Перчик и карамелька
Я и Ирис — двойняшки. Мы живём в одной комнате, иногда спим на одной кровати, и по секрету скажу — порой тайно чистим зубы одной щёткой.
Нас до ужаса раздражает, что люди называют нас близнецами. Вы только посмотрите на нас! Какие же мы близнецы? Ирис ведь мальчик, а я — Арис, то есть девочка.
У нас отличий выше крыши!
Всё началось девять лет назад, когда мы вместе начали это неизведанное путешествие длиною в жизнь в небольшом мирке: у мамы в животе.
На её долю выпала непростая задача. До нашего рождения маме то и дело приходилось питаться мороженым вприкуску с перчиком чили.
Наверное, именно поэтому мне было предначертано вырасти и стать загорелой «сладкоежкой-индуской» (папа рассказывал, что сахар впервые изобрели в Индии), а Ирису — прирождённым перчиком-мексиканцем.
Вот только вышло наоборот. По характеру я — как смесь самых острых перчиков чили во всей Мексике, а Ирис скорее напоминает карамельку: ту, что не так просто надкусить, и приходится долго разжёвывать её, чтобы определить истинный вкус.
Наверное, именно поэтому мама говорит, что в нашей семье должен быть только один «перчёный» характер, а не то она уплывёт от нас в кругосветное путешествие.
Но что самое важное — так это то, что помимо ежедневной отработки друг на друге боевых приёмов, без которых не обходится ни одно настоящее детство растущих вместе брата и сестры, нас с Ирисом объединяет большая любовь к приключениям и животным.
***
Всё началось одним безмятежным летним утром, когда я и Ирис, вообразив себя заядлыми гонщиками, заблудились на велосипедах, оказавшись на свалке Орла.
— Арис, давай скорее выбираться отсюда, — пропищал шёпотом Ирис.
— Да, местечко не из приятных, — согласилась я.
Мы развернулись, приготовившись с молниеносной скоростью дать дёру и быть таковыми, как наше внимание приковало тонкое протяжное мяуканье.
— Арис, ты тоже это слышишь? — обернувшись, спросил Ирис.
— Конечно, слышу, — ответила я, заметив, что брата начинает охватывать мелкая дрожь.
И мы, не говоря друг другу ни слова, но думая об одном и том же, как это часто с нами случалось, вооружившись большим коричневым гудком от велосипеда, стали подкрадываться к месту захвата территории.
— Ирис, Ирис, смотри! — завопила я на всю деревню так, что он подпрыгнул в воздух. — Это же котята! Целых шесть! Ура-а-а! — издала я победный клич, от которого Ирис словно рак-отшельник попятился в сторону.
Перед нами предстали крошечные пушистые существа с пятнистой гладкой шёрсткой, неуклюже копошащиеся в груде старых вещей.
— Где же их мама? — удивлённо спросил Ирис, будто бы всерьёз полагая, что именно это нужно спрашивать в момента такого щедрого подарка судьбы.
— И ты ведь не думаешь, что мы заберём их домой? Правда? — робко спросил он, заметив разгорающийся лихой огонёк в моих глазах.
— Что ты как маленький, Ирис! Скорее, понесли их домой! У кошки их будет много, а у меня ни одного нет… — досадливо сказала я.
— С собаками играть не интересно, — объясняла я брату. — У нас их целых две! Они такие здоровые, что не влезают в мой кукольный домик и твою машинку! Так что бери и понесли их! — скомандовала я.
Две собаки — единственное исключение из маминой детской травмы. Одна из них была выдрессирована ещё нашей прабабушкой.
Как говорил мой дедушка: «Cемейные реликвии — это святое.»
