Все ели запеканку и гуляли по синему снегу парка, пока Надя лежала два часа в непривычной синей пустоте. И хотя пустота была ласковой, освобождающей, и можно было делать, что хочешь, где-то в глубине едва ощутимо покалывал синий страх. И тут Надя ясно понимает, что просто не хочет еще раз оказаться забытой в дальнем углу. Этого она и боится – не только сейчас, а всегда. Если ее не забудут, то все пройдет нормально. Со всем остальным можно справиться. И сама Надя никого в дальнем углу не забудет. В этом она уверена.
Надя подумала, что очень рада рождению этого мальчика. Возможно, он окажется нормальным, не таким, как она. И значит, мама будет счастлива. Ведь она всегда хотела обычного, нормального ребенка – «милого, забавного, умненького».
Грустно возвращаться туда, где прошли твои лучшие годы. И где теперь все настолько по-другому, что ты уже не знаешь, действительно ли они были, эти твои лучшие годы. Или же были только в твоей голове. На земле от них не осталось никаких следов. Даже пространство их вытеснило.
– Можно мне сегодня тебя проводить? – Нет. Извини, пожалуйста. Я хочу пройтись одна. – Ну что ж… Как всегда. Может, хоть когда-нибудь в далеком будущем я удостоюсь такой чести. В списке, предложенном Ксюшей Лебедевой, не значились обязательные проводы домой. И Надя ни за что не хотела их добавлять. Одинокие прогулки были необходимы для восстановления внутренней тишины. Для внутренней звуковой расчистки и освобождения от ненужных шумов. Чтобы потом музыке было где звучать внутри Нади. – Это вовсе не честь. К тому же, не провожая меня, ты экономишь собственное время. Которое ты можешь потратить, например, на подготовку к контрольной работе по геометрии. – Да плевать я хотел на геометрию, когда со мной самая красивая пианистка мира! – Плевать на геометрию нельзя, потому что через полгода нам нужно сдавать ЕГЭ по математике. А что касается самой красивой пианистки мира, то ты не можешь этого утверждать. Ты просто не видел всех пианисток мира. Соответственно, у тебя нет оснований делать подобные выводы.
К счастью, в театре была необыкновенно красивая люстра – огромная, воздушная, прохладно и сладко сверкающая хрусталем. И Надя смотрела на эту люстру практически весь спектакль. – Тебе было скучно? – спросил Рома Павловский после театра. – С чего ты это взял? – Ну… ты практически не смотрела на сцену. – Из этого не следует, что мне было скучно, – удивилась Надя.
долго колебалась, прежде чем нажать на большую красную кнопку. Стеклянная круглая дверца точно закрыта? Порошок засыпан? А цифра, на которую указывает красная черточка, точно три? Сомнения скользкими ломтями желе облепляли Надю изнутри. Все ли сделано правильно? В верном ли порядке?
еленая трава и розовые цветочные бутоны. При виде этих бутонов Надя вспоминает ветчинные рулетики, которые в Новый год лежали на столе. Вслед за рулетиками возникают розовые свиные ребрышки из мясной лавки напротив, и Надю начинает тошнить.
– Ну вот. И я вроде собиралась, а потом всякие проблемы начались, и как-то не до пения стало. Так и проработала всю жизнь на фабрике. Яркого ничего в жизни не случалось. Вроде и была чем-то заполнена жизнь. А чем именно – и не вспомнишь. Кроме школьных выступлений, одна только серая пыль. Дунешь – и разлетится, и нет ничего. И мечты нет. А на самом деле все вокруг тоже так жили. Привыкли жить без мечты, да и я привыкла. Не до мечты было
