Анна Тотти
Шембергер Мария

Забудь меня, если сможешь

СМС-история

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Анна Тотти, 2018

© Шембергер Мария, 2018

Иногда лучше оставить любовь на этапе переписки, писать друг другу бесчисленные сообщения, мечтать о встрече… Потому что сохранить ее, находясь рядом, бывает очень сложно.

16+

ISBN 978-5-4493-1801-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Забудь меня, если сможешь

Посвящается И. С. В.

«У меня заняло много времени, чтобы написать тебе ответ. Отчасти оттого, что навалилось много работы, но еще и потому, что это было очень жесткое время для меня. Я надеялся, что в тишине, без переписки с тобой, мне удастся совладать со своими чувствами. Но ничего не вышло, стало только хуже. Может быть, ты что-то посоветуешь?» — написал Дан 4 апреля.

Это был вольный перевод с английского его письма. Мне хотелось плакать. Я чувствовала после расставания с ним то же самое.

1

Весна. Апрель. В Питере начало появляться солнце. После серой зимы это настоящий праздник увидеть как сначала поднимается небо, прорывается местами бледная голубизна, потом в разрывы истончающихся туч выглядывает насыщенная синь. Просветы увеличиваются, облака становятся жемчужно-белыми, приобретают форму, разбегаются в стороны, и тысячу лет пропадавшее солнце расцвечивает все вокруг. И настроение тоже.

Вчера мне исполнилось 26 лет. Ухнуло двадцать шесть, упало, как снег на голову. Знаешь, что никуда от этого не денешься, но каждый раз прибавление еще одного года к уже имеющимся обескураживает и напрягает. У моей подруги Лизки, приближение дня рождения — в конце августа — вызывает почти истерику. «Я не буду это отмечать. Я перешагну из вчера в завтра и ничего не замечу. Я еще не готова стареть!» — паникует она. Наверное, я, с ее точки зрения — двадцатипятилетней девушки — почти старуха.

Что остается делать в таком возрасте? Читать письма и вспоминать прошлое)

«Перечитывая сообщения, которые я получил после твоего отъезда, я особенно остро ощущаю наш разрыв. Скучаю по нашим разговорам, по тебе. Но, знаешь, я до сих пор злюсь из-за того, что ты не захотела принять мою помощь. Тогда, возможно, все было бы по-другому… Эти злые мысли не то, чтобы направлены против тебя, но они постоянно вертятся в моей голове, и мне нужно время, чтобы от них избавиться».

Пятого числа Дан не поздравил меня. Я ждала весь день его звонка или сообщения. Напрасно. Мне было горько. Почему мы так безжалостно мучили друг друга?

«Ну, е-мое, с днем рождении, что ли, — написал добрый друг Миша, — Желаю найти свое место в жизни. И побольше детей). Дети — это же счастье)».

Счастье, угу… Как оно выглядит?

Мне кажется, что еще совсем недавно давление возраста не было таким ощутимым. Наверное, потому, что до двадцати пяти лет ты… Нет, не ребенок, конечно, но пребываешь в поре юности, что ли. На любой вопрос ты можешь отмахнуться: «Да ну, еще рано. Еще успею». А двадцать пять воспринимаются как первый перевал. Ты все еще молода, но уже не юна. Ты что-то уже должна выдать на-гора: институт, работа, семья. На тебя поглядывают с выжиданием, явно или неявно интересуются, чем из вышеперечисленного ты уже обзавелась, порой недвусмысленно намекают: хватит порхать, ходи по земле. Ты напрягаешься, исчезает легкость.

«Я думаю, что когда я снова в кого-то влюблюсь, моя злость поутихнет. А вообще, мне очень любопытно, что думает твой брат по поводу нашего разрыва. И твоя мама». Это опять Дан, его вчерашнее письмо.

Неплохо было бы затормозить время на двадцати пяти и остаться в этой прекрасной поре еще лет на шестьдесят. До восьмидесяти пяти, предположим. Ты уже не так наивна и неуверенна в себе, как в шестнадцать, но все еще легка. Легка-а-а! И мудра. И уже неплохо ориентируешься в этой жизни! И красива! И так год за годом, год за годом. Прекрасные двадцать пять!

Хотя, по моим ощущениям, самый веселый год получился, когда мне было двадцать. Все, что сегодня я ценю и чему радуюсь, появилось примерно в то время. Я начала серьезно заниматься танцами. Я училась в институте, и мне уже было комфортно в его стенах, потому, что меня окружали хорошо знакомые, а некоторые — почти родные люди. Я стала что-то понимать в психологии, которую изучала. Светлана Николаевна, наш ведущий преподаватель, уже крепко держала нас в своих объятиях, учила, направляла, лепила. Это позже мы, ее ученики, поставили эту чрезмерную опеку ей в вину, обозвав попыткой манипулирования, авторитарностью и пр., но тогда еще все было прекрасно, и авторитеты оставались незыблемыми.

«С днем рождения, Анна Игоревна! Надеюсь, вы остались такой же жизнерадостной, как два или три уже года назад. А, может, и четыре)). Желаю вам всего самого хорошего. Творческих успехов. Чтобы в жизни все складывалось так, как вы этого хотите. И чтобы вы никогда не грустили по пустякам.» — пришло сообщение от Полины, девочки из театральной студии. Я ставила им танец для спектакля.

Пока все было с точностью до наоборот: все складывалось не так, как я хотела. И я грустила по всяким пустякам, увы :(

Летом я уехала в Испанию. Почти дикарем. Кроме оплаченного перелета до Барселоны и обратно и нескольких дней запланированного проживания в Бильбао у Ойера, нового интернет-знакомца, у меня не было ничего: ни отеля в Барселоне, ни билетов на автобус до Бильбао. Денег тоже было в обрез. Я экономила, буквально, каждый евро. Но это было классное трехнедельное приключение, полное впечатлений и неожиданных встреч. Я жила в баскской семье Ойера, в большом красивом доме, стоящем во фруктовом саду. Ойер обожал меня. Он так старался наполнить незабываемыми впечатлениями каждый мой день у него, что порой мне становилось совестно. Мы объездили с ним почти все северное побережье Испании. Здесь я впервые увидела океан, именно океан, не море. Я ощутила его мощь, энергию его волн, захлестывающих берег.

Я познакомилась с друзьями Ойера, его чудесной восьмидесятилетней бабушкой, сестрой и родителями. Все были очень милы со мной. С Ойером мы остались друзьями. До чего-то большего дело не дошло, может быть, потому, что за неделю до этого, в Барселоне, я встретила одного человека, который до сих пор вспоминается, как сон. Он стал моим первым испанским впечатлением и невольно оказал влияние на все последующие встречи.

«С днем рождения. Моря счастья, высоких прыжков и легких ног», — написала приятельница с ирландских танцев. Это было замечательное пожелание. Она знала, о чем говорит.

Мне было тогда двадцать лет.

Может быть, это свойство круглых дат — быть запоминающимися, не всегда со знаком плюс, но и не безликими, что канут в поток лет без следа.

Я хорошо помню свои десять и пятнадцать лет.

В десять наша семья переехала в Израиль, и вся моя жизнь перевернулась с ног на голову. Дома остались друзья и подруги, привычная жизнь и понятные взаимоотношения. На новом месте — стычки с аборигенами, проблемы с общением, новые друзья. И свобода! Какая там была свобода! Носиться на велосипеде по белоснежному, примостившемуся на сопках Ариэлю, загорать до черноты возле городского бассейна, нырять и плавать хоть целый день.

В пятнадцать лет жизнь моя была сложна и совсем не лучезарна. Наша семья вернулась в Россию, потому что в Израиле в те годы было неспокойно. Террористы-смертники подрывали себя на остановках, в автобусах, на бензоколонках и в магазинах. Родители нервничали, начали подумывать об эмиграции в третью страну, куда-нибудь в Австралию или Канаду. В конце-концов решили вернуться домой, в Питер, к бабушкам-дедушкам, тетушкам-дядюшкам, в свою квартиру.

В тот период я была усталой, нервной анорексичкой с кучей комплексов, без друзей, в новой школе и без малейшего представления о собственном будущем. Сейчас я понимаю, что та школа была замечательной, и что меня окружали классные ребята, и что из этого можно было выудить для себя гораздо больше, чем я решилась или смогла.

В двадцать два я окончила институт, а значит, этот год прибавил мне одну вещицу, саму по себе бесполезную, если бы за этим не стояли пять лет усердной, и не очень, учебы, новые знакомства и новый социальный статус. Я была теперь дипломированным специалистом — психологом-консультантом, но без опыта работы. А значит, имела то, что никому не было нужно. Вся наша группа была в том же положении. Никто не знал, куда податься. Работать? Учиться дальше? Все равно, что стоять на оживленном перекрестке и крутить головой во все стороны, стараясь вписаться в его сложное, но имеющее свои законы, движение. Хорошо, что в то время у меня уже сформировалась устойчивая любовь к хореографии, и была группа девочек, у которых я вела ирландские танцы. Хоть что-то незыблемое. Эти небольшие островки стабильности порой спасают.

В январе того года мы съездили в Париж. Мы бродили до ломоты в спине по улицам этого прекрасного монстра, отдыхали на деревянных скамьях готических соборов, вечерами там же слушали орган. Мы засыпали и просыпались под колокольный звон собора Св. Екатерины, к стене которого был прилеплен шестиэтажный дом, и в нем — малюсенькая комнатка, в которой мы жили. Она же спальня, кухня, столовая, душ и уборная. Все — на девяти квадратных метрах зато с небольшим садиком, сооруженном в каменном мешке на уровне второго этажа. В этот садик можно было попасть только через окна нескольких квартир, в том числе, и нашей. Мы так ни разу и не решились выбраться туда, не смогли посидеть на продавленном диване, поболтать с соседями и увидеть прямоугольник парижского неба над головой.

В двадцать три я сделала важный самостоятельный шаг в ирландских танцах, которыми занималась уже несколько лет, Наша студия «Орния» — мое любимое детище — присоединилась к школе тренера из Голландии Кэтрин Рэдмонд — «Redmond school of Irish dance». Это было очень круто! В тот год я несколько раз была в Голландии. Сначала путешествовала, потом — училась в школе Кэтрин вместе с ее учениками, чемпионами Европы.

Через год Кэтрин приехала к нам, в Петербург, на мастер-классы и учила уже моих девочек. Это было большое достижение. Настоящий звездный тренер занимался с моими ученицами. И она хвалила их!

В двадцать четыре были северо-восточная Италия и Таллин с его Певческим Полем и светлоголовой публикой. У эстонок восхитительный натуральный цвет волос — платиновый, чистый, без приевшейся желтизны. В рамках большого фестиваля в Таллине проходили два концерта, двух мировых звезд, которые изначально были неравнозначны для меня. Каррерас или Элтон Джон? Я выбирала для себя, конечно, первого. Но, в результате, прониклась уважением к ответственному трудяге Элтону Джону и разочаровалась в великом Каррерасе, который, совершенно очевидно, берег голос.

Ну и, конечно же, Таллин. Этот город взял меня в плен сразу и навсегда. Он прекрасен в любое время года и в любую погоду. Он всегда разный и всегда желанный. Он как сказка: в нем всегда остается тайна, сколько бы раз ты не приезжал сюда.

А осенью того года, как случается у всех перелетных, мной овладел миграционный зуд, и произошло чудо, о котором я уже перестала мечтать. Я обнаружила в Берлине Академию танца, которую давно искала. Как я не наткнулась на нее раньше?

И я засобиралась в Берлин.

Если подумать — неплохие годы. Насыщенное время. Еще бы получалось использовать его по-полной. Да только кто может этим похвастаться… Но ощущение счастливого времени у меня осталось не от всех этих наполненных событиями лет. Почему? Разгадка нашлась на моем туалетном столике, стареньком, простого фасона, без излишеств. На нем уже давно висит короткое стихотворение Бродского, выцепленное где-то в непростой для меня час: «… когда любовей с нами нет,… когда от холода горбат…» Добавить нечего. Вот он — рецепт счастья, вот она — необходимая его составляющая.

Любовь. И некоторые годы были отмечены ее нереальным светом. И это было счастье. Одно плохо, я еще не была готова к встрече с ним).

2

После дня рождения я заболела. Сидела дома, проклиная температуру, кашель и вынужденное одиночество. И еще не прошедшее разочарование и обиду. На кого? На себя и на него, наверное… Но все по-порядку.

В январе прошлого года я поехала в Москву. Для питерского жителя выбраться в столицу — целое событие. У меня есть дальняя питерская родственница, которая вот уже несколько лет мечтает посетить свою московскую тетушку и племянников, и никак не соберется это сделать. Давнее противостояние между двумя столицами тому виной, а, может быть, самодостаточность каждого города в отдельности.

В моем случае повод для посещения первопрестольной был чрезвычайно важным и не терпел отлагательства. Я серьезно готовилась к поездке в Берлин, в Академию танца. Обучение на подготовительных курсах Академии должно было продлиться около полугода. Учебную визу в российский загранпаспорт получить не так-то просто, а израильский загранпаспорт — даркон — позволяет жить и учиться в Берлине неограниченно долго.

В Москву я поехала со Славкой, товарищем по ирландским танцам, хорошим моим приятелем. Я его не звала, предвидя очереди в консульстве; он собрался сам — неожиданно, за один день, сказал, что ему хочется развеяться, встряхнуться, получить новые впечатления. Его можно понять: он недавно развелся с женой и переживал не самый лучший период в своей жизни. У него, конечно, непростой характер, но он большой молодец. Это точно. Его движение по жизни целенаправленно и осознанно, хотя, порой, и с неожиданными блужданиями, но жизнь ему интересна, и он честен в своих реакциях на ее повороты. В отношении меня Слава претендует на роль наставника, а возможно, и на что-то большее, но довольно тактично, без назойливости и перегибов.

Когда мы со Славой сели в московский поезд, было уже совсем поздно. На перроне толпился народ — все те, кто планировал прибыть в столицу рано утром. Теплое нутро вагона и предчувствие путешествия грели душу. За окном в свете фонарей падали снежинки, между островерхих крыш и башен стоящих вокруг вокзала домов висело грязно-черное, с беловатым налетом ночное питерское небо. Москва на завтра обещала минус пятнадцать.

Пока мы ждали отправления поезда, Слава рассказывал о работе, о дочке, с которой виделся в прошедшие выходные и которой подарил какую-то умопомрачительно-дорогую игрушку. Я слушала его и рассматривала людей на платформе.

— Ань, ты слушаешь меня? — потребовал он моего присутствия.

— Да. И я тоже хочу большого слона, как у Сони, — сказала я.

— Хочешь, я тебе куплю? — засмеялся Слава.

— Нет, что ты. Я пошутила. Это будет смешно: взрослая тетя с розовым слоном, — сказала я с сожалением.

Пискнул лежавший на столе телефон — пришла смска. В столь поздний час. Я взглянула на имя отправителя: ничего удивительного, для него самое время. Писал Эдик — товарищ по институту. Стиль и пунктуация не позволяли усомниться, что это он — экстравагантный друг Каджая. Эдик не выходил на связь несколько последних дней, и вот теперь дал о себе знать. Ничего особенного — поток сознания:

«Я был отключен какое-то время. Депрессия о смысле моего существования… Я понял, что не разберусь ни в чем, и вот думаю, надо ли продолжать докапываться до истины. Или просто плыть по течению =). Не пугайся. Так бывает… =) Я же художник… Ты мне нужна».

— Что-то важное? — спросил Славик.

Я махнула рукой.

Поезд тронулся, покатился сначала медленно, медленно, потом выехал за территорию станции и стал набирать ход. Вагон покачивало, снег бил в стекло, за окном во тьме проносился мимо, отступал во тьму, потом опять выныривал в свете фонарей большой город.

Пассажиры начали укладываться: поезд прибывал в Москву в начале седьмого, и за оставшиеся шесть с небольшим часов нужно было успеть выспаться. Проводница приглушила свет. Я лежала и думала, что ответить Эдику. Слава делал вид, что спит.

Эдику хотелось поговорить. На самом деле он — загадочная личность. Он грузин. Или еврей. Или и то, и другое вместе. Очень интересный человек. Он проучился с нами в институте три года, а потом ушел в творческий поиск, и выныривал время от времени — то художником, то коммерсантом, то научным работником. А, может быть, представителем инопланетян).

Эдик — худой, невысокий, темноглазый восточный красавец, с всегда аккуратной прической. В институте он одевался в широкие, на размер, больше, чем нужно, деловые костюмы. Наверное, чтобы скрыть худобу, и для большей солидности. Его обожали бы девушки, будь он чуть повыше, нарасти мускулатуру и приобрети легкость в общении и ненавязчивое чувство юмора. Но шутки его были слишком экстравагантны, и он не интересовался спортом, потому что день и ночь был занят поисками себя: он писал стихи, романы, картины маслом. Потом ему перестало хватать времени на учебу, и он забросил институт. У него появилась девушка, потом другая. Говорят, он чуть не женился на одной из них.

Сейчас ему нужно было излить душу и знать, что его услышали.

Я попыталась ответить Эдику, написала, потом исправила, переписала еще раз, боясь смутить или обидеть; наконец, отправила, но поезд несся сквозь тьму уже где-то среди полей и лесов, и смски застревали в порывах метели.

«Не люблю жаловаться =)), — писал Эдик. — Просто хотел посмотреть, что ответишь. Спишь уже, что ли =) Короче, я рад тебе) И не выдумывай по поводу общения) Я почти всегда на связи!»

Связи не было. Все, спать! Славка спал на верхней полке, отвернувшись к стене. Наверное, опять на меня обиделся. Это его перманентное состояние. За окном завывала метель. Спал весь вагон. Спать. Встретимся завтра в Москве.

3

У дверей израильского посольства толпился народ. Люди пришли заранее, чтобы занять очередь, и к девяти часам, к открытию заведения, успели замерзнуть и озлиться. Охрана профессионально, как это умеют делать израильские службы, фильтровала посетителей. Мы перемещались из одного отстойника в другой, в соответствии со списком в руках служащего, и в зависимости от наличия израильского паспорта. Славу отфильтровали на первом же этапе, еще на улице. Меня пропустили внутрь здания. Славка было взвился — за что такая несправедливость, но я сделала грустное лицо:

— Тебе хорошо, сейчас сядешь где-нибудь, не торопясь, попьешь кофе, — сказала я совершенно искренне.

Славик, осознав все плюсы своего положения, приободрился. Больше всего на свете он не любил чувствовать себя обделенным. Да, что тут говорить, я и сама сейчас с удовольствием расположилась бы где-нибудь за столиком и потягивала бы горячий, ароматный напиток. С корицей или мускатным орехом. Или с тем и другим вместе. Это вообще моя мечта: завтрак в симпатичном кафе возле дома. Мимо спешат на работу люди. Моя мечта сегодня материализовалась в Славкином исполнении. Ничего, будет и на моей улице праздник.

Через пятнадцать минут я получила от него жизнеутверждающее сообщение:

«Хомячу едрён кофе в „Кофехауз“. Как у тебя дела? Вошла? Примут без списка? Все хорошо?»

В этом был весь Слава: миллион вопросов, хотя расстались мы двадцать минут назад. И ожидание немедленного ответа. Ответить на эсэмэску я не могла — в посольстве просят не пользоваться телефонами. Слава расстроился. И обиделся. Короче, через двадцать пять минут после расставания мы опять были в ссоре.

«Ну, не хочешь отвечать — как хочешь. Я к ней со всей душой и нежностью, а она — попиной ко мне», — ворчал он.

Я молчала — посольство ведь, тем более, израильское. Здесь лучше никого не раздражать.

Армия не только в России осложняет жизнь молодого человека. Израильская армия грешит тем же, но, в отличие от российской армии, израильская интересуется и парнями, и девушками. Она уже на протяжении многих лет мечтает заполучить меня в свои ряды: и десять лет назад, когда мы с родителями возвращалась из Израиля в Россию, и сейчас. Но это совсем ничего не значит. Так сложилось.

Если быть до конца честной, то я всегда смотрела на израильские вооруженные силы с уважением и интересом. Там служит или уже отслужили многие мои хорошие знакомые. В израильской армии при желании можно научиться массе полезных вещей. За время службы можно заработать не только на учебу в университете, но и на большое путешествие по миру: многие после армии месяцами колесят по разным странам, забираясь в самые далекие и экзотические уголки. В израильской армии ты не чувствуешь себя бесправным чмошником; на все время службы тебе выделяется серьезное оружие, и ты отвечаешь за него головой днем и ночью. Гражданские смотрят на военнослужащих с теплотой, граничащей с любовью, даже если полусонный вояка тычет тебе в бок автоматом в переполненном утреннем автобусе.

Просто все это время я не была готова к службе, у меня были другие планы. Конфликт интересов, в результате которого я могла остаться без загранпаспорта международного образца, по которому тебя примет безоговорочно не только Евросоюз, но и — бери выше! — сама Великобритания, мать ее королеву! Потому сегодня нужно было выглядеть особенно убедительно.

Я все изложила. В письменной форме. На иврите основные данные, чтобы видели, с кем имеют дело, а причину — из-за сложности изложения — на английском языке. Женщина в окошке приветливо мне улыбнулась. Она меня почти любила. Я тоже любила всех, но ровно настолько, насколько этого требовало дело. Не более того. Документы — в окошко, квитанцию — в сумку. Спасибо, огромное спасибо. Премного вам благодарна. Всего доброго. Все, все, все! Тем более, что Славик после кафе «почапал дальше», как он и сообщил в очередной эсэмэске.

Прощай посольство. Привет Москва. Привет, новая шапка — черная с серебряной нитью. Очень дорогая, но Слава настоял. Было и правда очень холодно в столице. Синоптики не обманули. Мы побродили по промерзшему городу, пообедали, поболтали. На Красной площади задувало так, что мы сочли разумным спрятаться в ГУМе. Прошлись по празднично светящимся отделам, в какие-то заглянули через стекло. Цены лишали уверенности. Все было очень дорого.

Пока мы гуляли по городу, а потом мчались на «Сапсане» в Питер, Славка, как настоящий военный, разрабатывал план борьбы с израильской армией, пытавшейся помешать мне получить столь необходимый документ. Я молча слушала, потому что была убеждена — победить израильскую армию невозможно. Не-воз-мож-но! Слава, конечно, великий стратег, но ему противостоит многолетний опыт сдерживания противника и отстаивания собственных интересов. Оставалось надеяться, что мои объяснения возымеют действие, и, хорошо бы, побыстрее: в начале февраля я собиралась выехать в Германию, в Берлин, на танцевальные курсы. И даркон был единственной возможностью официально оформить отъезд. С учебной визой у меня не складывалось никак. Виной тому — недостаток средств на банковском счете.

Слава, воодушевленный по-армейски ритмичным стуком колес, щурясь от яркого солнца, рассыпанного брызгами в мелькающих за окном сугробах и снежных шапках на деревьях, был неутомим и призывал к действию. Может быть, фиктивный брак с евреем? Или маленькая победоносная война? Или тайное, очень тайное! проникновение в штаб главнокомандующего? Мы хохотали, как ненормальные, вызывая недоуменные взгляды окружающих. Тепло и солнце творят с питерским жителем настоящие чудеса.

Но, нет и нет! Все, что могла, я сделала, считала я. Теперь нужно расслабиться и отдаться на волю судьбы. И плыть по течению. Слава негодовал.

А я поплыла себе. Тем более, что дел в это время навалилось невпроворот. Мы готовились к питерскому фешу — открытому городскому чемпионату по ирландским танцам. Через две недели мои девочки должны были порвать своих конкуренток. Вика впервые танцевала сложный для нее рил и заметно нервничала. Даша хорошо помнила свой танец, но не могла зависать в воздухе во время прыжка и каждый раз, приземляясь, тяжело проваливалась в пол, вместо того, чтобы парить над ним пушинкой. Катя была готова на все сто, но… Уверенность в себе! Где ее взять этой девочке? Все мои подопечные требовали пристального внимания и напряженной работы. Кроме того, я никак не могла решить, на кого я оставлю девчонок, когда уеду в Берлин.

4

«Давай встретимся. Я закажу столик в кафе. Посидим вдвоем. Ты и я»

Это был Эдик. У него сегодня день рождения. Я поздравила его утром. И вот теперь он хотел отметить это событие со мной.

«И чем же тебя порадовать при встрече?» — спросила я.

«Что-нибудь символическое», — написал Эдик.

«Что-то особенное? — настаивала я.

«Особенное? Ну, может быть, поцелуй…)»

Мой друг Эдик. Зачем я задала этот вопрос? Черт дернул меня за язык. Пыталась показаться оригинальной. Вот теперь думай, как выкручиваться из этой ситуации. Мой друг Эдик…

Я подумала: «Ну как я поеду? Он начнет ко мне клеиться, а я не люблю, когда ко мне клеятся мои друзья». И я не поехала в кафе. Это было жестоко. Наверное, он ждал. Сидел один за пустым столиком и поглядывал на часы. Потом встал и ушел…

Я не люблю это воспоминание.

5

Все проблемы разрешились в один день. Я позвонила в консульство в Москве, и мне сообщили, что можно приезжать за дарконом. Девочки успешно выступили на феше, а Лена, вместе с которой мы несколько лет занимались ирландскими танцами, согласилась присмотреть за ними, пока я буду учиться в Берлине.

«Живи, сохраняя покой. Придет весна, и цветы распустятся сами», — говорят китайцы. К сожалению «сохранять покой» у меня получается не всегда. Но цветы, все-таки, распустились. Аллилуйя!

Жизнь завертелась с чудовищной скоростью. Понимание происходящего и предстоящего приходило постепенно. Я ехала в Германию? Я ехала в Германию! Я ехала в Германию, о, ужас! Через пару недель я должна была оказаться в чужой стране, одна, почти без денег, но с надеждой их заработать и с большим желанием обучаться современному танцу в самом центре Европы. Готова ли я уехать из любимого города и жить вдали от родных и друзей? Я не была уверена в этом. У меня не было жилья в Берлине, и пока я даже представления не имела, как его найти.

Вот тут-то мне стало по-настоящему страшно.

Все жили своей жизнью — работали, учились. Славка занимался ремонтом машины и оформлял загранпаспорт. Эдик участвовал в выставке молодых художников со своими мрачноватыми полотнами. Лучшая подруга Лиза, полгода назад уехавшая в Москву, готовилась к свадьбе. Я должна была решиться. Или отказаться от этой затеи.

Ехать-не ехать… Если не поеду сейчас, потом буду жалеть. Говорят ведь, что жалеют не о том, что сделал, а том, чего не сделал. Хотя, я иногда жалею и о том, что сделала… В крайнем случае, всегда можно вернуться, если что-то пойдет не так, решила я в какой-то момент и вздохнула с облегчением.

Билет до Берлина был куплен. Вот, в-общем-то и все! Негде жить? Я оповестила о своей проблеме всех знакомых, и за неделю до отъезда фантастическим образом появилось жилье — квартира в респектабельном районе Берлина — Шарлоттенбург. Ее хозяйка, Олеся, была давнишней институтско-кавээновской знакомой моей двоюродной сестры Маши. Маша, хвала ей и слава, несмотря ни на что, частенько выручает нас в разных непростых ситуациях. У нее огромный круг друзей и знакомых. Олеся — одна из них — уже много лет жила в Германии, работала в крупной автомобильной компании и теперь уезжала на месяц в командировку. У нее была своя заинтересованность в квартиранте, но я об этом еще не знала.

Я прыгала до потолка от счастья: все складывалось! Я еду! За месяц я как-нибудь освоюсь в Немчине и найду себе какую-никакую квартирку или комнатку. Я была в этом убеждена.

За три дня до моего отъезда в Берлин Олеся, хозяйка квартиры, написала мне письмо, которое я с большим удовольствием перечитала несколько раз. Манера изложения выдавала человека, близкого к веселым и находчивым. Удивительно, но письмо нисколько не насторожило меня.

«Приятно заочно познакомиться :), — писала Олеся, — Моя квартира находится в престижном районе Charlottenburg, соседнем с Schöneberg, в котором расположена Ваша школа. Посмотрела по карте — это всего в шести километрах, добраться можно на автобусе или метро за полчаса. Рядом с домом знаменитый Kurfürstendamm, это самый центр западного Берлина. Вокруг невозможная красота, отличный шоппинг, куча продуктовых магазинов, кафе и ресторанов, четыре станции метро и несколько автобусных остановок, зоопарк, парк и чёрта в ступе. Быстро добраться куда бы то ни было вообще не проблема. Квартира однокомнатная, но большая, с ванной комнатой, кухней и высокими потолками. Это старый фонд. Она у меня очень уютная и ухоженная, я люблю порядок. Самое главное: в квартире живёт Васят. Но про него я Вам напишу отдельно, когда договоримся принципиально».

Это была большая удача — квартира в центре и практически бесплатно. Все пока складывалось в настоящем, будущее тоже рисовало радужные перспективы. Если я успешно закончу танцевальный курс в Берлине, можно будет поступить там же в Академию танца. Закончить ее. И танцевать, танцевать, танцевать!.. Так мне виделось будущее из февраля 2014 –го.

Накануне отъезда я получила эсэмэску от Эдика:

«Не надо бояться. Я рад твоей смелости. Рад, что делаешь то, о чем мечтаешь, и чего хочется душе. Если возникнут проблемы — пиши».

Добрая душа. Он не обижался на меня. Наверное, он на самом деле гений.

6

Самолет в Берлин улетал рано утром. Таможенник в Пулково долго возился с моими документами: он хотел увидеть обратный билет. Билета не было. Я уезжала, не зная, когда вернусь в Россию. Обошлось. Пропустили в самолет. Родители стояли у выхода в зону вылета. Уходя, я оглянулась: они махали мне вслед, у них были светлые лица, а мне хотелось плакать.

В аэропорту Берлина обошлось без эксцессов. Немцы не хотели, чтобы их заподозрили в антисемитизме. Они не задали ни одного вопроса.

В Берлине было минус семь, без солнца, прохладный ветер. Я купила билет и на электричке отправилась из аэропорта в город. Теперь, оглядываясь назад, я не могу вспомнить ничего из первых часов пребывания в Германии. Только тяжесть чемодана, когда я поднималась — где это было? — по лестнице. Стук чемоданных колес по асфальту элитного района Шарлоттенбург, где люди ездили на такси и не таскали тяжелые сумки по брусчатке. Ха-ха.

«Есть ли солнце? — спрашивали родители, — Хорошего дня!»

«Я заболела и ушла пораньше домой, но мои коллеги в курсе, ключи у них, — написала Саша, у которой Олеся оставила ключи от своей берлинской квартиры, где я должна была провести ближайший месяц, — Большой ключ — от входной двери. Пройдете парадную насквозь и выйдете во внутренний дворик. Средний ключ от двери квартиры, она сразу слева».

И потом:

«Сразу закройте дверь, чтобы Васят не выскочил»

Васят был рыжим котом, наглым хозяином уютной берлинской квартирки — со вкусом обставленного, холостяцкого девчачьего гнездышка. Именно он был чуть ли не единственным существом, с которым я в те дни могла поговорить по-русски, не зная даже, понимает ли он меня — ведь он был немецким котом. Но каков это был наглец и сумасброд! Я и предположить не могла! Хотя до отъезда я получила от Олеси большое письмо-инструкцию по обращению с этим чудовищем.

Чертяка! Он нападал на меня! Каждый раз перед уходом мне приходилось брать его на руки и сильным движением закидывать подальше в комнату, чтобы кот не выскочил вслед за мной из квартиры. Я очень люблю животных, но он был ужасен!

Он был прекрасен, если верить словам его хозяйки:

«Самое главное: в квартире живёт Васят. Посмотрите на него, фотография в приложении. Не любить Васята невозможно. Он нежен, невероятно ласков, рыж и прекрасен со всех сторон. Неприхотлив, но любвеобилен и шкодлив. Уходя из дома, не оставляйте его в комнате. Вам нужно исхитриться выйти из квартиры так, чтобы он не рванул на лестничную клетку. В общем, информацию о Василисе я Вам выдам отдельно, когда договоримся принципиально. Квартиру свою я обычно не сдаю, но поскольку Вы — сестра моей приятельницы и, по словам Маши, очень любите животных, мне, конечно, чем сдавать кота в пансион, гораздо лучше будет оставить его в привычной обстановке под присмотром дружески настроенного человека».

Дружески настроенным человеком была я:). Несколько раз за время нашего совместного проживания с Васятом мною овладевали сомнения относительно этого утверждения. Бывали моменты, когда мне хотелось прибить это чудовище. Но Олеся любила его:

«Васят норовит забраться, куда только можно. Вы имейте это в виду, и не пускайте его на плиту, когда она включена, чтобы не обжёгся, и в раковину, когда сливаете кипяток, чтобы не ошпарился, а то будете наблюдать вертикальный взлёт кота под потолок, а потом вместе с ним зализывать ожоги. Он любопытен непомерно и всюду сует свой нос. Кстати, в ванную комнату, когда Вы хотите принять душ, лучше его тоже не пускать — он норовит взгромоздиться на край ванны, а когда в неё падает, визжит, царапается и пулей вылетает наружу, снося всё на своём пути. Ощущения так себе, хотя смешно, конечно)))»

Честно скажу, я не стала испытывать эти ощущения на себе.

«Уходя из дома выдворяйте его, пожалуйста, из комнаты, — продолжала Олеся. — Он себя пару раз дискредитировал, изодрав кровать и надув лужу, и с тех пор без присмотра я его там не оставляю. Собственно, кровать накрыта покрывалом, чтобы он её не драл. Вы её тоже, пожалуйста, закрывайте, дабы кожаные боковины ему не были доступны. Унитаз лучше держать закрытым, иначе он из него пьёт и мокрыми лапами топчется потом повсюду, в том числе, по телу и лицу. Само по себе это очень приятно, но не после унитаза».

Так оно и было. Вечерами, когда я укладывалась спать, кот топтался по моему лицу своими мягкими лапками, поджимая игриво коготки, потом укладывался на голове и прекрасно чувствовал себя до утра. Это было ужасно.

«Туалетную бумагу я прячу в нижний ящик шкафчика рядом с унитазом. Можно бы и повесить, конечно, но он её разматывает по всему дому. Весело, когда повсюду стелется такой серпантин, но утомительно собирать и не напасёшься бумаги. Рядом с унитазом есть совок со щёткой — очень полезные предметы, когда Вася из своего кошачьего туалета выгребает „катсан“. Будет здорово, если Вы будете раз в неделю полностью менять содержимое его туалета, иначе пахнет сильно».

В дальнейшем я не отступила от этой части инструкции ни на йоту, потому что терпеть не могу кошачий запах в квартире.

«По опыту первой совместной ночи Вы сделаете вывод, нравится ли Вам, когда котя спит у Вас на голове, потом на животе, потом в ногах, потом ещё где-нибудь, а часов в восемь утра начинает Вас будить, тыча розовым мокрым носом Вам в лицо. Мне всё это уже давно нравится, поэтому Вась спит со мной, но я понимаю, что не все такие извращенцы и предпочитают нормально высыпаться, поэтому пойму Вас, если Вы решите выставлять его на ночь за дверь комнаты. Он, конечно, будет недоволен, но притерпится».

Борьба с Васятом за крепкий ночной сон продолжалась все время моего пребывания в Берлине. В первую ночь за дверьми спальни он вопил, как резанный. Утром я встала не выспавшаяся и злая. Следующую ночь он спал со мной, временами прямо на моей голове. Нестерпимо. В дальнейшем победа в этом противостоянии переходила от него ко мне и обратно. У нас у обоих обнаружился крепкий характер и запас терпения, чтобы получать в результате небольшие, но приятные выигрыши. Со временем мы стали уважать друг друга, видя в другой стороне достойного противника.

«Кормить его лучше всего так: с утра выдавать порцию «мокрого» корма, а на день в другую миску насыпать побольше сухого. Он в течение дня съедает консерву и догоняется сухарями. Консервы разные, Вась будет Вам признателен, если Вы будете их чередовать. Есть одно и то же каждый день ему не очень прикольно.

Не пугайтесь, когда увидите, как он обгладывает цветы на подоконниках. Мы с цветами уже давно с этим смирились. Вот чего мы не любим очень, это когда он их начинает выкапывать из горшков и раскидывать землю вокруг. За это надо как-то наказывать. Типа, прикрикнуть, согнать с подоконника и шлёпнуть».

На самом деле, это был серьезный вопрос — кормление кота. Животные бывают очень привередливыми в отсутствии хозяев. Порой скучают или плохо себя чувствуют и тогда не хотят брать корм из чужих рук. К счастью, Васят оказался психологически устойчив и морально крепок. За время нашей с ним совместной жизни он нисколько не похудел и не осунулся. А его рыжая, наглая, круглая морда так и светилась довольством. Цветы он жрал, кормами тоже не брезговал. То есть, в избытке получал все питательные вещества, микроэлементы и витамины.) Олеся, надеюсь, осталась довольна. Ее рекомендации соблюдались очень точно. И не только те, что касались кормления зверя:

«В комнате на подоконник лучше не вставать, возьмите табуретку и встаньте на неё, чтобы открыть верхнюю раму. Васят будет проситься залезть туда, он так гуляет. На улицу до сих пор не выпрыгивал, но, кто его знает, что ему в голову взбредёт, лучше, конечно, пасти, чтобы не сиганул во двор. Выходя из квартиры и входя в неё помните, что он ловок и хитёр и всё время ломится наружу, так что входить нужно преграждая ему путь сумкой, например, а уходя лучше взять на руки и закинуть внутрь, быстро закрыв при этом дверь. Только не прищемите ему лапы, пожалуйста. Я сегодня перед отъездом опять гонялась за ним вверх-вниз: вырвался, не хотел, чтобы я уезжала: о)»

Олеся очень беспокоилась. Она постаралась предусмотреть все возможные варианты событий и случайности, которые могут нанести даже незначительный урон ее любимцу:

«Самое главное: Васечку можно и нужно брать на руки, обнимать, целовать и гладить. Он очень это любит. Он вообще золотой котик, очень ласковый и нежный. Уверена, Вам понравится проводить с ним время!»

Кот оказался настоящим стихийным бедствием. Были минуты, когда я… Нет, лучше не надо об этом.

И все же, все же: когда я возвращалась домой, я была рада, что хоть одна живая душа ждет меня в чужом огромном городе. Теперь я отчасти понимала Олесю.

7

Так начался мой Берлин — с танцами, длительными пешими прогулками в целях экономии, одиночеством и ностальгией. Родители слали мне слова поддержки. Слава и Лиза ободряли, как могли. Эдик сочинил лирическую поэму, очень талантливую, на мой взгляд. Я много занималась, боролась с котом, исследовала Берлин и окрестности. И скучала. Мне не хватало общения. Не хватало подруг, друзей, родителей, возможности посидеть с близким человеком в кафе и поболтать ни о чем. Мне нужно было срочно налаживать отношения с окружающими, но не было времени, сил и желания. И в какой-то момент, как со мной это обычно бывает даже в самой интересной точке мира, меня начало заедать однообразие. В такие минуты на меня накатывают меланхолия и тоска. И хочется опять что-то поменять.

А время было необыкновенное. Каждый день кроме воскресенья, я преодолевала четыре километра пешком — мой путь до Академии танца. Там мы изучали несколько танцевальных направлений, по два разных стиля ежедневно, с постепенно нарастающей интенсивностью. Девочки в академии собрались со всей Европы, и некоторые были очень талантливы и хорошо подготовлены. Преподаватели говорили на разных языках: были двое израильтян, англичанка, немцы, француз. Здесь, в Берлине, я полюбила джаз и возненавидела классический балет. Навсегда. Педагогом по классике была строгая англичанка, которая никогда не хвалила нас, и, мне кажется, смотрела на наши недисциплинированные руки, ноги и спины с недоумением, граничащим с ужасом.

Вечером — обратная дорога домой, которую делишь на небольшие отрезки, чтобы не таким долгим казался путь. И Васята, нетерпеливо ожидающий меня в квартире. Радость моя! Мой кошмар!

Мне предстояло учиться на курсах еще четыре месяца, как минимум. До июля. Потом при хорошем раскладе я могла задержаться в Берлине еще на три года, взяв профессиональный трехгодичный курс, который сделал бы из меня разностороннего танцора. Но для этого мне необходимо было найти работу и определиться с жильем. Время шло. Работы не было. Я закидывала объявления на все русскоязычные сайты. Безответно. Я экономила и опять искала. Ни одного отклика. Настрой жить и учиться в Берлине ослабевал.

Скоро возвращалась из командировки Олеся. Значит, нужно будет освобождать квартиру. Я искала жилье. Просматривала объявления по аренде и пыталась пристроиться в студенческие общежития. Тишина была такая, будто я оглохла. Денег хватало только-только, на самое необходимое и учебу.

Вокруг меня были люди, к которым можно было бы обратиться за помощью, но я пыталась все сделать сама. Сама. Это было ошибкой. Я поняла позже, как много могла бы получить, совсем не затрудняя знакомых людей, просто обратившись к ним за советом. Но дни шли, а я находилась все в той же точке, из которой не видно было моего будущего в Германии.

8

В Берлин пришла весна. Март. Солнце. Красота. Но я была одна. Никого и ничего. Здесь даже птицы пели по-немецки. Одиночество тяготило меня все больше. Подкралась хандра. Позже я заметила, что хандра приходит ко мне каждый год в одно и то же время. Я начинаю делать какие-то судорожные движения, совершать необдуманные поступки. Оставаться в расцветающем весной Берлине одной, без жилья и работы, не было никакой возможности, — так я чувствовала в тот момент. Домой, в Питер, возвращаться не хотелось. Это выглядело бы как поражение. Я готова была ухватиться за любое предложение.

«Катюш, привет, может, выйдем на связь сегодня. Я пребываю в легкой панике — не могу найти жилье, — написала я подруге в Израиль. — Хочется поболтать с понимающим человеком=)). Вообще, в последние три дня есть желание все бросить и свалить. Извини, что я к тебе со своими проблемами».

Катя ответила в тот же день:

«Приезжай ко мне, в случае чего;) У меня теперь отдельная комната. Я тебя приму с распростертыми объятиями».

Этот призыв показался мне в тот момент спасением. От проблем, от одиночества, от себя. Но я еще сопротивлялась соблазну свернуть с намеченного пути. Еще несколько дней я двигалась в выбранном месяц назад направлении, постоянно держа в голове Катино предложение. А потом… взяла и купила билет до Тель-Авива.

В то же день — о, ирония судьбы! — я получила два приглашения на работу. Классический расклад: как только я решаюсь на какой-то важный шаг, судьба немедленно подкидывает мне другие соблазнительные варианты. Но я уже сделала выбор! Поздно, старушка Европа! Теплый, дружеский Тель-Авив ждал меня.

Катя не встретила меня в аэропорту: в этот день она работала допоздна. Молодой, симпатичный, черноглазый таксист посадил в машину меня и еще одного респектабельного господина, как оказалось, американца. Американец направлялся в дорогущий отель в Тель-Авиве, а я — в Раанану, пригород Тель –Авива, где в то время жила Катя. Таксист был очень приветлив и, высаживая меня в условленном месте в Раанане, попросил телефон. Это, казалось бы, рядовое событие безмерно обрадовало меня. Вот чем отличается чудесный Тель-Авив от холодного Берлина. Мужчины нормально реагируют на женщин и не боятся обидеть их своим вниманием. Печально, что местного номера у меня тогда еще не было. Увы. А парнишка был хорош. Работал и заочно учился в Университете.

Итак, я стояла с чемоданом, на центральной площади Раананы, перед культурным центром. Вечерело, было тепло, оглушающее пахли какие-то тропические цветы и звенели цикады. На площади тусовались подростки, которых я опасалась еще с тех самых пор… Со времен своего первого пришествия в Израиль в десятилетнем возрасте. Кати не было.

«Аня, мы встречаем тебя на железнодорожной станции в Герцлии», — написала Катя.

«Я стою в центре Раананы, на углу Яд-а-Баним и что-то там Бен Гурион»

«Мы на кикаре, подходи к остановке», — написала Катя через двадцать минут.

«Я тоже на кикаре»

«Подходи к ступенькам, где тусит молодежь»

Я подошла к ступенькам, и увидела Катю. Она приехала веселая, бодрая, со своим другом Женей. Она накинулась на меня, как бабушка Карлсона на своего внука, обнимала, тормошила, оглядывала, удивлялась моему бледному виду. Моя подруга Катя!!! =)) Я была счастлива.

Катино общежитие в Раанане окружали пальмы и цветы. Дивный сад, наполненный ночными запахами и звуками. В саду стояли белые, в средиземноморском стиле, двух-трех-четырехэтажные здания. Внутри было пусто и неуютно: белые стены и каменные плиточные полы. После Олесиной любовно обставленной квартирки, здесь было совсем простенько. Радовало то, что на следующий день Катя покидала это место. Ульпан заканчивался, и нужно было начинать самостоятельную жизнь в Израиле. Работа, съемная квартира. На самом деле, это очень непросто.

На следующий день мы с Катей выехали из общежития, забросили вещи в Ор-Акиву, к Мише, Катиному брату, и отправились в Нетанию, где Катя планировала снять жилье на ближайший год. Нетания — большой город, и здесь проще найти работу, чем в каком-нибудь маленьком поселении, в Ор-Акиве, к примеру. Миша снимал в Ор-Акиве большой дом на четыре комнаты вместе с друзьями.

Вечером того же дня мы с Катей вернулись из Нетании в Ор-Акиву. Усталые, сидели на старом диване перед домом, ребята расспрашивали меня о приключениях в Берлине, я рассказывала подробно и свободно, будто была знакома с ними целую вечность. В какой-то момент с шумом отодвинулись жалюзи на окне, и появился заспанный Миша. Я видела его раньше один раз, лет десять назад, совсем пацаном. Теперь в окне торчал симпатичный молодой человек.

«Ого, он совсем не плох, — подумала я, встретившись с ним взглядом, — Из этого может что-то получиться».

Мне кажется, Мише в ту минуту в голову пришла та же самая мысль. Немного погодя он присоединился к нашей компании и вместе со всеми стал подробно расспрашивать меня о Германии. Я рассказывала с воодушевлением, все больше и больше увлекаясь и находя все новые смешные и мрачные краски в оставшейся позади жизни. Рыжее чудовище Васят скоро стал всеобщим любимцем, а мои ежедневные длительные походы по Берлину вызвали всеобщее уважение: в Израиле люди много ездят, но мало ходят.

Я давно уже не сталкивалась… Нет, не так! Я ни разу не сталкивалась с таким количеством симпатичных и живо интересующихся мной ребят! Это было очень приятно. После длительного берлинского одиночества, тем более.

«Это Израиль, детка!» — помню, с радостью сказала я себе.

И понеслось! Комната в трехкомнатной квартире, которую мы нашли для Кати, была не так плоха, если бы не соседи, которые портили жизнь себе, Кате, мне и всем окружающим. Их изобретательность в этом вопросе не имела предела. Из-за не потушенного света в ванной или капли на электрической плите они страдали сами и заставляли страдать всех, кто находился рядом. Они спорили, ссорились, возможно, дрались и строили всякие козни нам.

Через неделю после переезда в Нетанию Катя нашла работу в маленьком магазинчике одежды, на кассе. Хозяин был, конечно, порядочной скотиной, но как перевалочный пункт на пути в светлое будущее эта место вполне подходило. Медицинская страховка, счет в банке. Все эти проблемы легко можно было разрулить, потому что тогда это были не мои проблемы.

Я решила остаться. Все здесь было по мне. Все понятно. Нужно было только найти работу.

9

Это был мой первый выезд в Тель-Авив. Накануне я выписала адреса десятка туристических фирм и теперь решила пройтись по ним — попытать счастья. Звонить не имело смысла, важен был личный контакт.

Я заблудилась в самом начале списка. Вышла из автобуса и пошла, как оказалось, в противоположную сторону.

— Скажи, где находится эта улица? — спросила я у красавца на мотороллере, паркующегося у обочины.

Он широко улыбнулся.

— О-о! Какие красивые глаза! И какая очаровательная улыбка… — сказал он. — До этого места нужно ехать. Пешком не дойти. Очень далеко. Давай выпьем кофе, и я подвезу тебя.

Великолепное предложение, что тут говорить, но я спешила.

— Тогда дай мне твой телефон, я позвоню позже, чтобы узнать, как у тебя дела, — сказал он.

О, черт! Какой облом! У меня еще не было местного номера! Так я профукала очень красивого молодого человека в первый же день пребывания в Тель-Авиве! Он, конечно же, не поверил и, наверное, обиделся.

Я пошла в указанном направлении и минут через двадцать заблудилась снова. Было очень жарко. Март! Я зашла в прохладное кафе, взяла холодный кофе, отпила несколько глотков и почувствовала себя лучше.

Напишу-ка я Мише, он как раз в сети, решила я. Какое счастье, что старенький планшет всегда со мной, и Wi-Fi есть практически в каждой кафешке Тель-Авива!

«Привет, почему не на работе? =))» — написала я.

«Привет. Кто сказал, что я не на работе?»

«Так ты не работаешь, а сидишь он-лайн. А как же пахать на благо отечества?»

«А я обещал пахать на благо отечества? По-моему, я работаю на благо своего кармана», — отозвался Миша.

«На благо кармана — это не обсуждается. Тогда работай, не отвлекаю».

«Так ты меня, в общем-то, и не отвлекаешь, — Миша не прочь был пообщаться. — К тебе, собственно, тот же вопрос: почему не на работе?»

«Я двигаюсь в направлении работы, точнее, пытаюсь… У меня Гуглмэпс не работает =). Сижу в какой-то кафешке в Тель-Авиве, стараюсь понять, куда мне идти дальше=)»

«Аха=), — умилился Миша, — Так скачай Waze».

«Так и знала, что порадую тебя. Что за Waze?»

«Это навигатор. Он вообще-то для машин, но и для пешеходов тоже подходит».

«Так… Сейчас поищу. Спасибо!»

«С тебя мороженое за совет! =)»

«Договорились. Какое?=)»

«Не знаю…=) Может быть, шоколадное?»

«Хорошо=)»

«А почему в Тель-Авиве? Далеко до работы будет добираться»

«В Тель-Авиве школа танцев, даже две, в которых я хочу заниматься. Да и жилье искать здесь буду. Чтобы не мотаться».

«Так ты там хочешь преподавать или учиться?»

«Учиться»

«А сейчас ты по поводу работы идешь?»

«Да, наметила несколько мест, если дойду»

«Что за работа?»

«Нашла пару русскоязычных турагенств… Waze скачала, но он, зараза, не работает…=) Что мы там говорили про мороженое? =Р»

«Ну что ж, Waze подвел…=) Видимо, не угостишь меня…=)»

«Зато Гуглмэпс реабилитировал себя».

«Ай да Гуглмэпс, ай да молодец=))»

И я пошла дальше. И еще долго ходила по жаркому городу. И дошла до разных интересных мест. Мишино благословение оказалось счастливым. Где-то с пятой попытки я оказалась там, где надо. Это было турагентство. Его хозяин, Петр Анатольевич, как оказалось в ходе беседы, был родом из Питера. Очень добродушный и приятный мужчина. Он с интересом слушал меня, расспрашивал, что я знаю и могу, и я очень скоро почувствовала, что понравилась ему, и он про себя уже решил вопрос в мою пользу. Компьютерщик Сережа, сидевший в том же кабинете, поддержал мою кандидатуру.

— Кто-то же должен пополнять отельную базу. — сказал он.

Петр Анатольевич позвал жену Марину из соседней комнаты.

— Хочу взять девочку заполнять базу отелей, — сказал он жене.

— Почему нет, — согласилась Марина, — Жалко, что не мальчик.

— Вот и хорошо. Выходи завтра к десяти часам, — сказал мой новый начальник, — Пойдем, я познакомлю тебя с нашими сотрудниками.

Он повел меня в соседнюю комнату, где сидело, по меньшей мере, пять женщин разного возраста.

— Это Аня, — представил он меня. — Она будет вместо Светы: авиабилеты плюс отельная база. Прошу любить и жаловать.

Света находилась здесь же и была уже настолько беременна, что непонятно было, как она высиживает целый день на своем рабочем месте. Кроме Светы рожать собирались еще несколько сотрудниц… Среди из них — Алина, на которой держалась работа всей турфирмы. Просто тотальная беременность в отдельно взятом офисе. Интересная картина, ничего не скажешь.

На следующий день я, счастливая, вышла на работу. Замечательное место. Центр Тель-Авива. Пусть и утомительная, но квалифицированная работа — не завод и не магазин, где чаще всего оказываются вновь прибывшие в Израиль россияне. И пусть деньги были на исходе, а до зарплаты еще далеко, но я отметила первый рабочий день чашечкой кофе в близлежащем Макдональдсе.

10

Пятница в Израиле — короткий день. После работы мы встретились с Катей, чтобы вместе поехать в Ор-Акиву. Но пока шли на остановку автобуса, поссорились насмерть. О причине говорить не стану. Виноваты были обе стороны.

Катя ушла на автобус, а я — грустная — осталась сидеть на скамейке. Но ведь я так хотела поехать к ребятам в гости! Мне так понравилась атмосфера в их доме. Их внимание, их шутки. И вот теперь Катя уехала, а я осталась одна. Наверное, у меня был очень расстроенный вид, потому что проходивший мимо дедушка — из русских, которые уже очень давно живут в Израиле, остановился рядом и угостил меня конфеткой. Я чуть не расплакалась. Что теперь делать, я не знала.

Хорошо, хоть планшет был со мной. Какая-то связь с миром еще сохранялась. А, значит, оставалась надежда. Через некоторое время — видимо, Катя добралась до места — написал Миша:

«Але, ма кара? (Что случилось?)»

«В смысле?»

«Ты где?»

«На солнышке. Не переживай, мороженое свое ты получишь=)»

«Так Waze же не заработал…=)»

«Мы договаривались — за совет=)»

«А… Ну тогда шоколадное=)»

«Мог и не напоминать=)»

«Шоколадное!=)) … Солнышко, кстати, в Ор-Акиве тоже есть. Давай, приезжай»

«Пусть только меня Катя сильно не лупит =)»

«Не будет=)»

Я отправилась на Центральную автостанцию, дождалась своего автобуса и поехала к ребятам. В Ор-Акиве я зашла в магазин и купила Мише мороженое. Шоколадное. Самое вкусное!

Миша с Катей вышли встретить меня, но мы разминулись, и до дома ребят я добиралась сама, не очень хорошо помня дорогу, обходными путями, напряженно выискивая знакомые ориентиры. Все сложилось, я была на месте раньше них!

Это были веселые выходные! Разговоры, шутки, гости целый день. Оторвался от своего компьютера и чипсов Гриша, один из Мишиных соседей и тоже с радостью втянулся в шабатную круговерть. Миша оказывал мне недвусмысленные знаки внимания. Очаровательный чертяка! Но я пока держалась. Мы были еще так мало знакомы! И потом, это был брат моей лучшей подруги. А я знаю Катин характер! Миша был разочарован, ему хотелось большего. При малейшей возможности он пытался уединиться со мной, чтобы перейти к активным действиям. Это девушки получают удовольствие от легкого флирта, от коротких взглядов, полуулыбок, нежных слов, у мужчин все конкретнее.

Миша работал в ночь. Около десяти он собрался. Я вызвалась проводить его. Сели на велосипед, и выдвинулись в сторону работы…

По возвращении я нашла в планшете эсэмэску от Миши:

«Я зря это сделал…?»

«Не зря, уже хотя бы потому, что проверил»

«Просто рановато?»

«Просто, пока непонятно»

«Что непонятно? Понятно, что ничего не понятно?»

«Примерно так»

«ОК»

«Не бери в голову»

«Не беру. Но как понять? У тебя есть парень?»

«Нет».

«Я немного тебе нравлюсь?»

«Да».

«Ну вот, теперь понятно. Я на твоем месте позволил бы себя поцеловать».

«Ты целуешься со всеми, кто тебе нравится?»

«Нет. А ты как думаешь? А ты?»

«И я нет»

«Вот и я нет»

«Аха=) Но если бы все, кто мне нравится, сами бы лезли целоваться, я бы не отказывал. ОК, а когда захочешь?»

«Когда я захочу, ты об этом узнаешь первым»

«Ну, хорошо хоть, что первым…=). А как я об этом узнаю?=)»

«Как–нибудь, да узнаешь»

«ОК=). Давай для проверки: Сейчас не хочешь?»

«Сейчас нет=)»

«Ах-ха=) Вот коза=)»

После этого мы с Мишей и сошлись. Нам казалось, что мы хорошо скрываемся, что никто ничего не замечает. Ребята, спасибо им, подыгрывали нам.

11

Израиль — замечательное место для иностранок. Все женщины, чуть более светлые, чем брюнетки, а особенно, имеющие светлые глаза, пользуются здесь постоянным вниманием. Даже если на работе у меня выдавался нелегкий день, прогулка до остановки автобуса восстанавливала силы и уверенность в себе. Мир прекрасен! В нем царствует красота! И многие готовы оценить ее по достоинству! Столько восхищенных взглядов и комплиментов от мужчин в Питере не получишь и за год. В Израиле только за один вечер можно восполнить этот пробел.

А солнце, больше полгода не покидающее небо — только на ночь! А море, которое выслушает все твои жалобы и вернет доброе расположение духа! А люди, праздно сидящие вечерами в кафе. Мужчины и женщины, улыбающиеся просто так, ни с чего. Уже на третий день пребывания здесь я почувствовала, как расслабилось лицо, и улыбка прочно обосновалась на нем.

В шесть часов вечера я выходила из офиса на улицу Алленби, проходила мимо маленьких магазинчиков «Все для туриста», видела в конце улочки, примыкающей к Алленби, море, которое звало и манило. Из кафешек пахло настоящим арабским кофе, приготовленном на горячем песке. Каждый раз, когда я шла по улицам до остановки, ко мне подкатывал какой-нибудь красавчик с незамысловатым комплиментом про красивые глаза и улыбку. Ничего нового, но как приятно. Куча предложений — сходить, созвониться, посидеть в кафе. После сдержанного Берлина, я просто купалась в этом море обожания и открытого выражения чувств!

В первое время, пока я жила у Кати, вечерами, после рабочего дня, я не задерживалась в Тель-Авиве, а ехала сразу в Нетанию. Там мы подолгу гуляли в душной, наполненной цветочными ароматами и южными звуками темноте. Дома у Кати было неспокойно. Ее соседи никак не могли договориться ни между собой, ни с окружающим миром — спорили, ругались, скандалили. Они не видели той красоты и радости, в которой купалась в то время я, как в море. Они решали проблемы. Как многие эмигранты из России: искали работу, работали тяжело и получали немного, экономили, пытались спланировать свое будущее. Я жила, как птица, одним днем. И этот день был счастливым.

Утром я с удовольствием уезжала на работу в турфирму, вечером с удовольствием возвращалась с работы домой. Иногда заходила на пляж и сидела на берегу, слушая море. На выходные ездила в Ор-Акиву, где всегда весело проводила время с ребятами. Легкие, ни к чему не обязывающие отношения с Мишей тоже были в радость.

Пару недель спустя я поняла, что оставаться у Кати в Нетании нет больше никакой возможности. Соседи всеми силами старались выпроводить меня, придумывая самые разные предлоги. Я им мешала. Катя разрывалась между двух огней. Нужно было искать жилье. Помогли старые связи. Брат связался со своим приятелем в Ариэле. У того как раз была потребность в деньгах и возможность — пока жена ходила беременной вторым ребенком — сдать одну комнату в большом двухэтажном доме. В доме было четыре спальни и салон-гостиная-кухня. Мне выделили одну спальню, в которой в дальнейшем, после рождения брата, должен был жить двухлетний Адам — старший сын Иры и Димы, хозяев дома. В другой спальне, переделанной из бомбоубежища — а в Израиле в каждом доме есть помещение, куда можно спрятаться в случае бомбежки — обитала Люба, мама Иры. А еще в одной — Сергей — Ирин брат.

В этот дом каждую пятницу приходило много гостей, играли в покер и крокодила, смеялись, шутили, пели, жарили шашлыки. Это были родственники и друзья Диминой тещи — сплошь веселые и интересные люди.

Меня приняли хорошо. А благодаря тому, что я немного времени проводила в Ариэле и не успевала надоесть хозяевам гостеприимного дома, меня полюбили еще больше. В семь утра я уезжала на работу, в восемь — начале девятого вечера возвращалась обратно, почти каждые выходные проводила у ребят, в Ор-Акиве.

12

Именно в это время и произошла встреча, которая сначала показалась мне рядовой и малоинтересной, но потом выросла в огромное нечто, чему я и сегодня не могу дать точное определение. Эта встреча определяла нынешнее мое настроение.

Я возвращалась с работы по бульвару Ротшильда. Стоял теплый израильский апрельский вечер. Было жарко. Я зашла в Макдональдс выпить кофе. Сидела в маленьком полупустом зале и переписывалась с Мишей. Кто-то вошел в дверь и остановился возле моего столика с пакетиком картошки фри в руках. Приятный молодой человек, из местных.

— Можно мне присесть рядом?, — коротко спросил он по-английски после того, как выдал целую тираду на иврите, из которой я мало, что поняла.

— Да, конечно, — ответила я, на мгновенье отвлекаясь от планшета.

Он что-то спросил, я ответила. Поболтали ни о чем. Он был совершенно обычным, веселым парнем. Ничего особенного. Мне позвонили, это была мама. Поговорила с ней. Молодой человек сидел рядом. Я допила кофе и собралась уходить. Он предложил подвезти. Подбросил меня до остановки сто восемьдесят шестого автобуса, на котором я вот уже две недели ездила в Ариэль, попросил телефон. Почему нет? Это меня ни к чему не обязывало. Пока мы ехали, парень много говорил, смеялся. Его звали Дан? Или Рон — чисто израильское имя. Он звал пойти посидеть в пабе, но у Димы сегодня был день рождения, и, кроме того, мне не хотелось сидеть в пабе с незнакомыми людьми. Встречаться с этим Даном-Роном я не собиралась, потому что испытывала симпатию, или что-то большее к Мише. Пока нужно было разобраться с этим. Мы попрощались и расстались, как я думала, навсегда.

Первое сообщение от Дана я получила на следующее утро. Он писал по-английски:

«Доброе утро, Ариэль!!=)».

Спустя полгода он признался, что накануне так и не смог запомнить мое имя.

«Как прошла вечеринка?»

Я не ответила, потому что на телефоне не было денег.

Через неделю он позвонил, но я опять не смогла ответить, потому что находилась на работе, и мне было не очень удобно общаться. Я написала позже:

«Привет. Очень сожалею, что не смогла перезвонить».

Он ответил мне уже ночью:

«Это безобразие=). Тебе придется компенсировать свое невнимание романтическим свиданием!=)»

«Посмотрим =)», — парировала я.

На следующий день я много писала Мише, а он мне. Мы никак не могли разобраться в своих взаимоотношениях, перекидывались сообщениями непрестанно и все время подшучивали друг над другом.

«Хэй, принцесса! — написал мне вечером Дан, — Я чувствую, что очень хочу сегодня с тобой увидеться».

«Привет! Я смогу только на следующей неделе= (».

«Это так долго!!= (Я надеюсь, что к тому времени еще не забуду, какая ты красивая»

Это был суперактивный день телефонно-эсэмэсного общения:

«Хэй, принцесса Анна, как дела?», — писал мне лысый молодой человек из местных, с которым я не так давно познакомилась — трудно представить! — на пешеходном переходе в Тель-Авиве. Я шла на остановку автобуса после работы. Он двигался мне навстречу. Развернулся и пошел следом. Мы выпили с ним кофе в кафе неподалеку, поболтали ни о чем. А потом я, сославшись на занятость, заторопилась на остановку в Ариэль.

«Привет. Все хорошо. Спасибо. Я сейчас на работе. А чем занимаешься ты?» — написала я на английском.

«Хе-хе, сидим на лекции с другом. Ты на туристической работе или на танцевальной?»

Я была занята и не ответила ему. Через полчаса написал Миша:

«Ну что?»

«Краткость — сестра таланта?», — осведомилась я.

«Это вопрос, ставящий людей в тупик, — написал Миша, — Когда приедешь?»

«Я все еще на работе. У вас буду в четыре-пять. Настроение хорошее».

«У меня тоже все нормально. Удачной работы. Целую)»

Спустя полтора часа я все еще сидела в офисе.

«Где??!» — написал Миша.

«И я тебя целую», — это был ответ на предыдущее сообщение. И дальше:

«Я уже час собираюсь тебе написать. Завал на работе»

«Понятно. Ну, что тут сказать — плохо. Работай».

Я уже думала, что этот бесконечный день не кончится никогда. Туристы, а вместе с ними гиды, водители и администраторы отелей — все как с ума посходили.

«Я только выезжаю», — написала я в четыре часа.

Я задержалась на работе аж на три часа!

Через несколько минут после того, как я села в автобус, написал некто Павел, с которым я познакомилась, когда искала работу. Павел подошел ко мне тогда на Алленби и сказал, что, очевидно, я русская, может быть, туристка. Я не возражала. Так оно и было на самом деле. Тут не нужно быть прорицателем, чтобы отличить мое все еще бледное после Германии лицо от смуглых физиономий аборигенов. Мне он не понравился. Этакий сомнительный тип с невероятно раздутым самомнением. Павел хотел вытащить меня на свидание, рассказывал, что скоро станет знаменит, и уже поэтому мне стоит начать с ним встретиться. Он всучил мне визитку: вокальное трио «Три товарища». Я сухо поблагодарила: его настойчивость раздражала.

«Очень рад был знакомству», — писал он.

«Взаимно. Спасибо!», — ответила я Павлу.

Потом — Диме в Ариэль:

«Дим, привет! Я в Ор-Акиву еду сегодня. Хороших выходных=))

Дан написал, когда я ехала в автобусе в Ор-Акиву:

«Так почему ты сегодня не в Тель-Авиве? Это отличный день чтобы пойти на пляж».

Дану по-английски:

«Потому что сейчас я еду из Тель-Авива в Ор-Акиву. Я закончила работу только в три часа. Ты сегодня собираешься на пляж?=)»

«Я бы пошел, но мне нужна компания=). Но, думаю, вместо этого я займусь спортом. Может быть, я совершу пробежку на пляже. Без майки=Р»

«Получается, я много потеряла, уехав из Тель-Авива…», — написала я без сожаления.

«Если ты будешь хорошо себя вести, я пришлю тебе фотки;)», — ответил Дан.

Дан писал мне всю дорогу до Ор-Акивы. Мне было нескучно. В это день я опять просадила на эсэмэски все деньги, и в выходные не могла ответить ни на одно сообщение.

В субботу мы поехали на выставку машин в Тель-Авив. Сережа, один из приятелей Миши, пригласил меня на это мероприятие загодя. Миша работал с пятницы на субботу, потом отсыпался. Когда Миша проснулся, я уже была в Тель-Авиве. Мишу это возмутило, а Сашу расстроило. Они тоже что-то запланировали на вторую половину дня.

«Ну что, ты где? — написал мне Миша в воскресенье, двадцатого апреля, — Куда ты решила пойти без меня сегодня?»

Я была на работе, и Миша это прекрасно знал. Воскресенье — первый на неделе рабочий день в Израиле. Мне почудились в его вопросе отголоски вчерашнего раздражения.

«Мы договорились съездить в Кешет с Гришей», — я собиралась до конца защищать, свою независимость.

Наверное, в эти дни и началось наше с Мишей отдаление… Он не хотел быть «одним из «Аниных молодых людей», а мне казалось, что таким образом я компенсирую недостаток внимания с его стороны.

На самом деле — ни один из нас не хотел уважать чувства другого.

13

Я многое успевала в те дни. Все было вполне невинно.

Во вторник был Песах. Мы отдыхали! А в понедельник, накануне, работали до обеда.

Во вторник написал Дан. Накануне он звонил и потому был в курсе моих планов на выходные.

«Привет, как дела? Не слышно тебя. Надеюсь, у тебя все хорошо? Ты до сих пор усердно танцуешь? Когда мы сможем встретиться?»

«Может быть, в четверг»., — ответила я.

У меня был абонемент на танцы, подаренный мне в офисе на день рождения.

Шла праздничная неделя. Я моталась между Тель-Авивом, Ор-Акивой и Ариэлем. Было весело. Я работала до полдня, потом куда-то мчалась, с кем-то встречалась.

На праздничные дни пришелся Мишин день рождения. После работы я приехала в Ор-Акиву, накупила разных вкусностей, сделала закусочный стол. Мы сидели с ребятами допоздна, болтали и радовались празднику, прервавшему монотонное течение рабочей недели. Миша был очень рад моему приезду.

В пятницу мы, наконец, договорились встретиться с Даном. После обеда он пришел ко мне на работу, но укороченный день все не кончался. Работы было невпроворот. Дан ждал меня у офиса и писал эсэмэски, предлагая помощь в освобождении от нескончаемого пятничного труда. В конце концов, я выползла чуть живая.

— Я хочу показать тебе шук Кармель, — сказал Дан.

Это прозвучало неожиданно. Я бывала, и не один раз, на самом большом рынке Тель-Авива. Колоритное место, восток во всей его красе. Но что могло сподвигнуть молодого человека пригласить туда малознакомую девушку? Он хотел произвести на меня впечатление таким странным образом? Я недоумевала, но от предложения отказываться не стала. И правильно сделала. В обществе хорошего гида, каким оказался Дан, я увидела это место будто в первый раз.

Рынок был огромен. И Дан знал каждый уголок этого сложного, существующего по своим законам мира. Он знал, где продается лучший в мире смузи, куда не стоит заходить приличному человеку ни при каких обстоятельствах. В какой кафешке делают лучший арабский кофе в Тель-Авиве. Он знал, где нужно покупать свежайшую ароматную выпечку, и в какой лавке самый большой выбор сыров. Орехи, сухофрукты, специи! Фруктовый развалы! От посещения рыбных и мясных рядов я отказалась.

Крики продавцов, нескончаемые ряды разных товаров, невообразимое разнообразие запахов. Горы разноцветных яблок, груш всех оттенков желто-зеленого, мешки миндаля, очищенного и в скорлупе, грецкие орехи, арахис, ровные ряды сушеного инжира, мерцающие драгоценными гранями зерна зрелых гранатов, коробки с клубникой, бананы всех размеров, пучки свежайшей зелени, поблескивающие каплями воды, какие-то корешки, названия которых мне с удовольствием сообщал Дан на иврите, но которые так и не уложились в моей памяти. Киви, манго, мандарины и апельсины, зрелые арбузы, виноград. Маслины и оливки всех размеров и цветов. Боже мой, как бы это все попробовать!

В рядах с домашней утварью Дан предложил купить что-нибудь для дома в Ариэле. Что-нибудь необычное. Но я отказалась.

— Это не моя комната, — сказала я, — дождемся лучших времен.

Почему — то я не могу просто так принимать подарки от малознакомых людей.

После рынка мы зашли в одно из бесчисленных в этом районе кафе и выпили холодного кофе. Это было уютное и тихое место с внутренним двориком в самом центре города. Удобные скамейки с подушками. День был невозможно жаркий. После кафе мы доехали на такси до кикара Рабина. Дан всю дорогу пытался меня приобнять, но я была против этой затеи — и без того таешь от зноя.

Дан подбросил меня до остановки автобуса на Ор-Акиву и поехал дальше. Я села на лавочку и стала ждать. Мимо проезжали маршрутки, водители предлагали довезти до Хадеры или Хайфы, а автобуса до Ор-Акивы все не было. Видимо, я опоздала на последний. Или Дан колдонул=). Миша беспокоился. Звонил и спрашивал :

«Ты где? Ты где?»

В конце-концов, я поехала в Хадеру на маршрутке.

Все завершилось наилучшим образом. Моя маршрутка обогнала автобус, который шел в Ор-Акиву, и я пересела в него на следующей остановке. Ура! Все сложилось! Это была пятница. Перед выходной субботой! Что может быть лучше!

Так в бесконечных переездах прошли март и апрель. В мае я несколько выходных провела в Ариэле с Ирой и Димой. Потом ездила к Кате. В Ор-Акиву наведывалась нечасто. С Мишей общались редко. Что-то происходило…

Зато почти ежедневно писал Дан:

«Привет, милая. Как прошли выходные? Я с друзьями собираюсь на вечеринку. Хочешь пойти с нами?»

Это был понедельник, 19 мая. Я не собиралась с ним встречаться. Что за вечеринка? Какие друзья?

«Привет! Выходные удались. Надеюсь, твои тоже;). Спасибо за приглашения, но я уже в Ариэле, собираюсь провести вечер дома», — ответила я.

«Ладно, хорошего отдыха», — написал Дан.

Следующее сообщение от Дана была в конце мая:

«Привет! Как поживаешь? Ты все еще бываешь в Тель-Авиве?»

У меня было пусто на телефонном счете, поэтому я не ответила. И не собиралась отвечать, собственно.

Май был скучным месяцем. Миша не предпринимал никаких усилий для возобновления отношений. Было чуть–чуть грустно. Ариэль-работа-Ариэль, иногда — встречи с Катей.

Но кое-что радовало меня. На начало июня в Питере была назначена свадьба Лизы, и я была среди приглашенных. Ура! Какое счастье! У меня была очень уважительная причина отпроситься с работы и уехать на несколько дней в любимый город. Все-таки, сколько бы я ни колесила по свету, Петербург так и остался главным и родным. Петр Анатольевич понял меня сразу, он легко давал отгулы, если видел, что человеку очень нужно, или он устал. Саша из Ор-Акивы спросил только:

— Ты вернешься?

— Конечно, вернусь.

Мне нравилось мое положение самостоятельной девушки, зарабатывающей достаточно, чтобы ни от кого не зависеть. Единственным темным пятнышком в этой почти лучезарной действительности было наше охлаждение с Мишей. Он постепенно отдалился, и я никак не могла понять, что происходит в его голове. В последнее время он был слишком спокоен, слишком ровен со мной. Почти равнодушен.

Незадолго до отъезда в Питер, меня позвали съездить на концерт ДДТ. Пригласил Леша, один из приятелей мужской компании из Ор-Акивы.

«Почему перестала приезжать?» — написал Леша.

«Не хочется»

«Почему? Не из-за Миши случайно?»

«Не все же выходные проводить в Ор-Акиве. Надо выходить куда-то еще. Знакомиться с людьми. Заняться личной жизнью, наконец =). Миша здесь ни при чем»

«Тоже правильно. Ор-Акива — замкнутый круг, и ловить там нечего. Мне казалось, что у вас отношения.»

«Отношений не было. Это было… так, детский сад. Мы договорились изначально, что отношений не будет. Чтобы избежать обязательств и ответственности. Просто обнимашки=)»

«Теперь это так называется?=). Ладно, шучу. На самом деле, это не мое дело. Просто выглядело так со стороны. Ладно, давай закроем эту тему»

«Давай закроем»

«Слушай, чисто личный интерес: какого ты мнения о Диме?»

Дима — приятель ребят из Ор-Акивы.

«Хорошего. Меня даже поначалу удивило такое скопление интересных, каждый по-своему, и хороших молодых людей в одном месте»

«Я пытаюсь понять, почему он думает, что не нравится тебе?=)»

«Он так думает?! Интересно. Не представляю, почему у него сложилось такое впечатление. Может быть, потому, что я больше общалась с другими ребятами и Мишей. Насколько я понимаю, у вас с Мишей тоже своеобразная дружба…»

«Я с ним не очень. Не люблю людей, которые используют других в своих целях. А Миша именно такой».

«У вас это взаимно, видимо=) А насчет Димы. Я не знаю, почему он так думает. Это бред» — подвела черту я.

Через несколько дней я получила от Леши приглашение на ДДТ. Дима был там тоже.

На концерт ДДТ я поехала после работы. Мы встретились около концертного зала. Собралось много народу. Катя и Миша тоже были здесь. Миша в этот день купил машину и приехал на концерт на новой тачке. При встрече Миша был спокоен, будто и не прошло трех недель с нашей последней встречи. Я поняла, что все закончилось. Сожалений не было. Почти…

Незадолго до отъезда в Питер, на Лизину свадьбу, я написала Славке, что скоро приезжаю, и, при желании, мы могли бы с ним где-нибудь пересечься. Слава был занят. ответил туманно, мол, как только появлюсь в городе…

Он освободился и прислал сообщение в самый разгар свадебных торжеств:

«Ты со свадьбы на часик ко мне не улизнешь?»

Это было абсолютно невозможно. Нет, не так. Это было бы, возможно, если бы я любила Славку. Вот так.

С тех пор мало что изменилось, однако, какие-то сдвиги произошли: я начала подозревать, что мужчины тоже страдают.

«Я целый день жду тебя. Могла бы написать что-нибудь», — прислал мне сообщение Слава.

Спорить не имело смысла, могла, но на этот раз не случилось. Мы так и не встретились. Я уехала в Израиль, и занялась совсем другими делами.

14

В Израиле меня ждала свобода. Желанная свобода. Пусть я не ездила теперь в Ор-Акиву, но мне хватало внимания и без того. Я ходила в спортзал и ежедневно получала кучу комплиментов. Поверьте, это чрезвычайно приятно и важно для девушки — не только ловить на себе восхищенные взгляды, но и получать подтверждение своей привлекательности в устной форме. В Израиле у мужчин с выражением чувств полный порядок. Эта страна никогда не вымрет.

Работа приносила удовольствие. Я занималась теперь не только пополнением каталога гостиниц, но и встречала туристов. Тель-Авив летом просто кишит приезжими. Море, солнце, исторические места, разнообразные мероприятия, иногда — очень даже нетрадиционные, привлекают сюда толпы иностранцев. Например, на гей-парад, который проходил в июне в Тель-Авиве, приезжал наш белорусский агент. И мы всем офисом с удовольствием обсуждали этот феномен: гей-белорус. Как-то не вязались выдающиеся усы батьки Лукашенко с геями.

Было еще море, изменчивое, разное каждую минуту, которое невозможно не любить. Были ежедневные прогулки по жарким улицам Тель-Авива, были знакомства: на улице, в кафе, на пляже, которые обычно так и заканчивались — кучей комплиментов «прекрасным глазам» и просьбой дать телефон. Телефон я давала, но отвечать на звонки и сообщения обычно не спешила. Знаете ли — жара, лень. Да мне и так было хорошо — от поголовного обожания. На расстоянии это даже интересней — никаких обязательств. Этакий девичий рай — миллион воздыхателей, а ты — такая желанная и такая недоступная.

Как-то, возвращаясь днем в офис по тель-авивской набережной, я познакомилась с красавцем-велосипедистом. Он ехал мне навстречу, по своим делам, потом развернулся, нагнал меня и долго кружил рядом, рассказывая всякие восхитительные вещи мне обо мне… Познакомились. Имя было сложное, израильское, и я не запомнила. Попросил телефон, я дала — мне не жалко. Он позвонил на следующий день утром, но я была занята в офисе и не ответила. Мы с ним так больше и не встретились.

В первые выходные после возвращения с Лизкиной свадьбы я поехала к ребятам в Ор-Акиву. Я не была у них больше месяца, и теперь ехала целенаправленно: отдать купленные в Питере подарки, посмотреть, послушать, понять, что дальше… Было приятно увидеть их всех: Сашу, Гришу, Мишу, Диму. Миша обрадовался моему приезду, я не могла ошибиться. Как и раньше, мы сидели на лужайке у дома и взахлеб рассказывали друг другу новости. Сувенирчики порадовали народ. Миша сделал несколько не совсем уверенных попыток оживить наши увядшие отношения, мне почудилось, что и я готова вспомнить былое. Но, ни он, ни я, не знали, как это сделать без ущерба для собственного самолюбия, кто должен открыться первым. И в результате, ничего не родилось из этого короткого озарения. Грустно.

В конце июня весь Израиль взбудоражило ужасное событие. Трое ребят из религиозной школы в возрасте от семнадцати до двадцати лет остановили машину, чтобы доехать до дома. В Израиле это называется трэмп — недорого, а, порой, и вовсе бесплатно, добраться до нужной точки, и он настолько популярен среди местных жителей, что каждый время от времени пользуется этим способом передвижения.

К несчастью, на этот раз мальчишки остановили не ту машину, в которую можно было садиться. Или что-то уже в дороге пошло не так…

Все трое пропали. а через несколько дней их тела были найдены на арабских территориях со следами насильственной смерти, как сообщили газеты. Похитителями и убийцами оказались израильские арабы, их скоро нашли, они во всем сознались: они совершили это злодеяние не по своей воле, их заставили, их семьям угрожали.

Вся страна будто вздохнула и боялась выдохнуть — такое было ощущение всеобщего ужаса. Почему? За что? Потом вспоминали, что в тот день полицейские получили тревожный звонок, возможно, от пропавших ребят, но не отреагировали, решив, что кто-то шутит. А дети погибли. Никто этого не ждал. Короткая потеря бдительности обернулась бедой. Кому-то стало невыгодно затянувшееся перемирие.

И понеслось! В ответ Израиль ввел войска в Газу, начали уничтожать тоннели, которые во множестве были прорыты на всей территории автономии. Арабы не замедлили ответить. С территории Газы начались обстрелы израильских городов. Больше всего доставалось расположенным на юге Беер-Шеве и Ашкелону. Снаряды долетали и до Тель-Авива. Новая система обороны перехватывала и уничтожала подлетавшие к израильским городам ракеты, но не все, и теперь по нескольку раз в день в городе звучала воздушная тревога.

По инструкции, в случае воздушной тревоги все находящиеся в офисе должны спрятаться в бомбоубежище или покинуть помещение и выйти на лестницу, которая считается самым безопасным местом в здании. Полноценного бомбоубежища в нашем офисном центре не было. Или было, но не могло использоваться по назначению. Поэтому наш офис, услышав воздушную тревогу, в полном составе вываливал на лестничную площадку и ждал окончания обстрела.

Все как будто шло, как обычно, люди жили, работали, знакомились, но в любую минуту все могло измениться. Город жил в настороженно-отстраненном состоянии. Кто мог, уехал из маленькой, простреливаемой почти насквозь страны к родственникам, знакомым, в путешествие. Петр Анатольевич с женой купили билеты в Норвегию. Мы в турфирме остались без начальства, почти без работы, потому что воздушные обстрелы не способствуют наплыву путешественников. Это понятно.

Казалось, что в Тель-Авиве военных стало больше, чем гражданских. Куда не кинь взгляд — песочного цвета форменная одежда, высокие ботинки, автоматы через плечо. Военные были героями. Дети рисовали для них картинки с трогательными надписями корявыми детскими буквами. Взрослые собирали посылки. По телевизору о них делали передачи и для них организовывались концерты. Я не общественный человек, вовсе нет, но единение, которое существовало в те дни в израильском обществе, я ощущала всей душой и гордилась им.

К нам в офис перестали приезжать арабы с восточными сладостями, владельцы магазинов и магазинчиков из туристических центров, в которые наши гиды обычно завозили своих туристов. В один из дней я сидела в маленьком кафе на улице Ротшильда, когда раздался громкий хлопок в воздухе — противовоздушная система обороны, уничтожила снаряд, летевший над городом. Пронзительно взвыла сирена, и мне впервые стало по-настоящему страшно. Война.

В конце июля пришло время уезжать из гостеприимного дома Иры и Димы в Ариэле. Ире через пару недель предстояло рожать, и старшего Адама, двухлетнего белокурого, шаловливого ангелочка, собирались переселять из комнаты родителей в комнату, где я жила последние месяцы. Жизнь продолжалась, дети появлялись на свет в строго положенное время, и этому событию не могли помешать ни ожесточенные атаки палестинцев, ни умопомрачительная жара, опустившаяся в середине лета на Израиль.

Моя жизнь в это время уплотнилась и отяжелела, насыщаясь требующими решения задачами. Как это обычно бывает, проблемы нанизывались одна на другую, увеличивались в объеме и завязывались в крепкий узел. Регулярные воздушные тревоги щекотали нервы. Война повлияла на ситуацию с туристами, их поток уменьшился и грозился прерваться совсем, если в ближайшем будущем военные действия не прекратятся. Мы работали по полдня, и соответственно получали, потому что оплата труда на многих предприятиях Израиля почасовая. Наше начальство уехало в Норвегию, подальше от обстрелов и воя сирен. Я искала жилье, пока безуспешно. Над Тель-Авивом, не переставая, летали снаряды. Было неспокойно. На личном фронте тоже наблюдалось затишье. К тому же эта умопомрачительная жара…

В Питере была мирная жизнь. Немного оставалось до ноября и европейского чемпионата по ирландским танцам в Голландии, куда я хотела поехать с детьми, а, значит, скоро нужно будет приступать к тренировкам.

«Приеду в Питер, — думала я, — разверну бурную деятельность в области танцевально-двигательной терапии».

Меня, как будто, ничего не держало в Израиле в тот момент. И я решила — пора возвращаться. Купила билеты и улетела, собравшись буквально за пару дней. Были какие-то знаки, говорившие мне: подожди, не спеши. Даже билет на самолет мне не выписали с первого раза. Проблемы, которые я оставляла здесь, не гарантировали, что таких же или других не будет в России. Но в тот миг я была полна решимости. И я уехала.

15

Встреча с Питером, пусть и после недолгого расставания, была радостной, окрыляющей. Питер очаровывает, вдохновляет, многое обещает, но требует от тебя настойчивости, энергии и терпения. Иначе все мечты и планы растворяются в мутных водах его каналов и рек. Кроме того, Питер — мужской город. Здесь такое количество красивых девушек и женщин, что, кажется, все красотки мира собрались под этим серым небом, чтобы хоть как-то расцветить пейзаж. Мужчины окружены красотой и уверены, что по-другому не бывает. Мужчины пассивны и неизобретательны. Они не действуют, они ждут, и после Израиля это очень заметно. Это приземляет, подрубает крылья, лишает уверенности.

В те первые дни в Петербурге я получила письмо от молоденького офицера из Рош-Айна, с которым познакомилась через Фейсбук. Ему было двадцать один год. Совсем юный. Звали его Арэль — божественная гора, в переводе с иврита. Эта «божественная гора» из-за интенсивных обстрелов сидел безвылазно на боевом дежурстве, и ему просто необходимо было чем-то заняться. Он слишком много работал, и у него на тот момент не было девушки. Мы переписывались каждый день — легко, подшучивая друг над другом. Казалось, что при личном общении у нас с ним могло бы что-то получиться. Эта возможность приятия и понимания… И меня опять потянуло в Израиль.

Через полгода мы с ним встретились. Сразу же узнали друг друга, гуляли по развлекательному комплексу, пили кофе, смеялись, подшучивали один над другим. Он был очень молодым и очень энергичным, красивым, в светло-бежевой армейской форме. С ним было весело. Мы гуляли с одиннадцати до часу дня. В час тридцать меня ждала Катя. Мы расстались без сожаления. И я, и он, мне кажется. Вечером он прислал сообщение:

«Я рад, что мы все-таки встретились»

«Я тоже», — ответила я.

На этом все закончилось. Но это было позже. А пока…

По приезду в Питер я пошла на танцы, оповестила о своем прибытии девочек-учениц, встретилась с подругами, распланировала ближайшее будущее. Я старалась загрузить себя по-полной, но мне постоянно чего-то не хватало. Мое настроение менялось, как маятник. Я все никак не могла определиться: где мое место. Следила за израильскими новостями. Писала девочкам из израильского офиса и ждала писем от них. Вспоминала море, прогулки по набережной, Катю, Мишу, ребят из Ор-Акивы.

С детьми, моими ирландскими танцорами, все оказалось не так-то просто. Большинство родителей не хотели отпускать своих чад в Голландию. Мол, пусть тренируются, танцуют, участвуют в соревнованиях и чемпионатах, но только здесь, в Питере. Даже Москва казалась им слишком далекой. Это меня раздражало безмерно. Как можно было недооценивать значение такой поездки! Как можно было не отпустить своих детей на чемпионат Европы, где они смогли бы увидеть сильнейших европейских танцоров! Чемпионов! Это ускорило бы их развитие, добавило уверенности.

Мои амбиции, мои планы разбивались о страхи и опасения взрослых людей, которые не умели мечтать.

В сентябре мы много переписывались с Арэлем. С ним было легко и приятно общаться. Писали обо всем. Мне от этих сообщений становилось не так одиноко. Ему они развеивали скуку во время долгих дежурств.

Питерские молодые люди были непонятны мне. Они знакомились, брали телефон, иногда звонили. Мы встречались., гуляли, расставались. Дальше дело не шло. Трудности романтического общения на родном языке? Кто бы мог подумать! В разговоре на русском для меня исчезала какая-то тайна, загадка, которая, как оказалось, была совершенно необходима для налаживания отношений. С иностранцами было легче.

Однажды, мучаясь от одиночества, я вспомнила неугомонного Дана, израильского знакомца и партнера по легкому, ни к чему не обязывающему общению, и написала ему, когда он уже не ждал:

«Привет из Ариэля. Как поживаешь?»

Дан сидел у друзей и очень удивился моему письму. Прошло уже больше четырех месяцев после нашего последнего общения, но, несмотря на это, он узнал меня. Мы обменялись последними новостями, подшучивая надо всем, о чем писали, друг над другом, и над собой тоже. Потом Дан пропал на неделю — он отчаянный трудяга. А на выходных, в Суккот написал мне:

«Я собираюсь на несколько дней в Рим. Не хочешь ли приехать туда на чашечку кофе?»

«Не получится», — написала я с сожалением.

Через несколько дней я спросила:

«Ну как, ты купил билет до Рима?

«Нет, не получается. Очень дорогие билеты»

«Так приезжай в Питер», — написала я легко, бездумно.

«Серьезно?» — спросил он.

«Конечно. Гостем будешь. Поживешь у меня».

Если честно, я была совершенно уверена, что он никуда не соберется.

На следующий день я получила сообщение:

«Я думал об этой идее всю ночь и решил, что было бы круто приехать в Питер. И ты сможешь мне показать город».

И тут я поняла, что погорячилась. И пригласить чужого человека в Отрадное, городок в двадцати километрах от Петербурга, в квартиру, где кроме меня, живут еще мои родители, слишком смелое решение.

Дан написал на следующий день:

«Я нашел очень хорошие билеты. На два дня, восемьсот долларов. Вылет завтра».

«Ничего себе реакция, — подумала я. — Надо что-то делать».

«Это очень дорого. Можно купить дешевле. Гораздо дешевле», — написала я.

На следующий день Дан купил билеты в Петербург на пять дней.

«Вылет через неделю, — написал он, — И это очень круто! Я уже жду — не дождусь даты отъезда».

Вот так. Он ехал, и его приезд нужно было принять, как свершившийся факт со всеми вытекающими из этого последствиями. Черт меня дернул за язык сказать, что ему не стоит беспокоиться о жилье. Он и не беспокоился. О жилье беспокоилась я. Я металась по разным сайтам аренды недвижимости в поисках приличного и недорогого жилья. Квартиру я нашла на Васильевском острове, у метро «Приморская». Хорошая, чистенькая квартирка в новом доме на восьмом этаже. Шесть тысяч за четыре ночи. Это еще со скидкой.

Дан между тем черпал от «знающих» людей и из интернета разнообразные сведения о России и с каждым днем напрягался все больше. Я, как могла, успокаивала его, отправляла письма в социальных сетях и вела просветительские беседы по скайпу. В конце концов, он немножко расслабился, решил, что не так страшен черт, как его малюют, но до самого отъезда так и не смог до конца отделаться от опасений и сомнений. Ему было страшно. Его отговаривали, предостерегали. Но он уже ехал. Процесс был запущен.

Видимо, в то время мне очень не хватало общения. Легкого, непринужденного. Я помнила, как это было: естественно и весело — с Даном. Кроме того, я скучала по Израилю, и думала, что, может быть, что-то получится… Что?

16

Дан прилетел в Питер ранним-ранним утром, и все же позже, чем я его ждала. Взъерошенный и злой. Ночью у него была пересадка в Москве. Там его долго проверяли таможенные службы, так долго, что он опоздал на питерский самолет и вынужден был покупать билет Москва — Петербург по-новой. Здравствуй, Россия! Его опасения начали подтверждаться?!

Я стояла у выхода из зоны прилета Пулково с картонной табличкой: «Это был правильный выбор, Дан».

После того, как он завис на несколько часов в Москве, я приписала на табличке слово «anyway» — «в любом случае».

Наконец, он появился, вышел в зал прибытия, ничего не замечая вокруг. Он был с огромным чемоданом, в джинсах, черной футболке, и спортивной кофте. Он летел всю ночь. И у него был потрепанный вид. Я была разочарована. Он не увидел ни меня, ни моего приветствия. Я бросилась за ним, размахивая картонкой. Об этой табличке потом было много воспоминаний и разговоров.

«Она так для тебя старалась, а ты даже не увидел ее, дурак», — так, по словам Дана, сказал его отец, узнав историю нашей встречи.

В Пулково я в очередной раз убедилась, что этот взъерошенный человек, вывалившийся с огромным чемоданом из зоны прилета, — не герой моего романа. Мне было неловко с ним, пока мы ехали в автобусе и метро, и потом, когда тащились пешком по свежевыпавшему снегу от «Приморской» до квартиры. Дан терпеливо волок свой огромный чемодан, и не спрашивал, почему в России принято не брать в аэропорту такси, а, прилетев из далекого далека, чесать по снегу и тянуть за собой свою поклажу. Он не сопротивлялся. Это потом он освоился и уже не мерз на остановках, а ловил, если хотел, машину. Но в первый свой день в Питере он еще ориентировался по мне, и, наверное, его одолевали невеселые мысли.

Оказавшись, наконец, в квартире, в тепле, Дан, как был, рухнул спать, поставив будильник через час. Я подумала, не слишком ли быстро он собирается прийти в себя после бессонной ночи и длительного перелета, но промолчала.

Через час он встал, бодрый и веселый. Мы попили кофе, посмотрели израильский Стендап, посмеялись от души. Он надел черную рубашку, взглянул в зеркало.

— Мне хорошо? — спросил у меня.

Ему было очень хорошо. Выглядел он прекрасно, от утренней усталости не осталось и следа. Его немного пугал снег, потому что в Израиле, а особенно, в Тель-Авиве, это крайне редкое явление. Но у Дана была теплая куртка, настоящие зимние сапоги, шапка, шарф и перчатки Он был готов к встрече с русской зимой. И он жаждал этой встречи.

Мы доехали на автобусе до Большого проспекта Васильевского острова, а дальше пошли пешком в сторону центра. Дан был восхищен тем, что видел, он крутил головой и спрашивал про каждое здание. Я что-то вспоминала, что-то на ходу выдумывала.

— Что это? — спросил он про дворец Меньшикова на Университетской набережной.

— Памятник архитектуры восемнадцатого века. Такие дома дарил наш царь своим друзьям, — сказала я. — В общем, не жадничал.

Мне кажется, он был поражен этой историей.

Меня очень забавляла его манера здороваться, входя в автобус. И разговаривать со всеми встречными. Он охотно общался с кондуктором и с пассажирами.

— У нас не принято так много разговаривать в автобусе, — с усмешкой сказала я, когда мы шли по набережной.

Он удивился.

— Почему?

Я пожала плечами.

Он был очень любопытным. Его поразили Казанский собор и Дом книги.

Увидев икону Казанской Богоматери, он заинтересовался этим фактом:

— Почему Казанская? Ее же звали Мария?

В первый момент я не нашлась, что ответить.

— Что это? — спросил он, когда мы вышли из Казанского собора и опять оказались на Невском проспекте, — Дом книги? Как мило звучит, как название чего-то сладкого… Буду звать тебя «книги».

С тех пор он часто так и называл меня в разговоре, и в переписке.

От Дома Книги вдоль канала Грибоедова мы двинулись к Спасу-на-Крови. По дороге я рассказывала историю постройки храма. Немного, что помнила. Дан вникал в такие подробности! Моих познаний не хватало, чтобы удовлетворить его любопытство. Между историческими экскурсами болтали обо всем: о музыке, о политике, о кино. Говорили на английском.

Мы пересекли Марсово поле, свернули на Фонтанку и пошли в сторону Невского проспекта. Как он еще мог ходить и чем-то интересоваться после утомительного ночного перелета?

Мы сделали хорошего кругаля по Питеру, по центральной его части, потом спустились в метро и поехали на «Приморскую». Мы хотели отметить нашу встречу. Зашли в магазин, купили чего-то съестного — немного фруктов, немного овощей, колу и виски — и пошли пешком в сторону дома.

Весь день мы разговаривали на английском. Уже ближе к дому Дан что-то сказал на иврите, и я услышала совсем другой голос, даже тембр изменился.

— Говори на иврите, — сказала я ему. — Я тебя понимаю.

— Тогда и ты отвечай на иврите, — сказал он.

И мы перешли на иврит. Мне и самой было легче говорить на иврите после полугода жизни и работы в Израиле. Я, правда, немного переживала за произношение. Но все вышло как нельзя лучше. Мои огрехи в языке его забавляли, и у нас был повод посмеяться еще и над этим.

Этот первый день Дана в Питере, должно быть, показался ему бесконечным. Но мой гость был неутомим. Мы перекусили, передохнули, и Дан сообщил, что хочет осмотреть наши бары.

— Может быть, завтра? — с сомнением переспросила я.

— Нет, я хочу сегодня, — сказал Дан.

— Что ж, как хочешь. Если у тебя еще есть на это силы…

Я позвонила старшему брату, и получила список рекомендованных к посещению развлекательных заведений в центре города. Мы доехали на метро до Гостиного двора и первым делом отправились в «Библиотеку». Это заведение — кафе-ресторан–бар — занимает три этажа красивого здания на пересечении Невского проспекта и Большой Конюшенной улицы. Бар расположен на третьем этаже. В будний день, в половине десятого вечера там было малолюдно и просторно. Мы сидели у окна, разговаривали, слушали музыку. Я пила горячий глинтвейн, Дан — холодное пиво.

Около двенадцати мы вышли из бара. Метро уже не работало. Мы простояли на автобусной остановке, наверное, с полчаса. Становилось холодно. Вместе с нами под навесом сидела девушка, которой тоже нужно было на «Приморскую». Автобуса не было, и никто не знал, когда он будет. В конце-концов, мы решили взять машину на троих. Цены у таксеров были заряжены нешуточные, но договорились. Договорилась Лерка, наша новая знакомая и попутчица. Она была молодец, шустрая, и веселая. Жила она рядом с нами на «Приморской», училась в большом Университете. Решили завтра встретиться втроем и пойти в паб. Обменялись телефонами и разошлись по домам.

Уже на следующий день Дан чувствовал себя в Петербурге, как дома. Почти. Он сам мне так сказал. Теперь я могла заняться и своими делами, не боясь оставить его одного. Накануне вечером я уже пыталась адаптировать его к нашим условиям — он на спор брал телефоны у незнакомых девушек. Наверное, это было слишком: поспорить с ним об этом в первый день его пребывания в чужой стране, в чужом городе. Но он сказал, что легко возьмет пять телефонов. В первый вечер он взял только два.

Уже уехав из Питера в Израиль, Дан написал мне:

«Ты воспользовалась тогда своим положением. Ты же знала, что нравишься мне?!».

Наверное, это было правдой.

На следующий день, пока я ходила на тренировку, он прогулялся по городу, потом встретился с Лерой. Они обосновались в «Библиотеке», заказали что-то выпить и непрерывно названивали мне.

Я долго добиралась до Гостиного двора после танцев. Когда я поднялась на третий этаж кафе, то сразу увидела их. Они сидели друг напротив друга за столиком кафе и о чем-то увлеченно болтали. Они уже были хороши, и мне нужно было очень постараться, чтобы догнать их.

«Прямо не разлей вода», — кольнуло меня.

Я села за столик, вытянула ноги и почувствовала себя счастливой. Мне хотелось отдохнуть, тихо посидеть-расслабиться, но они уже были в том состоянии, когда тянет на приключения. Около полуночи Лера повела нас в бар на Фонтанке. Маленький бар состоял из двух небольших полуподвальных помещений, перетекающих одно в другое. Было очень тесно, очень жарко и очень многолюдно. Здесь проводили время, в основном, студенты, молодежь, куча иностранцев. Лера и Дан подружились, общались легко и непринужденно. Очень непринужденно. Перешептывались, глядя на меня… Меня это задело.

— Что ты ей сказал? — спросила я его на иврите.

— Я сказал, что ты — яфифия («Красотка» в переводе с иврита), — сказал он.

— Только это тебя и спасает=)

К нам присоединилась компания из трех человек, все Леркины знакомые, все веселые и шустрые, как она сама. Вшестером мы стали играть в «Правда или желание». Спрашивали и загадывали — кто во что горазд. Мне выпало задание не из легких: взять номер телефона у симпатичного молодого человека, сидящего за соседним столиком со своими друзьями, и сказать ему комплимент.

Что делать. Я подошла к соседнему столику и попросила телефон.

— Ты прикалываешься? — спросил парень очень серьезно.

— Нет, на самом деле, — сказала я.

Он дал мне номер, я поблагодарила и пошла к своему столику. Народ веселился вовсю, Лерка аплодировала.

Мы танцевали с Даном — топтались на месте под музыку, не имея возможности сдвинуться хоть на шаг в сторону из-за невероятной тесноты. Потом играли, потом что-то пили. Народ отрывался вовсю. Воздержание здесь, совершенно очевидно, не приветствовалось. За столиками сидело несколько симпатичных молодых людей. Но их внимания добивались с десяток юных красоток. Мне нравились парни, но я терпеть не могу конкуренцию. Кроме того, я была с Даном.

Часа через два мы с Даном выбрались из душного бара, поймали такси и около двух часов ночи были дома. Лерка не поехала с нами, и я была этому рада.

Мы очень устали за день, каждый по-своему, но дома проговорили еще до пяти часов утра. Именно в эту ночь Дан сказал, что я ему очень-очень-очень нравлюсь. И для меня это признание было приятным подтверждением моих догадок. Господи, как причудливо сочетаются во мне самонадеянность и чудовищная неуверенность.

— Почему вы шушукались с Леркой? — спросила я его.

— Я не знал, что тебе неприятно. Я вообще не знал, как ты ко мне относишься, — ответил он, — Вчера ты так резко оборвала меня, когда я хотел тебя поцеловать. «Аль тие хуцпан» («не будь наглецом, не наглей» на иврите), — сказала ты, и я не знал, что и думать.

На третий день мы решили прогуляться по Васильевскому острову в районе метро «Приморская», не выезжая в центр, пройтись до залива, может быть, посидеть в баре. Кроме того, я пообещала Дану испечь блины. В общем, такой домашний планировался день. Мы прогулялись до залива, но выйти на набережную не смогли. Все было перегорожено. За забором раздавались звуки большой стройки. Было зябко, с моря дул сильный, пронзительный ветер. Мы зашли в первый попавшийся ирландский паб, заказали сок и мини шашлыки для Дана и кофе для меня. Официантка приняла заказ и пропала. Спустя полчаса принесла напитки, оливки на тарелке и пиво. Потом исчезла опять. Шашлыки мы так и не получили: то ли забыла, то ли не хотела обслуживать нашу пару. Поглядывала косо. Мы разговаривали на иврите. Она, видимо, не понимала языка, сомневалась и недоумевала. Мы посмотрели футбол, поговорили, выпили кофе и сок, а потом собрались и ушли.

Дома я сделала блинчики с творогом. Дан мастерски сотворил фруктовый салат. Мы сидели в салоне, смотрели фильм, пили виски с колой, ели блинчики и болтали. Нам с ним всегда есть о чем поговорить. И над чем посмеяться. Есть всего несколько человек на свете, с которыми я могу так хохотать — не остановишь. И с Даном в том числе. Дан пребывал в полном восторге. Очевидно, он никогда не ел русских блинов, и они его не разочаровали. Это был третий день.

На следующий день у меня с утра была тренировка — репетиция к Самайну, большому ирландскому празднику. Дан должен был ждать меня в «Библиотеке». Потом мы собирались пойти в Эрмитаж. Это тоже было прекрасно. Сначала подготовка к выступлению, а это гораздо приятнее, чем обычная тренировка у станка. Потом — встреча с хорошим (я не признавалась еще себе, что Дан мне нравится) человеком, и это тоже большая радость. Кроме того, я жила в городе, почти в центре, откуда рукой подать до самых приятных мест Питера, а не у черта на куличках, в Отрадном. Все совпало наилучшим образом.

Где-то около часа дня я получила сообщение от Дана:

«Ты жива, мотэк?»

«Я вышла с тренировки»

Потом подумала и написала следом:

«Нет, не жива»

И это была истинная правда. В этот момент я на самом деле ощущала навалившуюся на меня громадную усталость, а мы еще собирались в Эрмитаж.

«LOL, — написала я вслед предыдущему сообщению. — Шутка».

На самом деле это была не шутка. Я еле доползла до «Библиотеки» и плюхнулась на стул. Дан заказал кофе. Я пила кофе, медленно приходя в себя.

Эрмитаж встретил нас стандартным набором: Греческий зал, Римский зал, зал народов Востока. Дану все было интересно. Он очень внимательно рассматривал экспонаты, чем подкупил старушку-смотрительницу.

— Здравствуйте, — сказала я ей вежливо.

— Хэлло, — сказал Дан приветливо.

— Как нам пройти в Римский зал? — спросила я.

Бабушка очень подробно рассказала, по каким лестницам подняться, а потом спуститься, куда повернуть. Дан был хорош — в черной рубашке и полосатом шарфе. Он сам был как экспонат музея…

Мы добрались до Римского зала, осмотрели скульптуры, и, переглянувшись, почти бегом устремились к выходу. Эрмитаж высасывает силы, забирает энергию. Я не знаю, почему. Но это есть. После музея мы были ужасно голодными.

— Давай зайдем в настоящее питерское кафе и поедим, — сказал Дан.

Мы прошли пол-Невского, и никак не могли найти что-то подходящее. Потом сели в Кофе-шоп на Малой Садовой, заказали роллы, малиновый чай и домашний лимонад.

— Что тебе понравилось в Эрмитаже? — спросила я.

— Больше всего — ты, — ответил Дан, не задумываясь.

— Правильный ответ=)), — одобрила я.

— Ты приедешь ко мне в Израиль? — спросил он. — Я хочу, чтобы ты приехала. Сначала на какое-то время, а потом, если захочешь, мы могли бы снять квартиру. Ты сможешь ездить домой хоть каждый месяц, я буду покупать тебе билеты.

Мы сидели в кафе и чувствовали себя несчастными, потому что завтра рано утром Дан уезжал, а мы уже привыкли друг к другу. И после его слов я не знала, как буду жить дальше без него.

Мы доехали почти до самого дома на десятом троллейбусе. Было около восьми часов вечера. Совсем темно. Осень. Дождливое время. Тоскливое время расставаний.

На четыре утра мы заказали такси в аэропорт. Волновались, придет или нет. Такси пришло вовремя. Всю дорогу звучала грустная мелодия, которая нам обоим была знакома. Дан нашептывал мне на ухо, как он хочет, чтобы я приехала к нему. Как счастлив он будет! Как много он сможет сделать для меня! Он так много всего обещал! Намного больше, чем в действительности мог выполнить.

Мы приехали в полупустой, сонный аэропорт. Ходили по гулким залам. Было отчаянно грустно. Я думала: «Что же делать?» Не верилось, что сейчас он сядет в самолет и улетит. И что дальше? Дан тоже был мрачен.

«У меня была девушка, — сказал он, — Мы очень любили друг друга, встречались с ней два года, уже собирались жить вместе, а потом вдруг расстались. Она никак не могла решить, нужны ли ей эти отношения. Она во всем сомневалась: учиться или работать, съезжаться со мной или нет. У меня тогда тоже был период неопределенности, я менял работу. Мы разошлись, а через три месяца она пригласила меня на свадьбу».

Почему он рассказал мне эту историю именно тогда? Он был передо мной весь, как на ладони, без прикрытия и без защиты. Это очень сложно — довериться человеку. Я ценю такие вещи. Это правда.

Надеюсь, он не пытался играть на моих чувствах…

17

Когда Дан скрылся в зале досмотра, на меня навалилось такое опустошение, такая тоска, что невозможно рассказать. Будто вакуумом заполнилось то пространство, в котором до этого пребывал Дан с его вниманием и любовью.

Я вышла из аэропорта, добралась до «Приморской», убрала в квартире, доела блинчики, вылила остатки виски в раковину, отдала ключи хозяйке, и поехала домой в Отрадное. Праздники кончились, начинались будни.

Дан долетел нормально, отдохнул пару часов и в тот же день вышел на работу, о чем и сообщил мне. Я потихоньку включалась в работу. Жизнь пошла своим чередом.

«Только что приземлились. — написал Дан из Бен-Гуриона. — Как ты добралась до дома?»

«Много думала»

«Расскажи мне…»

«Но… я решила додумать попозже… через пару дней. После того, как мысли немного прояснятся»

«Мне кажется, это правильно. Нам обоим нужно время»

«Кстати, хотела уточнить, когда у тебя день рождения? Я знаю только, что в ноябре… Хотелось бы узнать точную дату»

«Не так много людей владеют этой информацией;) … 16 ноября.»

«Какая честь мне выпала!»

Через пару дней после отъезда Дана мы договорились связаться по Скайпу, но я, возвращаясь вечером домой, попала в огромную пробку и написала ему где-то за полчаса до назначенного времени:

«Дан, я все еще еду домой… Пробка= (»

Мы созвонились вечером, и были бесконечно счастливы, увидев, наконец друг друга на экранах компьютеров. Лица обоих выглядели растроганными и растерянными. Так мы чувствовали тогда. Дан сказал, что в восторге от Питера, что рассказал о своей поездке друзьям и родственникам, что написал мне письмо в самолете, но пришлет его только тогда, когда допишет до конца.

Через пару недель у Дан был день рождения, и я, глядя на его такое родное лицо, думала, не поехать ли мне в Израиль, тем более, что за четыре месяца я успела соскучиться по этой гостеприимной стране.

«Может, сделать ему сюрприз?», — думала я.

— Я сегодня ехал с работы и думал, что хотел бы прийти домой и застать там тебя. Мы вместе сходили бы в симпатичную кафешку, и я рассказал бы тебе, как прошел день… Может быть, нам стоит попробовать побыть вместе более длительный срок?

— Если ты действительно этого хочешь, я могу приехать в Израиль на твой день рождения, — без особых раздумий сказала я.

Мне кажется, Дан опешил от моего молниеносного согласия.

— Ты серьезно?

— Да.

— Бои (приезжай), — сказал он на иврите.

У меня до сих пор стоит перед глазами его лицо. Со временем я многое могу забыть, но такие пронзительные моменты навсегда останутся в памяти. Он так это сказал: «Приезжай», шепотом, как будто боялся спугнуть меня, и у него в глазах стояли слезы.

После этого разговора я, ни минуты не сомневаясь, купила билет до Тель-Авива — на шестое ноября, и на семнадцатое обратно. День рождения Дана — шестнадцатого числа, и, значит, я попадала как нельзя лучше.

Определившись с билетами, я занялась подарком. Мне хотелось купить что-то особенное. Что это могло быть? Он играет на барабанах, очень этим увлечен, берет уроки у хорошего преподавателя… Я купила ему барабанные палочки, а совсем юный на вид мальчик в мастерской на пересечении Невского и Литейного сделал на палочке гравировку. «Храни в памяти. СПб. 16.11.2014. Книги». «Книги» — это была я.

Я сообщила родным и друзьям о своем отъезде. Родителям сказала, что билеты мне купил Дан; пришлось пойти на такую маленькую хитрость, чтобы они не пытались отговорить меня от такого импульсивного поступка. Слава, в это время активно занимавшийся личной жизнью, назначавший одно свидание за другим, отреагировал неожиданно бурно: прощался чуть ли не навсегда и предвещал мне скорую свадьбу в жарком Израиле.

«Как жизнь молодая?» — написала я Кате.

«Привет, все хоккей=) Как у тебя? Когда ты приедешь в Израиль?»

«У меня все нормально. Собираюсь) Ко мне в гости приезжал один израильтос, правда, уже улетел, но, все равно, прикольно. Четыре дня я чувствовала себя туристом в собственном городе. А у тебя что нового?»

«Прикольно. Дак вы встречаетесь с ним? Любовь-морковь? Я работаю. Встречалась с новым Женей, но недолго=) Короче, поиск продолжается)».

«Да не очень и понятно, что мы делаем. Вроде, официально и не встречаемся… Новый Женя? Так у тебя теперь новый критерий отбора — по имени?;)»

«=D. Да»

Раскрывать все карты даже перед лучшей подругой, мне пока не хотелось. Да и ничего определенного в наших с Даном отношениях еще не было.

«Эх, проводила я всех гостей… Приятно все-таки пообщаться с израильтянами. Надо тоже в гости приехать… Шестого буду в Тель-Авиве» — написала я первого ноября Кате.

«О, отлично!» — ответила Катя.

Планы на поездку в Тель-Авив у меня были грандиозные. Помимо общения с Даном, у меня намечалось несколько интересных встреч. За десять дней я должна была, во-первых, встретиться с Арэлем, офицером израильских ВВС, с которым мы много общались в последнее время. Во-вторых, я надеялась пересечься с Йонатоном, студентом-биотехнологом из Беер-Шевы. Он писал мне во время своих дежурств на боевом посту в горячие денечки арабских обстрелов и приглашал приезжать в гости в Беер-Шеву. Несмотря ни на что. Абсолютно уматный парень.

«Ты что, родилась пятого апреля?!», — написал он в самом начале нашего знакомства.

«Да, почему ты об этом спрашиваешь?»

«Это дата, когда погиб Курт Кобейн. Курт Кобейн — это…»

«Да, я знаю, кто такой Курт Кобейн»

«Я тащусь от музыки. Ты играешь на чем-то?»

«К сожалению, нет. Я только танцую. А ты?»

«Здорово танцевать. Я играю на гитаре и на клавишных. Давай, ты научишь меня танцевать, а я научу тебя играть на инструменте».

«Ну, если ты хочешь танцевать ирландские танцы;)»

«Я через месяц собираюсь переехать в новую квартиру в Беер-Шеве, и хочу там сделать серьезный музыкальный уголок». И следом: «Ну, конечно же, ирландские танцы… хочу, ха-ха»

«А я с удовольствием научусь играть на гитаре и еще на чем-нибудь =)»

«Где ты живешь в Тель-Авиве?»

«Я сейчас не в Тель-Авиве»

«Ты все еще в Ариэле?»

«Нет, я в отпуске и уехала в Питер».

«Вуаля… Это объясняет, почему ты пишешь английскими буквами. Когда ты возвращаешься?»

«Когда у меня снова будет работа».

«Понял тебя… Хорошо. Может быть, встретимся?=) Ты хочешь вернуться в Израиль?»

«Конечно»

«Несмотря на то, что здесь происходит?»

«А ты хотел бы жить где-то в другом месте?»

«Я жил несколько месяцев в Голландии, но в Европе я жить не хочу»

«То, что сейчас происходит в Израиле, это обычное дело. Я в Питере недавно, но уже хочу обратно»

«Хах, тогда давай приезжай. И заглядывай ко мне в Беер Шеву»

«Это приглашение?»

«Да=) Все, прекращение огня закончилось. До следующего прекращения огня… Ты служила в армии?»

«Нет, не служила. Училась за границей».

«А я загубил свою жизнь, пойдя служить в особые войска, хах. Как только начинается заварушка в Газе, меня каждый раз вызывают в армию. Это уже достало…». «А что ты учила?»

«Психологию. А сколько ты служил?»

«С восемнадцати до двадцати одного года. Потом год жил в Тель-Авиве, потом несколько месяцев в Голландии, потом путешествовал по Индии и Непалу. Начал учиться два с половиной года назад».

«Так ты путешественник!»

«Хах, конченный путешественник. Я все время собираю деньги, чтобы куда-нибудь поехать, или купить какие-нибудь причиндалы для музыки».

«В самом деле? Да ты еще хуже, чем я.»

«Психология — это очень круто=) Где училась?»

«В Питере»

«Вуаля, точно нужно встретиться. Будет прикольно».

«Ну, ладно, тогда я расскажу тебе, где я была, потому что я — тот еще путешественник»

«Ну давай, попробуй меня переплюнуть. Где ты успела побывать?»

«Танцевальная программа в Берлине».

«Круто=)»

«Три недели в Испании. Ездила одна из Барселоны до Атлантического океана и жила у испанцев. Это было здорово».

«Хах, я три месяца путешествовал по Индии».

«Голландия, Франция, Щвеция ит. д.»

«И Непал…»

«Ну, а я, в основном, в Европе».

«Италия, Голландия, Франция, Англия, Шотландия, США, Канада, Греция. Хах… Много, где побывал».

«О кей. Ты и вправду сумасшедший».

Мне очень хотелось увидеть этого неистового путешественника.

Кроме того, меня просто подмывало встретиться и посплетничать с Катей, обсудить с ней последние новости. А еще, безусловно, мне очень хотелось съездить к ребятам в Ор-Акиву, посмотреть, чем они там живут, пообщаться вечерком в их гостеприимном доме — доме открытых дверей, куда можно войти в любое время суток, без предупреждения и даже без стука.

Итак, билеты были у меня на руках, и я ждала встречи с Землей Обетованной. Дан писал мне каждый день и двадцать четыре часа в сутки. Но это мне не надоедало. Я скучала по нему.

«Сделано, милый», — написала я Дану, когда купила билеты.

«Я ждал… Никому не рассказывал, что ты приедешь. Хотел дождаться, пока это не станет реальностью»

«Я надеюсь, мне не придется спать на улице из-за того, что ты никому ничего не сказал?»

«Если что, поблизости есть симпатичная площадь;)»

«Тогда тебе придется ко мне присоединиться. Я не собираюсь там спать одна»

Второго ноября мы выступали в клубе на ирландском празднике Самайн. Самайн — кельтский народный праздник, который уже много веков отмечается на Британских островах как начало нового года. С приходом на острова христианства, Самайн превратился в День Всех Святых. От этого он не стал менее веселым. Пиво льется в этот день рекой, народ веселится и танцует.

Мы всей нашей ирландской толпой отправились вечером в клуб. Пришли в клуб к пяти, чтобы успеть переодеться и накраситься. Вместе с нами выступали все школы кельтских танцев Петербурга. Радостно было видеть знакомые лица. Каждая школа представляла свой танец. Совершенно особая публика.

Мы танцевали фигурный танец на шесть человек под героико-романтическую музыку. На нас были свежеприобретенные голубые платья, в волосах блестели золотые кольца-заколки. Короче, красотки. В зале было много народу, и так шумно, что музыкальное вступление мы не услышали и благополучно пропустили. Первая часть танца получилась несколько сумбурной. Маша, ставившая танец, очень нервничала и тихо считала нам: «пять-шесть-семь-восемь». Мы быстро втянулись, поймали ритм. Станцевали хорошо. Народ пришел повеселиться, и с восторгом аплодировал выступающим. Как бы то ни было, все получили огромное удовольствие.

Три дня между Самайном и днем отъезда пролетели незаметно. Я носилась по магазинам в надежде обновить свой гардероб. Купила несколько юбок, великолепных, ярких — белую и розовую. Потом я носила только белую — как майку. Розовую, с умопомрачительными разрезами, надеть так и не решилась. Еще купила кое-какие приятные мелочи для Дана: конфетки «для здоровой коленки», написала я на стикере и приклеила на баночку, и прикольную головоломку для развития сообразительности. Собрала вещи в маленький зеленый чемодан. Вошло не все, но чемодан был очень удобным для поездок, компактный и на колесах.

18

Я прилетела в Тель-Авив вечером. Уже стемнело. Дан встречал меня в аэропорту. Он стоял у выхода из зоны прилета с двумя красными, надутыми гелием шариками, стремящимися улететь. Улететь. Это было как пророчество…

Накануне приезда Дан прислал мне фото этих шариков с подписью «Ищи это в аэропорту». Я увидела сразу и шарики, и их хозяина — в черной футболке и джинсах. Красавчик. Не он один, впрочем. Я тоже была ничего себе =). Я чувствовала, что на меня с интересом смотрит весь зал прилета. Мужчины, наверное, думали про Дана: «Как этому упырю повезло». Моя воздушная черно-пестрая юбка колыхалась в такт шагам, черная ажурная маечка выгодно облегала фигуру, черные короткие сапожки, джинсовая голубая куртка. Все было, как надо. Это не нужно объяснять. Каждая девушка знает, когда она нравится.

Несмотря на ожидание встречи, и я, и Дан были смущены. Как и в первый раз, когда я встречала его в Петербурге. Хорошо, что в отличие от прошлой встречи, когда мы добирались через весь город своим ходом, и Дан был измотан долгим сидением в Москве, сегодня он был на машине, а я чувствовала себя превосходно.

В машине у Дана лежало два яблока — запасся, помнил, что я люблю. С цветами было сложнее. Воспитание еще не то. Это наши российские мужчины без напоминаний встретят тебя с цветами. Израильтянам еще расти и расти.

По дороге мы заскочили в магазин, взяли кофе на вынос, пару шоколадных батончиков и поехали в находящуюся в окрестностях Рош-Айна, полуразрушенную крепость, которая была основана еще крестоносцами, в четвертом веке, по пути в Иерусалим.

Я была смущена, мне не хотелось пока знакомиться с соседями Дана. Хотелось на нейтральной территории поговорить, привыкнуть друг к другу. С горы, на которой стояла крепость, открывался восхитительный вид. Были видны окрестности на все четыре стороны — огни, огни, огни в ночи. Стоял теплый тропический вечер. Дан сидел на камне, я удобно примостилась рядом, пили кофе, разговаривали, и с каждой минутой нам становилось все проще друг с другом.

— Книги, ат бэ арец! — то и дело восклицал Дан. («Книги (это я), ты приехала!»)

Около полуночи мы все-таки поехали домой. Заканчивался четверг, канун выходного дня. В квартире было темно и тихо. Соседи еще не вернулись. Все отправились посидеть в кафе, к друзьям или на вечеринку. Мы были одни. Неловкость первых минут встречи прошла, и мы радостно и свободно общались на иврите. Если я не знала какое-то слово, Дан объяснял мне его на английском. Мы чувствовали и понимали друг друга, и нам было хорошо вместе.

Дан хорошо подготовился к моему приезду. Он запланировал целый список экскурсий: на север Израиля с ночевкой, на пляж, в лес под Рош-Айном. План мероприятий мог бы называться «Энциклопедия израильской жизни»: так израильтяне проводят выходные, здесь они встречаются с друзьями, в эти кафе ходят, это едят, это пьют.

Начиная с пятницы, мы принялись осуществлять его задумки.

Выходя из торгового центра Дизенгофф после фильма «Бесславные ублюдки» с Бредом Питтом, который два с лишним часа разъезжал на танке, освобождая Европу, мы столкнулись в дверях с приятелем Дана — Кундрой. Кундра — яркая глава израильской жизни — музыкант, существо особое, знакомством с которым гордятся. Он мало похож на израильтянина: высокий, худощавый, скрытный, неразговорчивый, живет, где придется. В Тель-Авиве Кундру знает любой более-менее интересующийся музыкой человек. Вокруг его персоны крутится невероятное количество фантастических историй. Возможно, эти истории или часть их, Кундра сочиняет сам — чтобы не утратить интереса к жизни. Дан считает его другом и ценит эту дружбу.

Поприветствовав Дана, Кундра сообщил, что в клубе Герцлии в следующую пятницу состоится его концерт, и пригласил нас.

А до следующей пятницы нам, в соответствии с планами Дана, еще многое предстояло успеть сделать. Как он сказал: «Я хочу показать тебе жизнь израильтянина изнутри».

Я увидела эту жизнь так:

В будни израильтяне встают рано, чтобы перед работой успеть где-нибудь перехватить кофе и круассан или сэндвич. Сок или вода — также обязательная составляющая израильского завтрака. Для тех же, кто с утра привык питаться плотнее, всегда есть шакшука. Шакшука — это типичный израильский завтрак. Яичница на овощной подушке, которую подают вместе с хумусом, мягким козьим сыром, овощным салатом, питами и другими закусками. Работая в центре Тель-Авива, я не раз была свидетельницей таких завтраков. Никто не спешит, все чинно-мирно. Прием пищи здесь — священнодействие. Лучше пораньше встать, чем жевать на бегу. В то время я ездила на работу из Ариэля, у меня, обычно, не хватало времени на утренний кофе, и я мечтала именно о таком начале дня: сидеть на открытой террасе, наслаждаясь утренней прохладой, которая через пару часов сменится нестерпимым зноем, и попивать ароматный напиток. А кофе здесь, даже в самой затрапезной кафешке, наивкуснейший!

Тем временем на улице появляются владельцы собак. Они неспешно выгуливают своих любимцев перед работой, позволяя им подолгу стоять у каждого куста и дерева. Они не дергают их, не повышают голос. Собаки, будто заразившись спокойствием хозяев, настроены философски, молчаливы и внимательны к следам, тут и там оставленным собратьями. Они неторопливы, а, может быть, просто ленивы в предчувствии жары.

Но не все жители «Белого города» расслаблены утром. Некоторые блаженству за чашкой кофе предпочитают физические упражнения. Они бегают по тихим улицам и набережной, занимаются на пляже на тренажерах, плавают. Они в майках и трусах, все в хороших кроссовках. Кто-то едет на работу на велосипеде.

Днем в Тель-Авиве пекло неимоверное. Те, кто не работает и не хочет сидеть дома, ищут укрытия от зноя в магазинах, кафе, ресторанчиках — где угодно. Во всех заведениях работают кондиционеры, и когда мозг уже начинает закипать от жары, можно забежать в какой-нибудь торговый комплекс или супермаркет. По улицам в разгар летнего дня ходить тяжело. Передвигаются на машинах или на такси — от места до места в кондиционированном салоне. Прохлада возвращает к жизни. Все носят с собой бутылки с водой: пьют, пьют, пьют постоянно. Без воды очень скоро подступает дурнота и вялость, и начинает болеть голова.

Вечером, после работы, когда жара спадает, народ опять появляется на улицах. Город оживает. Заполняются террасы кафе и ресторанов. Сидят там недолго, не допоздна, разговаривают, пьют пиво. Уходят до двенадцати, так, чтобы завтра утром снова выйти на работу.

Вечером набережная становится многолюдной и пестрой, заполняется гуляющими парочками. Очень красиво, очень романтично, а главное — нежарко, обдувает освежающий морской ветерок. Многие вечером налегают на спорт — потеют в тренажерных залах, бегают, занимается йогой или кроссфитом — очень жесткий вид спорта для любящих постоянно находиться на грани своих возможностей.

К полуночи город пустеет, и только искатели приключений курсируют по набережной до утра.

Дан живет в том же режиме. Но есть еще кое-что. По воскресеньям — это первый на неделе рабочий день в Израиле — он посещает заседания клуба «Успешных джентльменов» — состоявшихся деловых людей. Когда-то в эту организацию он пытался затянуть своего отца, но тот не соблазнился еженедельным вечерним общением с заслуженными стариканами. Тогда Дан обосновался в клубе сам, найдя прелесть в их неспешных беседах и невыдуманных сказочных историях их длинных жизней.

19

Соседи Дана оказались очень приятными ребятами. Во-первых, русскоязычная Анна, которой не терпелось поговорить хоть с кем-то на родном языке. Я подвернулась как нельзя кстати. В первые несколько дней она рассказала мне всю свою жизнь. Она жила в Израиле с шести лет. Отслужила в армии. Потом окончила университет. Теперь работает в компьютерной фирме. В детстве она тоже занималась танцами.

Со вторым соседом — Омри — мы познакомились в воскресенье, когда Дан был на работе. Я делала себе тосты на кухне, а Омри вернулся с тренировки. Он не так давно уволился с работы, и теперь сидел дома на пособии, искал работу и несколько раз в неделю занимался йогой. Омри — интересный и загадочный персонаж, с таинственной улыбкой и таким выражением лица, по которому невозможно понять, что он в данную минуту думает и как к тебе относится. Кудрявый, худощавый, с большим то ли еврейским, то ли греческим носом и к тому же йог — изумительное сочетание. Дан познакомил нас, и с того дня, как только появлялась возможность, я с удовольствием общалась с обоими его соседями.

В воскресенье утром Дан ушел на работу. Я проводила его. Около одиннадцати он написал:

«Я думаю о тебе.»

«=** Не забывай время от времени работать;)»

«Увидимся вечером=)»

В двенадцать часов я встречалась с Катей.

Мы гуляли по Тель-Авиву и делились новостями. Катя рассказала о своих планах и намерениях. Я — о невыносимых родителях моих девочек, которые не думают о развитии собственных детей. Она — о своем друге, Жене. Я — о приезде Дана в Питер, и т. д. и т. д. Мы наматывали километры, хохотали до колик, несколько раз заходили в кафе — передохнуть и перекусить. Потом к нам присоединилась давняя Катина подруга Маша — симпатичная, шустрая и здоровая духом девица. Мы зашли на Кармель и взяли три смузи с фиником, дыней и клубникой. На мой взгляд, мало что может сравниться с освежающим фруктовым миксом, приготовленным тут же, при вас. А какие восточные сладости продаются на Кармеле: сто видов пахлавы, свежайшая выпечка, халва множества сортов, желейные конфеты разных форм и расцветок.

Потом мы еще долго гуляли по городу: по Алленби, по улице Буграшов, вышли к фалафельной, столики которой занимали весь тротуар. Перекусили еще раз. Часа в три я вспомнила о Даньке и написала ему сообщение:

«Милый, скажи, дома есть мука?»

«Не-а… А что ты собралась делать=)?»

«Ладно… Есть у меня несколько идей;). Как ты?»

«Пытаюсь решить несколько задач.=) К вечеру я их добью»

«У тебя получится. Не сомневаюсь»

Я купила муку, бананы, сыр. Напекла блинов, нафаршировала их разной начинкой. Дан задерживался. В девять часов я получила сообщение:

«Привет, милая. Буду позже. Выезжаю через полчаса. Но мы же знали, что это будет сумасшедший день=). Я подумал, может, когда я приеду, пойдем, позанимаемся спортом, а потом передохнем».

Дан приехал поздно. По запаху нашел блины. Обрадовался очень.

— Давай, сначала побегаем, а потом поедим.

Мы переоделись. Сделали круг бегом, потом вверх-вниз бегали по ступенькам. Потом опять — круг и т. д.

— Ты красивая, даже когда занимаешься спортом, — сказал Дан, глядя на меня в тот момент, когда мы остановились отдышаться у фонарного столба.

Да! Слушать такие слова всегда приятно. Заниматься вместе спортом, как оказалось, тоже очень круто и весело. После очередного круга мы, уставшие и довольные, вернулись домой. Сервировали журнальный столик, попытались создать, насколько это возможно, романтичную атмосферу и сели ужинать. Болтали и смеялись обо всем на свете.

В тот мой приезд в Израиль, особенно по-началу, мы оба были «очень милыми». В иврите есть слово «хамудим», которое идеально подходит для определения наших с Данькой взаимоотношений в те дни. Он то и дело звонил, чтобы спросить у меня, как дела. Я тоже старалась вовсю — всякие приятные мелочи, что-нибудь вкусненькое, короче, делала все, чтобы порадовать его. В нормальной жизни такое состояние долго продолжаться не может, потому что требует огромных затрат энергии. В какой-то момент оно неминуемо заканчивается охлаждением или взрывом. Но в те дни мы были ограничены во времени моим обратным билетом. И это спасало.

Я между делом просматривала варианты обучения танцевально-двигательной терапии и арт-терапии в Израиле и подумывала о том, чтобы в будущем на какое-то время остаться здесь. «На какое-то время», — так я себе говорила, потому что не могла даже представить, что уеду из Питера навсегда. Но пока это были только проекты. А настоящая, сегодняшняя жизнь была очень интересной, и я с удовольствием отдалась ей.

В четверг мы с Даном съездили в Оранит, городок его детства. В тот день на него нахлынуло ностальгическое настроение, и он вспоминал свое детство в таких мельчайших подробностях, каких не ожидаешь от взрослого человека. Там была полнейшая свобода в обществе таких же, как он, пацанов. Там были его родители, еще вместе, и это было очень важно для него сегодняшнего. На обратном пути мы заехали в арабскую деревню, в пекарню, которую он помнил с детства, и купили вкуснейшую, с пылу с жару, лепешку со специями и травами.

У Дана к моему приезду был составлен целый список мероприятий. И мои десять дней в Израиле, так и проходили в соответствии с этим списком: мы с ним куда-то ехали, что-то смотрели, что-то пробовали, с кем-то встречались. К среде я устала от такого плотного графика, от его друзей и воспоминаний. Мне захотелось побывать в тех местах, которые любила я.

— Дан, — сказала я, когда мы возвращались из Оранита, — Завтра я хочу поехать к ребятам в Ор-Акиву. Поболтать, узнать, как у них дела.

Дан напрягся. Он знал нашу с Мишей историю.

— Тогда хотя бы на ночь там не оставайся, — сказал он.

Это было сложно. Это означало — приехать в Ор-Акиву на пару часов и сразу же собираться обратно.

На следующее утро он ушел на работу, а часов в двенадцать написал мне:

«Вдруг только что подумал, какая ты удивительная».

«Не думай обо мне лучше, чем я есть на самом деле =)», — ответила я.

«Да, ты права. Достаточно на сегодня комплиментов;)»

«Сегодня я не поеду в Ор-Акиву» — написала я позже.

Это было неожиданное решение для меня самой. Я ходила, думала, и как-то так у меня сложилось. Наверное, это Дан всей душой не хотел, чтобы я ехала. Он умеет хотеть или не хотеть, позже я смогла убедиться в этом. Иногда это давит, и хочется сопротивляться его желаниям.

«Почему ты не поедешь? Я чувствовал, что это для тебя важно» — написал он.

«Да, важно. Но бывает и так», — ответила я.

Надо сказать, что в тот свой приезд в Израиль я так и не побывала в Ор-Акиве.

Ограничения, которые пытаются на меня наложить, ни к чему хорошему не приводят. Во мне зарождается протест, не всегда до конца осознанный, но мощный, как ураган. Он способен многое разрушить.

Днем в среду я позвонила Арэлю и договорилась с ним о встрече.

Арэль оказался точно таким, каким он был на фото в Вотсапе, только еще более юным. Совсем пацан. Он пришел на встречу в красивой, светло-бежевой военной форме, высокий, худой, улыбчивый. Он узнал меня сразу. Мы выпили кофе, поговорили. Вспомнили все, что обсуждали, пока переписывались. Потом пошли прогуляться по центру Тель-Авива, и все время, пока гуляли, прикалывались друг над другом. С ним можно было разговаривать на любую тему, которая не требовала к себе серьезного отношения. Когда он меня поцеловал, я поняла, что эта встреча так же несерьезна, как и вся наша болтовня на протяжении двух последних часов, и не может иметь продолжения. Мы легко встретились и так же легко расстались. Но я была рада, что эта встреча состоялась. Как сказал бы психолог «Гештальт закрыт».

20

В два часа дня мы пересеклись с Катей. Мне хотелось поговорить с ней о свидании с Арэлем, о сложностях в общении с Даном. Ее мнение важно для меня. Она умеет заставить посмотреть на привычные вещи с другой стороны.

Мы ходили с Катей по городу, и я все говорила и говорила, и море шумело, и Катя рассказывала мне о своих мужчинах. О том, что они бывают, порой, невыносимы.

Дан не звонил и не писал. День тишины.

Где-то часов в шесть я засобиралась домой. Меня мучила совесть. Я соскучилась. Мне хотелось увидеть его, чем-нибудь порадовать, может быть, приготовить что-нибудь вкусное. В семь часов Дан не появился. Он не появился и в восемь, и в девять. У него все-таки чудовищная интуиция. В половине десятого я не выдержала:

«Ты живой там?» — написала я.

«=/Думаю, что живой. Выхожу из офиса. Было несколько вопросов, которые нужно было решить до конца недели. Я буду в порядке к тому времени, как приеду»

«Ну, так ты едешь или остаешься?»

«Я еду домой;)»

«Уверен?;)»

Дан приехал измученный.

— Пойдем, посидим где-нибудь и поговорим, — сказал он.

Мы пошли в паб. Сели за барную стойку. Взяли пиво Дану и мне — коктейль. Дан рассказал, что неделя была непростой, что пришлось решать вопросы с начальником, что есть вещи в нем самом, которые мешают ему работать. Он был измотан до крайности. Я физически ощущала это. Между нами стояла стена его усталости и напряжения. Он говорил, я слушала его, спрашивала о работе. Спустя какое-то время ему стало легче.

— Что это было с тобой сегодня утром? — спросил он.

— Ничего особенного. Просто, как и многие другие люди, я не люблю, когда на меня давят. Мне сразу хочется начать сопротивляться. И я ничего не могу с этим поделать. А ты порой не хочешь разобраться, что движет человеком, а ориентируешься только на свои желания.

Мы говорили еще долго, и, в конце концов, обоим стало легче. Обоих отпустило. Опасно начавшийся день завершился на этот раз благополучно. К сожалению, как показало будущее, счастливо преодолеть отчуждение не всегда получается так просто.

После паба мы прогулялись по крыше торгового комплекса. Было свежо. Я замерзла, хотя была в джинсовой куртке, и Дан дал мне свою. Домой мы вернулись глубокой ночью в хорошем настроении. Буря пролетела, почти не задев меня.

После бодрого четверга начались ударные выходные. В пятницу Дан работал из дома, ему нужно было довести свои дела до конца. Час, два, три часа после полудня. Дан работает, а я чувствую, что мое время уходит, как вода сквозь пальцы. Бездарно.

— Если мы не поедем на Север, я поеду в Ор-Акиву, — сказала я и демонстративно начала собираться.

— Да зачем тебе это? — спросил он.

— Мы же планировали и обсуждали наши выходные… Так мы едем или нет?

Дан вышел на улицу, а я тем временем продолжала собираться, тихонько, не спеша. Минут через десять он позвонил:

— Ты еще не ушла? — спросил он. — Не уходи. Мы поедем на Север. Я посмотрел несколько вариантов проживания. Сейчас позвоню, чтобы нам забронировали номер. И двинемся. Только сначала заедем в магазин.

Из дома мы взяли шампанское. Потом заехали в супермаркет, купили мягкий сыр, фрукты, овощи. Из машины Дан забронировал студию с джакузи в поселении Амирим, расположенное на севере, не доезжая сорока километров до Хайфы, на высоте 650 метров над уровнем озера Кинерет — Галилейского моря. Позже я узнала, что Амирим основали вегетарианцы в пятидесятых годах двадцатого века. Интересное совпадение.

Мы ехали три часа, весело, с музыкой. У обоих уже было хорошее настроение. Не доезжая Нетании, рядом с дорогой, мы увидели плантацию оранжевых деревьев. При ближайшем рассмотрении это оказалась хурма. Такая спелая, крупная. Мы перелезли через забор и, озираясь, сорвали несколько оранжевых плодов. Хулиганство, конечно. Но иногда так хочется наплевать на все условности.

После Нетании нам захотелось перкусить Мы заехали в маленькую хумусию у дороги и взяли на двоих тарелку хумуса. К хумусу принесли питы, соленые огурчики и оливки — все свежее и очень вкусное. Хумусия находилась в полупустом по причине начала шабата торговом комплексе и была совсем крошечной — столика на четыре. Мы сидели одни, намазывали питу хумусом, клали внутрь огурцы и оливки и… Что может быть лучше. Дан рассказывал, что в детстве дедушка часто водил его и двоюродных братьев в такие забегаловки, где делали свежий хумус.

Пита с хорошо приготовленным хумусом и овощами — это не еда, это кулинарный шедевр. Впервые попробовав хумус, я, помню, удивилась тем восторгам, которые вокруг него нагнетались, но со временем привыкла к его вкусу, а потом и полюбила намертво. И, как оказалось, не я одна сделала такое неочевидное гастрономическое открытие. Хумус — настоящий еврейский продукт — сочетается со всем без исключения. Он может быть основой для мяса, овощей, рыбы, но, если вы настаиваете, и дополнением ко всему перечисленному.

В Амирим мы приехали часов в девять вечера, когда уже стемнело. Хозяйка апартаментов встретила нас приветливо, проводила в номер, рассказала немного о поселении, его окрестностях и достопримечательностях, показала садик, в котором «большое удовольствие попить кофе ранним утром», после чего улыбнулась и исчезла. Номер был большой, а его стеклянная раздвижная витрина, занимающая всю стену, выходила на маленький кусочек земли с мандариновыми деревьями. Вокруг в темноте угадывались простирающиеся до горизонта холмы, с огоньками в окнах домов, раскиданных по склонам.

На следующий день мы смогли увидеть, то, что скрывала тьма, — фантастическую по своей красоте, гористую, всю в разноцветных зарослях, местность.

А пока… Мы открыли шампанское, выложили на блюдо фрукты, нарезали сыр, набросали на толстый, разноцветный ковер на полу подушки и, удобно расположившись на них, пили, ели и играли в «Вопрос-ответ». Незатейливая игра. Побеждает тот, кто точнее назовет расстояние между двумя произвольно выбранными точками земного шара. Победитель отвешивает партнеру по игре волшебный пендель. Каждый из нас получил по нескольку пинков. Дан бил не больно. Я не сачковала — играть, так играть. Все должно быть по-настоящему. Смеялись до колик. Дурачились без оглядки.

— Давай проверим, кто кого пересмотрит, — сказал вдруг Дан.

Для меня не проблема — смотреть человеку в глаза, другое дело, когда мне этот человек симпатичен. :)

— Ты не выдержишь и семнадцати секунд, — сказал Дан.

Я засмеялась. Откуда взялась это странное число — семнадцать? Может быть, выбралось на свет божий из «вопроса-ответа», игры, в которую мы только что играли. Не больше и не меньше, а именно семнадцать. Мы поспорили. Повисла тишина. Мы сидели на коленях друг напротив друга и, затаив дыхание, неотрывно смотрели в глаза напротив. Шампанское придало мне уверенности. Я могла бы смотреть ему в глаза еще очень долго. Но время уже не имело значение. Семнадцать секунд давно прошли…

— Ты победила, — сказал Дан через час, а, может быть, через два — за временем уже давно никто не следил.

Укладываясь спать далеко за полночь, мы договорились, что встанем рано утром, чтобы взглянуть на восход солнца. Эта затея возникла спонтанно, пришла кому-то из нас в голову, но другой поддержал, а это ведь очень важно, когда твои даже самые бредовые идеи находят поддержку у близкого человека. Дан посмотрел в интернете, во сколько встает солнце на нашей широте пятнадцатого ноября. Будильник поставили на пять часов с минутами.

В пять часов зазвенел будильник. Мне казалось, что я только-только закрыла глаза. Дану было нисколько не лучше.

«Сейчас пойдем, посмотрим на солнце и сразу же ляжем спать! Иначе весь следующий день пройдет мимо нас», — это было наше общее решение.

Мы вышли из дома, спустились на маленькую смотровую площадку и поняли, что совершили этот подвиг раннего подъема не напрасно. С площадки открывался невероятный вид на окрестности. На соседней высокой сопке, прямо на ее вершине, стоял рыжий домик, а под ним весь склон горы кудрявился зеленью. Было уже совсем светло: видимо, мы проспали главный момент. Можно было возвращаться. Но в эту самую минуту, когда мы решили двинуться обратно, из-за дома на горе выстрелило ярким шаром солнце — неожиданно, волшебно, завораживающе. Потом оно исчезло, спрятавшись в небольшое облако, буквально на несколько секунд, а потом появилось снова, ярко, торжественно, величаво, чтобы остаться на синем небе уже на весь день. Незабываемое зрелище. Никогда до этого я не видела такой красоты. Все когда-то бывает впервые. И такое счастье тоже.

Днем мы излазали окрестности вдоль и поперек, вверх-вниз по горкам и кустам. Амирим — поселение небольшое, но очень живописное: сопки, зелень, разбросанные на склонах разноцветные дома с оранжевыми крышами. Совершенно особый воздух. И тишина, только стрекотание цикад, растворенное в горячем воздухе.

Около шести вечера мы собрались в обратный путь. Поблагодарили хозяев, очень приятных людей. Муж — голландец, жена — американка. Они рассказали невероятную историю своего знакомства, в Утрехте в кафе, во время трансляции матча городского футбольного клуба «Утрехт» и «Спарты» из Роттердама.

— Он кричал, как сумасшедший. Потому я его и заметила. «Утрехт» тогда проиграл, и это была настоящая трагедия, — сказала она со смехом, любовно глядя на мужа. — А вы — чудесная пара. Приезжайте, к нам, когда захочется тишины и умиротворения. И рекомендуйте нас своим знакомым.

Я вспомнила Утрехт, чудесный город на северо-востоке Голландии, Удивилась совпадению: я тоже попала туда в день большого матча. Весь город был украшен флагами и гирляндами. А утром эти гирлянды висели, как мокрые тряпки: голландцы проиграли.

21

Назавтра у Дана был День рождения. Обычно он его не празднует. Так он сказал мне. Для меня это непонятно: в нашей семье дни рождения, как и Новый год, обязательно отмечаются торжественными мероприятиями, о чем я ему и сообщила. Дан только развел руками.

Мы решили вечером посидеть где-нибудь вдвоем в баре, а уже в другой день Дан хотел встретиться с друзьями. Рано утром я встала, выложила купленные еще в Питере и упакованные заранее подарки на журнальный столик и тихонько вышла из комнаты на кухню. Я возилась с кофе и завтраком, когда на кухню вышел Дан, держа в руках подарки. Он был смущен.

— А открыть уже можно? — спросил он.

Этим вопросом он мне напомнил ребенка. Мы завтракали, и Дан открывал подарки. Сначала он достал барабанные палочки.

— Найди, там есть еще что-то интересное, — сказала я.

Он их крутил в руках, но так ничего и не увидел. Я показала ему надпись, сделанную гравировщиком в Питере: «Храни в памяти. Санкт-Петербург. 16.11.2014 г. Книги». Он неожиданно расчувствовался. Я даже не ожидала, что барабанные палочки с посвящением произведут на него такое большое впечатление. Потом он посмотрел остальные подарки, посмеялся над конфетами в банке с надписью «Для здоровой коленки». У Дана в то время побаливало колено. Все было сделано специально для него. Он это понял и был доволен, даже счастлив.

В восемь часов Дан уехал на работу, а в десять написал сообщение:

«Ужасно бесит, что нужно работать. Я очень тебе благодарен, Книги =)»

«Я рада, что могу что-то сделать для тебя»

После обеда Дан позвонил мне и сказал, что он думает бросить клич, собрать друзей, кто сможет, и вечером посидеть где-нибудь в пабе. Откликнулось человек двенадцать. После работы, он приехал домой, перекусил канапе, которые я приготовила к его приходу, и в девять часов мы выдвинулись в паб. Дан очень переживал, найду ли я общий язык с его друзьями. Я волновалась не меньше. Но все обошлось, как нельзя лучше. Я разговаривала со своими соседями по столику. Дан прохаживался между гостями, то и дело подходил ко мне. Я пила мартини с соком и много рассказывала о себе, потому что его друзьям было интересно, откуда я такая взялась. Мне было хорошо. Дан тоже был доволен, хотя и не получил больше в тот вечер подарков. Возможно, у них это не принято. В конце концов, не в подарках дело: главное, он провел свой праздничный день, как хотел.

После полуночи гости стали расходиться. Мы с Даном, проводили ребят, не спеша дошли до дома, обсудили прошедший день и порадовались, что все получилось как надо.

На следующий день я уезжала в Питер.

В обед я ненадолго пересеклась с Катей. Мы гуляли, обсуждали Катиных молодых людей — все каких-то неудачных. Думали-гадали, когда теперь встретимся вновь.

— Давай, переезжай сюда, — говорила Катя, — Тут круто. Будем вместе.

Я рассматривала такую возможность, и Дан соблазнял меня подобным предложением. Но я еще думала. Еще были у меня сомнения.

Дан вернулся с работы пораньше, чтобы мы успели посидеть в кафе перед отъездом в аэропорт. Он был задумчиво грустен. Тень расставания уже нависла над нами. Мы молча стояли посреди комнаты, крепко и нежно обнявшись.

— Я приеду, — прошептала я, потому что так в этот момент чувствовала.

— Бээмэт (В самом деле)? — тихонько спросил Дан, как будто боялся спугнуть мое решение.– Почему ты вдруг так решила?

— Потому что я люблю тебя, — сказала я.

Это было мое первое признание ему в любви, и это была сущая правда. В тот момент я именно так чувствовала. Мне было бесконечно жаль расставаться. Мне было очень грустно. Я уже скучала, еще не успев уехать.

Дан прослезился. Раньше я думала, что выражение «и тут он заплакал» — чистой воды литературный штамп. Сама я настолько не способна обнаружить свои чувства на людях, что, наверное, произвожу впечатление черствого человека. А Дан, в отличие от меня, очень эмоциональный, и способен, не стесняясь, показать свои переживания.

— Когда? — спросил он.

— Через семьдесят три дня, — сказала я первое, что пришло в голову.

Это было продолжение нашей безумной игры.

— Нет, ты не приедешь через семьдесят дней. Может быть, через девяносто, — сказал Дан.

Мы с ним часто играли в эту игру — угадай точный ответ. Иногда ты знаешь или почти знаешь ответ. Например, в вопросе «Каково расстояние от Москвы до Петербурга?» Иногда ты даже не предполагаешь, какой может быть ответ, и говоришь первое, что пришло тебе в голову. Как сейчас. Самое интересное, что в Израиль я вернулась через семьдесят два дня: то есть, угадала почти точно.

Вещи мои были собраны. Мы закинули чемодан в машину и поехали в Рамат–а-Шарон, в кафе. Дан любил этот город, расположенный к северу от Тель-Авива, респектабельный, дорогой. Он жил там в детстве, и ему нравилось это хорошо знакомое, со своим особым ароматом место. Дан хотел здесь жить, обзаведясь семьей.

Кафе было небольшим и очень уютным. Мы сели на веранде, заказали мне — сырную тарелку, а Дану — фирменную похлебку, такую густую, что ложка стоит. И кофе нам обоим. В этот раз мы оба больше молчали. На всем происходящем лежал меланхолический привкус скорой разлуки. Дан движением фокусника вытащил из-под стола плетеную коробочку, празднично завернутую в прозрачную бумагу. Это был его первый подарок мне. Очень приятно и трогательно. Прекрасное завершение моего скоропалительного путешествия.

По дороге в аэропорт Дан попросил меня включить «ту самую песню». Он так и сказал: «ту самую песню». На удивление, я без труда поняла, что он имел в виду. Потом она так и осталась песней моего первого приезда к Дану. И когда я слышу ее, я вспоминаю те осенние яркие дни под слепящим солнцем Израиля. Дан говорил что-то трогательное и нежное, за окном мелькали дома, люди, машины, а из динамиков звучала музыка. Все так и осталось во мне: яркие, озвученные, наполненные светом и чувствами картинки. Настоящее кино!

Служба безопасности аэропорта Бен-Гурион на этот раз не заинтересовалась моей отбывающей персоной, потому что рядом со мной был коренной израильтянин. Возможно, в своей стране они все знают друг друга в лицо, как это бывает в маленьком городе — все знакомы со всеми. Подошли ко мне только один раз с вопросом, сама ли я собирала свой чемодан? И не передавал ли кто-нибудь мне какую-нибудь посылку для знакомых?

— Кэн (да), — ответила я на первый вопрос. — Ле (нет), — на второй.

На вопросы служб безопасности Израиля следует отвечать коротко и четко. Без шуток. Они не любят шутить.

Мы долго сидели на высоких стульчиках, похожих на те, что стоят обычно в баре, у стойки. Эти располагались у выхода в таможенную зону.

«Ну, все, — сказали мы одновременно, — Пойдем»

Мы встали. Я махнула ему, стараясь не расплакаться.

В таможенной зоне девушка из службы безопасности посмотрела на меня пристально и спросила;

— У вас все в порядке?

Конечно же нет.

— Аколь беседер (Все нормально) — ответила я.

22

Я летела ночью. Падкие до работы, милые стюардессы Аэрофлота искренне убеждены, что ужин в два часа ночи — вещь совершенно необходимая, и, как обычно, предложили курицу и мясо. Я не ем ни то, ни другое, поэтому поблагодарила и отказалась. Мне хотелось сесть и записать все, что произошло за прошедшие одиннадцать дней. Я вытащила блокнот и ручку и задумалась над началом. Но мысли никак не оформлялись в предложения. Было много счастья, света, любви и печали. Все разом. Как это выразишь?

Пассажиры рядом доели ужин и стали укладываться спать. Усталость, в конце концов, сморила и меня.

Я проснулась уже на подлете к Питеру, когда попросили поднять спинки кресел и пристегнуться перед посадкой. Здесь еще была ночь, темная и облачная. Самолет долго пробивался через вату туч, потом вынырнул над светящимся тысячами огней городом, развернулся, еще снизился, натужно ревя, и пошел на посадку.

В Пулково меня встретил отец.

— Как Израиль? Не хотелось уезжать? — спросил он.

— Не хотелось.

С первого дня после приезда я наворотила громадье планов: заработать побольше, по максимуму заниматься танцами и разузнать все о курсах танцевально-двигательной терапии в Тель-Авиве. Я собиралась вернуться к Дану. И побыстрее. Первые две недели прошли на подъеме: идеи, планы. «Все получится!» — была уверена я. Нужно только двигаться, двигаться.

«Перезвони, как сможешь, — написала я Славке.

Он не позвонил, но написал и прозорливо поинтересовался:

«Ты собралась уехать к нему в Израиль?»

«Почему ты так решил?

«Так показалось», — написал Слава.

«Никуда я не еду пока… Ты так говоришь, будто взять и все бросить здесь — раз плюнуть!»

«Это так??? Но он предложил? У вас все серьезно?»

«Что значит „серьезно“ у вас, мужчин?»

«Он предложил жить вместе, брак, строить серьезные отношения?»

«Предложил, чтобы приехала и попробовали»

«Круто! — и семь восклицательных знаков, — Поздравляю!, — шесть восклицательных знаков. — Ты к нему как????»

«С чем поздравляешь? Это событие? Видишь же, что я тут»

«Ты устроишь свою жизнь с любимым мужчиной!!!!»

«Я не сказала, что у меня есть любимый мужчина. По-видимому, есть влюбленный…»

«А ты к нему как?»

«У меня, видимо, сложности с распознаванием своих чувств»

«То, что он влюблен — это его проблемы, — написал назидательно Слава. — Думай о своих чувствах». «Ань, разберись в себе. Жить с нелюбимым очень трудно. Как бы потом не плакала в подушку. Съезди еще раз. Посмотри на все это. Посмотри, будешь ли ты скучать по нему сейчас. Не надо жить с кем попало».

«Поэтому я ни с кем и не живу»

«Ты все правильно делаешь. А чтобы здоровье и физиологию поддерживать, можно просто с мужчинами встречаться, но не жить с ними».

«Тут уж я никого спрашивать не буду). Но и перспектива жить одной не особо радует»

«Аня, с твоими-то данными мужики штабелями ложиться будут, стоит тебе только захотеть».

«Как ни лестно мне это слышать, пока все происходит по-другому)»

Но что бы я ни писала Славе, я очень скучала по Дану. Была ли я влюблена в него? Не знаю. После моей неудачной институтской влюбленности в семнадцать лет, я старалась держать чувства на привязи и не вешать ярлыки на отношения. Я его любила по-своему.

Наверное, я до конца не была уверена в своих чувствах, и когда мама, увидев фотографию Дана, сказала: «Смешной!», я вдруг расстроилась, обиделась и… засомневалась. Тогда я написала Дану:

«Если я приеду, то сейчас»

Жить с родителями не было никаких сил.

Но и уезжать из Питера до Нового года не хотелось.

Дан тоже благоразумно считал, что уезжать, поссорившись с родителями, не стоит. Нужно сначала уладить возникшие разногласия, а уже потом… Я согласилась с его доводами, а пока занялась изучением таблицы, которую прислал Дан сразу после моего возвращения из Тель-Авива. Это был подробный план моей жизни в Израиле, когда я приеду к нему окончательно.

Он любит планировать. Он умеет планировать. Он всегда планирует предстоящую неделю. А потом может совершить спонтанные поступки, вроде приезда на несколько дней в Петербург. Мне нужно было развернуто и с датами ответить на множество вопросов. Я ответила по каждому пункту. К таблице был приложен вариант авиабилетов: Дан приезжает в Питер тридцатого декабря, а третьего января мы вместе возвращаемся в Израиль.

«К сожалению, я испортила твою табличку =)», — написала я в комментарии. Про билеты я не написала ничего.

«Я ее еще не посмотрел. Просто хочу сказать, как сильно я тебя люблю :), — ответил Дан. — Надеюсь, чувства останутся такими же сильными после того, как я увижу, как ты разрушила мою потрясающую таблицу =Р».

«Я надеюсь, что твоя любовь не испарится после этого =). С надеждой на дальнейшее плодотворное сотрудничество =Р. С любовью из Санкт-Петербурга».

Он понимал меня. Я любила его. Мы писали теперь друг другу каждый день о разных пустяках:

«Доброе утро, милый, только сейчас вспомнила название песни, которую хотела бы, чтобы ты сыграл. Linkin Park „Ломая привычку“=). Это твое следующее задание. Целую =Р… Вспомнила! И еще песню „Отмороженный“ Linkin Park я тоже могла бы слушать и слушать».

«Ты сумасшедшая =Р. Ты милая =). Ты снова заставила меня улыбнуться. Увидимся вечером».

«Сегодня вечером я буду поздно. После двенадцати».

В то время мы разговаривали по скайпу чуть ли не каждый день. Он просил: «чтобы только увидеть твое лицо». Соседи, я думаю, с удивлением прислушивались к незнакомому языку, в поздний час доносящемуся из нашей квартиры.

С родителями постепенно наладилось. Оказалось, что мы просто не поняли друг друга.

Новый год приближался, мы всей семьей собирались 31 декабря в гости к брату, и я никак не могла понять, как я приду на это мероприятие с Даном, если он прилетит в Питер накануне. Что я скажу? «Привет всем, это мой парень»? Мне почему-то казалось, что всем будет неловко — и Дану, и моим тоже. На каком языке они будут общаться?

Встречать Новый год вдвоем? Но где? И как? Куча вопросов. Море сомнений.

Для меня это был нелегкий период. Все было зыбко, все находилось в движении. Я сама никак не могла определиться. Чего я хочу. Я знала, чего не хочу точно. Я не хотела знакомить Дана с родителями. До сих пор эти два огромных, очень важных для меня мира существовали отдельно, и я не хотела, чтобы они смешивались. Я сама не была еще ни в чем уверена. Я не хотела брать на себя ответственность. Ответственность — может быть это ключевое слово в моем случае. Мы разговаривали с Даном по скайпу. Я поделилась своими сомнениями.

— Может быть, отодвинуть мою поездку на вторую половину января?

— Делай, как тебе будет лучше, — сказал он.

Следующее письмо я получила почти через неделю. Это был ответ на мои сомнения.

«Ты все еще собираешься приехать!?» — написал он в заголовке.

«Разве я сказала нечто такое, что могло означать, что я не приеду? Ты сам просил меня делиться своими чувствами и переживаниями. Что я и сделала в нашем последнем разговоре. Как я понимаю, мне все-таки не стоит рассказывать обо всем».

«Естественно, я хочу всего самого лучшего для тебя, — написал Дан. — Я очень переживаю за тебя. И хочу сделать все возможное, чтобы тебе было легче. Как прошел твой день? Я только что вышел с работы. Собираюсь немного позаниматься спортом. Поговорил со своим боссом относительно поездки в Питер. Он обещал дать мне ответ на днях. И мы сможем решить, что делать =). Мы увидимся в декабре! К-Н-И-Г-И!!:D»

Мы не встретились в декабре с Даном.

В середине декабря мы встретились с приехавшей в Питер Лизой. Я выложила ей все: свои проблемы и сомнения. Я даже немного нагнала страстей, мне была важна ее реакция и ее мнение. Лизка умеет поддержать. Она сказала:

— Что бы ты ни решила, это будет твое решение, и оно будет верным для тебя.

«В данный момент», — следовало бы ей добавить. И еще: «Никто не даст гарантию, что твоя жизнь станет легче после этого решения».

Мы распрощались со Лизой, и я позвонила Дану прямо из кафе:

— Не приезжай, — сказала я решительно, — И я пока не приеду. Здесь слишком много всего, что мне трудно оставить: танцы, работа.

Я смотрела на себя со стороны — в моих словах был такой сладкий драматический надрыв.

— Делай, как будет лучше для тебя, — сказал Дан, его голос стал жестким. — Я все понял. Решай сама. Отключаюсь. Я сижу на работе. И сейчас хочу отсюда свалить. Давай, пока.

Лизе я отправила сообщение сразу после этого разговора, еще не понимая, какую злую шутку я сыграла с нами обоими, не зная, какими душевными муками обернутся эти слова и для него, и для меня.

«Я будто со стеной общалась… Это защита?»

«Ммм, жестко ты, зато честно)» — написала Лиза.

«Все нормально. Так и надо было сказать, в смысле, мне услышать это».

Я была решительной, он страдал от этого, а хотел казаться жестким. Ему так было легче.

Следующие два дня были ужасными для меня. Моей решимости хватило ненадолго. Что я сотворила? Почему? Зачем? Что делать?

Каждые пять минут я проверяла, не пришло ли от него сообщение. Дан молчал.

«Неужели недостаточно того, что я просто хочу быть с тобой» — написала я, не выдержав одиночества.

В этот момент мне очень хотелось был рядом с ним.

«Ты права. Я думаю о тебе все время. Мы можем поговорить по скайпу?» — спросил Дан.

Вечером, поговорив по скайпу, мы решили, что я приеду в Тель-Авив в середине января. Мне полегчало. Мир, побултыхавшись вниз головой, опять встал на ноги. Мы переписывались, разговаривали по скайпу. Все было почти как раньше. Почти. Только Дан стал чуть менее распахнут, и иногда в его глазах я видела тень того самого жесткого выражения, которое возникало у него в минуты раздражения и отстраненности. А я нашла еще одну его болевую точку, на которую, если что… Как это ни ужасно, но позже я осознанно давила на это место, понимая, что ему больно.

23

Нормального общения с Даном хватило недели на две. Я работала, занималась танцами. Встречалась с друзьями. Сходила на питерский феш (соревнования по ирландским танцам), чтобы увидеться со знакомыми и повращаться в мире танца, соперничества, страстей и ни с чем не сравнимых ощущений.

В жизни меня пугает не так много вещей. Одна из них — посягательство на мою свободу. Свободу перемещения, встреч, общения, интересов. Дан пытался ограничить эту свободу. Он интересовался всем, что было связано со мной, он многое помнил, что следовало из его коротких замечаний. Он и на расстоянии пытался, влиять на меня, и порой небезуспешно. Однажды я рассказала о молодом человеке в метро, который попросил у меня телефон, и получил его. Конечно, я предвидела реакцию Дана, но иногда хочется поиграть мускулатурой, доказать свою ценность. Я же не знаю, как он там, что он себе позволяет… И я не смогла устоять, чтобы не засунуть пальчик в ранку. Дан насупился.

— Зачем ты это сделала? — спросил он. — Это все равно, как если бы я подошел к девушке на улице и попросил у нее телефон.

— А что в этом такого? — спросила я невинно. — Нам что теперь — совсем не общаться с людьми противоположного пола?

— Нет, я просто считаю, что не очень хорошо, давать свой телефон, когда с кем-то встречаешься.

Наверное, он был прав, но я напряглась: он пытался руководить мной. Наверное, в глубине души я мазохистка: у меня еще живы были в памяти те мучительные дни, когда мы не общались друг с другом, когда я ежеминутно заглядывала в телефон в надежде увидеть там хоть что-то от него… Или моя злая память требовала мщения: пусть и он ощутит в полной мере этот вакуум, когда любимый человек закрывается от тебя…

Я отомстила. Это был порыв, минутное затмение, но это было очень жестоко. Я заблокировала его везде, я удалила его из всех средств связи, уничтожила всю нашу переписку, которую до этого тщательно сохраняла. Я порвала открытку, которую он подарил мне в день моего отъезда из Тель-Авива. Он три дня не мог со мной связаться, а я ждала от него хоть какой-то реакции.

На вторую ночь он прислал мне письмо на электронную почту:

«Я бы очень оценил пару добрых слов от тебя. С тобой невозможно связаться в последние двадцать четыре часа. Ты удалила меня из Фейсбука. Ты говорила, что собираешься встречаться и знакомиться с другими парнями. Сожалею, что ты так чувствуешь. В следующий раз, когда будешь в Тель-Авиве, дай о себе знать».

«К сожалению, это твое воображение с кем-то меня уже познакомило и отправило на свидание, хотя это было только приглашение. Я не понимаю, что плохого в приглашении, на которое я даже не ответила (я же не пошла пить с ним кофе), в то время, как ты продолжаешь встречаться с Маей и с другими девчонками. Ты не можешь контролировать каждый мой шаг. Я не собираюсь терпеть кого-либо, кто будет мне говорить, с кем общаться, встречаться и гулять» — ответила я.

Он не успел прочитать мое сообщение на почте, и на третий день, утром, не найдя других способов, отправил сообщение мне на телефон:

«Пожалуйста, Анна… у меня слезы на глазах. Вспомни все, что у нас было. Ответь мне».

Я совершила танец шамана вокруг телефона. Отвечу, отвечу, конечно, но позже. Выдержу только паузу.

«Я тебе ответила на почту», — написала я.

«Ты можешь разговаривать, и делать все, что захочешь. Пожалуйста, Книг. Мне трудно нормально общаться эсэмэсками. Это ВСЕ — большая ошибка в понимании. На самом деле, я просто сказал, что это меня удивило. Пожалуйста, не разбивай сердце мне и себе. Я не хотел ограничивать тебя. Ты — моя любовь. Не уходи так».

Это необыкновенно приятно, когда тебя так любят. Я наслаждалась своим положением. В любом из нас живет этот маленький зверек, который любит покусывать остренькими зубками чужое сердце.

Мы поговорили по скайпу и решили прекратить наши отношения. Я предложила этот вариант. Я сделала это осознанно до Нового года, чтобы, как я про себя думала, «начать следующий год с чистого листа». Дан смирился, наверное, он стиснул зубы и попробовал все забыть или для начала понять.

До Нового года мы больше не общались. Мы не поздравили друг друга с праздником. Несмотря на то, что расставание произошло по моей инициативе, мне было нелегко. Ныло сердце. Я писала длинные письма от руки, которые собиралась отправить потом, месяца через два, когда эмоции улягутся.

Дан не выдержал первым:

«Не волнуйся. Никаких любовных излияний, — написал он в заголовке. — Скорее, размышления на тему»

«Я думал, что напишу раньше. Наверное, мы поспешили. Я ожидал, что ты приедешь и позволишь помочь тебе.

Как бы дико это ни звучало, я готов был переехать в Питер, но это не делается так просто, скоро и опрометчиво. Через пару дней я встречаюсь с представителем хайтековской компании, которая рассматривает Питер как одно из мест, где они хотели бы открыть свое представительство. Но переезжать сейчас, когда в России нестабильная ситуация, и без языка — это самоубийство для меня.

Если бы приехала в Израиль ты, нам обоим было бы проще. Я думаю, что ты могла бы преподавать и без сертификатов и параллельно учиться на курсах танцевально-двигательной терапии. Я не виню тебя за твой выбор не приезжать в Израиль, но я не на твоей стороне. Я считаю, что нужно было попытаться. Если я обидел тебя своими словами, я сожалею. Я сказал то, что я чувствую. Я бы мог изменить мир для человека, которого люблю… Главное, чтобы этот человек был рядом.

Тем не менее, я ценю, что ты была честна со мной. Только позволь тебе дать совет: никогда не блокируй людей, если тебе на них не наплевать. Это ужасная ситуация и характеризует тебя больше как капризного ребенка. Но самое главное, что это больно. Просто представь, что я сделал бы то же самое. Нет ничего хуже, чем быть отвергнутым человеком, которого ты любишь. Так что, никогда больше этого не делай.

Спасибо тебе за все, что было у нас. Может быть, нам повезет, и мы еще когда-нибудь встретимся. Я бы очень хотел остаться твоим другом, если это возможно. Удачи тебе. И желаю найти свое счастье».

Господи, какая я дура! Когда я смогу обуздать свое чертово самолюбие, чтобы оно не мешало жить мне и моим близким.

«Я тоже думала, кто из нас напишет первым. Я все это время писала тебе письмо, но отправлю его обычной почтой, потому что начала писать от руки. Почему я все сделала, как сделала, я не могу тебе рассказать сейчас, но я найду время, чтобы обдумать еще раз свое решение. Я напишу тебе более подробно чуть позже. Все еще с любовью из Питера» — написала я в Вотсапе.

А четвертого января на мейл я отправила ответ на его большое письмо:

«Да, возможно, ты был прав, и я выбрала не пытаться. Но я поняла, что, выбирая обратное, я теряю слишком много. Я все еще хочу учиться новым вещам, много путешествовать, но если сейчас жить вместе и строить семью, то, в первую очередь, придется концентрироваться на этом. Это большая ответственность и, возможно, это будет мешать моей самореализации. Я сожалею, что поняла это слишком поздно. Благодарю тебя за все, что ты делал для меня, и что мы делали вместе. Я надеюсь, что все у нас будет хорошо»

На следующий день я отправила Дану свое рукописное послание, сфотографировав его на планшет.

«Третий день. Это третий день без разговоров с тобой. Третий день со слезами на глазах. Третий день с постоянными мыслями о тебе и надеждой получить хоть какое-то сообщение от тебя. Но с каждым днем надежда угасает. Ладно, по правде говоря, мне кажется, что я не отправлю тебе это письмо. Я не хочу снова возвращаться в первый день. Это слишком тяжело.

Нужно ли мне говорить, что я до сих пор жду, когда ты появишься онлайн в одно время со мной. Так глупо».

В ответ я получила от Дана большое письмо:

«Я могу только говорить с тобой. Я не могу решать за тебя. Это было жестко — читать твои письма. Я бы приехал в Питер и забрал тебя с собой, но это невозможно, потому что потом мне не давало бы покое чувство, что это было не твое решение. А вдруг здесь все сложилось бы не так, как тебе хотелось, и ты стала бы винить меня в этом.

В 2007 году у меня были отношения с девушкой. И, боже мой, как мы любили друг друга. Мне было тогда двадцать три года. Я как раз заканчивал университет и стажировку и собирался переехать жить в Тель-Авив. Я нашел новую работу. Не буду вдаваться в подробности — я порвал с той девушкой. Не без подсказки отца. Отец считал, что она не стоит меня. Теперь-то я понимаю, каким идиотом я был.

Я многое могу сделать для тебя, но я не всемогущ. После нашего разговора по скайпу я сказал маме, что у нас все закончилось. Мне было очень тяжело. У меня были большие надежды, и я был зол на тебя за то, что ты их разрушила. Трижды. Но я понимаю, что если ты кого-то любишь, ты должен дать ему уйти».

Я прочитала письмо поздно вечером и уснула приободренная, отложив ответ на завтра. Дан проснулся раньше. Он, видимо, ждал скорого отклика, и его нервы не выдержали.

«Было бы намного проще это закончить. Что бы ты ни решила, сделай это окончательно. Сделай это сейчас. Я хочу немного больше спокойствия и стабильности в своей жизни.

Между прочим, моя экс-подружка вышла замуж через три месяца после того, как я с ней расстался. Да, на самом деле. Она сама так решила, и ничего не сказала мне…

Думаю, мы могли бы встречаться, когда ты будешь в Израиле, а я в Питере. ОК. Я достаточно сказал. Бай».

Я была слишком измучена, мне тоже не хватало выдержки.

«Да, ты прав. Для нас обоих будет лучше закончить эту историю. Я отправила тебе свои письма, только чтобы разделить с тобой свои чувства» — ответила я.

Мы замолчали до одиннадцатого января. Мы жили как-то. Мне не было хорошо. Откровенно говоря, мне было паршиво. Ему, я думаю, тоже. Я ждала что-нибудь из Израиля — письма, сообщения, звонка. Хотя бы что-то. Не было ничего. Тоска смертная. Но писем от руки я уже не писала.

Одиннадцатого января мы связались и условились поговорить вечером по скайпу. Мы встретились, как встречаются близкие люди, будто между нами не стоял этот последний мучительный месяц. Никакого напряжения.

— Как ты?

— А как у тебя?

Дан уже успел сходить на несколько свиданий. Мы разговаривали свободно и радостно.

Дан написал поздно ночью после нашего разговора:

«Я до сих пор думаю, что ты сделала ошибку. Не пытаюсь поменять твое решение, хотя до сих пор надеюсь, проснувшись, получить сообщение, что ты прилетаешь ко мне. Было бы здорово, если бы ты приехала. И мы могли бы быть вместе.

С другой стороны, было бы хорошо, если бы ты ясно сказала, что шансов быть вместе, у нас нет. И мы, как пара, уже не существуем. Может быть, этим письмом я хочу тебе сказать именно это: я не очень хорошо умею ставить точку во взаимоотношениях.

Если тебе это поможет, хочу сказать, что я активно ищу, с кем я мог бы встречаться. Как только найду, я не буду оглядываться назад. Для меня это — тяжелый разрыв. Хочу, чтобы ты это знала».

Утром, обнаружив письмо, я ответила:

«Ты хочешь, чтобы всю ответственность я взяла на себя? Но я это уже сделала, о чем и сказала тебе в своем последнем письме.

Я была рада увидеть тебя вчера. Даже больше, чем рада. Я попыталась тебе объяснить, почему хотела бы продолжать общаться: ты стал для меня близким и дорогим человеком. Но если это невозможно, как ты сказал, тогда мне остается только сожалеть об этом.

В любом случае, я тебя люблю, и ты можешь встречаться, с кем хочешь. И делать все, что считаешь правильным».

Я получила ответ в тот же день. Дан написал с работы:

«Я просто сказал, что нам нужно время. Мне нужно время. Проблема в том, что ты действительно нравишься мне. И мне комфортно с тобой общаться. Но пока еще все слишком свежо. И каждый раз мне больно осознавать, что мы уже не вместе. Это очень жестко. Сейчас я думаю, что мы стали настолько близки, что возможно ты будешь первым человеком, с которым мне захочется поговорить и услышать слова поддержки. Это удивительно, что наше сближение произошло так быстро.

Есть много вещей, о которых я думаю и переживаю. Но могу сказать сейчас, что я давно искал такого человека. Так что, будет хорошо, если мы продолжим общаться, как друзья, хотя для меня это будет нелегко, учитывая, как быстро между нами возникла такая глубокая связь. Позже, Книг. Черт… снова нахлынули эмоции. ОК. Я возвращаюсь к работе».

Я зажала себе рот — ни одного слова жалобы. Я скрутила себя в бараний рог. Он и так уже слишком много знал из моих писем. Я писала ему с работы, выверяя каждое слово:

«Я не думаю, что у нас произошли какие-то изменения в отношениях. Все это было у нас с самого начала. Я говорю о желании и возможности делиться друг с другом и разговаривать. Может быть, доверие.

А насчет «стоит-не стоит», я просто хотела сказать тебе, что когда ты почувствуешь, что ты готов поговорить со мной, чем-нибудь поделиться со мной, я здесь и я всегда открыта».

24

Двенадцатое января. Закончились новогодние каникулы. Каникулы закончились, а проблемы остались. Я опять пыталась устроиться на работу. Я пачками рассылала резюме. Меня пригласили на собеседование в большую фирму, им нужен был специалист по работе с клиентами со знанием иврита. Меня пригласили на девятнадцатое января. Я не пошла на собеседование, потому что накануне вечером душевно поговорила по скайпу с Даном.

— Давай я приеду в Питер, а потом мы вместе посмотрим, что делать дальше, — сказал Дан.

«А не поехать ли мне в Израиль?» — подумала я после этого разговора.

На следующий день настроение у меня было прекрасное, и, болтая утром с мамой обо всем на свете, я неожиданно для себя обнаружила, что Дан ей, оказывается, очень даже симпатичен. Раньше, на основании ее коротких реплик и замечаний, я почему-то решила, что она не очень-то приветствует наше общение. А оказывается — все в порядке, она его почти что любит.

А не поехать ли мне в Израиль?!

Я написала Дану. Он ответил шуткой на мою шутку. Что-то менялось в природе, восстанавливалось какое-то равновесие, налаживались какие-то, казалось, навсегда разорванные связи.

А не поехать ли мне в Израиль!!!

В общем, я не пошла на собеседование, а снова собралась в землю обетованную. Я позвонила в фирму и предупредила, что мои планы поменялись, и я не смогу начать работу, даже если устрою их по всем статьям, потому что уезжаю в Израиль.

— Приходите, когда приедете, — ответили мне, — Если у нас еще будет потребность в работнике.

Двадцатого января я написала Дану:

«Спасибо, что не послал меня к черту после всего»)

Потом:

«Слушай, не знаю, хорошая ли это идея — тебе приехать в Питер. Здесь сейчас ужасно холодно! Только сидеть дома и не высовываться»

Дан не отвечал, и я написала:

«Ну, давай уже, поговори со мной»

«Я на встрече. Смогу писать только через час», — ответил он.

И потом:

«Сколько у вас там градусов? Как вы там добираетесь до работы в такой мороз? Машины у вас ездят? Какого у тебя цвета щеки на морозе?»

И следом:

«Сейчас я немного отдохну, чтобы суметь сконцентрироваться. Отключу пока телефон. А ты мне пока пиши».

«Я собираюсь сейчас покупать билет», — написала я.

У меня было все решено. На следующий день я взяла билет Санкт-Петербург — Тель-Авив. В одну сторону. Я ехала на время, Так я себе говорила — успокаивала себя. Мне всегда была тяжела мысль — оставить Петербург и семью и уехать насовсем в другую страну. Я ехала, чтобы разобраться в наших с Даном непростых отношениях — это, во-первых, и чтобы заработать деньги на свадьбу брату. Именно так мы решили на семейном совете: заработать до июля. Да и брат мой, Лешка, сказал, что вернуться я всегда смогу. А потом… Если честно, про «потом» я тогда не думала. Вечером я отправила Дану фото билета. Самолет прилетал в Израиль вечером.

Неделя до вылета прошла в поисках. Я искала Дану сережку в ухо, такую же, как он потерял. Я искала квадратную сережку, как помнила. Оказалось потом, что она была маленькая и круглая. Я все перепутала. Странно… Мы нашли ее в магазине у метро Владимирская. Пересеклись с Лешкой. И он показал мне этот магазин «Стильное серебро». Он покупает себе там сережку, когда теряет ее в очередной раз.

Неделя пролетела в ежевечерних разговорах с Даном. Мы были оба очень милые и очень скучные. Счастье, оно со стороны выглядит пресновато.

Накануне моего отъезда в Тель-Авив Дан сделал то, что обещал сделать последние два месяца. Он прислал мне письмо, которое написал в самолете, когда летел в октябре из Петербурга.

На письме осталась дата первого рукоприложения: «26.10.2014, аэропорт Пулково».

«Ацув ли (Грустно мне) роце лихтов ахшав. (Хочу написать сейчас) Только расстались. Такое ощущение, что все как обычно, и через несколько часов мы встретимся. Но знаю, на самом деле, это не произойдет. И думаю, насколько мне этого не хватает в реальной жизни. Мне стало хорошо оттого, что я тебя увидел. Я вновь обрел согласие с собой». — писал Дан на иврите.

Дальше текст шел на английском:

«Я не знаю, важно ли это для тебя, но я благодарен тебе за то, что уезжаю с таким чувством любви и с не до конца разгаданной тайной в отношениях. Спасибо тебе за твой особый способ открываться без слов, но с таким накалом чувств. И это для меня так прекрасно.

Я хочу снова почувствовать тебя рядом.

Я понял, что могу довериться тебе и верить тебе.

Когда мы начали обсуждать мой приезд в Питер, я был совсем не уверен, что ты говоришь серьезно. Меня пугало, что я куплю билет, а ты пойдешь на попятную. Когда мы переписывались, я боялся, что ты шутишь, думал, а вдруг я тебе надоем. А потом ты сказала, что я твой гость. И это придало мне уверенности. Затем ты предложила остановиться в центре города, нашла жилье, и это еще добавило мне уверенности. А потом ты меня спросила: «Ты что, мне не доверяешь?» А я ответил: «Доверяю настолько, что лечу в Питер и надеюсь встретить тебя в аэропорту». Теперь я был уверен. Я улыбался. Это много для меня значит.

А потом ты сделала эту милую табличку =) и встретила меня. И поначалу мы испытывали неловкость. Такое смущение происходит только тогда, когда в это вовлечены какие-то чувства.

Когда ты сказала, что хотела бы услышать мою историю, это тронуло меня. Ты сказала, что хочешь увидеть город моими глазами. Ты составила список мест, куда стоит сходить. Потом ты назвала меня «наглецом», когда я пытался поцеловать тебя.

Ты так много сделала для меня. Ты сделала то, что делают только очень близкие люди.

И то, как ты реагируешь на всю чепуху, которую я несу. И то, как ты двигаешься. И насколько ты временами тиха. И то, как ты смеешься. И то, как ты держала меня за руку, когда я мерз. И как ты шла рядом со мной в музее, так близко. И как ты обо мне беспокоилась и волновалась, чтобы мне не было скучно.

Что я тебе могу дать, чтобы тебе было хорошо, чтобы ты почувствовала больше.

Для меня эта поездка была огромным рывком ввысь. С тобой. Теперь я приглашаю тебя сделать то же самое и приехать ко мне. Я о тебе позабочусь. Darling».

25

В Тель-Авив я приехала в черном демисезонном пальто. В Питере, когда я уезжала, в нем было холодно, а в Израиле оказалось жарко. Так и моя история с Даном была похожа на эту ситуацию: и так нехорошо, и по-другому не то, что надо. Но это я поняла позже. В первый день настроение у меня было прекрасное. Только в самолете в какой-то миг я ужаснулась: «Куда я лечу? Зачем я туда лечу?» Это была очень яркая и отчетливая мысль. Но она пропала почти в то же мгновенье.

Дан стоял на том самом месте, что и в ноябре, когда встречал меня на свой день рождения, — слева от выхода в зале ожидания. Он был в джинсах и серой футболке, в которой я его запомнила в день нашего знакомства. Без цветов. В этом израильтянам еще расти и расти до наших мужчин, которые, встречая женщину, без раздумий покупают ей хотя бы маленький букетик.

На этот раз мы не стали ничего придумывать, просто обнялись, и так стояли, прижавшись друг к другу.

— Я чертовски рад тебя видеть, — прошептал Дан.

— Я тоже.

Что-то едва заметное, может быть, накопившиеся за последние два месяца взаимные обиды, разделяло нас Но, несмотря ни на что, мы были счастливы. В машине Дана лежали яблоки, он помнил, что я их люблю, сыр, диетические хлебцы, фрукты, овощи. Дома было вино.

Оказалось, что мы очень соскучились друг по другу.

На следующий день была пятница — выходной. Мы с Даном выбрались из дома уже ближе к вечеру, встретились с его друзьями в кафе. Пятница плавно перетекла в субботу. Все было как раньше, но меня не покидало ощущение временности моего пребывания здесь. Еще целую неделю я жила в готовности к постоянному отъезду. Даже чемодан не распаковывала. Он стоял посреди комнаты, мы перешагивали через него, когда нужно было добраться до платяного шкафа. Настал день — мы ехали вдвоем в машине и пытались спланировать нашу дальнейшую жизнь — когда Дан сказал мне:

— Нужно на днях разобрать чемодан.

И я поняла, что это на самом деле пора сделать.

С воскресенья я начала поиски работы: рассылала резюме по русскоязычным компаниям, просматривала курсы танцевально-двигательной терапии, подыскивала подходящую танцевальную школу для себя.

— Если через две недели я не пойду на какие-нибудь танцы, выпни меня, пожалуйста, — сказала я Дану. — Иначе я начну дурить.

Я себя знала.

Вообще-то в те дни у меня было прекрасное настроение: кажется, что ты все можешь, что все у тебя получится. Быстро найдется работа. Будут танцы. Если бы это ощущение уверенности не выветривалось так быстро!

Мы встретились с Катей во вторник. Катя была после смены. Я подошла к отелю около четырех, а через несколько минут она показалась в дверях. У нее было усталое лицо, но она была рада моему приезду. Мы отправились по нашему обычному маршруту — по Алленби к морю.

— Здесь круто, — говорила она. — Ты найдешь работу, все устроится. Что Дан? Насколько все серьезно?

У нее в это время был молодой человек, Лев — компьютерщик, работающий на авиацию — темноволосый, круглолицый, с небольшим животиком очкарик, всегда в военной форме. Он приезжал к Кате два-три раза в неделю, вечерами, а на выходные отправлялся к родителям в Иерусалим. Катя страдала, злилась, возмущалась, но ничего не могла изменить. Я тоже не могла ей подсказать что-нибудь толковое. Послать его подальше? Потерпеть? Может быть, со временем все утрясется.

Дан знал, что нужно сделать для моего обустройства в Израиле. У него был четкий план действий — по пунктам. И одним из самых важных моментов моей ассимиляции, с его точки зрения — европейского человека — была медицинская страховка — на всякий случай. Однако, оформив ее, я должна буду гарантированно прожить в Израиле еще минимум полгода. Полгода? Планировала ли я свою жизнь на такое длительное время? Не уверена. Кое-что я знала точно: через пять месяцев я должна буду появиться в Питере, на свадьбе у брата. Потом вернусь, если ничего не изменится.

Дан настаивал. Я с ним не спорила. Его план, безусловно, был разумен. Проблема была во мне самой и в самом Дане тоже. Он был слишком настойчив, слишком торопил меня, слишком давил. Он знал, как надо, а я… А-а-ах, во мне опять заскребся тот неугомонный зверек, который заставляет сомневаться во всем. Что сейчас имело значение? Работа, наши взаимоотношения с Даном, обустройство в Израиле? Я почти забыла о главной цели поездки — заработать денег на свадьбу брата. Сейчас я боялась утратить, как мне казалось, самое ценное — свободу. Свобода выбора и свобода передвижения — это те вещи, которыми невозможно поступиться… Дан не думал сейчас о столь высоких материях, он точно знал, без чего невозможно прожить в его стране.

— Между прочим, можно и не находиться здесь безвылазно шесть месяцев. Это я о страховке, ты поняла… Просто, если ты соберешься уехать, внесешь какую-то сумму в страховую кассу, типа, залог, и потом, вернувшись, продолжишь выплаты. Но все, что касается медицины, в Израиле — очень важно, — говорил мне Дан.

Я и сама это понимала.

Как я жила и работала здесь в прошлом году почти семь месяцев?

26

В один из будних дней мы столкнулись на кухне с Омри, соседом Дана. В то время я по нескольку часов в день занималась тем, что рассылала резюме по русскоязычным фирмам. Пока безрезультатно В тот день тоже отправила с десяток. Ни ответа, ни привета. Настроение было, если честно, не очень. Данька работал до вечера. Катюха на работе. Заняться особо нечем.

— Привет, — сказал Омри, — Как дела?

— Так себе, — честно призналась я, — С работой у вас тут не очень.

— О, да. Поиск работы в Израиле — процесс долгий. Я сам занимаюсь этим уже больше месяца. Пока безуспешно. Ты, главное, не бери в голову. Все будет.

В этом весь Омри — йог и человек: все будет. Конечно будет. Только когда?

Я заварила себе кофе, сделала тост, взяла из холодильника сыр, собралась идти в Данькину комнату.

— Знаешь. У нас сегодня репетиция хора, — сказал вдруг Омри, — Если есть желание, можешь поехать со мной. Посмотришь, что такое израильский любительский хор. Уверен, ты такого еще не видела. Какой смысл сидеть одной в четырех стенах? Это оптимизма не прибавляет.

Да уж точно, не прибавляет.

До возвращения Дана с работы оставалось еще куча времени. Репетиция Омри начиналась в семь.

— Почему нет? Давай.. Мне будет интересно. А что вы поете?

— Да все подряд. Классику, джаз, поп.

У Омри был спокойный, немного отстраненный взгляд. Непонятно, что он о тебе в эту минуту думает. И о чем вообще думает. Еще Дан рассказывал об этой его странности. Но мне с Омри дела не делать, детей не крестить. Да и, если подумать, у каждого свои причуды, а у йогов — тем более.

Была, правда, одна проблемка: Сегодня вечером, в восемь тридцать, Дан собирался встретиться с друзьями, и еще утром звал меня на эту встречу. А мне сегодня хотелось новых впечатлений, захотелось вдруг посмотреть изнутри, как проходят занятие у израильских хористов.

«Омри пригласил меня на репетицию», — написала я Дану.

«Иди, если тебе интересно. Я ни разу не ходил, но никогда не знаешь, будет интересно или нет»

«Мы в шесть часов собираемся выезжать», — написала я Дану спустя час.

«Куда?»

«На репетицию»

«Я не знал, что ты все-таки собралась… Извини, сейчас мне нужно решить кое-какие вопросы на работе. Буду поздно»

«ОК»

«В девять вечера мы собираемся поиграть группой»

У Дана была музыкальная команда, в которой он играл на ударной установке. Значит, встреча с друзьями откладывается. Или это друзья и есть?

«Я могу присоединиться к вам позже», — написала я.

«Хм, я бы хотел, чтобы ты пошла со мной :). Я не знаю, закончится ли репетиция Омри к тому моменту. Я собираюсь выезжать в восемь тридцать. Где мне тебя подобрать?»

«У них перерыв будет только в девять»

«=/ Я сейчас переговорю с Омри»

«Подожди. Я сейчас узнаю у Омри адрес. Может, я съезжу с тобой в следующий раз?»

Дан все-таки позвонил Омри, когда мы шли к машине, расспросил обо всем: Где? Когда? Омри отвечал четко и по делу: во сколько начало, где состоится и когда предполагается перерыв. Полный отчет.

Мне понравилась репетиция Омри. Была такая приятная творческая атмосфера. Молодежь. Человек двадцать — парни, девушки. Все воодушевлены, очень профессиональны. Они пели и классику, и современный репертуар. Репетиция подняла мне настроение. Я поняла, что хотела бы иметь такое место в Тель-Авиве, куда я могла бы приходить, и чувствовать себя в своей компании.

Это была одна из последних репетиций перед большим фестивалем любительских коллективов. Я досидела до перерыва, до девяти часов, потом сказала Омри, что должна идти. Он проводил меня, показал, где останавливается автобус. Около десяти я была дома. Дан приехал намного позже.

Потом Омри еще несколько раз приглашал меня на певческие фестивали, но у меня все никак не получалось собраться и приехать. Я так и не посмотрела его выступление на большой сцене.

Жизнь шла своим чередом…, не всегда устраивающим меня. Дан ходил на работу, я пыталась как-то определиться в израильской жизни. Я старалась делать все по правилам, постепенно, последовательно, но, к сожалению, здесь это плохо работало. По крайней мере, в моем случае… Здесь нужно иметь определенную наглость — быть «хуцпанит», как это было со мной год назад. Тогда я не знала, что все может быть так сложно, и потому была уверена, что у меня все получится — работа, учеба, занятия танцами. Квартира. И у меня все прекрасно получалось. А сейчас я слушала чужие советы и не имела тех былых напора и наглости, которые проистекают из необходимости и желания жить здесь. Сейчас я была под покровительством Рома, и, как оказалось, это не придавало мне уверенности, но только делало меня беспомощной. День шел за днем. Ситуация не менялась. Неделя докатилась до выходных.

На пятницу Дан записался поработать в избирательной комиссии, позвал меня. Работа была несложная и, с точки зрения Дана, очень полезная для моей адаптации. Зазывали людей голосовать за партию «Будущее есть» и раздавали листовки. Дан был полон энтузиазма. Я чувствовала раздражение и усталость — я не видела в этой работе никакого смысла и никакой пользы.

В субботу Дан был дома, а я накануне договорилась на этот день о встрече с Катей. Это означало только одно: я была зла и хотела его побесить. Он не любит, когда я выходной провожу с кем-то, но не с ним. Он проводил меня с почти спокойным лицом, но я-то знала, какими усилиями дается ему это спокойствие. Я была удовлетворена.

Я вышла из дома, и тут случился интересный казус. Это называется: «черт водит» — я решила срезать, чтобы побыстрее добраться до места встречи с Катей, и заблудилась, хотя заплутать в этом районе практически невозможно. Данькины проделки, честное слово, он это умеет. Я пошла какими-то странными путями, кружила, кружила, потом свернула не в ту сторону. В результате до нужного Макдональдса я топала не меньше часа, в то время, как если бы я пошла по улице Ибн Гвироль, рядом с которой жил Дан, то добралась бы быстрым шагом за десять минут. Я опоздала минут на сорок. Катя уже начала нервничать.

— Я уже испугалась, куда ты пропала, — сказала она, когда мы наконец-то встретились.

Она уже съела бигмак, картошку фри и выпила стакан колы.

— Взяла бы еще чизкейк с кофе и не заметила бы моего опоздания, — сказала я, смеясь.

Мы все-таки выпили по кофе, а потом немного прогулялись в сторону моря. Было жарко. Мы свернули на набережную, прошлись немного, приятно обласканные свежестью. Время поджимало, Катя торопилась на работу. Я проводила ее до гостиницы и вернулась домой без проблем: дорогу до Данькиного дома я уже знала.

В воскресенье Дан взялся за меня и мое обустройство вплотную. Около восьми часов утра мы с ним засели в кафе, и, пока пили кофе, понастроили кучу планов, которых я обязана была придерживаться, чтобы получилось что-то путнее. Потом Дан поехал на работу. Я занялась своими делами. Но как-то все не клеилось, не складывалось.

Уже с работы Дан написал мне:

«Я тебя люблю. Это было короткое, но прекрасное утро =). Желаю тебе классного дня».

Он, как мог, поддерживал меня:

«Все будет, — писал он. — Все будет хорошо».

Он меня оберегал от жизни и от меня самой. Он был слишком заботлив. Так заботлив, что своей опекой лишал меня воли, спутывал по рукам и ногам. Я чувствовала себя очень неуверенно, и даже мелочи портили мне настроение. Позже я поняла, что если тебе предлагают помощь, нужно уметь с радостью и благодарностью принимать ее. При этом, не ленясь, анализировать ситуацию и, не утрачивая бодрости духа, упорно двигаться вперед. Это понимание пришло позже, а в те дни я чувствовала себя отвратительно и злилась на весь мир, и на Дана, в первую очередь.

На следующий день я много переписывалась с Катей и Мишей/

«Ты в Израиле?», — спрашивал Миша в ВКонтакте, я была здесь уже дней десять, и он прекрасно это знал.

«Нет, я в Гондурасе»

«Круто, и как там?»

«Как-то так», — написала я и отправила ему картинки с танцующими индейцами.

«Ты слева?.. Голубое с белым тебе идет»

«Приятно знать, что ты не забыл еще, как я выгляжу. А голубое специально под цвет глаз подбирала»

«Короче, хочешь — заезжай», — написал Миша.

«Это самое лучшее и оригинальное приглашение, которое я получала. Спасибо. Обязательно до вас доеду. Тебя можно поздравить с поступлением в пожарную часть? Красавчик и молодец».

«Спасибо. Это только начало. И рано поздравлять»

«Фотку в гидрокостюме и с грузиками можно получить? Могу себе представить… очень эффектно»

«Можно. Двадцать пять долларов… Откуда знаешь?»

«Русалки нашептали. А скидку для старых знакомых и временно безработных?»

«Конечно. Двадцать три с половиной»

«Ваш папа, случайно, не еврей?»

Миша отправил мне фото.

«Супер! Ты быстрый»

«Как молния»

«Тебе идет. А где грузики?»

«Сзади»

«Ты с ними не переборщи. Чтобы всплыть. А то — всякое бывает… Или поплавок на всякий случай привяжи»

«Ниже дна не опущусь»

«Тогда я спокойна. Удачного погружения»

«Спасибо, детка»

С Даном в этот день мы не переписывались. Я чувствовала напряжение и раздражение. Думаю, что он, с его феноменальной интуицией, не заблуждался на мой счет. Он тоже молчал целый день. Когда он, вернувшись вечером домой, сел ужинать, мне захотелось запустить в него чем-нибудь тяжелым.

«Он чавкает!» — написала я Кате

«Забей, думай позитивно)» — ответила она.

«Сдерживаюсь)) Ей Богу!… Господи, он так чавкает! Я не могу больше. Держите меня семеро!»

«Ты там не порви его на куски)»

«Он уже час ест и ест, ест и ест..)) И все время чавкает»

«Я тоже много ем. Как же ты со мной общаешься?»

«Ты стройная, по тебе не видно. И ты не чавкаешь. Теперь он говорит, что не может двигаться… Блин, с чего бы это?»

«Если это его самая большая проблема, то я завидую», — написала Катя.

Я не могла больше сдерживаться от смеха. Дан был удивлен.

«Вот Лева — эгоистичный самец», — написала Катя.

«Ах-ха-ха, самец. Ну, ты даешь. Что он сделал?»

«Он, хоть и не чавкает, но эгоизма ему не занимать. А я прощаю. Наверное, и я эгоистка в каких-то ситуациях. Терпение и снисхождение… Если можешь… Я так думаю..»

«Буду выходить из комнаты, когда он ест. Надеюсь, поможет….»

И спустя час:

«Представляешь, он только что выдал: ему кажется, что он мало ест, и ему не хватает… Не хватает бедняге калорий».

«Если есть еда, почему бы не поесть?» — парировала Катя: она тоже большой любитель пожевать.

«Теперь это мой девиз по жизни!»

«Не самый плохой девиз», — ответила Катя.

27

Был вечер, и было утро. Дан ушел на работу, а я опять осталась одна.

«Сегодня вечером меня ждет серьезный разговор с Даном, — написала я Кате. — Он хочет поговорить. Наверное, я его тоже достала)»

«Откуда ты знаешь, может, он хочет что-то хорошее сказать», — попыталась подбодрить меня Катя.

«Чтобы сказать что-то хорошее, не ждут вечера», — парировала я.

«Ну… я бы настроилась на хорошее… Меня на работе вызвали в отдел кадров, я думала меня увольняют. А меня поздравить с ДР хотели)»

Я решила дождаться вечера. Дан тоже писал мне с работы.

«Привет. Как проходит день?»

«Нормально. Как твой?»

«Много думаю. О тебе».

«И куда завели тебя твои мысли?»

«Я думаю, либо я должен тебя принять такой, какая ты есть, либо нужно быть более напористым относительно тех действий, которые тебе нужно предпринять. Твое: „Я все сделаю сама“ — не самый лучший вариант, когда ты совершенно одна в чужой стране»

Вечером состоялся разговор.

К несчастью, это был не лучший день для нравоучений. Именно сегодня я не желала выслушивать его нотации: с чего нужно начать и чем продолжить. Но он уже не мог остановиться. Он повторил опять то, что говорил не раз. Он был очень зол, я тогда не до конца отдавала себе отчет, насколько он был зол. Я все еще думала, что это игра, в которой я задаю правила. Нет, он хотел играть по своим правилам, и спешил сообщить мне это.

— Да ты ничего не делаешь, — возмущался Дан, — Я, когда искал работу, рассылал резюме по десять часов на день. Я привлек к этому всех своих знакомых, Я…

— Ты не понимаешь, — защищалась я, — Что моего знания языка недостаточно для того, чтобы устроиться в израильскую фирму. На мое резюме хоть и откликаются, но нескольких минут общения по телефону им достаточно, чтобы даже не пригласить меня на собеседование.

— У тебя нормальный иврит. Поработав, ты нахватаешься.

Он был уверен, что мне недостает уверенности в себе (пресловутая наглость), напористости и желания. Я и сама это понимала, но, когда об этом мне говорил другой человек, меня это раздражало и вызывало протест.

— Слушай, — сказала я ему, — Если уж мы говорим начистоту, я хочу, чтобы ты знал, что есть вещи, которые меня выбешивают в тебе, — я применила именно этот глагол «выбешивают», потому что он очень точно выражал бурлившие в тот момент во мне чувства, — Например, когда ты ешь из кастрюли. Для меня это — верх бескультурья. Наша бабушка очень строго следила за тем, чтобы за столом люди вели себя соответствующе. У нас стол накрывается скатертью, выставляются приборы, и из этих приборов кушают. Никто не скребет ложкой по кастрюле.

Дан был удивлен безмерно.

— Что ты хочешь! Я уже столько лет живу один! — сказал он, и я почувствовала в его интонации обиду, — Что тебе не нравится еще?

— Ты мало занимаешься спортом и при этом много ешь. Я слежу за собой, занимаюсь спортом. Я хочу, чтобы и ты делал это.

Тут Дан взбесился:

— Ты не хочешь принимать меня таким, какой я есть, — резко ответил он. — Я ем столько, сколько мне надо. Я питаюсь здоровой пищей. Я достаточно занимаюсь спортом. Я нахожусь в хорошей форме. И я уже взрослый человек, чтобы самому решать, как мне питаться и как выглядеть. Ты считаешь, что я не в форме?

— Да, — ответила я.

Видимо, этими словами я задела его самые глубинные, самые болезненные струны, потому что он вдруг сказал холодно и жестко:

— Тикни картис (Покупай билет).

— Что? — переспросила я.

— Что слышала.

— Хорошо, — сказала я. — Тебе кажется, что ты очень многое делаешь для меня, а я, такая неблагодарная, еще тебя и критикую. На самом деле, ты забываешь, что я оставила ради тебя! Уехала из своей страны…

Я взяла планшет и стала искать билеты до Питера. Дан сидел на краю кровати, и не смотрел на меня. Он думал. И потом сказал:

— Спасибо, что ты мне сказала это. Я действительно забываю о некоторых вещах.

Он говорил совершенно серьезно, без тени сарказма.

— Не воспринимай мои слова слишком буквально, — сказала я.

Мы закончили разговор в три часа ночи. И помирились.

Кате на следующий день я сообщила, что все закончилось благополучно. Без особых подробностей.

— В общем, жесть, — подытожила я.

— Жесть, — согласилась Катя.

Катя меня понимала.

Поиски работы продолжались. На день Святого Валентина Дан не стал напрягаться. Он не подарил мне ничего: ни цветочка, ни конфет. Зато приготовил завтрак. Я, как смогла, объяснила себе это — мол, у них это не принято. Нет, оказывается, принято. И израильтяне тоже покупают подарки своим любимым. Кате Лев подарил чайник — нужную в хозяйстве вещь.

После четырнадцатого февраля в Израиле началась настоящая весна. Все цвело. Фиолетовые акации, ярко-красный королевский делоникс в районе бульвара Ротшильда, мандариновые деревья в палисадниках (здесь это называется «гина»). Еще шли дожди, иногда проливные, тропические. Пятнадцатого февраля тоже лил дождь, потом разъяснилось. Вечером я пошла прогуляться. Сделала большой круг по центральным улицам, собралась домой, и тут начался дождь. Настоящий ливень. Я зашла в кафе, чтобы укрыться от дождя и выпить что-нибудь, а, может быть, пообщаться с новыми людьми. Иногда это необходимо. Я заказала чай-латте и сидела за столиком с планшетом.

Пришло сообщение от Дана:

«Привет, милая. Я только что пришел домой, а тебя нет. Там такой дождь… Может, тебя забрать откуда-то?».

И потом: «Думаю, что это не лучшее время для прогулок».

«Привет, буду через пять минут», — написала я, допивая чай.

Когда я вернулась домой, Дана не было. Пришло сообщение:

«О, =/, а я решил сходить на короткую тренировку. Буду дома через пятнадцать минут»

«Не торопись=)»

«Но там же ты, душ и еда… Не обязательно в таком порядке;)»

«Я не сомневалась, что порядок может быть другим =Р»

28

Шестнадцатого февраля опять случился приступ у отца. Я получила сообщение от мамы, что ему опять было плохо и ездили в больницу. Я нервничала. Я помнила, как это происходит, весь этот ужас. Было невыносимо жалко их обоих.

Иногда достаточно небольшого камешка, чтобы сошла огромная лавина. Так и здесь, на болезнь отца накрутилась куча маленьких и не очень проблем и сложностей, и к вечеру семнадцатого меня давило, как тисками, огромное напряжение.

— Привет. Как дела? Что нового? — спросил, вернувшись с работы, Дан.

Он спросил просто потому, что хотел знать, а мне нечего было ему рассказать, да и не хотелось. Но Дан неутомим, он всегда спешит на помощь, даже когда его об этом не просят. Ему бы оставить меня на время с моими проблемами, забыть об этом думать, сделать вид, что все идет так, как надо, поддержать во мне уверенность, что я в конце-концов, справлюсь сама. Вот чего мне не хватало. Но он настаивал на своем варианте: сходить туда-то, сделать то-то… Сегодня я была не в состоянии это слышать!

— Наверное, мне нужно съездить к отцу, — сказала я, — Он болеет, мама нервничает, а я всем своим существом это чувствую.

Дан напрягся. Он воспринимает слова буквально, как решение, как начало действия. Вот сейчас я встану с дивана, возьму чемодан и поеду в аэропорт. Сказал — сделал. Это мы — женщины — можем сказать что-то, о чем думаем, в надежде получить поддержку и сочувствие. Зачастую, мы совсем не собираемся это делать. Просто высказали тревожащую нас мысль и успокоились.

— Пойдем, прогуляемся, — сказал Дан.

Мы оба быстро, перебрасываясь короткими репликами, надели пальто и вышли на темную улицу. Вечером было прохладно. Мы не ссорились и не ругались. Мы сделали большой круг по городу. Зашли в попавшуюся по дороге хумусию, перекусили и пошли дальше по не спящему никогда Тель-Авиву. После всего, что мы сказали друг другу до этого, нам было легко разговаривать о чем угодно и находиться рядом друг с другом. Мы больше не говорили о моем отъезде.

Дан был абсолютно уверен, что я собралась в Питер. Утром он уехал на работу, а я обдумывала различные варианты своего дальнейшего пребывания в Израиле, возможно, и без Дана. Так, на всякий случай. Слишком неровные были у нас отношения в последнее время. Слишком много накопилось друг к другу вопросов, которые никак не могли разрешиться.

Я написала о своих сомнениях Кате. У Кати тоже не все шло гладко со Львом. Решили обсудить это при встрече. Договорились, что приеду к ней в гости завтра.

На следующий день я полдня пробыла у Кати. Отдохнула душой. Мы много разговаривали, смеялись.

В восемь вечера написал Дан:

«Не уезжай пока…»

Это было очень трогательно.

«Я не уезжаю»

«Ты где?»

«В Рамат-Гане. Выхожу сейчас от Кати. Буду дома в десять».

И потом:

«Милый, что ты будешь кушать?»

Прошло сорок минут.

«О, только что увидел твое сообщение. Уже еду. Друг потерял ключи, и мы их искали. Кушать? Думаю, что фрукты. У нас есть что-то? Может быть, ты хочешь куда-нибудь сходить? Я знаю, что это довольно-таки поздно, и ничего страшного, если ты не захочешь»

«Да, пойдем, сходим куда-нибудь=)»

Мы пошли в винный бар. Бутылки, бутылочки, бочки с разными винами — в подвале, и большой выбор хороших сыров. Мы сидели и разговаривали, разговаривали, разговаривали. Оказалось, что оба провели непростой день, думая о возможном расставании. Было очень трогательно и глупо — два взрослых человека не могут понять друг друга.

Нам всегда есть о чем поговорить. И мы говорили, Дан больше, я — немного меньше. Часа два или дольше. И ушли из бара уже после двенадцати. Умиротворенные.

На следующий день, в четверг, мы собрались поехать на ужин к друзьям Дана. Я очень волновалась, найду ли я с ними общий язык. Ребята оказались милыми, разговорчивыми и улыбчивыми. Успевали общаться и с нами, гостями, и отвечать на крики двух маленьких детей, легко, без раздражения. Мы прекрасно провели время и вышли от ребят около десяти вечера. Дан был доволен.

— Спасибо тебе. Для меня было важно, чтобы ты пошла со мной, — сказал он мне растроганно.

Они были старыми друзьями, и между ними существовало этакое задорное мальчишеское соперничество. Оно явно присутствовало, но не мешало их дружбе.

Так прошел четверг. Впереди были выходные.

Утро пятницы не предвещало проблем. Мы сидели, завтракали, болтали. Дан собирался немного поработать, что-то доделать, подобрать хвосты, накопившиеся за неделю.

— А у тебя какие планы? — спросил он.

У нас были совместные планы, очень много планов. И Дан просто неправильно сформулировал вопрос. Какая муха укусила меня в тот момент?

— Какие планы? Мы с тобой уже это обсуждали. И у меня с тех пор ничего не поменялось.

Что я имела в виду? Только то, что мы с Даном запланировали на сегодняшний день. Не больше и не меньше. Я не знаю, как это прозвучало. Я могу догадаться, о чем подумал он.

Дан замолчал и сказал слово, которое говорит в минуты сильного потрясения.

— Баса («отстой»)

На его лице отразились растерянность, непонимание, злость, обида, боль. Мне следовало в этот момент, не медля ни минуты, сказать, что он меня не так понял. Но я не сделала этого. Дан был в нокауте.

— Если у нас нет общих планов, я съежу в Ор-Акиву, — сказала я.

На самом деле я ничего такого не планировала, это решение было неожиданным для меня самой, мало того, прежде чем ехать, мне нужно было договориться с ребятами.

«Миш, а у вас есть глобальные планы на сегодня?» — написала я.

«Я хотел Польшу захватить. Слышал, они сдаются без боя», — написал Миша.

«Можно к тебе присоединиться?»

«Давай, коли не боишься»

«Тогда бы еще что-нибудь прихватили… Вы дома сегодня? Можно к вам приехать?»

«Давай»

«!! Между шестнадцатью и семнадцатью буду!»

Кате я написала:

«Катюш, съезжу я сегодня в Ор-Акиву, т. к. с Даном почти все). Съезжу, а то получится, что опять ребят не навестила. Ты не обидишься?»

«Нет, конечно;) Так ты что — обратно полетишь?»

«Хрен его знает»

Я собрала свой рюкзачок: вещи на смену, косметичку, зубную щетку. Дан сидел на компьютерном стуле и смотрел, как я собираюсь. На улице потемнело. Сгущались тучи.

— У тебя во сколько автобус? Может, тебя довезти? — спросил он.

— Нет, я сама доеду.

И пошла я на остановку.

Погода опять поменялась. Теперь денек был на славу — теплый, тучи разошлись, опять появилось солнце. Прекрасный день для прогулок. Но мне было не по себе. Я понимала, что я перегнула палку с Даном. Это расстраивало. Радовало только, что я увижу ребят.

Когда я подходила к дому ребят, поднялся сильнейший ветер, и на город стеной обрушился ливень. Мишиной и Сашиной машин не было. Я села на лужайке под тентом и включила на планшете передачу о танцах. С навеса вода текла рекой. Вскоре приехали из магазина Лера с Сашей, долго удивлялись, что я не зашла в дом. У них в этом плане все просто — гостям здесь всегда рады. Я рассказала свою историю. Они спрашивали, поили чаем, кормили. В лучших традициях этого дома. Мне было хорошо с ними. Посреди разговора распахнулась дверь, и появился Миша — грязный, мокрый, веселый. Он катался на квадроцикле. В такую-то погоду! Позже пришел Вадик.

— Что? Как? — спрашивали все.

— Похоже, мы изжили свою историю. Сама виновата, — говорила я.

— Да помиритесь еще..

В семь часов я получила сообщение от Дана:

«Ты нормально доехала? Как я понимаю, ты возвращаешься завтра. Значит ли это, что ты улетишь в воскресенье в Питер? Какие у тебя планы?»

Эти слова подтвердили, что все очень серьезно.

«Я в порядке, — написала я. — Если ты скажешь мне ехать в воскресенье, я поеду»

На самом деле, это было совсем некстати. В воскресенье не было дешевых билетов.

Спустя три часа — за это время мы успели поиграть в боулинге, выпили в баре и посмотрели хороший фильм дома — я получила сообщение:

«Нет смысла дальше жить вместе, раз мы уже не пара, — написал Дан. — В воскресенье было бы хорошо. Но, если тебе нужно время, дай знать»

Дан писал на английском и вместо «live» (жить), написал leave (расходиться). «Нет смысла расходиться» — написал он. Описка по Фрейду?

«Да, мне нужно время, если это возможно. Если нет, я найду место, где пожить до отъезда»

«Я спросил, что ты решила. Сколько тебе нужно времени? Если мы не вместе, я собираюсь ходить на свидания»

«До 24 февраля. Завтра я куплю билет»

«Конечно, это не проблема. Значит, до 24 февраля»

— Ну, все. Меня выставляют, — сказала я.

— Поедем, разберемся с ним, — сказал Миша.

Мне было не до шуток.

Было уже поздно, когда мы включили фильм, уютно устроившись все вместе на диване. Посмотрели первую часть, потом вторую. Потом народ стал расходиться. Я легла в гостиной, укрывшись простыней. Фильм шел всю ночь. Я просыпалась, опять засыпала. Похолодало, я замерзла и укрылась подушками. Ночью Миша встал и укрыл меня одеялом.

Утром я поделилась с Катей:

«Он сказал мне съезжать»

Катя спала или работала и не ответила мне.

Я прогостила в Ор-Акиве до вечера субботы. Мы с Лерой и Сашей катались на велосипедах, Миша с Вадиком — на роликах. Всей компанией мы доехали до моря. Был сильный ветер, и на море бушевали огромные волны. Мы вернулись домой, напекли с Лерой блинов, которые улетели в пять минут. Была масленица. Лера уговаривала остаться у них, пока все не разрешится. Они поддерживали меня, как могли.

— Оставайся у нас, — говорил Саша. — Будешь работать, пойдешь на свои курсы.

И мне на самом деле показалось, что все можно устроить, как он говорит, — легко и просто.

Однако, в Тель-Авив съездить было необходимо, и вечером я собралась в дорогу. Автобуса долго не было. Саша уговаривал остаться. Он поможет с работой. Познакомят меня с хорошим парнем, каким-то дальним родственником. Но подошел автобус, я села и поехала из Ор-Акивы.

29

Я открыла дверь своим ключом. В комнате за компьютером сидел Дан. Вид у него был взъерошенный. Поздоровались. Напряг был, но злости уже не было. В первое время, сталкиваясь в коридоре, мы шарахались друг от друга. Потом разговорились. Без страстей и волнений. Я испекла блины — собиралась ведь сделать их еще в пятницу. Мы выпили глинтвейн.

«Если все так пойдет, может быть, все успокоится, и будет, как прежде», — подумала я.

Мирный вечер меня обнадежил. Я надеялась. Но Дан уже все решил. Утром в воскресенье он ушел на работу,

«Закон подлости, — написала я Дану днем, — зовут в три места на собеседование»

«Смешно, — написал Дан, — Что за собеседования?»

«На должность менеджера по работе с клиентами (написала по-русски)»

«Звучит клево»

«Ты что, научился читать по-русски?»

«Да»

«А-хах, общение со мной не прошло даром», — написала я русскими буквами.

«Это просто для того, чтобы снять видео, которое мы собирались с тобой сделать»

«Ты — хороший ученик»

«Дело в учителе и в мотивации. Она у меня все еще есть»

Вечером в этот день мы встретились с Катей.

— Оставайся — сказала мне она, — Поживешь в Ор-Акиве. Потом что-нибудь снимешь сама.

На следующий день мне написала Лера:

«Приезжай! — звала она, — Мы тебя ждем!»

Дан ждал моего решения. Друзья, знавшие и любившие его, советовали ему гнать меня взашей, забрать ключи. И пока-пока, бэйби. Дан рассказал мне об этом позже.

Мы оба советовались с друзьями относительно проблем, которые нужно было решать между собой, только нам двоим.

В понедельник, пока Дан был на работе, я сложила чемодан и написала ему «благодарственное письмо»:

«Ты очень-очень поддерживал меня все это время. Был очень терпеливым и любящим. Ты много сделал для меня. Всегда был готов протянуть руку помощи. И это очень важно для меня. То, что я иногда не хотела встречаться с твоими друзьями, это только минутное настроение. Я знакома с некоторыми из них, кого-то видела, и думаю, что они прекрасные люди. Ты увидел меня во всей моей красе, и узнал все самые ужасные черты моего характера, когда мне с собой бывает нелегко. Это было трудный период для меня. Спасибо, что дал мне время до завтра».

Я искала билеты до Питера. В Ор-Акиве, после долгих размышлений, я решила не оставаться, потому что, кроме Саши с Лерой, там были еще и Миша с Димой, которым я не хотела осложнять жизнь. Но Лера настаивала:

«Свяжись с Мишей, — писала она, — Ты же с ними жила, и их знаешь. Если хочешь, Саша сам с ними поговорит».

После долгих сомнений я написала Мише:

«Миша, тут такое дело… Можно ли у вас пожить какое-то время? Обещаю не стеснять вас, работать, а потом отдать деньги за проживание», — написала я.

«На сколько?» — спросил Миша жестко.

«Так, чтобы заработать и получить зарплату».

«За месяц?»

«Да»

«За февраль?»

«Ага, за оставшиеся четыре дня. И на билеты, и на жилье). Скажи, как есть. Мне просто нужно заказывать или не заказывать билет на завтра. Если это напрягает хоть чуть-чуть, тогда я и просить не буду»

«На сколько? Конкретно»

«К сожалению, не могу точно сказать. Ладно, я все поняла»

«Что ты поняла?»

«Что буду напрягать тебя своим присутствием. А дату конкретную не могу сказать. Так как не знаю, когда выдают зарплату»

«Зарплату выдают до десятого числа. Ладно, я не против».

«Спасибо»

Лера писала мне весь день, одно сообщение за другим:

«Приезжай, мы тебя ждем, блинов нажарим, сегодня же 23 февраля. Вместе мальчишек поздравим. Мы тебя встретим».

Ей было скучно одной в мужской компании. Ей хотелось иметь наперсницу, с которой можно поговорить о том о сем, посмеяться, погулять, те же блинчики нажарить.

«Приеду завтра, сегодня уже поздно, — ответила я, — Завтра и блинов напечем. Дан обещал меня подбросить с чемоданом до остановки»

Вечером Дан вернулся с работы. Лицо его было непроницаемым. Он поел, уселся на свой белый диван и смотрел на меня отстраненно, как чужой. Мой чемодан был почти собран. Я где-то в душе еще надеялась, что сейчас он скажет что-нибудь примиряющее, мол, чего не бывает, мол, жалко, что мы расстаемся. После почти дружеского воскресного вечера, я думала, что мы сможем помириться. Но этого не случилось.

— Ты ничего не хочешь мне сказать? — спросила я его.

— Нет, уже достаточно. Мы с тобой разные. Нам нужно расстаться. Не знаю, стоит ли тебе говорить, но мы уже не пара, — сказал Дан холодно.

Утром он собрался на работу.

— Я еду в Ор-Акиву, — сказала я.

Он удивился и разозлился:

— Ты же собиралась домой. Ты противоречишь сама себе. Я уже не понимаю, чего ты хочешь.

— Возможно, ты разочарован, но я тоже разочаровалась в тебе. Ты тоже давал мне какие-то обещания, которые не выполнил. Так вот: я очень сожалею, что так получилось, — сказала я.

Мы продолжали прояснять ситуацию, стоя почти что на пороге. Мне удалось донести до него, что те пятничные слова вырвались сами собой после того, как он задел больную для меня тему. Дан обнял меня перед уходом и уехал. Я, не спеша, выпила кофе, собрала оставшиеся вещи, взяла чемодан, положила ключи на стол, захлопнула дверь и вышла на остановку. Я стояла на остановке и ждала Катю. Добрый мой друг, она должна была дать мне в долг денег на дорогу до Ор-Акивы. Если бы не она, мне не на что было бы купить билет.

Было два часа пополудни. У меня в голове уже сложился новый план дальнейшей жизни. Это был хороший план: с друзьями, работой, самостоятельной, радостной жизнью и независимостью. В нем я нравилась самой себе. И это было самое главное.

Если бы только все было так просто! Без искушений, без колебаний, без сомнений! Пискнул телефон — пришло сообщение. От Дана.

«Ты прекрасна снаружи и изнутри, — писал он, — Ты очень много значишь для меня. Ты сводишь меня с ума. Пожалуйста, возвращайся».

«Сейчас? Ты уверен?»

Мне уже полюбилась мысль о возможности другой жизни, независимой от Дана.

«Да, абсолютно. У тебя есть две минуты, чтобы сделать это. Ты уже в Ор-Акиве?»

«Я стою на автобусной остановке» — ответила я.

«Я сейчас на совещании до четырех часов. Возьми такси до моей работы. У меня много работы, но ты подождешь меня до вечера. Тебе придется немного поскучать. Позже мы посидим и выпьем в каком-нибудь приятном месте. А потом, если ты согласишься, поедем домой».

Я взглянула на Катю. Все это время она стояла на остановке рядом со мной не знала, что мне посоветовать. Я тоже была в замешательстве.

«Хорошо ли ты подумал? — написала я Дану, — Прошло слишком мало времени. Но как бы то ни было, я действительно рада была услышать от тебя эти слова».

«Все дальнейшие размышления ни к чему хорошему не приведут», — написал Дан.

Катя посмотрела на меня, как на идиотку, вздохнула и ушла, потому что была уставшей после ранней смены. Я осталась одна с огромным чемоданом на остановке.

«Лера, я не знаю, что делать. Я уже собралась ехать, а он написал, чтобы я не уезжала. Стою, как дурак, на остановке», — написала я Лере.

«Ты могла бы пожить у нас и подумать», — ответила Лера.

«Ух, не наломать бы дров еще больше», — написала я.

«Он тебя выпроводил, а потом написал? В любом случае, решать тебе», — написала Лера.

Я какое-то время еще стояла на остановке. Потом написала Дану и спросила адрес его работы. Такси не было. Мне пришлось с огромным чемоданом кружить по городу по полуденной жаре в поисках такси. Я уже ни в чем не была уверена. Пожилой таксист, иранец по происхождению, который уже закончил свою смену, согласился подвезти меня. Он назвал цену. У меня не было таких денег. В конце-концов мы договорились.

— Это очень далеко, — сказал он.

Он представления не имел, где находится это место. Мы плутали почти полтора часа. К счастью, в какой-то момент у меня в планшете появился интернет, и мы почти на ощупь добрались до нужной улицы.

Я вышла из такси, чтобы узнать адрес у девушки с ребенком.

— А что вы ищите? — спросила она

Я обернулась и увидела идущего в мою сторону Дана.

— Вот его, — сказала я девушке.

Мы забросили чемодан в Данькину машину и долго стояли, обнявшись, в каком-то потаенном, цветущем садике. Потом пошли к нему на работу. Мне было страшно и стеснительно. Дан познакомил меня со своими сослуживцами и начальником, потом сделал мне кофе и повел к себе. Я сидела в его кабинете, с планшетом, и с вновь возникшим энтузиазмом искала работу.

После работы мы заехали в одно презентабельное кафе, сели в уголке за уютным столиком и с воодушевлением принялись строить грандиозные планы на ближайшее время. Дан всегда любил планировать, и меня сегодня вдохновляла эта игра. Мы заказали пасту и овощной салат с моцареллой. Было уже поздно, и есть что-то тяжелое не хотелось. Мы много говорили. Дан приободрился и выглядел веселее, чем в последние дни.

Домой мы вернулись поздно. Омри, с которым я уже попрощалась днем, был дома. От этого мне было немного не по себе: сначала уехала, потом приехала.

— Давай, скажем ему, что ты опоздала на самолет, — улыбнувшись, сказал Дан.

Они не были друзьями, скорее, приятельствовали, так что за три года уже привыкли к странностям друг друга.

30

В то же день на листе бумаги А4 я написала крупными буквами по-русски: «Хватит трахать мозг Дану» и повесила на дверцу шкафа, которая не закрывалась, и оттого надпись всегда была видна мне.

Дан спросил, о чем речь.

— Переведи сам, — сказала я.

Он очень способный товарищ. К тому времени он уже весьма неплохо читал по-русски. Научился сам, с моей минимальной помощью. Дан долго смеялся, когда перевел надпись с помощью Гугла. Одно слово я ему подсказала =)).

В тот же вечер мы исписали всю его доску «Для планов». Получилось пунктов пятнадцать или больше: поездки, встречи с друзьями, важные дела. Поздно ночью с чувством выполненного долга легли спать.

«Бокер тов, Анька», — писал мне Дан с работы на следующий день.

«Бокер тов, Данька», — отвечала я.

Он писал теперь мне каждый день помногу. То одно, то другое. Всю неделю мне звонили по поводу работы.

Лозунг на дверце тумбочки какое-то время помогал. Я не вредничала дней пять-шесть-семь. Дан наслаждался покоем. Я ощутила приступ раздражения всего один раз, когда мы с ним вдвоем долго лепили пельмени и вареники с картошкой. Была пятница, выходной. Мы потратили на это мероприятие полдня. Получилось не так уж много, штук пятьдесят, но все было сделаны нами от начала до конца. Дан лепил пельмени в первый раз и был доволен, хоть и устал. Потом мы сварили штук пятнадцать того и другого. Дан ел с удовольствием. Я, видя его радость, быстро успокоилась.

Вечером мы поехали в гости к друзьям Дана в Петах -Тикву. Это были взрослые и серьезные люди, в отличие от той легкой и смешливой пары, которую мы навещали в прошлый раз. Мои соотечественники. Русскоговорящие. В какой-то момент, оставшись с Ирэной вдвоем, мы заговорили по-русски. Ирэна много рассказывала, расспрашивала, старалась помочь мне, советовала, с чего начать и как продолжить. Предложила заехать к ней еще раз на днях и обсудить все более детально. Очень приветливая, но, если честно, мне хотелось от нее поскорее избавиться. Мы просидели у них весь вечер, и уехали с двумя пакетами вещей, которые отдала мне Ирэна.

Она была очень милая. Очень. Но позже именно она сказала Дану:

— Дан, это твои отношения, но я вижу, что она — тяжелый человек.

Вот так-то.

А в тот вечер Дан был доволен, что я поехала с ним к его друзьям. Домой мы приехали поздно. Я занесла в комнату Дана два пакета вещей, подаренных мне Ирэной, и они потом так и стояли в углу комнаты — не распакованные, до моего отъезда. Это была пятница. Мирная пятница.

В воскресенье у меня было два собеседования, в интернет-магазинах по продаже ювелирных изделий. Один представлял из себя затрапезного вида контору, расположенную в непрезентабельной промзоне Тель-Авива. Другой находился в центре города и выглядел очень солидно. Меня брали и туда, и туда. Приступать можно было хоть завтра. Я должна была звонить клиентам с предложениями купить колечко или цепочку. Платили минимум. В общем, нельзя сказать, что это была работа моей мечты, но с чего-то надо было начинать.

«Привет, Ань, как прошло интервью?» — написал Дан.

«Это мало походило на собеседование. Все прошло хорошо, но работа дурная, и зарплата смешная. Только, если иврит подтянуть» — ответила я.

У меня был еще один неплохой вариант с работой. Небольшая финансовая компания, русскоговорящий директор. Я ждала возвращения начальства из командировки и возлагала на этот вариант большие надежды.

Продажа ювелирных изделий меня не вдохновила, но я не расстроилась.

Дан после выходных был настроен романтично и очень стремился поддержать меня:

«У меня такое чувство, что вчера был самый прекрасный уик-энд с тобой», — написал он днем.

И еще:

«Я до сих пор обнаруживаю в тебе множество чудесных качеств. От тебя идет тепло и ощущение заботы. Желаю тебе прекрасного дня =)»

«Что бы я без тебя делала», — написала я. Я на самом деле так чувствовала. «Если хочешь, будем готовить пельмени каждые выходные=)) Завтра у меня еще, как минимум, два собеседования».

«Прикольно. Хорошо, что еще есть места. Какая у них зарплата? Давай, я договорюсь с Ирэной о встрече на завтра. И еще: ты помнишь, что тебе нужно послать диплом в министерство образования для подтверждения».

Эти напоминания меня не порадовали. Я все прекрасно помнила и так. Ему следовало остановиться.

«Я позвоню Ирэне после собеседования», — ответила я коротко.

И потом:

«Да, я помню о дипломах».

«Рад, что все идет нормально. Удачного дня», — написал Дан.

Вечером мы договорились встретиться с Катюхой.

«Буду дома через полтора-два часа», — написала я в семь часов Дану.

«Я пока поработаю», — ответил он.

И через полтора часа:

«Я пришел домой и хочу сесть побарабанить»

«Не начинай без меня. Я буду через пятнадцать минут. Хочу послушать»

Я люблю слушать его экзерсисы.

На следующий день, утром я отправилась на очередное собеседование.

«Милая, я надеюсь, у тебя будет хороший день. Мне нравится видеть тебя энергичной и улыбающейся. Большой удачи тебе. Покажи им;)», — написал мне Дан с работы.

«Обнимаю тебя:) Ты позвонил своей сестре?», — у сестры Дана сегодня был день рождения.

«Как проходит твой день, Книг? Сможешь ли ты присоединиться ко мне сегодня вечером, чтобы быстренько съездить поздравить сестру? Я купил ей цветы. Ты только не паникуй. Мы зайдем буквально на десять минут. И уедем оттуда».

Я была в это время на собеседовании с Романом, руководителем компании, в которой заинтересовались моей кандидатурой. Мы сидели в кафе, на веранде, разговаривали и ждали его коллегу. Вскоре тот подошел. Поговорили втроем. Договорились, что завтра я выйду для ознакомления с работой. Я чувствовала себя окрыленной.

«Молодец, что купил сестре цветы. Конечно, я поеду с тобой поздравить ее, хотя и немного волнуюсь», — ответила я Дану, когда освободилась.

Мы с Даном встретились возле нашего дома, я запрыгнула к нему в машину, и мы поехали к Шани. Я ни разу не была у нее. Она жила на другом конце Тель-Авива.

Шани и не догадывалась, что Дан едет не один. Наверное, ему следовало ее предупредить. Может быть, он сомневался, поеду ли я вообще, или это были какие-то их внутрисемейные тонкости. Может быть, у них не принято заваливаться в гости табором. А так — можно списать на экспромт. Я не знаю. Но Дан был доволен, что я еду с ним, и это ни с чем невозможно перепутать.

Уже во дворе дома сестры он набрал ее номер:

— Шани, мы уже здесь, — сказал он.

Она только что пришла с работы из школы и вместе со своим парнем готовила ужин на маленькой кухне, которая начиналась сразу от входной двери, без коридора.

Поначалу Шани не очень обрадовалась нашему вторжению, у нее был сложный день. Дан поздравил сестру, поцеловал и подарил цветы. Они были совершенно разные во всем. Они говорили по-разному, смотрели, улыбались, двигались. У них ежеминутно возникали мимолетные стычки, летели искры, как при трении разнородных материалов. Некое противостояние постоянно присутствовало между ними.

Мне было легче: я смотрела на них чуть со стороны и была не настолько втянута в процесс общения, чтобы не замечать всех нюансов их взаимодействия. Шани сначала показалась мне довольно отстраненной и не очень гостеприимной. Но чем больше я находилась рядом с ней, тем отчетливее понимала, что это именно тот человек, с которым я хотела бы общаться. Она открывалась постепенно: то посмотрела весело, то доброжелательно улыбнулась, то сказала что-то приятное. Наверное, Шани, несмотря на все их различия с Даном, была очень похожа на него, и я, общаясь с ней, просто читала еще одну страницу Данькиного характера. В какой-то момент я почувствовала себя легко и просто в ее компании. Пока готовился ужин на кухне, Шани рассказала о последних годах своей жизни: она надолго уезжала в США, но не так давно вернулась.

— Мне было хорошо там. Появились друзья, парень. Я чуть было не вышла замуж, но потом вдруг поняла, что не хочу навсегда остаться вдали от дома, — сказала она.

И я очень хорошо понимала это ее решение.

Теперь она начинала все заново в Израиле. Ей было нелегко. Многое осталось там, от многого она отвыкла здесь. Но она старалась и надеялась на лучшее.

— Это тот человек, с которым мне действительно хотелось бы общаться, — сказала я вечером Дану. И он был очевидно рад этому.

31

Офис финансовой компании располагался в красивом светлом помещении. Романа в этот день не было, он приболел. В курс дела меня вводил компаньон Романа. Он рассказал о моих обязанностях, потом задал несколько вопросов на понимание сути работы на иврите и английском. Суть я уловила, но английский после иврита шел хуже, чувствовалось отсутствие практики. Договорились предварительно, что выйду завтра.

«Данька, мне нужен твой совет, — написала я спустя несколько часов после собеседования. — Мне позвонили из медицинского центра, который находится в Рамат-а-Хаяле. Им нужен менеджер. Мне интереснее было бы поработать в медицинском центре, чем в финансовой компании».

Дан занят был другим и ответил так, будто и не получал моего послания:

«Дружок, на Пурим тебе нужно будет одеться как Алиса в стране чудес. Давай сделаем это!!! А я буду белым кроликом».

Уши кролика, бабочку и хвост мы купили еще в прошлые выходные, когда прогуливались по торговому центру «Дизенгоф».

«Хорошо. Давай попробуем. Ты — кролик, я — Алиса», — написала я, вспомнив, что у меня есть голубое платье.

Меня это чуть-чуть раздражало: мои не очень удачные ответы на английском в офисе финансовой компании, я в образе Алисы, Данькины кроличий хвост и бабочка, его чрезмерное увлечение предстоящим Пуримом и невнимание к важным для меня вещам. Опять противоречия? Что делать, это я!

В тот же день, вечером, позвонил Роман из финансовой компании и спросил, что у меня с английским. Видимо, его напарник после нашего утреннего общения засомневался в моей профпригодности. Я сказала, что в последнее время, возможно, мне не хватало практики. Роман больше не перезвонил.

Я не очень расстроилась. Так мне, во всяком случае, показалось. У меня был хороший запасной вариант — работа в медицинском центре.

На следующий день я решила не вставать вместе с Даном, и это был плохой признак. Прозвенел будильник, я села в кровати и тоскливо подумала, что денег, чтобы поехать в медицинский центр, у меня нет, что у Дана занимать я не хочу, что просить подвезти, тоже не хочу.

«Посплю», — решила я.

«Я уже по тебе соскучился, потому что мы не поговорили этим утром. Надеюсь, что у тебя будет продуктивный день. Верю в твои усилия. Люблю тебя, Анька». — написал он мне часов в одиннадцать.

Я ничего не ответила ему на это письмо. Написала только в четыре часа после обеда:

«Привет, ты сказал, что у тебя есть друзья, с которыми ты можешь пойти завтра на вечеринку. Ничего страшного, если я не пойду?»

«Милая, это не телефонный разговор», — ответил Дан.

«Я говорю тебе это сейчас, чтобы у тебя было время найти компанию», — написала я.

На следующий день Дан еще несколько раз пытался уговорить меня пойти на вечеринку. Но к платью у меня не было подходящей обуви, а у Дана был слишком странный костюм, на мой взгляд. Все эти уши и хвосты с бабочками розового цвета… И никто не смог бы разубедить его пойти в таком виде.

Дан поехал без меня, с Итаном и Ирой. Поздно вечером он написал:

«Тебя здесь нет= (»

И прислал фотографию с Итаном.

«Ах-хах, я смотрю, что ты там в порядке, и не скучаешь»

«Это только кажется. На самом деле, я опустошен»

«Хватит писать! Развлекайся»

«Я думаю, ты не понимаешь, как сильно я хотел провести этот вечер с тобой»

«Может быть, но постараюсь понять»

Спустя какое-то время Дан прислал фотографию с крольчихой-блондинкой и подписью:

«Некоторые из моих друзей»

«Ну что же, вы нашли друг друга=D». — ответила я.

Он приехал не очень поздно. Очень веселый и очень пьяный, но глаза у него были грустные.

Назавтра была пятница. Выходной.

Мы проснулись поздно. Я чувствовала раздражение и нарастающее напряжение, возникшее еще вчера или позавчера, а сегодня только усилившееся. Нам нужно было чуть-чуть отдохнуть друг от друга, отстраниться, отодвинуться на безопасное расстояние. Мы оба это понимали, и искали предлог расстаться на время. В конце-концов, нашли: ему нужно было поработать и увидеться с другом, мне хотелось пересечься с Катей и посидеть в пабе на набережной. В промежутке между этими мероприятиями мы с Данькой договорились встретиться и прогуляться.

Из дома мы вышли вместе и направились в северную часть города. В Тель-Авиве в этот день проходили праздничные мероприятия по случаю Пурима. Переодетые в самые невероятные костюмы, взрослые и дети наводнили улицы города. Кого здесь только не было! Настоящий маскарад! Дан вытащил из рюкзачка и надел бело-розовые заячьи уши; белый хвост и розовую бабочку после раздумий надевать не стал. Меня смущал его костюм, но Дан чувствовал себя прекрасно.

В центре город был похож на сумасшедший дом. Все толкались, кричали, радостно приветствовали знакомых, собирались в группы, обсуждали свои и чужие костюмы. Дана часто окликали, он здоровался с людьми, останавливался и разговаривал. У него здесь было очень много знакомых. Тель-Авив — город маленький. Я не знала никого. Может быть, поэтому меня раздражала разномастная толпа, шум и гам.

Дан окликнул кого-то в толпе. Это была толстая девица с таким же, как она, толстым парнем. Оба — в костюмах «анатомический атлас мышц». Лена — давняя подруга Дана, и ее друг-израильтос, чье имя я не разобрала среди шума толпы. Мы с Леной поздоровались. Холодно и напряженно. Она окинула меня недобрым, оценивающим взглядом, и мне немедленно захотелось покинуть ее компанию. Мы вместе стали продвигаться к центральной праздничной площадке, где в это время проходил концерт. Лена спросила, где мой костюм. Кругом было невероятно шумно. Я ответила и увидела на лице Лены высокомерную и пренебрежительную усмешку.

— Слушай, Дан, — сказала я, — Мне пора идти.

— Может, мне пойти с тобой? — спросил он.

Его уже отпустил утренний напряг, и он не хотел расставаться.

— Что ты будешь делать в нашем женском обществе? Мы болтаем о своих делах. Тебе будет неинтересно.

Я попрощалась и постаралась побыстрей затеряться в толпе, чувствуя спиной недобрый взгляд Лены.

В шесть часов написал Дан:

«А ты вообще планируешь вернуться домой до ночи?»

«Да, я буду около одиннадцати»

«Значит, ты собираешься вернуться ночью. Мы сегодня еще встретимся?»

Я отправила ему фото моря. Было очень красиво.

«Здесь очень красиво: море, закат»

«Наслаждайся», — он был раздражен.

Мы с Катей в это время были в баре. Мы выпили мартини по акции «закажи один и получи второй бесплатно». Мне было хорошо и весело. Катя, которая пьет редко, после бокала вина сделалась очень игривой. Ей понравились молодые люди, которые сидели в соседнем зале, и она, расположившись у стойки, принялась стрелять в их сторону глазами. Непонятно, заметили парни Катину активность или нет, но вскоре они расплатились и вышли из бара. Катя была разочарована, однако выпитый мартини сделал свое дело, и, выйдя на ночную улицу, мы еще долго безудержно хохотали по любому поводу и без повода.

Когда я вернулась, Дан сидел у компьютера и что-то готовил к выборам.

— Как провела время? — спросил он.

— Посидели в баре, выпили мартини. Катю надо с кем-то познакомить, — сказала я.

Дан не перечил. Наверное, он злился, но не выдавал своего раздражения. Мы оба очень старались не выходить за рамки. Это была напряженная, но тихая пятница.

32

Суббота прошла без происшествий. Да и была ли она? После нее не осталось ни одного сообщения в сети и минимум воспоминаний. Мы сидели в большом парке, на холме, в беседке и молчали. Не отводя взгляда, смотрели друг другу в глаза. Это был безмолвный диалог. Каждый укрощал своих чертей.

— Надеюсь, начинающаяся неделя будет для тебя удачной, — сказал Дан вечером, обняв меня, когда мы засыпали.

Я промолчала. На самом деле, мне в тот момент было уже все равно. Вера моя угасла. Или угасала… Я не усмирила своих чертей. Мои причудливые размышления, сделав очередной сложный зигзаг, вывели меня в совсем другую область желаний. Теперь я хотела жить одна. Без Дана. Без родителей. И в Питере.

На следующий день Дан написал мне с работы:

«Привет, детка, я хочу пригласить тебя на этой неделе на романтическое свидание =). Во вторник или среду. Будь готова. И вооружись хорошим настроением».

«Вторник подойдет :), — написала я. — Что на тебя так благотворно повлияло?»

«Желание видеть тебя улыбающейся и слышать ласковые слова».

«Кажется, за последнюю неделю я ничего такого тебе не сказала =/. Люблю тебя»

«Отметь в своем календаре — не забывать говорить мне ласковые слова, хотя бы через день;)»

«Хорошая идея =)»

Вечером Дан прислал мне письмо со статьей о коучинге. Он хотел в дальнейшем заниматься этим.

«Вечером буду поздно, потому, что хочу после работы заехать к отцу» — написал он.

Приближались выборы, во вторник организаторы решили провести инструктаж, и потому романтическое свидание решено было перенести на среду. Вторник не задался с самого утра. Мне было совсем плохо днем — одиноко и тоскливо. Я выпила в