Ни война, ни философия не освободили его от загадки и несчастья, какими он был для самого себя. С войны он вернулся изменившимся, но никоим образом не просветленным. И, чтобы побороть неизбывный хаос внутри, за долгие месяцы итальянского плена в лагере Кампо Кассино постарался составить для себя радикальный план. Во-первых, отписать всё состояние брату и сестрам. Во-вторых, больше никакой философии. В-третьих, жить честным трудом — и в постоянной бедности.
Как ему объяснить этим людям лестницу бессмысленных мыслей, по которой сперва нужно подняться, а затем отбросить ее, чтобы увидеть мир таким, каков он на самом деле?
Для Канта эти метафизические загадки, как раз по причине того, что на них нет окончательного ответа, открывают человеку горизонт возможного совершенствования. Они руководят нами в стремлении накопить как можно больше опыта (познание), действовать как можно более свободно и самостоятельно (этика), проявить себя как можно более достойными все-таки возможного бессмертия (религия). В этой связи Кант говорит о регулятивной, или же руководящей, функции метафизического вопрошания.
Мои суждения уточняются следующим образом: тот, кто понимает меня, в конце концов признает их бессмысленными, когда проберется сквозь них, по ним, над ними. (Он должен, так сказать, отбросить лестницу после того, как взобрался по ней.)
Там, где Кассирер на основе научно трактуемого понятия символа стремится к единству полифоничной системы, у Беньямина проявляется воля к богатым контрастами, постоянно динамически изменяющимся констелляциям познания.
Если бы весной 1925 года Витгенштейна всерьез спросили, чтó он думает о причинах, по которым его собственная культура движется к новой низшей точке, он наверняка назвал бы типичную для эпохи взрывную смесь из вождистских политических культов, управляемого СМИ массового оболванивания, тупого национализма, а также социал-демократической веры в прогресс, которая и была объектом сатиры в его открытке Рудольфу Кодеру от 29 апреля 1925 года
Итак, происходит инверсия образа мышления: взгляд направлен уже не от космических сил природы вниз, на индивида, но от микрокосмоса индивида вверх, в макрокосмос, частью которого он себя мыслит. При этом не отрицается, что природная интеграция индивида в великий общекосмический контекст ставит его самоформирующему устремлению определенные границы и условия. Способность индивида к самоопределению, стало быть, в возрожденческом понимании не есть безусловная, полностью автономная. Ни один житель Земли не может полностью сам устанавливать законы, определяющие собственное его становление. Тотальная автономия — оторванная от жизни иллюзия. На ее место в Возрождении заступает сознание, так сказать, свободы, ограниченной определенными условиями, а значит — пластичности формирования самого себя в пределах определенного пространства действий. Однако чем глубже индивид проникает в эти условия, определяющие его становление, чем лучше осознает их границы, тем больше и доступная ему свобода действий
