Презирая друг друга, мы продолжали общаться, этим унижали самих себя, и если именно это в мире называется «дружбой», тогда отношения между мной и Хорики были, несомненно, «дружескими».
И что же такое это общество? Люди вместе взятые? Наверное, в нем и заключается сущность этого мира. Всю жизнь я считал общество чем-то сильным, суровым и страшным, а когда услышал, как о нем упоминает Хорики, с языка чуть не сорвалось: «И что это за общество – ты, что ли?», – но чтобы не злить его, я промолчал. «Общество этого не потерпит». «Не общество. Ты этого не потерпишь – верно?» «Будешь так поступать – общество жестоко обойдется с тобой». «Да не общество. А ты, ведь так?» «Опомниться не успеешь, как общество сделает тебя изгоем». «Не общество. Изгоя из меня сделаешь ты, да?»
Однако это было именно оно, мое истинное «я», которое я отчаянно прятал как можно глубже, внешне жизнерадостный, улыбающийся сам и вызывающий улыбки у других, и хотя я на самом деле носил в душе этот мрак и втайне, обреченно утверждал его, все же свой портрет не показал никому
Постоянно трепеща от страха перед людьми и вдобавок не питая ни капли уверенности в том, что мое поведение сойдет за человеческое, я старательно прятал в потайных уголках души свои мучения, скрывал подавленность и нервозность, непрестанно изображал наивное воодушевление и мало-помалу превращался в законченного фиглярствующего чудака.
Мое несчастье было несчастьем человека, неспособного сказать «нет». Мне не давал покоя страх, что, если я откажусь от предложенного, зияющая, неустранимая пропасть навсегда откроется между сердцем того человека и моим.
