Важно, что козел отпущения, которого приносят в жертву или отправляют в изгнание, — это существо невинное: на него должно быть возложено слишком много наших грехов, а места для своих собственных не предусмотрено.
Изоляция — это защитный механизм психики, который, согласно Фрейду, снижает возможность потенциально разрушительного контакта, «средство уберечь предмет от всякого прикосновения»
Но что, если болезнь и страх возникают как реакция на ужасающую норму, к которой нужно приспособиться, чтобы стать полноправным членом человеческого общества?
вина и стыд, которые она испытывает, — это результат несправедливой стигматизации жертв сексуального насилия в российском обществе, и с этим нужно бороться.
Изоляция — это защитный механизм психики, который, согласно Фрейду, снижает возможность потенциально разрушительного контакта, «средство уберечь предмет от всякого прикосновения»[113] . Чтобы защитить себя, невротик навязчивости ставит прикосновение в центр своей запретительной системы, которая принимает форму избыточной защиты — например, от микробов и прочих внешних раздражителей. Аналогичную операцию проделывает психический аппарат, изолируя событие или поступок из потока ассоциативных связей и таким образом как бы запрещая мыслям касаться друг друга. «Лампа! Полотенце! Тарелка!» — это звучит как заклинание: чтобы защититься от побоев отца, мальчик прочерчивает вокруг себя сакральный крысиный круг. Однажды нас ударили — или, может быть, не нас, но мы видели, как бьют других, безжалостно, как крыс — и теперь мы всё моем и моем руки.
Насилие порождает насилие; нас затягивает в воронку взаимной агрессии, но из нее есть простой выход: вместо того, чтобы ненавидеть друг друга, мы находим кого-то, кого договариваемся считать главным носителем всего, что считаем злом: «Всякое сообщество, охваченное насилием или каким-нибудь превосходящим его силы бедствием, добровольно бросается в слепые поиски „козла отпущения“»[176] .
