согласно непререкаемому и неизменно действующему в музыкальном мире закону слова французских опер на немецкий сюжет для удобства англоязычной публики должны воспроизводиться шведскими певицами исключительно по-итальянски. О
умение разбираться в том, что «принято» и что «не принято», представлялось крайне важным, владение подобным знанием играло роль некоего тотемного божества из тех, кои тысячи лет назад тяготели над нашими предками, верша их судьбы, правя ими и повергая души в трепет и благоговение.
Однако Ньюленду это казалось вполне естественным: еще одна условность, как и прочие условности, формирующие его быт, например, необходимость причесываться и делать пробор на голове, действуя двумя серебряными щетк
Одно я знаю: если б Мэтти тогда умерла, Итан бы еще пожил, – а так, как сейчас… Да, вот вам и Фромы: большое было семейство, а что от него осталось? Покойники в могилах да эти трое в доме, а какая между ними разница? Разве что одни на земле, а другие в земле…
Жалко, конечно, – добавила она со вздохом, – что они все сидят, как в тюрьме, в этой несчастной кухне. Летом-то, в погожие дни, Мэтти переносят в залу, а то, бывает, и на улицу вынесут – все легче…
Да, так она там и осталась, – продолжала миссис Хейл, – и все это время Зена, как могла, ходила за ней, да и за Итаном тоже. Чудеса да и только – раньше-то сама вечно хворала, а тут вдруг, как нужда заставила, точно переродилась. Лечиться, конечно, она так и не бросила и прибаливать тоже прибаливала, но, видно, бог ей силы послал – сами посудите: двадцать с лишним лет она их обоих обслуживает, а до того, как с ними стряслась эта беда, она и себя не могла как следует обслужить.
Под густым шатром елок, смыкавшимся у них над головой, было темно и тихо, как в могиле. «Может, в могиле так и будет, – сказал себе Итан. – Хотя тогда я уже ничего не буду чувствовать…»
Почему же не надо, раз это правда? Я с самого утра только и думаю, как бы мне умереть!
– Мэтт, прекрати! Не смей так говорить!
– Ни от кого я в жизни добра не видела, кроме как от тебя!
– И так не говори! Каково мне это слушать, когда я для тебя пальцем не могу шевельнуть?
– Ну и что? Все равно это правда!
Ты знаешь, Мэтт, я бы все сделал для тебя, если б мог…
– Я знаю, Итан…
– Но я не могу!
Она не ответила, но Итан почувствовал, что плечи у нее задрожали.
– Ох, Мэтт, – вырвалось у него, – если б я мог сейчас с тобой уехать – все бы бросил, пропади оно пропадом!
Они стояли, не сводя друг с друга глаз, и каждый словно старался вобрать в себя и навсегда удержать черты другого. Он столько собирался сказать ей, но здесь, у озера, где роились летние воспоминания, сказать ничего не мог и, повернувшись, молча пошел вслед за нею к саням. Когда они снова проезжали сосновой рощей, солнце уже скрылось за холмами и стволы из красноватых сделались серыми.