автордың кітабын онлайн тегін оқу Судья
Игорь Юрьевич Денисов
Судья
Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»
© Игорь Юрьевич Денисов, 2019
Каждый делает выбор самостоятельно. Это потом стараются свалить всё на других или сложившиеся обстоятельства. Это ложь, потому что выбираешь всегда ты. Остерегайся сделать неправильный выбор. Иначе за тобой придёт Судья…
18+
ISBN 978-5-0050-0791-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Оглавление
- Судья
- Часть I. Начало
- Глава 1. Господин Убийца
- Глава 2. После
- Глава 3. Чуть позже
- Глава 4. Отзвуки эха
- Глава 5. Ира
- Глава 6. Допрос
- Глава 7. Хуже и хуже
- Глава 8. Вечером
- Глава 9. Встреча
- Глава 10. Новая встреча
- Глава 11. Разлученные смертью
- Глава 12. Новый шаг
- Глава 13. Дима
- — Я…
- Глава 14. Баринов
- Глава 15. Свет Надежды
- Глава 16. Из мрака
- Глава 17. Ближе
- Глава 18. Утром
- Глава 19. Версия
- Глава 20. Златоцвет
- Глава 21. У Павла
- ИСПОВЕДЬ ПРИЗРАКА
- Часть II. Исповедь Призрака
- — А?
- Часть III. Судья
- Глава 22. В Царстве Смерти
- Глава 23. Утро
- Глава 24. Судья
- АЙЛАТАН
- Глава 25. Молчание в телефоне
- ИМЯ ЕМУ — СУДЬЯ
- Глава 26. Закон и Справедливость
- Глава 27. Подвал
- Глава 28. Явление Точилина
- Глава 29. Странный разговор
- Глава 30. Весенний денек
- — Я.
- Глава 31. Прошлое и будущее
- Глава 32. Павел и Инна
- Часть IV. Конец
- Глава 33. Завертелось
- LOVE
- EVOL
- Глава 34. Операция «Белая смерть»
- НЕНАВИЖУ
- Глава 35. Новый поворот
- Глава 36. Намного хуже
- — А?
- Глава 37. В пасть льву
- Глава 38. Охота
- Глава 39. Внутренняя бесконечность
- Глава 40. Днем ранее
- Глава 41. Днем позже
- Глава 42. Унижение
- Глава 43. Еще один укол
- Глава 44. Новые игры
- Глава 45. Под откос
- Глава 46
- ДЕНЬ ГОРОДА
- — УБЕЙ! УБЕЙ! УБЕЙ!
- Глава 47. «И восходит солнце…»
- Глава 48. После бала
- Глава 49. Путь вниз
- Глава 50. Новая жизнь
- Глава 51
- Глава 52. Конец
- ОТКРОВЕНИЕ АНГЕЛА СМЕРТИ
- Глава 33. Завертелось
Часть I. Начало
Глава 1. Господин Убийца
— Пусти, мне больно!
Воробьи, синицы и дятлы расселись по ветвям деревьев, как важные персоны в ложе театра. Вычистив клювами перья, птицы встречали новое утро радостными трелями.
Лес пробуждался. Он тяжело вздыхал, качая деревья, стряхивал с себя листву, корнями жадно пил земные соки.
Один из воробьев распустил хвост, дернул крыльями, перелетел на соседнее дерево. Уставился на происходящее стеклянным черным глазом.
В нескольких шагах от опушки, на заброшенной просеке стояли два автомобиля — черная «лада» и красный «мерседес». Водительские дверцы были распахнуты.
— Пусти, сволочь! — Инна вырвала руку и отступила на два шага, потирая запястье. Бедром уткнулась в капот «лады». Остановилась, не сводя расширенных, как у обжегшейся кошки, глаз с грузного мужчины в черной кожаной куртке.
— Тварь неблагодарная! — плевался Вадим Нестеров, прижимая племянницу — сероглазую блондинку лет двадцати — к борту «лады». — Отвечай, где ты шлялась всю ночь? Я все морги обзвонил. Опять Илья? Еще раз притронется к тебе — рожу ему разобью. Поняла?
Стальная рука крепко сжала ее плечо.
— Не твое дело! Отвали! — Инна совершила безуспешную попытку вырваться. — Ненавижу тебя. Ненавижу!
Дядя грубо схватил Инну за руку.
Отдернул до локтя рукав ее белой блузки.
На запястье, где проходили тонкие синие вены, две красные точки. Одна совсем свежая, с воспаленными припухшими краями.
— Ты кололась, — прошипел Нестеров. Грубо встряхнул племянницу. — Кто продал?
— Ты знаешь. Твой дружок, Баринов!
Нестеров отвесил девушке звонкую пощечину.
Инна прижала к пылающей болью щеке ладонь. Светлые пряди волос упали девушке на лицо.
— Ублюдок, — она зарыдала, шмыгая носом.
— Ты опозорила меня. Если бы не я, ты бы сгнила в детдоме!
Он вновь попытался взять девушку за руку.
— Не трогай меня!
Инна отшатнулась. Он вновь приблизился.
— Тихо, девочка, тихо. Кричать бесполезно. Нас все равно никто не услышит.
— Не трогай, — прошептала девушка, отступая за открытую дверцу «лады».
Дядя захлопнул дверцу. Положил руки девушке на плечи.
— Я… я расскажу… — сквозь слезы просипела Инна.
— Да? И кто тебе поверит? Все знают, кто ты такая.
Нестеров потянулся губами к губам племянницы. Инна застыла в его руках, как слабый котенок.
Дядя поцеловал девушку. Ладони огладили Инну от плеч до бедер.
Отстранился. Облизнул губы. Его глаза блестели.
— Так-то лучше. Хорошая девочка.
Инна смотрела на дядю огромными серыми глазами.
Вадим вновь приблизил свое лицо, выпятив губы.
Она ударила коленом в пах. Вадим согнулся, с шумом выдохнув воздух. Инна оттолкнула дядю. Зашарила по карманам джинсов в поисках ключей от «лады».
Нестеров выпрямился.
Сцена, подобная этой, повторялась между ними почти каждый день. Дядя всегда побеждал. Сейчас Инна как никогда чувствовала свою неспособность дать отпор. Она действительно провела ночь с Ильей, занимаясь черт знает чем. Инна понимала, как выглядят в глазах других она и Вадим Нестеров. Она — сирота безродная, стерва, чуть не проститутка. Крупный бизнесмен Нестеров поступил очень благородно, когда взял опеку над ней. Без его покровительства и денег она действительно могла оказаться на помойке.
Обычно драка заканчивалась примирением со слезами и взаимными обещаниями. Но сейчас девушка чувствовала — он разозлен очень сильно. Может, его злость усиливал страх из-за последствий темных делишек, которые они проворачивали с Бариновым. Может, все дело в красных точках у нее на запястье. Нестеров впервые понял, что дрянь, которую он через посредников толкает в Высоких Холмах, коснулась его горячо любимой племянницы.
Инна знала одно — теперь синяками и сломанным носом дело не ограничится
На этот раз он ее убьет.
Дядя приближался. И хромающая походка, вызванная ноющей болью в промежности, не делала его менее опасным.
Отступив на шаг, Инна схватилась за голову и что есть мочи завопила:
— ПОМОГИТЕ! ПОЖАЛУЙСТА, СПАСИТЕ МЕНЯ ОТ НЕГО! ПОМОГИТЕ МНЕ КТО — НИБУДЬ!
Девушка бросила взгляд поверх дядиного плеча. Нестеров обернулся.
Человек в черном плаще с капюшоном стоял в трех шагах от них. Полы плаща спускались до земли. Ладони и запястья высовывались из широких, как жерла пушек, рукавов плаща. Инна заметила, что руки у него бледные, как у мертвеца, пальцы тонкие и длинные. Солнце так странно освещало его со спины, что казалось, под капюшоном совсем нет лица — сплошная чернота.
Незнакомец стоял твердо и неподвижно.
— Ты еще кто такой? — спросил Нестеров.
Незнакомец молча смотрел на него.
На лице дяди появилось выражение испуганной злости. Он фальшиво-небрежным тоном спросил:
— Давно здесь стоишь?
Странный человек не ответил. Инна тоже не заметила, как он здесь появился. Но почему-то ее не отпускало чувство, что незнакомец появился на просеке сразу, как только она позвала на помощь. Причем появился ниоткуда. И с его появлением ей стало холодно.
— Парень, — Нестеров облизнул губы. — Лучше тебе уйти.
Человек в черном склонил голову набок, словно прислушиваясь к безмолвным голосам, и негромко сказал:
— Что ты говоришь? Убить их? — и сам себе ответил, более низким и грубым голосом: — Неважно. Устрой им Айлатан.
Инна похолодела. Именно так он и сказал. АйлАтан, с ударением на второй слог.
— Что вам нужно? — закричала она. — Уходите! Оставьте нас в покое! Вы сумасшедший!
Незнакомец выпрямился, и, хотя лица его девушка по-прежнему не видела, готова была поклясться, что под тенью капюшона его губы скривились в зловещей усмешке.
Он сунул руку под плащ и достал деревянный судейский молоток, вдвое больше обычных молотков, которыми пользуются на судебных заседаниях.
— Дядя! — закричала Инна. — Убери его!
Вадим Нестеров подошел к незнакомцу и попытался нанести сокрушительный удар кулаком. Незнакомец небрежно, изящно и, как показалось Инне, величественно скользнул в сторону. Дядя промахнулся и, потеряв равновесие, упал лицом вниз. Тут же попытался подняться. Незнакомец подскочил к нему и ударил молотком по затылку. Раздался хрустящий стук. Ноги дяди подогнулись, он со слабым стоном повалился на живот, Пальцы его, сжимаясь и разжимаясь, судорожно царапали песок. Из уха потекла тонкая струйка крови.
Внутренний голос кричал Инне, что нужно бежать. Но она застыла на месте, не в силах пошевелиться, и смотрела на распростертого дядю.
Он снова слабо застонал, и поднял голову. Лицо его заливала кровь, в рот набился песок. Дядя протянул к Инне дрожащую руку, и попытался что-то сказать, но из его горла вырвался только невнятный сдавленный звук.
Человек в черном плаще поставил ногу на распростертое тело. С молотка на макушку дяди капала кровь.
— Ты позвала меня, — сказал он. — Ты должна решить его судьбу. Убить его или оставить в живых?
Инна с ужасом посмотрела на незнакомца.
— Если я уйду, — продолжал незнакомец. — Он встанет на ноги. Снова будет тебя унижать. До конца жизни. Сама ты никогда от него не освободишься.
Инна, прикусив губу, затрясла головой.
— Нет… прошу. Я не могу решать такие…
— Думай быстрее, — нетерпеливо сказал незнакомец. Склонив голову, брезгливо оглядел Нестерова. — Еще минута — и я уйду. Твой единственный шанс избавиться от этой мрази.
Инна с ужасом ощущала, что таинственная и холодная воля незнакомца заставляет ее делать то, что он велит.
Дядя смотрел на нее, и лицо его искажала боль, а в глазах застыли страх и мольба.
Но из глубин памяти всплыло другое лицо. Похотливое лицо сопящей пьяной свиньи. Таким он пришел в спальню одиннадцатилетней девочки.
Его кислое, вонючее дыхание…
Грубые, жадные руки, рвущие на ней белье…
Боль, слезы, унижение…
Инна подняла блестящие от слез глаза.
Темнота под капюшоном холодно и, как казалось, со скрытым весельем, смотрела на нее.
— Да, — прошептала Инна, почти не слыша себя. — Избавь меня от него.
Она закрыла глаза и села на песок, прижавшись затылком к борту машины.
Душа девушки словно опустела.
С закрытыми глазами она слушала мерзкие звуки ударов молотка и хруст ломающихся костей. Дядя несколько раз слабо вскрикнул, потом захрипел.
А после уже не издавал никаких звуков.
Глава 2. После
Шатаясь, Инна поднялась на одеревеневшие ноги.
Реальность, чудом спасшая ей жизнь, врывалась в сознание резкими яркими картинками.
Птицы на деревьях. Чистое небо. Две машины с распахнутыми дверцами.
Незнакомец исчез. После того, как дядины крики стихли, наступила тишина. Инна несколько минут просидела, закрыв глаза, но звука удаляющихся шагов так и не услышала.
Девушка упала на колени.
На четвереньках поползла к мертвецу.
— Дядя, — прошептала она. — Дядя, вставай, стыдно же.
Тело окаменело, налилось мертвой тяжестью. Инна со стоном перевернула его.
В бессмысленном отупении животного девушка разглядывала изуродованное лицо Нестерова. Можно сказать, что лица не было — кровавая каша с осколками костей.
«Господи. И это все деревянным молоточком?»
«Что же делать? Не оставлять же здесь… Нужно забрать его. Тяжелый, правда. Как шкаф дубовый. Когда я в последний раз шкаф передвигала? Три года тому. Да, его нельзя трогать. На месте преступления шкафы не двигают».
Инна встала. Громко рассмеялась от внезапного прилива душевных сил.
Глава 3. Чуть позже
Она наделала кучу ошибок, сделала все, чтобы погубить себя.
Ей показалось необыкновенно важным поехать домой, а потом — на квартиру Ильи. Почему, она не знала. Ничто не могло изменить, как казалось Инне, ее собственного решения. Если бы кто-то стал возражать или мешать ей, она бы разъярилась.
Инна выехала на трассу Москва — Санкт-Петербург. Влилась в поток машин. Поехала в сторону Высоких Холмов.
Всю дорогу девушку что-то грызло, неприятно примешиваясь в ее спокойствие. Она должна была сделать нечто очень важное, но никак не могла вспомнить, что.
Нестеровы жили в поселке неподалеку от озера. Все нувориши Высоких Холмов, маленького городка на юго-востоке Новгородской области, жили здесь. Владельцами особняков были мужчины, разделившие городок на сферы влияния. Судьба города решалась именно здесь, а не в муниципалитете. Мэр часто заезжал сюда.
Особняк Нестерова бежевого цвета, в два этажа, с пристройкой и гаражом. Двор вымощен красной плиткой. В садике — вишни и яблони. Ограда — стальные прутья.
Инна вышла из машины. Воровато огляделась. Никого.
Поселок имел любопытную особенность: он был невидим для посторонних. С севера и запада его закрывала окружавшая озеро лесополоса. С востока и юга — нагромождение «хрущевок», складов и гаражей. Поселок мог разглядеть только тот, кто жил здесь и знал о нем.
Инна пересекла двор. В бассейне спустили воду. На дне плавали опавшие листья.
В холле девушка огляделась. Направо — кухня, гостиная, подсобка. Слева — винтовая мраморная лестница на второй этаж. На стенах — безвкусные картины современных художников.
Дом мертв. Ни садовника, ни уборщицы, ни повара. Вадим Нестеров не держал постоянной прислуги. Инна не знала, что тому причиной — жадность Нестерова или его подозрительность.
Девушка обошла все комнаты, бессвязно обдумывая будущие действия. А они не обдумывались. Чем больше она тянулась мыслью в будущее, тем ярче восставало из праха прошлое.
«Ты должна решить его судьбу».
Инна прошла в гостиную. И первым делом направилась к мини-бару. Опрокинув в себя два стакана вина, счастливо вздохнула. Можно жить.
Рухнула на диван, накрыла голову подушкой. Страх сковывал ее разум, терзал сердце, грыз кости.
Во сне Инна лежала на диване в темноте и не могла пошевелиться, вздохнуть, позвать на помощь. На грудь давил металлический сейф. Потом пришел дядя с красными глазами и длинными грязными ногтями. Он призывал Инну и манил ее к себе. Возбужденно шепча, он одной рукой гладил грудь племянницы, другой доставал из сейфа пачки денег и бросал их в огненную яму слева от дивана.
Потом возник незнакомый мужчина с красивым тонким лицом. Руки и одежды забрызганы кровью. Мужчина начал грызть угол сейфа. Пришел Илья в черном плаще. Он тоже выгребал из сейфа и бросал в яму пачки денег, которые на лету превращались в опавшие листья. Илья заплакал. Незнакомый мужчина обнял его. Судорожно дыша, они начали душить друг друга.
Подошли к Инне. Принялись доставать у нее из живота грязные тряпки. «Чудненько», шептал Илья, «Все это будет чудненько». В гостиной пошел дождь. За стеной громыхнуло, словно уронили шкаф, и возникший ниоткуда Баринов сказал: «Конец». Незнакомец просочился сквозь пол, и Инна проснулась.
Посмотрела в окно. Действительно, начался сильный ливень с грозой.
Она вспомнила все, что было, и застонала. Нужно действовать, а для нее даже встать с дивана — подвиг.
Инна встала. Рядом было то, ради чего она преодолевала страх и вставала каждое утро — мини-бар. Инна жила, чтобы пить, и без этого не начинала дня.
Достала сотовый. Проверила время. Она спала менее часа.
Девушка выпила полстакана вина. С тоской взглянула на почти допитую бутылку.
— Нет, — отставила стакан. — Мне сейчас нужна ясная голова.
Она прошла в комнату. Переоделась вплоть до нижнего белья.
Взглянула в зеркало. Вздрогнула.
«Ну и рожа», подумала она, разглядывая потеки туши на щеках, искусанные губы. Собственный взгляд — безумный, затравленный — поразил ее.
Инна торопливо умылась, подвела глаза, накрасила губы. Отражение в зеркале ее удовлетворило.
Что дальше?
Дядя лежит мертвый под дождем. Рядом с машиной. Нужно вернуться и забрать машину. То есть тело. Инна подошла к окну, обняла себя за плечи. Она знала, что думает не о том.
Нужно думать не о том, как забрать тело. Черт с ним. Нужно хорошенько обмозговать, что она скажет ментам. Тщательно взвесить каждое слово.
Проблема эта казалась Инне абсолютно неразрешимой. Говорить, как все было, нельзя. Во-первых, ее имя не должно попасть в газеты в связи с убийством. Во-вторых, Инна чувствовала, что словами передать произошедшее невозможно. Это так невероятно. Ее рассказ прозвучит как бред сумасшедшей. Инна ясно увидела себя в смирительной рубашке, среди белых халатов, белых стен.
«Туда мне и дорога», подумала она.
В-третьих — Инна уже не помнила, что именно произошло. Мысли путались. Событие мелькало перед глазами аляповатыми обрывками: черный плащ, изуродованное лицо дяди, голос убийцы. Образы, образы, образы… Никаких деталей, примет, никакой последовательности. Как девушка ни напрягала мозги, она не могла восстановить цепочку событий.
В-четвертых…
Инна закатала рукав голубого спортивного джемпера. Точки на запястье побледнели. Но опытный глаз заметит их без труда.
Говорить правду нельзя. Нужно лгать. Ловко и умело.
Она не справится. Для этого нужно знать, какие факты и улики скрывать, а какие — нет. Она же не знает, какие из них важны, а какие несущественны. Еще менее она знает, что эксперты найдут на просеке, какие вещдоки будут на руках у следователя. Ей не выиграть в борьбе умов, в игре лжи.
— Илья? Это Инна.
— Чего тебе? — в трубке слышались пьяные голоса, резкий смех, грохот музыки.
— Можешь заехать на БМВ-ухе?
— У тя че, своей лошади нет?
Инна прикусила губу. На «ладе» сейчас нельзя светиться.
— Мотор барахлит.
— Возьми дядину.
— Нестеров уехал. По делам. Вернется… — Инна потерла лоб. — Завтра утром.
«Ну да. В кошмарном сне разве что».
— Такси вызови.
— Я думала, ты подъедешь, — мягко надавила Инна. Подошла к бару с трубкой. Достала стакан.
— Ты думала? А в суп не попала? Посмотри в окно.
— Посмотрела, — Инна разрезала пополам лимон. Взяла половину. Сжала в ладони над пустым стаканом. По стенкам потекла остро пахнущая жидкость.
— Ну?
— Что «ну»?
Она плеснула в стакан водки.
— Мне че, в такую дождину к тебе мчаться?
— Не кричи, пожалуйста. Ты прав. Я эгоистка. Прости.
Она взяла стакан. Осушила. Закашлялась.
— Ты там бухаешь, что ли? Алкоголичка.
Инна поставила стакан.
— Я сама приеду.
— Нужна ты мне бухая! Ладно, подваливай. И закусь тащи.
— Я приеду. Скажи, какие нужны закуски.
Илья сказал. Инна записала.
— Запомнила? Ладно, не пять лет, сообразишь, чего как.
— Кто там с тобой?
— Все. Болт, Мигунов. И Вероника, — с удовольствием прибавил Илья.
Инна вздрогнула.
— С чего вдруг? Неужели папочка отпустил? — она расхохоталась.
— Я ее позвал. Ради меня она послала его к Е. М.
— И как? — Инна улыбалась, вертя пальцами стакан.
— Да никак. Сидит в углу, лыбится. Та еще коза.
— Ну ладно. Я выезжаю. Буду через полчасика.
— Жду с нетерпением, моя прекрасная Анни`.
Инна дернулась, чуть не выронив стакан.
— Ильюша, сколько раз просила тебя — не называй меня так! У меня от этого имени мурашки по коже.
В трубке послышался злорадный хохот.
Инна вдруг выпалила:
— Я люблю тебя.
Она была пьяна.
— Что?
— Нет. Ничего. Пока.
Илья оборвал связь.
Девушка посмотрела на сотовый. Ее лицо исказилось. Она закричала. Швырнула телефон в окно.
Осколки стекла со звоном посыпались во двор. Холодный ветер с дождем ворвался в комнату. Узорчатые занавески взметнулись паутиной.
Инна села на пол. Зарыдала.
Спустя некоторое время поднялась и начала одеваться.
Глава 4. Отзвуки эха
Поздоровавшись в коридоре с учителем труда, Павел отворил дверь в класс.
Королев, откормленный сын владельца супермаркета, ударил в лицо Диму Сотникова. Мальчик упал на колени. Класс грохнул от смеха. Некоторые от хохота свалились под парты.
В изумлении Павел смотрел, как Дима плачет, стоя на коленях. Верхняя губа опухла и сочится кровью.
Когда вошел Павел, Королев обернулся. Выражение жестокой радости на его лице сменилось испугом.
— Он первый начал, — быстро сказал он.
— Королев, — еле сдерживая дрожь в голосе, сказал Павел. — К директору! Бегом!
Некоторое время Королев нагло смотрел в глаза. Покосился на Диму, который стоял в углу, вытирая рукавом сопли.
Потом вышел из класса.
— Класс! Открыть страницу сорок восемь. Упражнения 19, 22, 23. Приду, проверю.
Павел повернулся к Диме. Мальчик смотрел в пол.
— Сотников, идемте со мной.
Повернувшись к классу спиной, Павел услышал смешки. Хихикали девочки.
— Вытри, — он подал Диме носовой платок. — Садись.
Они сели на скамью. По коридору шли двое шестиклассников. С любопытством взглянули на хнычущего Диму. Один толкнул другого локтем. Смех.
Павел посмотрел на них. Ребята смолкли и зашагали быстрее.
Он повернулся к дрожащему, неопрятно одетому мальчику:
— Ну, как ты?
Дима уткнулся лицом в плечо классного руководителя, захлебываясь слезами.
Павел мягко отстранил его.
— Пойди умойся.
Дима поднял красные глаза.
— Вы проводите меня?
Павел молча смотрел на него.
Дима отправился в туалет. Павел смотрел ему вслед. Лицо учителя исказилось. Уголок рта дернулся. Он быстро-быстро заморгал, словно сам был готов заплакать.
— Удивительное сходство, — пробормотал он. — Как две капли воды.
Дима вернулся. Глаза сухие. Лоб и щеки влажные.
— Садись. Дима, сейчас я войду в класс, а ты останешься здесь. Через минуту постучишься, войдешь и сядешь на место.
Мальчик поднял несчастные глаза.
— Вы скажете ему?
— Дима…
— Я не хочу, чтобы он трогал меня!
— Тихо-тихо, — Павел положил руку ему на плечо. — Королев не тронет тебя, если ты не позволишь.
Он встал и мрачно взглянул на Диму.
— Я ушел. Через минуту войдешь и сядешь. После уроков останься.
— Зачем?
— Поговорим.
Павел заполнял классный журнал на следующую неделю. Десятый класс вытекал в коридор. Дети грубо шутили, хохотали, пихались.
Слабый стук в дверь.
— Войдите!
В проем сунулась темная вихрастая голова.
— Павел Юрьич, можно?
— Входи.
Дима сел напротив учительского стола. Весь сжался.
— Рассказывай.
Запинаясь, мальчик начал рассказывать.
Павел принял класс две недели назад. Это слишком мало даже, чтобы запомнить всех по именам — каких-то шесть занятий. За это время невозможно как следует изучить душу ребенка. А их тут восемнадцать.
Ближе всех Павел Юрьевич познакомился с Королевым и Сотниковым. Оба — новенькие.
Королев проходил курс начальной школы в частном заведении с языковым уклоном. У отца его денег куры не клевали.
Он получал любую игрушку, какую хотел. Мир был для него огромным «Луна-парком», любое жизненное событие — веселым аттракционом.
Когда Вите было четыре годика, его мать споткнулась о ковер, ударилась затылком о батарею отопления и умерла. Мальчик очень горевал. Все его утешали, вытирали слезы и сопли. Мальчика задаривали игрушками и сладостями. Витя усвоил очень хорошо — даже смерть близкого человека можно использовать в свою выгоду.
В классе Королев освоился мгновенно. Модная одежда, дорогие портфель, ручки-тетрадки. Он раздаривал конфеты и детские побрякушки. Все его любили, все хотели с ним дружить. Королев набрал себе «банду» и начал развлекаться.
В этот «Луна-парк» попал Дима Сотников.
Вялый, болезненный, бедно одетый мальчик с грязными руками. В отличие от Королева, до сих пор не завел ни одного друга. Почти не разговаривал. Из прежней школы Павел получил характеристику. Диму описывали как замкнутого, неуспевающего, асоциального. Чуть ли не слабоумного. Утверждали, что он прогульщик, но Павел знал — Дима Сотников в жизни не пропустил ни одного урока. Просто, когда он сидит на «камчатке», опустив взгляд, его невозможно заметить, если специально не выискивать глазами.
По развитию он далеко обходил сверстников. У доски Дима действительно отвечал плохо. Но за письменную работу получил от Павла высший балл. В начальной школе Диме всегда занижали оценку. Во-первых, из-за плохого почерка, который Павел не считал существенным показателем. Во-вторых, из-за стереотипного подхода к личности ребенка, который основан на сложившемся мнении, а не на потенциальных способностях ученика.
Павел был обозлен работой бывшей классной руководительницы Сотникова из школы, где он учился раньше. Он видел ее мельком в коридорах гороно — накрашенная молоденькая дурочка, обеспокоенная в основном личной жизнью и своим отражением в зеркале. Типичная выпускница педагогического. Павел напечатал статью об этом явлении, чем обрек себя на всеобщее осуждение.
Он сильно повздорил с Анной Павловной из-за Сотникова.
— Эта дура скинула его мне на плечи, а сама и пальцем о палец не ударила.
— Сотникова хотели оставить на второй год. Его родители упросили этого не делать.
— Я не о том. Умственные способности Димы меня удовлетворяют. Я о его социализации.
— А, это, — директриса поморщилась.
— Такое ощущение, будто Дима никогда нигде не учился.
— Может быть, это аутизм?
— Аутизм или синдром Дауна, мы обязаны…
— Мы ничего не обязаны, — отрезала Анна Павловна. — Здесь школа, а не богадельня.
— Но я считаю…
— Павел Юрьевич! — Анна Павловна схватила папку со школьным бюджетом. — Это видели?
— Я не слепой.
— Читали?
— Я не заведую бюджетом.
— Как прикажете учить детей на эти копейки? У меня нет времени, сил, желания заниматься душевным здоровьем. В школе есть психолог. Пусть поговорит с этим… мальчиком!
— Психолог ему не поможет.
— Все. Разговор окончен!
Директриса хлопнула папкой об стол. Павел покинул ее кабинет со скрежетом зубов.
Дима Сотников стал жертвой Королева и его свиты. Павел два раза вмешивался в отвратительные случаи унижения. Видя беззащитность мальчика, другие дети тоже включились в игру. Каждый считал своим долгом самоутвердиться за его счет.
Единственная встреча с родителями мальчика произошла первого сентября. На родительское собрание явилась только мать. Одутловатое лицо и характерные темные мешки под глазами. С классным руководителем своего сына она беседовать отказалась.
Он еле вытянул из Димы правду.
Сотниковы ссорились на глазах у сына. Дима не сказал прямо, что «папа бьет маму», но Павел и так понял.
На дому устраивались пьянки. Иван Сотников изменял жене при собственном ребенке.
Дима почти не интересовал их. Родительская любовь выражалась в том, что мальчика посылали в магазин за вином, а также к различным родственникам — попрошайничать. Если Дима возвращался без денег, его били. Дима — единственный ребенок в семье (после двух пьяных выкидышей матери).
— Дима, — сказал Павел. — Твои мама и папа…
Дима мотнул головой.
— Они не помогут.
— Никто не поможет. Пойми, никто не должен защищать тебя от Королева. Твой отец может защитить от взрослого человека. Я могу помочь с учебой или еще с чем — но трогать чужого ребенка мы не вправе. Ты должен научиться защищать себя.
Павел сомневался, что он понял.
Павел собирал в портфель бумаги, когда в дверь постучали.
— Войдите!
В класс вошла Анна Павловна.
— Ну? — со слабой улыбкой сказала она, глядя на Павла через толстые стекла очков. — Как прошел рабочий день? Как настроение?
— Спасибо. Прекрасно.
Анна Павловна вгляделась в усталое лицо учителя.
— Э-э, Павел Юрьич, шалишь. Больно вид у тебя невеселый.
Павел улыбнулся. Ему нравилась манера директора переходить на фамильярный тон вне стен собственного кабинета.
Директриса усмехнулась.
— Рассказывай. Опять Сотников?
— Дима не может влиться в коллектив. Все время сидит в углу.
— В начальной школе у него тоже были проблемы, — Анна Павловна ходила по классу, водружая на парты перевернутые стулья.
— Именно. Родители пьют. А пацана им не жалко.
— Что мы можем сделать? Лишить родительских?
Павел нахмурился.
— Можно попробовать.
— Бесполезно. Будет как с дочкой Яковлевых. Сотникова отправят в детдом. Родители опомнятся и прикинутся паиньками. Их восстановят, и все начнется сызнова.
Павел сжал губы. Директриса права. Так и будет.
Анна Павловна закончила уборку класса. С удовлетворением оглядела через очки результат.
— Вы слишком много думаете об этом, Паша. Работу свою вы делаете на все сто, и я ею довольна.
— Меня тошнит, Анна.
— От чего?
— От всего. Бедный забитый мальчик… с одной стороны. И жирный сынок нувориша — с другой. Я ничего не могу сделать.
Анна Павловна подошла к учителю. Сощурилась.
— У-у-у, милый мой. Против ветра ссать вздумал?
Отвернувшись, Павел начал яростно запирать портфель.
— Может, и вздумал.
Директор побледнела. Погрозила пальцем.
— Не смей, — потрясенным шепотом сказала она. — Работы лишиться хочешь?
Павел поднял глаза.
— Дело не в этом, правда? Вы боитесь, что я и вас дерьмом измажу.
— Верно. Честь школы важна для меня. Моя симпатия к тебе не должна мешать принципам. Не рассчитывай на мою помощь.
— Забудем об этом.
Он улыбнулся. Директор улыбнулась в ответ.
— Ты торопишься куда?
Павел взглянул на часы.
— Да, у меня встреча.
— Во сколько?
— В восемь, — наугад сказал Павел.
— Время терпит, — отмахнулась директриса. Улыбнулась насмешливо-снисходительной улыбкой. Все учителя школы N19 знали эту улыбку и мечтали увидеть ее. — Пошли, посидим.
— Не могу.
Анна Павловна, сощурившись пристально вгляделась в его лицо.
— Обижаешь, Павел Юрьич. Забыл, как я по-доброму отнеслась к тебе, когда ты приполз ко мне со своим липовым дипломом?
Он молча смотрел на директрису.
— Ты единственный учитель русского языка мужского пола в Холмах. Я даже не спрашиваю, на что ты живешь, и от кого прячешься в моей школе. Я просто хочу, чтобы ты ценил проявления дружеского участия. Я не ко всем педагогам так отношусь.
— Я это ценю, — сказал Павел.
Некоторое время они молча смотрели друг другу в глаза. Потом директриса, усмехнувшись, хлопнула его по плечу.
— Пошли-пошли. Составишь мне компанию.
«Чтоб тебя», подумал Павел. И последовал за начальницей.
Кабинет директора школы был прекрасно отделан — в отличие от учебных классов. В углу — кадка с пальмой. Зеркало во всю стену, перед которым так удобно отрабатывать жесты и мимику. Мягкие кресла, сидя в которых, нельзя не ощутить себя во всем правым.
Павел поставил портфель на пол. Сел в одно из кресел.
Директриса отперла сейф. Достала два стакана, блюдце с дольками соленого огурца, полупустую бутылку водки.
— Садись, Паша, — сказала Анна Павловна. — Угощайся.
Павел взял стакан. Поднес к носу.
— Пей, пей, не отравишься.
Директриса быстро опрокинула в себя стакан. Замахала перед лицом ладонью.
Сняла очки. Седая прядь выбилась из монолитной прически.
— Новость слыхал?
— Какую именно?
— Нестерова убили.
— Неужели?
— Сейчас-сейчас, — Анна Павловна плеснула себе в стакан. Заметила, что Павел не пьет. — Ты чего тормозишь?
Павел поднес стакан к губам. Директор поднесла к лицу свой, прикрыв глаза. Павел тут же вылил свою порцию в кадку с пальмой. Сделал вид, что морщится от горечи. Замахал перед лицом.
— Что? Хороша? — расхохоталась Анна Павловна. — О чем я говорила?
— Нестеров.
— Да. Нашли мертвым на опушке леса. Под Новгородом. Страшное убийство.
— В него стреляли?
— До смерти забили. Башку проломили, а потом лицо изуродовали.
Секунду Павел и Анна молчали.
— Ну? — Анна Павловна хлопнула рукой по столу. — Еще по одной?
Она подмигнула. Павел отвел глаза. Анна Павловна опорожнила стакан. Павел повторил прежний трюк. Директор тяжко вздохнула и уставилась в одну точку. Павел уже намеревался встать и вежливо уйти. Анна Павловна вздрогнула.
— Да… Мертвый. А рядом машина его… и там это… эти… отпечатки пальцев.
— Отпечатки пальцев?
— Знаешь, чьи? Ни хрена ты не знаешь. Племянницы его… как же ее… Ира, Ирма?
— Инна.
— Вот-вот.
— Это ничего не доказывает. Она могла сколько угодно ездить на дядиной машине.
— Рядом с телом нашли ключи от машины. Знаешь, чьи там пальчики? Кровищи — уйма.
— Она главная подозреваемая?
Анна Павловна подняла красные глаза.
— Постовой ее видел. Девка на машине гнала. Оштрафовать ее надо было. Да он узнал ее. Сам понимаешь, с Нестеровыми ему связываться ни к чему.
Павел кивнул.
— Следователь думает, что Инна там была. Она, кошка драная, отпирается. Друзья ее подтвердили, будто бы Инна с ними гуляла все утро.
— Если бы она была на месте преступления, остались бы другие следы.
— Повезло ей. В тот день дождик пошел. Там теперь сам черт правды не доищется. Менты теперь ничего не докажут. Девочка с деньгами. Адвокатов наймет, и концы в воду.
— Но зачем ей убивать дядю? Да еще таким образом?
Анна Павловна усмехнулась.
— Э-э, Павлуша, других учишь, а тебе самому еще расти и расти. А наследство? У Нестерова же, кроме нее, нет никого. Ты представляешь, какие это бабки? Я бы на эти деньги все стены здесь золотом отделала. Я бы десять школ отгрохала!
Анна Павловна сгорбилась над столом. Прическа ее совсем испортилась.
— Э, да что там. Нам, хорошим людям, таких денег век не видать.
Она грохнула кулаком по столу. Так, что подпрыгнул стакан. Павел потер лоб.
— Странно это. У нее и так все было. Дядя ведь не держал ее впроголодь.
Анна Павловна хмыкнула.
— Ну что ты, дурачок, богатых не знаешь? Во! — она покрутила пальцем у виска.
На секунду опустила глаза. Когда подняла, стакан Павла стоял на столе. Сам у дверей с портфелем в руке. Как он вскочил, директор не заметила.
— Я пойду, — сказал Павел. — До свидания.
— Сядь, — приказала директор. Властным жестом указала на кресло. Павел подчинился.
— Я тебе про Нестерову расскажу. Та еще стерва.
Павел кашлянул.
Анна Павловна рассказывала довольно бессвязно. Павел внимательно слушал. Он услышал гораздо больше, чем директор намеревалась ему сообщить.
Кирилл Нестеров был уродом семьи. Окончив в восемьдесят втором школу, он сбежал из дома. Жил на чердаке заброшенного дома. Подрабатывал штукатуром. Говорят, по вечерам он писал роман, бичующий советскую власть. Точно сказать нельзя, поскольку этот роман никто никогда не видел.
В семье Нестеровых, видных ученых, о младшем сыне забыли и старались о нем не упоминать. Старший, Вадим, напротив, был гордостью семьи: обаятельный, практичный, предприимчивый. В восьмидесятые Вадим открыл одну из первых торговых фирм в области, и к концу десятилетия, что называется, оказался «на коне». О брате он не говорил иначе как с презрительной усмешкой.
В 84-м до Нестеровых дошли слухи, будто Кирилл женился на дочке партийного чиновника. Нестеровы только посмеялись. Но слух был верен.
Никто точно не знает, как неудачник Кирилл встретил Софью. Говорили, будто он защитил ее от хулиганов. Но это весьма сомнительно.
Родители, естественно, горячо убеждали дочь порвать с «никчемным неудачником». Молодой человек казался расчетливым проходимцем, который норовит пролезть в семью и пользоваться накопленными благами. Нестеровы думали точно так же. Женившись на Софье, Кирилл оказывался куда богаче Вадима.
Все сложилось иначе. Софья ушла из дома, отказавшись от денег и материального комфорта. Путь назад был для нее закрыт.
Возлюбленные расписались. Софья последовала за Кириллом в его печальных поисках правды. Девушка была беременна. Поиски привели молодоженов на юг. Там родилась Инна Нестерова.
Нестеровы несколько лет ужасно бедствовали. Даже для немногих друзей, которых интересовала судьба молодой пары, они будто канули в Лету. В 90-м о них появились первые новости. У Нестеровых все было хорошо. Софья зарабатывала достаточно, чтобы семья поселилась в домике на берегу моря. Они не хватали звезд с неба, но были вполне счастливы. Говорили, будто Кирилл собирается вернуться на северо-запад и помириться с семьей. Однако, этого не случилось. Нестеровы погибли в автокатастрофе, столкнувшись с бензовозом. Считалось, что виноват был пьяный водитель грузовика. Правды не узнал никто: тела и обе машины разнесло на части взрывом.
Оба семейства с отцовской и материнской стороны отказались принять Инну. Вадим Нестеров, по совершенно неясным причинам, согласился взять сироту. Он приехал за ней и увез в Высокие Холмы.
Девочка очутилась в атмосфере богатства, роскоши и власти. Ее окружали сильные мира сего — холодные, жестокие люди, превыше всего ценящие собственную персону.
Опекун заботился о ней, но забота носила строго материальный характер. Инна получала любую игрушку или платье, какое желала. Но ей всегда чего-то не хватало. Очень скоро она перестала желать что-либо.
Инна замечала косые взгляды взрослых. О ней шептались. Девочка поняла: ее судьба неразрывно связана с роковой тайной, которую ей никогда не разгадать.
Вадим Нестеров не единожды проклинал день, когда взял к себе девочку. Очень скоро стало ясно, что из Инны ничего путного не выйдет. Зато греха не оберешься. Вадим не раз говорил друзьям (иногда в присутствии Инны), что ее нужно было утопить в помойном ведре.
Инна была невыносима. Ее истерики и самоистязания приводили прислугу в ужас. Девочка рвала на себе волосы целыми прядями, царапала лицо, била себя по щекам. Когда няня спросила, зачем она это делает, девочка ответила, что хочет быть некрасивой.
— Почему? — спросила няня — робкая женщина с усталым лицом — со слезами глядя на богато одетую девочку.
Инна встала и подошла к няне, глядя дикими голубыми глазами.
— Они говорят, что я красавица, — прошептала девочка. — А я уродка. Я хочу, чтобы все это видели, все, все, ВСЕ!
И начала кататься по полу, выкрикивая грязные ругательства. Няня ахнула и выбежала прочь из комнаты. На следующее утро положила на стол Нестерову заявление об уходе.
— Почему? Разве я мало плачу?
— Даже за большую плату я не стала бы здесь оставаться. Я не могу этого выносить.
Нестеров нанимал десятки женщин, но ни одна не задерживалась больше, чем на неделю. Он повышал плату и в два, и в три раза — без толку. Последняя сказала ему, глядя прямо в глаза:
— Просто ужас, что вы творите с бедным ребенком.
Нестеров мрачно смотрел ей вслед: «Лучше подумай, дура, что она со мной вытворяет».
Вадим сидел в гостиной с партнерами по бизнесу. Инна, в розовом платьице, с расчесанными золотыми волосами, сбежала вниз по лестнице, забралась на стол и тоненьким голоском пропела «Голубой вагон». Партнеры Нестерова (некоторым из них случалось заказывать похищение или убийство детей) изумленно переглядывались. Вадим побледнел. Он видимо сдерживался, чтобы не ударить племянницу.
Закончив выступление, Инна улыбнулась и грациозно присела. Она держалась с изумительным достоинством, которому нельзя обучиться.
Бизнесмены засмеялись. Кое-кто зааплодировал.
Девочка спрыгнула со стола. Застыла посреди комнаты, со странным выражением оглядывая лица взрослых.
— Какая хорошая девочка, — сказал один из них, по фамилии Баринов. Взял из вазы апельсин, протянул Инне. — Смотри, какой фрукт! Хочешь?
Инна настороженно смотрела на него.
— Невежливо молчать, когда с тобой разговаривают взрослые, — сказал Нестеров. Лоб его покрылся испариной. Он внимательно следил за Инной.
— Вкусный апельсин, — продолжал Баринов с кошачьей улыбкой. — На, бери! Ну что же ты? Боишься? Да не бойся, я не кусаюсь.
Инна не пошевелилась. Глядя на Баринова умными серыми глазами, она вдруг побледнела.
На его лице появилось выражение раздраженного нетерпения.
— Да что ты, в конце концов! Иди-ка сюда!
Приподняв зад от дивана, он наклонился вперед, схватил девочку за руку и притянул к себе. Посадил на колени. Погладил по волосам.
— Красивая девочка, — промурлыкал он. — Почему апельсин не берешь? Нехорошо так с дядей обращаться.
Инна, глядя ему в глаза, вдруг ласково улыбнулась.
— А ты правда не кусаешься?
Баринов кивнул.
— Правда. Я добрый дядя.
Улыбка девочки стала еще более ласковой.
— А я кусаюсь, — сказала она. Личико ее исказилось злобой. Извернувшись, она укусила Баринова за палец.
Добрый дядя заорал от боли. Выпавший из руки апельсин покатился по полу в угол.
Инна, спрыгнув с колен Баринова, отскочила в сторону. Наставив на Баринова пальчик, запрокинула головку и злобно расхохоталась.
Побагровев, Вадим вскочил.
— Ты что вытворяешь, сволочь? — заорал он и ударил Инну по лицу.
Инна ошарашено взглянула на дядю. Глаза ее наполнились слезами. Она выбежала вон.
Еще час Баринов, раскачиваясь на диване взад-вперед, баюкал распухший, кровоточащий палец. Все его утешали и успокаивали.
— Вадим, сука! — выл он. — Чтоб я еще раз к тебе в гости пришел!
— Ну, что ты хочешь, Валера? — бормотал Нестеров, потирая лоб. — Она сирота.
— Да ну тебя! — сказал Баринов, чуть не плача. — Она меня за палец тяпнула! Сука!
Не дождавшись семилетия Инны, Нестеров отправил ее в престижную школу-интернат. Вскоре Нестерова засыпали телефонными звонками — жалобами на Инну.
Девочка никак не хотела превращаться в маленькую принцессу, достойную фамилии. У нее были уличные манеры. Она часто сбегала по ночам или во время занятий. Пока ее сверстницы обучались танцам, этикету и оксфордскому диалекту, Инна сближалась с детьми из бедных районов. От них Инна набралась характерных словечек. Воспитатели с ног сбивались, разыскивая ее по глухим подворотням. Инна сама возвращалась под вечер, в испачканном платьице, с царапинами на коленках и синяком под глазом.
С одногруппниками она не желала общаться. Они были ей чужды, как посланцы иного мира. Эти дети не знали ни горя, ни страха, ни голода. Подражая взрослым, они обсуждали деньги, налоги, яхты. Сверстники презирали ее и дразнили «подкидышем». Инна жестоко наказывала обидчиков.
К третьему классу девочка подошла со средней успеваемостью. Отличные оценки только по литературе, рисованию и кулинарии. Дальше училась все хуже.
В десять она закурила, в одиннадцать выпила, в двенадцать загуляла. Вадим от злости и отчаяния чуть на стенку не лез. Ночами ворочался в постели.
«Чего ей еще надо? Все у нее есть. Тряпки, побрякушки, курорты — пожалуйста. Сколько возможностей! Весь мир перед ней. Да любая девка с улицы жизнь продаст, чтобы оказаться на месте этой идиотки. Дрянь неблагодарная!»
Ссорились они по сто раз на дню. Иногда дело доходило до поножовщины. Из-за пятен крови ковер в гостиной часто меняли. Но Инна была неспособна сбежать из дома, как ее мать.
В детстве она часто бродила в одиночестве по берегу озера или в лесу, и все мечтала о принце, который приплывет на корабле под алыми парусами. И увезет ее далеко-далеко. Ребенок, не знающий родительской любви, взрослеет очень рано. Это жестокое взросление, которое искажает душу. Такой ребенок рано начинает мечтать о возлюбленном, который обласкает его. Сирота всю жизнь будет искать в любовнике отца или мать. Нужно ли говорить, что эта жажда никогда не будет утолена. В любви никто не способен всю жизнь нянчить другого.
В двенадцать лет Инна почти забыла своего Принца-отца. Более того — любая мысль о нем вызывала в ней отвращение и ужас.
Под конец рассказа речь Анны Павловны стала совсем бессвязной. Она уронила голову на грудь.
Павел тихо встал. Взял портфель, и на цыпочках вышел.
Глава 5. Ира
Павел шагал, спотыкаясь о неровности асфальта. Все время приходилось обходить огромные лужи.
Небо потемнело. Серебристый диск луны сиял из прорехи в скоплении облаков, как из глубокого колодца.
Над разбитой дорогой низко стелился подсвеченный сиянием фонарей туман. Ноги вязли по щиколотку, словно идешь по толстому слою мокрой ваты.
Дом Иры старый, перекошенный, неприятного серого цвета. Одно окно тускло светится, как единственный глаз на лице старика. В крайнем правом окне разбито стекло. Камень.
Павел скривился.
Свернул на тропинку к воротам. Почувствовал спиной взгляд. В освещенном окне дома напротив мелькнуло лицо женщины. Когда он обернулся, любопытная соседка тут же юркнула за занавеску.
Павел просунул руку в щель между стеной дома и забором. Пальцы нащупали холодное железное кольцо. Он потянул на себя засов. Тот поддался с тяжким скрежетом.
Над крыльцом зажглась лампочка. Павел зажмурил глаза. Открыл и увидел Иру. Девушка показалась ему бесплотным призраком в застиранном халате.
— Привет.
— Привет, — Ира скрылась в коридоре. Павел взошел по скрипучим ступенькам. В доме пахло табаком и тухлой капустой.
Прошел в душную кухню. Колченогий стул под ним со скрипом пошатнулся. Портфель он сунул под стул.
На плите кипела в грязной кастрюльке мутная вода. Под потолком на веревках висели влажные тряпки.
— Как я выгляжу? — Ира протиснулась к плите.
Некогда сильные волосы с золотым отливом — теперь тусклые, стянутые на затылке в тугой пучок. Под глазами темные круги.
Взгляд Павла скользнул вниз. Руки огрубели, ногти черные от грязи.
Ей было шестнадцать лет.
— Прекрасно, — сказал он.
— Картошку будешь?
Павел покачал головой.
Ира села за стол. Начала очищать дымящуюся картофелину.
— Осторожно, — сказал Павел. — Руки не обожги.
За тонкой стенкой заплакал ребенок. Ира вздрогнула.
— О господи. Я сейчас.
— Ну что ты, что ты. — донеслось из-за стенки. — Чего мы расплакались? Ш-ш-ш…
Ира вернулась, потирая лоб. Встретила взгляд Павла. Устало улыбнулась.
— У него температура.
Села за стол. Взяла картофелину.
— Остыло, — пробормотала она.
— Все будет хорошо.
Ира взглянула на Павла. В ее глазах затаилась старая злоба, которая пугала Павла, хотя к нему не относилась.
— Ты не представляешь, каково было в роддоме. Гадюшник, одно слово! Они все время пялились на меня.
— Кто, Ира?
— Мамаши. Врачи. Медсестры. Все. Я вижу их везде — в магазине, в автобусе, в соседских окнах. Они повсюду.
— Понимаю.
— Нет, не понимаешь! Каково было слышать их тупое квохтанье: «На каком вы месяце? А кто папаша?» — передразнила Ира. — Но еще больше меня бесили те, кто все понял. Одна такая все смотрела на меня, будто я ноги лишилась. Приставала, совала фрукты. Ты знаешь — бабы вечно суются со своей заботой, когда их никто не просит. Я пряталась от нее в сортире.
— Скверно.
— Да, в общем, ничего. Только когда мужики к ним приходили, было худо. У меня-то никого.
— Я пришел один раз, — напомнил Павел.
— Да, — Ира с благодарностью взглянула на него. — Когда ты ушел, соседки по палате про тебя спрашивали.
Ира отвела взгляд. Рассмеялась.
— Я сдрейфила. Сказала, ты мой муж.
Они сидели, натянуто улыбаясь. Ира съела одну картофелину. Отодвинула блюдо.
— В зале дует, — сказала она.
— Окно разбито.
— Знаю. Камень бросили.
— Да? Как странно!
— Нужно вставить новое. Или заделать чем-нибудь.
Павел потер рукой лоб.
— Я не умею стекла вставлять.
— Я соседа попрошу. Он давно на меня облизывается.
— Неплохой повод.
— Не смейся.
— Извини.
— Ненавижу мужиков. Вы все такие идиоты.
Она наклонилась, пристально глядя на Павла.
— Я и его, — Ира покосилась в сторону детской. — Ненавижу иногда. Ничего не могу с собой сделать. Как на него погляжу — так отца вспомню. Глаза, нос, рот — все то же.
Она сгорбилась, глядя на стиснутые пальцы.
— А иногда думаю — хорошо, что сын. Он поймет, почему я на трассу ходила. Женщины ненавидят меня и считают кругом виноватой.
Павел вспомнил кое-что. Сунул руку в карман. Положил на стол пачку денег.
Ира округлила глаза.
— Что это?
— Здесь восемьдесят тысяч рублей, — Павел подвинул пачку на ее край стола. — На первое время хватит.
Он потер лоб.
— Послушай меня. Я хочу, чтоб ты начала жить по-человечески. Чтобы нашла нормальную работу. Слышишь?
Ира взяла деньги. Поднесла к глазам, будто боялась, что растворятся в воздухе.
Кинулась к Павлу.
— Спасибо! Ты спас меня!
Она начала покрывать лицо Павла поцелуями, пожалуй, чересчур жаркими.
— Ира… не надо.
Ира смотрела на него широко раскрытыми глазами.
— Почему?
— Не надо.
Она опустилась на колени.
— При первой встрече ты тоже отверг меня. Я была дура. Я думала, ты как все. А ты совсем не такой.
Она уткнулась лицом ему в колени и заплакала. Павел слегка отстранился, потирая висок.
Ира взглянула на него лихорадочно горящими глазами. Начала трепетно поглаживать ладонями ноги, начиная от коленей и поднимаясь выше и ближе.
— Мне хочется отблагодарить. Почему не позволяешь?
— Прекрати.
Она тяжело поднялась. Волосы беспорядочными прядями упали на лицо.
— Знаю, я тебе не нравлюсь. Потому что я такая.
— Ира…
— Ты чистый. Я тебе противна.
— Замолчи сейчас же!
— Хорошо, — Ира со страхом взглянула на него. Тронула лоб. Словно в лихорадке, оглядела кухню.
Павел со вздохом поднялся.
— Ну, мне пора.
Он достал из-под стула портфель.
— Я провожу.
В прихожей Ира окликнула Павла.
— Возьми, — она протянула ему пачку денег.
— Зачем? — нахмурился Павел.
— Я не могу их взять.
— Не ломай комедию.
Ресницы девушки дрогнули.
— Я не заслужила.
Павел обнял ее за плечи. Посмотрел в глаза.
— Ира, — прошептал он. — Подумай о ребенке.
Ира прикусила губу, глядя на него. Отвернулась.
— Уходи, пожалуйста, побыстрее уйди и никогда больше не приходи! Я боюсь тебя. Боюсь и ненавижу. Ты хуже всех. Нет никого ужаснее тебя.
— Это я знаю, — пробормотал Павел.
— Что?
Он отвернулся. Ступеньки скрипели под ногами. В голову через затылок проникала тупая боль. Павел чувствовал себя разбитым.
— Паша?
Он обернулся. Ира смотрела на него сверху, зябко кутаясь в халат. Глаза ее болезненно горели.
— Сегодня я проснулась, и впервые не заплакала, — исступленным голосом сказала она. — Я чувствую, скоро все изменится. Скоро придет Спаситель!
Павел нахмурился.
— Какой еще Спаситель? Иисус, что ли?
— Нет! — Ира сбежала по ступенькам, приблизилась. Ее безумное лицо в тускло освещенном полумраке походило на белую луну. — Не жалкий хлюпик. Истинный герой. Смелый и жестокий. Я знаю, Он придет и отомстит за всех нас!
Павел несколько секунд разглядывал ее будто сведенное судорогой лицо.
— Иди в дом, — наконец сказал он.
Он везде зажигал свет. Задернув занавески, отогнул одну и выглянул на улицу. Облегченно вздохнул.
— Вот я и дома.
Во всех комнатах лампочки два раза мигнули и погасли. Дом погрузился во мрак.
Он стоял у окна, слушая стук сердца.
Спустя миг вспыхнул свет. Павел бросился в гостиную. Споткнулся о порог. Упал на колени. Вскочил.
Сунул руку под подушку дивана.
Пальцы сомкнулись на рукоятке.
Взглядом он судорожно ощупывал каждый угол. Дергаясь от каждого шороха, водил стволом пистолета.
Ящик комода выдвинулся сам собой. Павел замер, слушая оглушительный стук сердца. Дыхание вырывалось изо рта облачками пара.
Сняв пистолет с предохранителя, он медленно приблизился к комоду.
На дне выдвинувшегося ящика лежала фотография в рамке. Павел взял ее в руки.
Красивая брюнетка с бархатными карими глазами. Платье кремового цвета с открытыми грудью и плечами. Холодная, строгая красота розы.
И рядом с ней — он.
Павел с болью и тоской разглядывал фото.
— Очень смешно, — он бросил рамку на дно, задвинул ящик. — Думаешь, я сам не помню?
Он спрятал пистолет. Провел ладонью по лицу.
Сел на диван со стаканом вина. Уставился в пустоту.
Прошлое выступало из тумана, как силуэт темной скалы. Павел попытался вспомнить лицо Юры, но не смог.
Неожиданно для себя он заплакал.
- Басты
- Хорроры
- Игорь Денисов
- Судья
- Тегін фрагмент