Я не был гурманом никогда, с детства ел всё, студенческая жизнь усугубила эту способность, а армия закрепила опыт. Но в Белой Церкви готовили очень прилично. Нам надоели макароны по-флотски. Мы брезговали перловкой. Не поражались наличию мяса в супе. Когда дивизион заступал в наряд по столовой, двоих бойцов выделяли в солдатскую чайную – они там швырялись котлетами. Те прыгали, как резиновые мячики, но все равно это были котлеты. А перловкой мы кормили собак, живущих в парке техники. Собаки ели ее неохотно.
снаряды у него тоже крепкие, запросто выдерживают падение с высоты два метра, да взрывателем об землю (никому не говорите, это военная тайна, мы сами случайно узнали, когда уронили).
Имей совесть, – пристыдил меня Афанасьев. – Человек полтора года не видел маму с папой. Совести хватило еще на пару минут. – Ну-ка, погуди ему, – скомандовал Афанасьев. – Только негромко.
Хватит с нас пока консервного ножа. Учения еще не начались толком. Впереди масса возможностей подставиться, вляпаться, нарваться, пролететь, набедокурить, прощелкать хлебалом, выпендриться не по делу – и так далее.
Кто-то успеет развернуться, жахнуть, свернуться и удрать. А кто-то не успеет свернуться, и его в ответ накроют ракетным залпом. И это, кстати, очень жаль, потому что солдата или сержанта запросто может родить любая баба, а установок 2С4 «Тюльпан», если верить статистике, на всей планете только четыреста штук.
Теперь помножьте такой детский сад на разболтанность вертикальных и горизонтальных связей – и вы получите войско, которого вполне обоснованно боялась Европа. Это войско само себя побаивалось. Знало, за что.
