту вещицу часто можно было найти на прилавках сувенирных магазинчиков и приобрести за незначительную цену. Однако законы Венерианской Империи запрещали причинять вред диким лошадям. Задержанному браконьеру грозил тяжкий приговор. Риск охоты на защищенное законом животное несопоставим с вознаграждением за его убийство. Поэтому браконьеры не покушались на диких лошадей. Расколотые копыта привозили с заводов, где выращивали животных-суррогатов, и с мясокомбинатов, хотя торговцы часто пытались скрыть это, овеивая свой товар красивыми легендами. Ао не верил, что копыта погибших животных кому-то приносили удачу и вообще обладали какой-то сверхъестественной силой. Но он понимал, что там, куда он вскоре должен отправиться, ему понадобится любой, даже самый скромный, каприз фортуны, и намеревался склонить ее на свою сторону.

Когда Айин сдал последний вступительный экзамен и настало время покинуть родной город, он отправился к местному охотнику — Отару. Свои навыки старец давно растерял, зато хорошо научился в отсутствие всякой работы и денег добывать алкоголь. Причем каким-то образом Отару удавалось добывать только хорошее, качественное пойло. Из всех алкогольных напитков вино было самым популярным на Порт-Венере и самым изысканным во вселенной. Винодельные бароны скопили огромные состояния, транспортируя его по всей Миросфере. Но, наверное, даже они удивились бы, откуда у Отара столько бутылок знатного сорта.

Разумеется, охотник и не подумал отказаться от еще одной бутылочки, принесенной Ао в честь отъезда. Тем более, он уже был не совсем трезв и сильно растрогался. Наверное, оттого старый охотник опьянел быстрее обычного и говорил без умолку. Он опустошал вместе с Ао один бокал за другим. Темно-красные капли стекали по его усам и неухоженной бороде. Гость старался наливать себе поменьше и всякий раз, стоило Отару отвернуться, выплескивал содержимое бокала в окно. Вино все же ударило ему в голову, но Ао удалось остаться в приемлемом для задуманной хитрости состоянии. Когда юноша понял, что Отар уже достаточно пьян и в приподнятом настроении, то он попросил у него ружье для охоты на птеродактилей, которые, к слову, обитали на Земле, а не на Порт-Венере, но Отар едва ли придал этому факту значение. Старому охотнику запрещалось законом давать кому-либо свое ружье. Оно хранилось у него на случай, если городок начнут беспокоить хищники, хотя те уже давно покинули их края, и теперь оно пылилось без дела, подвешенное на стене. Старик обрадовался, что спустя столько лет ружье наконец, кому-то пригодится, словно и сам он был еще на что-то годен, пусть и плохо сознавал, для чего.

Ао вскоре с ним распрощался и отправился на излюбленные бархатные поляны, где гордой походкой разгуливали дикие лошади. На них уже давно никто здесь не охотился, поэтому при виде человека они ничуть не встревожились, уверенные в собственной неприкосновенности. Ао убедился, что вокруг никого нет. Прицелился. Раньше ему не приходилось убивать. Его руки задрожали, ствол повело. Что если начнется следствие и его поймают? Тогда ему придется сесть в тюрьму прежде, чем он по-настоящему узнает жизнь. Ради чего? Какого-то копытца, глупого суеверия!

Больше медлить нельзя. Иногда сомнения имеют свойство превращаться в потаенный страх. Он тихо крадет у жизни творчество, силу спонтанности, а взамен подсовывает инструкции существования. Что если он поддастся страху сейчас? Значит, ему захочется поддаться и в следующий раз.

Никогда.

Боль прошла через туловище насквозь и повалила лошадь на землю. Ао целился в голову, но промахнулся. Стадо вздрогнуло, сорвалось с места, унеслось. Раненое животное с истошным ржанием попыталось вскочить на ноги и устремиться вслед за остальными. Ао выстрелил второй раз — пуля угодила в шею. Из ран хлестала кровь. Лошадь хрипела, билась в агонии, расплескивая алые фонтаны, заливая траву, сминая цветы. Охотник на фортуну подошел ближе и завершил ее страдания выстрелом в голову. Стараясь не терять ни секунды, он раздробил ей прикладом ружья копыто и положил отколовшийся кусочек в карман.

Не страшно, если изувеченное тело лошади вскоре найдут. Отар не захочет признаваться, что дал поиграть с ружьем вчерашнему школьнику, и будет всячески пытаться это скрыть.

Завтра Ао отправится в Виену. Острый обломок раздробленного копытца лежал у него теперь в кармане. Удача была с ним. Но это не так не важно. Важно сознание того, что он способен взять ее сам.

3

Через пару месяцев пребывания в столице он забросил учебу и больше в институте появляться не собирался. Ао быстро понял, что сценарий, ради которого люди проводят несколько лет драгоценной жизни в образовательных самоистязаниях, не для него. К тому же, из круга его знакомых те, кто получили дипломы, жили совсем не так, как ему хотелось. Возможно, изо дня в день они поднимались и шли на ненавистные работы из-за привязанности к семьям или, быть может, для того чтобы свести концы с концами или просто по инерции. В любом случае, наблюдая с пика юношеского высокомерия, Ао даже не собирался представлять себя на их месте. Эти люди не имели права служить ему примером, ведь не покоряют свои мечты.

Главное — благодаря поступлению в институт он очутился в Виене, и на первое время у него появилось кое-какое пособие. Да и однокомнатная квартира от института, которую ему помогали оплачивать гордые родители, пусть и была далеко не из лучших, все же избавила от многих трудностей. Он не имел дальше конкретного плана действий и еще толком не представлял, чего действительно хочет. Он только знал, нет, скорее чувствовал, что создан для чего-то большего, чем обыкновенное прозябание.

Первокурсник бродил по улицам, беспечно растрачивая все имеющиеся у него деньги везде, где только привлекали внимание яркие вывески заведений. Его новая подруга Ниала, с которой он познакомился в институте, посоветовала ему несколько интересных мест, куда он вскоре и пригласил ее. Учеба беспокоила их все меньше, и все больше волновало другое.

Ниала представлялась Айину девушкой необыкновенной, уже хотя бы потому, что вызывала интерес не только в постели, в отличие от доступных девушек Танеса. Она родилась и всю жизнь провела в Виене, среди множества злачных мест, наслаждений и искушений. Прелестная обольстительница записывала на свой счет одного мужчину за другим и с удовольствием говорила им «нет». Тогда, чем сильнее они желали ее, тем охотнее превращались в ее рабов, в отражения ее желаний и прихотей. Вместе с взрослением требования девушки к мужчинам повышались: она стремилась получать от них любые выгоды и давать ровно столько, чтобы в следующий раз они захотели еще и сами просили заплатить ей за это тем или иным способом.

Такие отношения, были чем-то само собой разумеющимся на планете, где люди отродясь не знали, что такое «любовь», и воспринимали ее, в основном, как запрещенное законом вещество. Близость мужчины и женщины считалась нормой в том случае, если доставляла обоим удовольствие или приносила иную выгоду.

Конечно же, и Ао — юношу с богатым воображением и падкого на красоту — Ниала легко очаровала и она взялась за вожжи его инстинктов. Роскошные вьющиеся волосы (она их часто выпрямляла, ведь кудри сейчас были не в моде) спадали ниже плеч. Загорелая кожа манила к себе, словно была создана для того, чтобы льнуть к ней. Глаза с резким разрезом, глубокие и черные, таили в себе опасность, а ее взгляд вызывал волнение.

Ниалу уже избаловали дорогими подарками, и она привыкла, что ее подвозят, куда ей захочется. Общественный транспорт она презирала. Разумеется, большую часть времени, как и многие другие венерианки, она стремилась проводить в Центре, обители аристократии и богачей, мечтая однажды переехать туда навсегда. Она приходила в восторг, когда ее ухажер заказывал ей там карету, и она, попивая вино или какой-нибудь шейк, болтала с ним о вещах, вряд ли на самом деле ей интересных. В такие моменты она с удовольствием переключала внимание на чью-нибудь шляпку и полностью уничтожала ее обладательницу взглядом, чтобы та поняла: сейчас она будет обсуждать именно ее, и шляпку ей стоило подобрать получше.

Правда, нечасто Ниале удавалось прокатиться в Центре на карете. Здесь развелось слишком много соперниц. Она тихо, зато всем сердцем их ненавидела, но тягаться с ними было нелегко. Разница в классе здесь ощущалась фатально. Мужчины знатного происхождения иногда приударивали за ней, но, как бы она ни исхитрялась, надолго удержать знатных любовников не удавалось: в ее роду отсутствовала аристократическая кровь, и влияние социального статуса в конце концов подавляло все потуги. К тому же, в том кругу вертелись и другие девушки, у которых, в отличие от нее, кроме красоты и природного обаяния имелось еще и происхождение, приданое, влияние и особая манера держаться — достоинство, которым Ниала, похвастаться не могла.

Хотя Ао никак не подходил в список ее потенциальных жертв, все же он ее заинтересовал. Ее внешность и природная женственность на время пленяли мужчин, но и только. Ао был другим. Он как будто нашел в ней что-то еще, чего раньше она сама в себе не замечала, и ей это льстило. Ее тянуло к нему. Ей хотелось, чтобы он больше говорил о ней и узнавал ее, хотя и старалась не особенно ему это показывать.

Так же, как и Ао, Ниала считала, что образование ей вряд ли понадобится, правда, по другой причине: она надеялась правильно выйти замуж. Стоило им познакомиться — и они начали вместе сбегать с лекций и научных семинаров, а потом и вовсе не ходить на них. Другие студенты, если у них отсутствовали деньги на взятки преподавателям, редко отваживались на подобное легкомыслие. Они боялись отчисления. Ниалу больше тревожило, что обо всем узнают родители. Впрочем, даже если это и случится, то когда-нибудь потом, а сейчас она не собиралась терять время. Ее безрассудство казалось Ао прекрасным. И хотя его так же, как и ее, влекло за пределы института, он и не подозревал, насколько сильно она повлияла на его решение забросить учебу.

Ниала исполнила для него роль проводницы в мир столицы. И, несмотря на то, что его однокурсница уже научилась дорого себя продавать, им было хорошо вместе. Она выбирала любовников исключительно среди состоятельных мужчин и позволяла затащить себя в постель только после ритуала из лжи и дорогих подарков. Ао стал исключением неожиданно даже для нее самой. Она корила себя за это и собиралась вскоре прекратить. Сейчас она встречалась с Ларионом Бафертом, аристократом по происхождению и ужасным занудой по натуре. Похоже, он не на шутку ею увлекся, и у нее появился настоящий шанс. Она подозревала, что ее поклонник употребляет любовь. Он слишком дорожил их отношениями и проявлял чрезмерную назойливость. Даже если так, это не меняло дела. Главное — правильно выйти замуж, а уж потом воспитать привычки.

Предчувствие Ниалы оправдалось. Один из друзей Лариона заметил, что она слишком часто проводит время со своим однокурсником. Во всяком случае, в такой форме преподнес ей факты сам аристократ. Вероятно, друга он просто выдумал. На самом деле, он шпионил за ней. Поскандалив, Ларион пригрозил ей расставанием, если еще хоть раз застанет ее в обществе с этим молокососом. Сам он был старше Ниалы с десяток лет.

Ниала так и не призналась в связи с Ао, оправдываясь тем, что просто хотела показать ему город, а тот ей делал за это домашнее задание. Она почти убедила Лариона, будто никто из однокурсников ей интересен быть не может, и даже сама себе верила. После этого она твердо решила с Ао расстаться. Из-за какой-то глупости с ее крючка чуть не сорвались кружева яркой жизни, которые она старательно плела с тех пор, как обнаружила в себе власть женщины.

Некоторое время она отчего-то откладывала. Пришлось признаться себе, что с Ао, в отличие от Баферта, ей было весело, да и в постели он проявлял больше страсти, чем мраморный аристократ. Ничего не поделаешь. Если хочешь добиться цели, нужно уметь жертвовать. Собравшись с силами, она приготовилась быть с Ао холодной и делать вид, что едва ли его когда-то знала.

Но Ао внезапно исчез.

4

Нельзя сказать, что Ао совсем не увлекался учебой. В перерывах между сном и путешествиями по городу он заходил в нэйронет (или, как его еще иногда называли, в нэйросферу) — встроенную в мозг глобальную сеть — и читал статьи, научные труды, иногда художественную литературу. Он интересовался всем подряд. Ему хотелось проникнуть в глубь планеты, узнать все о ее поверхности, о терраформировании, которое стало возможным благодаря вмешательству Бессмертных, о том, что было до появления небожителей и будет после. Он увлекся историей, но быстро остыл, потому что слабо верил учебникам. Слишком много он находил в них противоречащих фактов или недоказанных теорий. Он много читал о жизни на других планетах, о разнице в образе жизни и менталитетах и мечтал путешествовать.

Большинство венерианцев были убеждены, что человеческий мир ограничивается единственным в своем роде силовым полем. Оно отгораживало планетарную систему человека от мира Бессмертных и называлось Миросферой. Все, что есть за ее пределами, создано и принадлежит Бессмертным. Там они наслаждаются жизнью в райских обителях, наблюдают за людьми и воздают по заслугам и справедливости.

Ао приходил в негодование, когда слышал нечто подобное. Достаточно взглянуть на небо, чтобы убедиться в том, как велика Вселенная. Почему человек так безропотно соглашается с собственными ограничениями? Пусть Бессмертные и обитали далеко, где-то за пределами галактики, их незримое влияние ощущалось порой совсем рядом. Кто они, эти могущественные существа? Человеку не дано познать это в полной мере, пока сами Бессмертные не соблаговолят приподнять завесу тайны.

Загадочные истории и мифы о небожителях разожгли в Ао страстные грезы о путешествиях. Сначала на другие планеты, а затем туда, за пределы Миросферы. Он верил: это возможно. Полеты на космических кораблях стоили дорого. Надо ли говорить, в какое состояние оценивался частный космический корабль. В размышлениях, как же ему воплотить свои мечты в реальность, Ао всякий раз приходил к выводу, что без богатства, связей и скрытых знаний силовые поля ему никак не преодолеть. И так от сумасбродных грез о путешествиях за пределы, он возвращался к прозаичным стремлениям алчных людей.

Пока Ао плохо представлял, с чего начать. Но его это не беспокоило. Все начинается с малого. Гораздо больше его удручала скудность информации о деятельности Бессмертных в настоящее время. Казалось, сегодня небожители предпочитают вообще не вмешиваться в дела человеческие, за исключением тех моментов, когда игры политиков выходят за рамки установленных правил. Зато в далеком прошлом есть множество историй о жизни Бессмертных вместе с людьми на основных обитаемых планетах: Порт-Луне, Раканы, ЭР-28 и ЭР-29, Порт-Венере и Кольц. Люди им поклонялись, приносили жертвоприношения, а взамен получали покровительство и великие дары. Всюду во Вселенной царил порядок и изобилие.

Бессмертные, по описаниям, походили на людей, но их отличала невероятная красота и ослепительный свет, ореолом исходящий от их тел. Говорят, простой смертный мог навсегда ослепнуть, если осмеливался поднять на них глаза. Небожители спустились на планеты с Макросолнц, чтобы дать людям знание и научить пользоваться разумом. Знание передавалось из уст в уста на каждой планете, которую они благословляли своим появлением. Они основали Школы Бессмертных, куда попадали лучшие из лучших, чтобы затем выходить в мир и продолжать учить других людей.

Все это Ао знал еще с детства. Сколько бы он ни искал, другой информации о становлении цивилизации ему не попадалось.

— Залипаешь в нэйронете? — отвлек его знакомый голос.

Расфокусированный взгляд Ао вмиг ожил. Он обернулся.

Опершись на барную стойку, с коктейлем в руке рядом с ним стоял Нуол, второкурсник из его университета. Довольно ожидаемая встреча: бар находился неподалеку от их филиала, и по вечерам здесь часто проводили время студенты. С широкой улыбкой, которая не слезала с его лица и была всюду к месту или не к месту, Нуол застыл, ожидая ответа. Негласное правило этикета: если отвлекаешь кого-то в нэйросфере, следует дать ему несколько секунд на адаптацию к реальности.

— Вроде того, — сказал Айин, озираясь по сторонам.

Если здесь Нуол, значит, где-то должен быть и Леян. Бар утопал в хоре голосов. Анахроничный приемник скрипел музыкой. На нее никто не обращал внимания. Если музыка не обладала техногенными свойствами, ее мало кто слушал. Желтоватый свет, казалось, опасался быть слишком назойливым. Седеющий бармен с завитыми по прошлогодней моде усами болтал со студентами. Он слушал и кивал, а юркий взгляд бегал по залу, наблюдая за порядком.

Все верно, вот и Леян. Ао заметил его, зажатого в диване посреди двух девушек, на вид первокурсниц. С точки зрения взаимной выгоды Нуол и Леян были идеальными друзьями. Ао никогда не видел их по отдельности, и, хотя он еще не успел с ними познакомиться, уже много о них слышал. Нуол и Леян толкали вместе дурь по всему университету. Чаще всего матику, чтобы расслабиться, и Дроп-408 — для ускорения мозговых процессов. Оба вещества были запрещены, но за оборотом слабых наркотиков в Виене почти никто не следил. Если кто и попадался полицейскому, то отделывался штрафом. В тюрьму садились только те, у кого не хватало денег на взятку.

— Держи, — сказал Нуол, все так же улыбаясь. Создавалось впечатление, что из-за постоянного наркотического транса его лицо разучилось принимать иные выражения, кроме обозначенной радости, — это за счет заведения.

Нуол протягивал ему зажженный косяк. Ао не спешил с благодарностями.

— Прямо здесь?

— Конечно. Чего ты боишься? Здесь все свои, никто на тебя не настучит.

Ао сделал глубокую затяжку, и Нуол посмотрел на него с уважением.

— Где ты этому научился? Непохоже, что ты часто куришь.

— Курил пару раз в Танесе… — ответил Ао, и все же закашлялся. Он уже давно не имел дела с матикой.

— Видать, славное местечко. Так ты оттуда?

Они на двоих раскурили косяк. Ао догадывался, зачем Нуол к нему подсел. Он искал новых клиентов. Сначала на пробу, потом за деньги. Аура легкого заработка выделяла Леяна и Нуола в глазах Ао среди прочих студентов. Раньше ему было интересно, как эти двое работают. Леян, худощавый блондин, застыл с нерешительной миной посреди двух девушек. Похоже, у них не хватало наличных, и они заигрывали с ним, пытаясь выпросить скидку. В конце концов Леян сдался и отсыпал им матики. Девушки еще посидели с ним для приличия, закурили и улетучились. Оставшись один, Леян подошел к Ао и Нуолу.

Айин быстро определил, что эти двое далеко не пойдут. Оба скуривали треть своего товара, а иногда и больше, и держались на плаву в институте, если верить слухам, только благодаря Дроп-408. Употребляя стимулятор, они за ночь перед экзаменами штудировали весь учебный материал, после чего вновь лечили прожженный мозг матикой. Торговать наркотиками не вариант — думал Ао, глядя на них.

Леян начал расспрашивать про Ниалу. Ао насторожился, но постарался сделать вид, что ему безразличны студенческие сплетни. В конце концов, она для него всего лишь проводник в мир Виены. Услышав это, Нуол рассмеялся и предложил показать ему «настоящую» Виену. Они как раз собирались в бордель, и Нуол хотел, чтобы Ао пошел с ними за компанию. У того уже заканчивались деньги, но, устыдившись вдруг своей нищеты, он решил согласиться.

Ночной город с новой силой покорил Айина, и эйфория от дозы матики тут была ни при чем. Разноцветные вывески пестрели, стараясь затмить друг друга в эффектном споре за каждого случайного прохожего. Небо рассыпалось звездами, прохладный ночной ветер уносил мысли вперед — к наслаждениям. Виена томила красотой и безмолвными обещаниями роскошной жизни, воплощениями дерзких мечтаний. Она, заигрывала с ним, приглашая проникнуть в тайну, которая, словно неизведанный слой атмосферы, пронизывала каждую улицу, каждый поворот.

Так, по пути в бордель, Ао наслаждался вином, забитой в трубку матикой и обществом новых друзей. Он нехотя признался, что в его маленьком городке отсутствовали публичные дома. Леян и Нуол не сдержали удивления. Новость их позабавила, и они принялись с гордостью рассказывать о своих похождениях.

Бордели в Венерианской Империи, а в Виене особенно, были не просто популярны — они являлись одной из центральных колонн культуры. Ни на одной из обжитых планет не нашлось бы той захватывающей, своеобразной и самодостаточной атмосферы разврата, как здесь на Порт-Венере. Каждый публичный дом был отдельным маленьким государством с личными правилами и этикой, мотивами и движущей силой. Публика приходила самая разносортная. Одни — чтобы просто развлечься, другие — чтобы остаться навсегда. Последние, правда, с наступлением старости частенько оказывались выброшенными на улицу.

Политики принимали участие в жизни борделей, спонсируя отдельные вечеринки, с целью заслужить благосклонность народа. Люди искусства находили здесь приют и возможность самовыражения. Певцы, художники, музыканты — здесь были нужны все, кто способен развлечь публику и сделать времяпрепровождение с объектами желаний ярче и интереснее, а главное — привлечь новых клиентов. Ввиду широкой востребованности на одной улице иногда располагалось сразу несколько борделей практически друг напротив друга.

Публичные дома открывались пропорционально разнообразию желаний и прихотей изнеможденной усладами столицы. Пляжные бордели, танцевальные, политические, в роскошных особняках или среди имитации диких джунглей, романтические, где каждый может почувствовать себя героем рыцарской истории, или клубы оргий и многие другие стали классическими образцами. Почти любая фантазия, которая только зарождалась в мозгу человека, рано или поздно появлялась на улицах Виены, обрамленная стенами публичного дома. Разумеется, если только она могла привлечь больше клиентов и принести владельцу заведения прибыль.

Все это разнообразие объединяло только одно: наслаждения за деньги. Наслаждения самые разные, и совсем не обязательно сексуальные в традиционном смысле. К примеру, один из публичных домов, «Запрет», специализировался на отсутствии секса. Уставшие от бесчисленных удовольствий и извращений венерианцы готовы были платить за времяпрепровождение там, где любые их попытки привлечь противоположный пол будут пресекаться и наказываться. Впрочем, те, кому удавалось переступить запрет и обхитрить личных стражей, рассказывали, что получали особенные ощущения от процесса.

Казалось бы, развращенное и обладающее почти абсолютно свободными отношениями венерианское общество все же нуждалось в некоторых ограничениях и буквально просило о них. Утонченные и профессиональные гедонисты — на Порт-Венере это была специально оплачиваемая работа — часто говорили о том, что настоящие удовольствия начинаются там, где в силу вступают запреты. Это был один из основополагающих рецептов для создания новых успешных способов доставлять наслаждения. Существовали и такие бордели, где клиентам предоставлялась возможность просто пообщаться с гейшами в спокойной обстановке, и этого было достаточно. В мире, где всем друг на друга плевать, люди порой готовы платить за то, чтобы быть услышанными.

Слегка опьяневшая компания вскоре достигла пункта назначения. Их выбор пал на относительно скромный бордель «Небо». Голубая вывеска мерцала посреди небольшого дворика, набитого людьми. Бордель был примечателен тем, что здесь, во дворике, играла музыка и все желающие могли пить и танцевать, прежде чем очутиться внутри. Таким образом, не слишком богатые студенты экономили деньги, напиваясь до захода в бордель.

Пусть «Небо» было далеко не из самых роскошных борделей, зато атмосфера здесь располагала к тому, чтобы получать от жизни все. Ао сразу оценил идею: сотрудницы заведения гуляли между столиками и извивались на танцполе в откровенных нарядах с крыльями за спиной. Их ножки в туфельках и чулках лобзали искусственные облака, парившие у самого пола. Все присутствовавшие будто и вправду очутились на небе. Ао еще не знал, что по меркам Виены бордель «Небо» считался простоватым. Он отвлекся, разглядывая танцовщиц, и обнаружил, что Леян и Нуол куда-то запропастились. Ему показалось это странным, но он не расстроился и подошел к бару, чтобы заказать выпить. Пусть проваливают, если им хочется.

Сюда приходили не только из-за девушек. Многие выбирали бордели, чтобы обсудить дела в привычной для венерианцев обстановке. Водились и те, кого называли «падальщиками». Для них бордели — среда обитания. Они сновали от одного заведения к другому в поисках веселья и всевозможных удовольствий. Главное, чтобы эти удовольствия были доступны сейчас и за чужой счет. Они выбирали компании навеселе, втирались в доверие и затем вытягивали из своих жертв как можно больше денег, но не наличными, а уже воплощенными в свои желания и сиюминутные потребности. Благодаря активной ночной жизни падальщики заводили полезные знакомства и за определенную сумму могли свести нужных людей или выложить о них секретную информацию.

Одна из девушек с крыльями, заметив юношу в приличном костюмчике, воспарила над облаками и приземлилась к нему на колени. Ее рождение из облаков получилось для него неожиданным и захватывающим. Танцовщица догадалась, что произвела нужный эффект, и одарила Ао хищной улыбкой победительницы. Черные глаза ее блестели и, как будто, молили об удовольствии. Кожа обжигала, а длинные темные волосы источали тонкий аромат цветов, круживший голову, пробуждавший фантазии. Томные губы были словно застывшие волны страсти. Эти волны вдруг сблизились с ним и подули сладким ветром дыхания возле уха.

— Я спустилась к тебе, чтобы забрать на небеса… — сказала она стандартную для этого борделя фразу.

Ао благодаря клокочущей в нем энергии и желанию пробовать, наслаждаться и жить, порой мог своим желанием быть запросто ослепленным. Стоило ему забрести в бордель, он тотчас сделался жертвой, о чем сам еще не подозревал.

— Ты кажешься юным и очень красивым молодым человеком, — продолжила она, почувствовав некоторое его замешательство. — Ты здесь впервые?

Ао раздосадовался, что его раскусили. Неужели по нему заметно, что он из захолустья вроде Танеса?

— Да, так и есть, — признался он. — Но я вовсе не настолько юн, как тебе кажется. Угадаешь, сколько мне лет?

— Девятнадцать? — С легкой насмешкой тут же угадала проститутка.

Ему захотелось соврать и притвориться старше, чтобы придать себе солидности, но он сразу нашел это глупым. Если бы не накинутая на глаза Ао повязка из желаний и разгоряченной крови, то он сумел бы различить едва заметные морщинки вокруг ее глаз, которые уже не в силах скрыть макияж. Будь он внимательнее, то догадался бы, что она порядком старше его, вероятно, почти на десять лет. Ее проницательность вовсе не олицетворение чуткой женственности, а опыт.

— Расслабься, тебе у нас понравится, — рассмеялась она. — Ты ведь хочешь побывать на небесах?

Ее вздымавшаяся из-под корсета грудь вжалась в него, пригвоздив к месту. Ее плоть уже не просто обжигала — она превращалась в настоящее пламя, вздымавшееся у него на коленях. Он еще не успел определить, какая из танцующих над облаками женщин самая привлекательная, но ему уже не было до них никакого дела. Ангел-искуситель почувствовала, как его тело устремилось к ней, хотя они сидели почти неподвижно.

Ао медлил с ответом. Его внезапная робость была вызвана тем, что он, впечатленный красотой проститутки, которая выглядела роскошно и дорого, внезапно вспомнил, что истратил почти все деньги. Он ведь не планировал заказывать сегодня женщин. У него оставалось около 3800 идий. Он был убежден, что проститутка из «Неба» явно дороже, и не знал, как отказать ей, не нарушая местной этики и не роняя достоинства. Ему не хотелось признаваться в бедности.

Ао не забывал и о том, что здесь, в борделях, есть шанс познакомиться с полезными деловыми людьми. Ему казалось, стоит обронить лишнее слово, и оно случайно обернется в оскорбление. Об остро выраженном чувстве собственного достоинства у виенских проституток ему успел поведать Нуол. Сразу начнется скандал, и репутация клиента будет испорчена. Разумеется, это было преувеличение, навеянное впечатлительностью и изрядно выкуренной матикой. Тогда Ао еще не знал, что ровно 4000 идий стоит одна доза любви. А ночь с этой женщиной всего 3000.

— Как тебя зовут, малыш? — спросила она, все больше наблюдая в нем внезапное замешательство.

— Ао Айин, — зачем-то сказал он и свою фамилию. — А тебя?

— Меня зовут Твоей Ночью… Пойдем.

Его Ночь наклонилась к нему, будто хотела поцеловать, и тут же отстранилась назад, увлекая за руку. Она повела его на второй этаж, где ожидали посетителей комнаты для уединений. Ао поймал на себе несколько любопытных взглядов и истолковал их по-своему. Мысли и волнение сузились до плотности бумажника и репутации. Должно быть, они все решили, что у меня полно денег, раз я ухожу с такой женщиной, с пугливой гордостью подумал Ао. Он уже почти ненавидел «Свою Ночь». Так ненавидят мужчины тех женщин, из-за которых испытывают страх быть униженными. И чем дальше она его увлекала, тем больше он на нее злился и хотел ее.

Второй этаж оказался довольно простоват в сравнении с антуражем на площадке первого. Здесь не было ничего напоминавшего ни ангелов, ни небо. Можно решить, что они переместились в соседний хостел. Ао почти обрадовался этому. Они шли по коридору с обшарпанным ковром и вздыхающими дверями. Зашли в номер восемь.

Комната казалась пустой. Половину пространства занимала кровать. Рядом стояла тумбочка с настольной лампой и зеркальцем, отвернутым к стене. Над изголовьем кровати висела картина, изображавшая уносящийся вдаль звездный корабль. Заметив ее, Ао вдруг почувствовал себя жалким. И зачем только он назвал свою настоящую фамилию! Еще сегодня он грезил о положении в обществе и полетах за пределы Миросферы. Такие космические корабли наверняка принадлежат каким-нибудь богачам. Они могут позволить себе все, что захотят, а он тем временем пытается не впутаться в историю с обычной шлюхой. Пусть и очень красивой. В отчаянном желании, рожденном из несвязных надежд и мечтаний, он попытался поцеловать ее.

— Ты знаешь, сколько стоит ночь со мной? — спросила она, отклоняясь.

— Даже у самого богатого человека во вселенной не хватит столько денег, чтобы отблагодарить тебя за одну ночь! — Сказал Ао, еще больше все усложняя.

«Его Ночь» чуть не расхохоталась. Она явно обрадовалась, но не комплименту, а тому, что за ним скрывалось.

— Ты, наверное, еще богаче самого богатого человека во Вселенной, раз так уверенно лезешь ко мне в постель! — поддразнила она.

Тут Ао сообразил, что лежит на ней, прижимая ее руки к постели. Он отпрянул. Его тщеславие было задето. Какая-то шлюха вдруг угрожала стать для него недоступной. Сейчас, когда она разожгла в нем хлесткие инстинкты, стремление обладать, быть победителем, тем, перед кем встают на колени, ее насмешливая улыбка оставляла на нем болезненные укусы. В самом деле, а что имел он, кроме грез и жгучих, как пощечины, желаний? Где были сейчас его мечты и где он?

— Нет, пока что я… еще не совсем… самый богатый человек на земле, — со стыдом ответил Ао, будто в этом борделе под каждой кроватью прятались миллиардеры.

— У тебя нет денег?

— Есть! — встрепенулся Айин, не в силах ответить иначе. — У меня есть сколько угодно денег, просто они сейчас не здесь, не с собой!

Оттого, что он теперь начал перед ней оправдываться, Ао еще больше упал в своих глазах. Ему захотелось сбежать. Но все же он не забывал, что здесь они действуют по правилам борделя. Это ее работа. Его привлекут к ответственности. К тому же он выставит себя на посмешище!

— А сколько у тебя есть с собой? — продолжала пытку «Его Ночь».

Проститутку развлекало то, с какой легкостью она вызывает в нем эмоции, задевает и испытывает его самолюбие. Он во власти ее ночи, а ей только того и надо.

— 3800, — произнес Ао рассудительным тоном, каким вначале пытаются говорить на торгах.

Падающий через окно лунный свет на миг ярко вспыхнул в глазах женщины. Три восемьсот! Еще двести идий, и будет одна доза любви! Всего одна. В холодном номере борделя, за стенами которого столько чужих людей. Хотя бы одна… Но тише, он не должен знать слишком много. Она уже владела собой.

От Ао не укрылось, что его слова произвели на нее впечатление. Должно быть, дело здесь не только в деньгах, а в чем-то еще, но его мужское эго уже запуталось в ее красоте, точно в паутине. Потом, потом он во всем разберется, сейчас он должен ее заполучить!

— Так мне не хватит 3800?

«Его Ночь» ласково улыбнулась. Ей даже стало слегка жаль его. Он отличался от других ее клиентов.

— Ты ведь не из Виены?

— Верно. Я из Танеса, это тоже по-своему славный город.

— Верю… Мне очень жаль, Ао, но тебе нужно хотя бы восемь… — тут она осеклась. Он все же мог слышать примерные расценки в борделе «Небо», — хотя бы 6000 идий.

Ао растеряно на нее посмотрел. Что если ему перестать торговаться и просто взять ее? Если она воспротивится, скандал хлынет наружу, за пределы номера. Его призрачная карьера (теперь она казалась ему призрачной), померкнет, не дожив до рассвета. Ао даже представить не мог, что мало кому есть дело до «Его Ночи». Ее здесь держали только из-за крупной суммы денег, которую она задолжала владельцу заведения. Бизнесмену было известно о ее пристрастии к наркотику, поэтому он не выпускал ее за пределы борделя, чтобы она не тратила заработанные деньги, пока не отдаст всю сумму. Не будь Ао столь наивен и не искушен, то с легкостью заполучил бы ее. «Его Ночь» помышляла отнюдь не о возвращении кредита, пускай проценты росли быстрее, чем она успевала их погасить. Она думала о любви.

— Но если ты кое-что для меня сделаешь, — продолжила она, наклоняясь к нему, — то я стану твоей на всю ночь! Только представь… — Ее коленки впились в простыни, из-за чего в ней образовались вмятины, напоминавшие два оврага, горы и реки. Она возвышалась над ними, не то повелевая, словно богиня, не то умоляя, подобно рабыне. — Ты сделаешь это для меня, Ао?

— Конечно, — ответил он. — Чего ты хочешь?

— Ничего особенного, это довольно просто, но справиться сможет не каждый. Нужна отвага, нужно быть смелым! Ты смелый, Ао? Тогда слушай, — продолжила она таинственным голосом. — Это дело… эта просьба — большой секрет, и от того, будет ли он оставаться таковым, во многом зависит мое будущее, можно сказать, моя судьба! Ты умеешь хранить секреты, Ао?

— Умею. Мне тоже есть что скрывать.

— Но ведь хранить свои секреты и чужие — совсем не одно и тоже, мой таинственный малыш, это всем известно. Ты умеешь хранить секреты красивых женщин? Сохранишь мой?

— Обещаю! Клянусь!

Она внимательно на него посмотрела.

— Тогда слушай: в паре кварталов отсюда находится один мой знакомый. Тебе надо незаметно выбраться из борделя и передать ему 4000 идий. Я добавлю тебе 200. Скажешь, что от меня. Взамен он кое-что тебе даст. Ты должен возвратиться обратно в «Небо» так же тайком и отдать это мне. Вот и все. И я твоя на всю ночь! А ты — мой.

— Что он должен мне передать? — Хотя вопрос был вполне резонный, он поспешил оправдаться. — Мне это неважно, просто лучше знать, с чем имеешь дело.

— Все в порядке, я собиралась сказать тебе… — тут она сделала паузу, как бы решаясь. — Это будет любовь.

Они оба молчали.

Ао начинал понимать, в чем дело. За употребление или хранение всего лишь одной дозы любви грозит, как минимум, пожизненное заключение в тюрьме. За продажу — смертная казнь. «Его ночь» хочет использовать его, чтобы лишний раз не рисковать самой.

— Будь очень осторожен. Никто не должен видеть тебя, — наконец, нарушила она молчание, и неожиданно спросила. — Ты меня осуждаешь?

— Нет, теперь ты нравишься мне еще больше, — искренне ответил Ао. Он был непривычно честен с ней. Возможно, потому, что не знал, какой ложью ее можно взять. — Любовь — это просто наркотик. И если люди избегают его употреблять только из-за страха перед законом и общественным мнением, то они не более чем часть толпы. Осуждать их заставляют собственные трусость и слабоволие. Тебе ведь был нужен смельчак, не так ли?

— Ты действительно очень смел в рассуждениях. Я, может быть, подарю тебе один поцелуй за твою смелость перед выходом. Только не задерживайся, ладно? Окна нашего номера выходят на противоположную сторону от двора. Здесь почти нет открытых заведений и ночью мало людей. Сможешь спуститься из окна второго этажа?

— В Тонесе я часто сбегал из школы через окно. Можно сказать, репетировал нашу встречу.

— Очень хорошо. Моего человека зовут Маевски. Я позвоню ему, пока ты будешь спускаться, и сообщу, что ты идешь к нему. Он обычно всегда там в это время. Он будет ждать тебя, можешь быть уверен. Но будь осторожен, ты же знаешь, это незаконно…

— Да, я знаю. Тюрьма, эшафот, все дела, — беспечно отмахнулся Ао. Ему нравилось перед ней рисоваться. — Где мне его искать?

— На улице Потерянных нот есть пятиэтажный дом с музыкальным кафе на первом этаже. «Гранд» называется. Может, слышал про него? Милое местечко, — вздохнула она.

—