За реформами последовали контрреформы (в том числе простодушная попытка Александра III не допустить в гимназии «кухаркиных детей»), за контрреформами — снова реформы. Эта непоследовательность объяснялась просто. Правительство не могло не видеть, что всякое увеличение свобод приводит к вибрации государственной машины, а всякое «закручивание гаек» — к стагнации, но не знало, что с этим делать.
Поскольку в Первой статье Конституции написано: «Всякая личность драгоценна и незаменима», СПАС находит место в обществе для каждого, даже для моральных и умственных инвалидов. Из садистов, например, получаются отличные хирурги. Из разрушителей — деструкторы (специалисты по разрушению вышедших из употребления построек). Из бунтарей и ниспровергателей — люди искусства и изобретатели. Из мизантропов — летчики для одиночных космических полетов. И так далее. А что касается психиатрических, то те, кто может быть опасен и на кого не действуют медикаменты, все под наблюдением и в период обострения сразу изолируются.
Возьми такого ферта за рупь за двадцать, думал Бляхин, тихо сидя в уголке. Ничего не боится, и ухватить не за что. Интересно, что за «маленькая мечта»? Вот до чего докапываться надо. Если у человека остается мечта, значит, ему от жизни еще чего-то нужно. За это его и подцепляй.
Слово «свобода» красиво звучит, но у этой розы острые и ядовитые шипы. Свобода — это риск ошибки, несчастья, преждевременной смерти и даже глобальной катастрофы. Чем у индивида выше степень свободы выбора, тем он незащищенней. А несвобода — если она разумно и гуманно устроена — гарантирует уверенность и безопасность, оберегает от лишений и ударов, от лишних забот. Младенец в утробе имеет нулевую степень свободы и стопроцентную степень беззаботности. Утроба его кормит, греет, укрывает. Вся история человеческого общества — это поиск правильной пропорции между свободой и несвободой. Здесь одна крайность — анархия, другая — тоталитаризм.
Набегался собачонкой на чужой свист — то у Рогачова, черта полоумного, то у Мягкова, ведьмака. А что получил, кроме приличной квартиры? Гастрит желудка и половое расстройство на нервной почве.
Пора начинать жить для себя, а не для дяди. Спокойно. Удобно. Счастливо.
Девятый отдел — это очень даже неплохо. Тот же синий околыш, та же бордовая книжечка — от граждан тебе страх и уважение. Притом подконтрольный контингент — фабричные директора, завмаги, завсклады, потребкооператоры. Не Кролли с Бахами.
Менять надо жизнь. В корне. Как бытовал прежде — отставить. Раньше был уверен, что правильный путь — выбери крупного человека, настоящего хозяина и держись его, всё тебе будет. Потому что испокон веку на свете были люди-хозяева и люди при хозяине, а все прочие — дураки, труха и расходматериал. В царские времена человек на хорошем месте назывался чиновником для особых поручений, при большевиках — просто порученцем или тем же секретарем. У советского порученца возможностей и благ даже больше, потому что власть стала намного крепче.
Однако так было до недавней поры, теперь правила поменялись.
Шел к себе на Яузский пешком, неторопливо, и вечерний холод с мокрыми брызгами были нипочем.
Господи, живой, на свободе! Выбрался из самой из волчьей пасти, из огня — да не в полымя, а в хорошее, спокойное место.
Ну, влепили выговор. Так ведь не партийный же — служебный. Это, считай, ничего. Ну, вышибли из секретно-политического как «не справившегося с работой» — зато не как «не оправдавшего доверие». Тоже пережить можно. А что перевели в захолустный девятый отдел, наблюдающий за вредительством в торговле и легкопроме, — это вообще счастье. Пускай орлы с коршунами летают высоко, а мы полетаем низехонько, с воробьями и сороками. Подальше от мясорубки, пока она из тебя самого фарш не накрутила.
