Оглавление

Всё, что делаешь, надо делать хорошо,

даже если совершаешь безумство.

Оноре де Бальзак

Глава 1. Экспедиция в Средневековье

— Анатолий Романович, ну сколько можно? — Елизавета прикрыла глаза. — Я понимаю, вы совершили прорыв во времени, но уже было взято больше сотни интервью, неизвестно сколько статей написано, а одних только телевизионных программ… что нового я могу рассказать? Факты уже исчерпаны, вы же знаете. Пять лет прошло после моего перемещения!

Седой, чуть сгорбленный профессор — самая выдающаяся личность на Земле благодаря созданию Установки перемещения по Временной траектории (в простонародье — Машины Времени) — был серьезней обычного.

— Журналистку зовут Алла Сапаева, — сказал он, словно ее имя могло все объяснить.

— Так это родня нашего инвестора Сапаева?

— Да, его дочь. Но самое неприятное, — он тяжело опустил сцепленные руки на стол, — она в очереди на плановое перемещение. И тоже в Средневековье, хоть и более позднее, чем ты… А ты же помнишь, что сказала, когда вернулась? Чтобы мы не смели отправлять туда женщин. И после тебя мы негласно отбираем только мужчин… Иногда я смотрю на твои шрамы и жалею, что тогда наш комитет выбрал тебя.

— А я не жалею. Ведь, не побывав в 14 веке, не родились бы мои дети, — ее руки в длинных рукавах уверенно легли на подлокотники кресла.

Они оба знали, что было под этими рукавами, и это было непривычно видеть на женском теле.

— Лиза, я не рискну отправить еще одну женщину в прошлое, но открыто это сказать ей и Сапаеву нельзя. Сама понимаешь, на подобный отказ должно быть обоснование, но ты молчишь о кошмаре, с которым столкнулась тогда, и мне запретила говорить… так что Министерству будут грозить только обвинения в дискриминации женщин, адвокаты и проигранный суд. Просто расскажи девочке не факты для стандартного интервью, а то, что тебе довелось пережить там. Передай ей свои эмоции, Лиза! Может, своим рассказом ты изменишь желание Аллы туда отправляться и убережешь ее психику, а может, и жизнь.

Елизавета посмотрела в окно, потом на часы, раздумывая, успеет ли в детский сад за своими двойняшками, отец которых был на семь веков старше нее…

— Про матросню на корабле рассказывать? И про все остальное? — с сарказмом спросила женщина, склонив голову набок.

Анатолий Романович нахмурился, чувствуя себя неловко, но потом встал и добавил у самой двери:

— Если решила иронизировать, то и про своих друзей из борделя Манчестера не забудь рассказать…

Анатолий Романович открыл дверь и пригласил войти девушку по имени Алла.

На вид ей было лет двадцать пять — двадцать семь. Ее бравый шаг, буквально, кричал об уверенности, настойчивости и амбициозности. Алла улыбнулась, сверкнув «по-медицински» белоснежными зубами и протянула холеную руку Елизавете Кравченко в знак приветствия.

— Здравствуйте, Елизавета! Не представляете, как для меня важно лично встретиться с Вами.

— Здравствуйте, Алла, — и следующее, что сказала Елизавета после сотрясания ее кисти, — будьте, уверены, что уже через пару лет, проведенных в Средневековье, вы постареете лет на десять. Вы к этому готовы?

Пара секунд молчания Аллы, и она нашлась с ответом:

— Это вроде как ледяной душ? Вы пытаетесь меня переубедить последовать по вашим стопам и отправиться в прошлое? Я жутко любопытная, Елизавета, так что вряд ли вам удастся меня выбить из графика перемещения. Я обязательно там побываю, можете не сомневаться.

Серо-голубые глаза Елизаветы смотрели до боли внимательно.

— Ясно, — медленно улыбнулась Елизавета.

— А вы колючая, — подмигнула Алла, пытаясь растопить лед между ними, — но я готова потерпеть, чтобы остаться и послушать что-нибудь интересное.

— Интересного не будет, — ответила Елизавета, — будет то, чего я не рассказывала. Никому. И Алла, никакой записи, вы меня поняли? Я просто расскажу о нескольких годах моей жизни. Выйдет в печать или в сеть хоть что-то, вы будете выглядеть, по меньшей мере, глупо, так как я опровергну каждое слово. Этот разговор исключительно между нами. Считайте это антимотивацией или, проще говоря, началом психологического тренинга.

— Я вас поняла, — кивнула она, отключила телефон и неохотно отдала Елизавете. — А правда, что вы вышли замуж за английского рыцаря?

— Да, но не это было причиной моего путешествия в 1343 год. — Елизавета говорила не спеша, взвешивая каждое слово, — В 24 года я была аспирантом на факультете истории и археологии Университета. Раскрыть себя мне помогли мой отец — известный археолог Владимир Васильевич Кравченко и мама, которая была преподавателем истории, научным деятелем. Сколько себя помню, я всегда интересовалась тем, что пыталось спрятать от нас время. И однажды прочла в специализированном журнале об одном разрушенном монастыре, построенном еще в 13 веке в Аквитании. На фотографиях были видны лишь края затертых потолочных фресок. Через связи и источники моих родителей, я использовала почти эксклюзивную литературу, чтобы по крупицам собрать нужную информацию. Я узнала, что этот монастырь до 1337 года, еще до начала Столетней войны между Францией и Англией, принадлежал монахам-мужчинам. Однако после 1340 года монастырь был передан монахиням. Эти женщины и стали последними свидетельницами шедевра. К окончанию войны в этих землях были разрушены почти все строения, а по дорогам бродили озлобленные калеки, иноземцы, бывшие наемники, искавшие только деньги. Эти святотатцы и загубили монастырь. И когда-то я высказала сожаление в своей научной статье, что нет возможности увидеть и запечатлеть эти фрески в монастыре, поскольку их красота была просто непередаваемой. Это и стало отправной точкой. Позже мне позвонили из Министерства и предложили, используя Машину Времени, осуществить свою давнюю мечту.

Анатолий Романович, кивая, добавил:

— Мы твердо считаем, что перемещения в прошлое должны иметь нейтральные причины, к примеру, культурно-исторические. Умная, заинтересованная девушка, которую я знал в течение многих лет, как и ее родителей, вполне подходила для исследований в стенах женского монастыря. В итоге, мои коллеги и вышестоящая инстанция согласовали ее кандидатуру, — он посмотрел на Елизавету и продолжил, — сама Установка была проверена более десятка раз опытным путем, даже я сам испробовал ее, и находился по нескольку дней в разном времени. Однако Елизавета должна была провести там больше времени — примерно месяц, поэтому подготовка к ее перемещению стала длительной и обширной.

Министерство Исследования и Планирования перемещений по Временной траектории, или сокращенно — МинИППВТ, разработало график ее индивидуальной тренировки: занятия с психологами, медиками, физиками, историками-документалистами, даже со специалистами по самообороне. Мы старались предусмотреть все навыки и знания, которые понадобятся Елизавете в 14 веке, потому и перестраховались, как говорится, по всем «фронтам».

— Да уж, серьезный подход. Анатолий Романович, я видела Вашу Машину Времени на предварительном ознакомлении, — сказала Алла и улыбнулась, — но, признаться, представляла, что она будет более замысловатой.

Профессор заулыбался и начал расхаживать по комнате, жестикулируя. Анатолий Романович все еще не мог говорить о своем изобретении спокойно.

— Это Устройство создает, так сказать, условия «отрицания» информационных и энергетических и временных полей, особенно если учитывать, что одно без другого не существует. Наверняка вы знаете, что маятниковые часы на экваторе и в средних широтах идут по-разному из-за разной величины центробежной силы. Вот мы и постарались устранить всевозможные причины таких сил, ведь в основе лежит всего лишь взаимодействия полей заряженных частиц. То есть, изначально в нашей Установке нет ни единой частицы, которая создавала бы поля, а, следовательно, нет ничего, что несет в себе информацию и память. И что могло бы затормозить перемещение по Временной траектории…

— То есть там пусто и ничего нет?

— Да, простыми словами именно так.

— Но время не сразу поворачивается вспять для человека, который зашел в эту Машину Времени?

— Конечно, Алла. Объясню кратко: одним из значений Времени является продолжительность конкретного физического процесса, а внутри Установки оно тормозится за неимением точки отсчета. Проще говоря, Машина времени — это «стерильная» комната, где нет никаких процессов. То есть установка по перемещению во времени — лишь трамплин. Даже находясь в ней, для прыжка нужен толчок. И таковым служит старинный предмет, у которого есть информационное поле с данными, когда и где он был создан. Именно оно и становится единственным компасом перемещения.

— Из частной коллекции одного из зарубежных археологов была приобретена серебряная цепочка, — продолжила уже Елизавета, — найденная при исследованиях развалин монастыря в Аквитании, того самого монастыря, куда я собиралась отправиться. Украшение датировали первой половиной 14 века, что было наиболее подходящим периодом для моего исследования.

— То есть просто цепочка не может вас перенести в то время, как и Установка для перемещений не отправляет назад? — нахмурилась Алла.

— Это взаимодействует системно, вместе. И никак иначе, — снова жестикулируя, вступил в разговор Анатолий Романович, — надел цепочку или взял старинный предмет нужного года создания и зашел в Установку. А поскольку в ней абсолютно «чисто», то и единственное поле от цепочки начинает стремиться в свой временной отрезок. Предмету не мешают никакие силы, чтобы его притянуло энергетическое поле своего места и времени, когда оно было создано. А вместе с ним перемещается и человек. И именно ношение этого предмета на теле держит в том времени, куда вы переместились.

— В своих интервью, Анатолий Романович, настолько подробно об этом вы не рассказывали, — заметила Алла.

— Такое объяснение «на пальцах» не составляет особой тайны, — пожал плечами профессор, — общая информация известна во всех кругах, а вот специфические нюансы, чертежи и протоколы защищены грифом «Секретно» и всякими патентами.

— Ясно. То есть вам, — снова переключилась девушка на Елизавету, — нельзя было снимать эту цепочку в 14 веке?

— Нельзя ни в коем случае, иначе меня бы вернуло обратно, — кивнула Елизавета, — но это даже удобно на случай опасности.

— Понятно.

И вдруг Алла прищурилась и спросила:

— А почему российские ученые не выбрали нашу страну в качестве поля для исследований? Вы же сказали, что Министерство интересует только история и культура.

Анатолий Романович невольно отвел взгляд и втянул воздух:

— Если быть честным до конца, то объяснений сверху я не добился. А ведь я рассчитывал, что мое изобретение будет полезным для углубленного изучения истории нашей страны, а не какой-нибудь другой…

— Алла, — сказала Елизавета и немного покусала губы, подбирая слова, — думаю, здесь сыграло роль опасение со стороны руководства относительно влияния перемещений во времени на государственность, историю и прочее.

— Ага, — заулыбалась девушка, — в общем, пока опыта в багаже мало, то экспериментируем на другом поле, так?

Елизавета не подтвердила и не опровергла ее догадку, лишь иронично посмотрела ей в глаза, профессор тоже молчал.

— В итоге, предприняв все известные методы защиты, меня перенесли в 1343 год, — откинулась Елизавета на спинку кресла. — Мне было сложно адаптироваться в чужой стране и в другом времени. Современный английский язык практически ничем не мог помочь мне в общении с людьми Средневековья. Первое время меня приютили в монастыре, посчитав иноземкой. Я и подумать не могла, что подбор ракурса, подходящего освещения и свободного времени для запечатления фресок в нужной зале монастыря окажется настолько проблемным и долгим. Как и в любом монастыре, там был крайне жесткий график — утром, когда зала была хорошо освещена, и все наилучшим образом подходило для выполнения моего дела — я была окружена десятками монахинь во время чтения молитв, а потому, делать что-то другое было просто невозможным. Шерстяная ткань, из которой было сшито мое платье, натирало руки и шею, а грубый пояс оставлял следы под ребрами даже сквозь одежду. От всего этого я расчесывала свою кожу до крови, добавлялись к этому еще и клопы. Изо дня в день я испытывала отчаяние, еще большее, чем вчера. Все должно было исполниться просто и быстро, а совсем не так, как выходило. На четвертый день я потеряла сознание во время вечерней молитвы от истощения и недосыпания. И это очень не понравилось настоятельнице монастыря, она сказала, что я слишком изнежена, хотя для своего века я была достаточно крепкой и физически выносливой.

Сначала я никак не могла привыкнуть к здешнему порядку — вставать с рассветом, часов в пять, а отходить ко сну к восьми вечера. Так было заведено еще с давних времен. Но такой распорядок дня был наиболее приемлемым для времени, когда еще не было электричества, и это позволяло экономить дрова, свечи и лучины.

Анна перебила Елизавету:

— А сколько лет было другим девушкам в монастыре?

— От 12 и до бесконечности, — улыбнулась Лиза, — те времена были очень опасными, а стены монастыря хоть как-то защищали женщин, поэтому многие девочки, осиротев, попадали сюда и не стремились вернуться к мирской жизни, просто потому, что многим было некуда деваться. Не все становились монахинями из любви к Господу.

— А вы сильно отличались от остальных?

— Трудно сказать, но, наверное, разница была заметна. Большинство послушниц были неблагородного происхождения, привычными к тяготам жизни того времени. Если у женщин к тридцати годам оставалось хотя бы десять зубов, можно было сказать, что они хорошо жили и питались, но это было почти нереально для простых людей. Если бы вы видели, Алла, какими были женщины в те времена — запуганными, сломленными и зачастую озлобленными. Многие рождались с увечьями, просто потому что роды были приняты не по правилам или вовсе на скорую руку. А отсутствие присмотра за многочисленными детьми приводило к их высокой смертности и травмам на всю жизнь: ожоги, шрамы, вывихи, да и просто искалеченная психика с детства. Раньше, в Средневековье, с детей был спрос, как с маленьких взрослых, и наказание для них было таким же. Зачастую женщины являлись не только матерями, но и выполняли функции отцов, являясь защитниками и кормильцами своих семей, ведь из десяти мужчин-воинов с поля битвы возвращались четверо-пятеро живыми, а здоровыми и дееспособными, в лучшем случае, трое. Из года в год не хватало мужской силы, и, остается только удивляться, как человечество дожило до нашего века. Практически вся работа ложилась на женские плечи. Я знала молодую девушку, которая к своим семнадцати годам овдовела и осталась с двумя детьми на руках. И непонятно было — плакала ли она от скорби по убитому мужу или оттого, что осталась на пепелище своего дома после военных действий, которые проходили в их землях. Никто никого не щадил и не жалел — слуги и воры растаскивали последние канделябры и разбитые позолоченные рамы от сгоревших фамильных портретов. Это происходило прямо на глазах у юной хозяйки дома, такой же беззащитной, как и те двое малюток, которых она отчаянно прижимала к себе.

Под влиянием всех обстоятельств того времени людям приходилось взрослеть очень рано, а, значит, и старели они раньше. И среди таких людей я казалась еще совсем молодой и неприспособленной к жизни, хотя мне уже было почти двадцать четыре года. У меня была хорошая кожа и целые зубы, что являлось редкостью в Средневековье. Ко всему прочему, я имела опыт общения с разными людьми и была знакома с психологией взаимоотношений. Мужчины спустя века остаются прежними мужчинами все с теми же взглядами и тем же отношением к женщинам. Но я и не подозревала, что знания подобного рода мне так пригодятся в 14 веке, — Елизавета горько улыбнулась и отвела взгляд в сторону.

На мгновение она всей душой вернулась в самый важный день своей жизни, который случился почти за семь веков до ее рождения. Возникла длительная пауза, и все притихли, погрузившись в странное ощущение сиюминутного кардинального поворота событий.

— Тем ранним утром я с другими послушницами работала в саду у самой стены, которой был обнесен монастырь. И под нашими стенами как раз проходила дорога, ведущая в город. Мы могли слышать все звуки и голоса проезжающих людей. Случалось, что это было единственным развлечением девушек. Я помню встревоженные лица женщин, когда в ворота монастыря громко и настойчиво постучали: «Откройте! С нами раненый рыцарь! Во имя Христа, откройте!»

Видно было, как хромой сторож заковылял посмотреть на непрошеных гостей, и удостовериться, действительно ли там есть раненый рыцарь. Он дотошно разглядывал всех прибывших из своего узенького окошка, расположенного возле ворот и заменяющего современный дверной глазок. Эта медлительность разозлила кого-то, и начался жаркий спор и укоры со стороны человека, назвавшегося оруженосцем умирающего рыцаря.

Как выяснилось, некий благородный господин со своим слугой ночью встретили на своем пути шайку придорожных бандитов. Главной целью нападений всегда были господа, за счет которых можно было поживиться, и потому основной удар пришлось принять на себя рыцарю. Даже уложив последнего головореза, он, раненый, еще мог держаться в седле, но обильная кровопотеря вскоре заставила мужчину потерять сознание. Только Богу известно, что было бы с ним, если бы не проезжающие мимо фигляры-цыгане. Они уложили раненого господина в свою повозку и привезли к ближайшему монастырю в сопровождении его верного оруженосца.

Для нас всех это было ярким событием, ведь монастырь — настолько тихая обитель, что любое, даже мелкое происшествие, обсуждалось изо дня в день.

Я и сама слушала, стараясь не пропустить ни единого слова из рассказа слуги-оруженосца, и была крайне поражена, когда сторож вместо помощи умирающему, сказал:

— Я должен сначала испросить у настоятельницы разрешения открыть ворота. Так что ждите, — и он, хромая, отправился на поиски матери-настоятельницы по всему монастырю.

Я оглянулась на послушниц и монахинь, но ни одна из «сестер» не проявила явного милосердия к человеку, так нуждавшемуся в нем. Все столпились у закрытых ворот, выглядывая в полуприкрытое окно, и перешептываясь между собой.

И тогда я сама приняла решение. В один миг, за одну секунду. И никогда об этом не жалела.

Я опрометью бросилась к воротам и взглянула в открытое окно. Пожилой седоволосый оруженосец и стоявший с ним цыган что-то возбужденно обсуждали. Возле повозки, где без сознания лежал рыцарь, стояла старая цыганка с окровавленной тканью в руке. Я понимала, медлить было нельзя.

Оруженосец, увидев мой взгляд, вдруг быстро подошел к окну:

— Леди, будьте милостивы к умирающему. Ведь на его месте мог быть ваш брат или отец. Возможно, это последние часы моего господина, а ваш охранник, пес знает, куда запропастился! — Он обернулся на раненного и отчаянно хлопнул себя по бокам, — расскажи кому, ведь не поверят, что славный барон Хэдли, истекая кровью, умирал под стенами Божьей обители!

А я в это время уже открывала тяжелый засов на воротах монастыря. Настоятельницы все еще не было видно, когда я позволила занести раненого в пределы монастырских стен в ближайшее строение — дом сторожа, напоминающую большую старую будку. А монахини, уже воочию видя кровь и раны, молча принесли колодезную воду и чистую ткань.

У раненного человека был жар, и мне пришлось срочно обтереть его лицо, шею и руки холодной водой, как всегда делала мама при моей болезни.

На первый взгляд этот человек казался совершенно обычным. У него были высокий лоб, прямые стрелы бровей, крепкая челюсть. Жесткая щетина не могла скрыть его широкий подбородок, что, кстати, указывало на сильный характер человека. Но даже тогда я поразилась, насколько внушительными были его грудь и плечи. При таком телосложении его противнику было легче попасть в него стрелой, чем промахнуться. Да и шея раненного в обхвате была больше, чем обе моих руки вместе взятые. Однако именно такое строение объясняло, как воины Средневековья вращали мечами весом по 50 килограмм сутки напролет. И все же, как бы не был силен этот рыцарь при жизни, сейчас он был не в состоянии поднять даже собственные веки.

Я знала, что надо срочно очистить его раны, но все же боялась притронуться к ним. Такого жуткого зрелища я и представить себе не могла: на предплечье рыцаря была глубокая рана от меча. Его кожаный жакет тоже был обагрен кровью сверху, а кое-где она хлюпала и под ним. В двух местах виднелись раны от стрел, темные и очень глубокие. Меня особенно беспокоила его рана слева на груди, было очевидно — метили в сердце. Под коркой уже запекшейся крови виднелись крупицы земли, которые следовало как можно скорее вычистить из ран. Господи, и это в теле живого человека!

Смотря на такие раны, я сама ощущала физическую боль. С окаменевшим лицом я начала отмачивать его затвердевшую кровь возле ран, перемешанную с грязью. Как говорится, глаза боятся, а руки делают. Я опасалась, что он придет в себя и почувствует все болезненные манипуляции, поскольку ни капли обезболивающего ему еще не дали. Но нет, в сознание он так и не пришел, нам обоим повезло.

Я старалась делать все максимально быстро и четко, а за недостатком инструментов вскоре стала промывать и очищать его раны даже тканью, намотанной на палец. Это было одним из страшнейших кошмаров моей жизни. Поскольку с моих локтей уже капала вода, вперемешку с кровью, я попросила других послушниц разрезать ножницами его жакет под рукавом. Мне было некогда возиться с его застежками-ремнями по бокам. Но одна девушка стыдливо выбежала из сторожки, а другая густо покраснела и неистово замотала головой:

— Нет, я не буду его трогать.

На что я, конечно, вспылила:

— Я же не прошу тебя раздевать его, просто освободи эту рану слева, там же сердце! Да кто-нибудь, возьмите ножницы и разрежьте его жилет, у меня руки заняты.

Но тут причитания послушницы прекратились — появилась настоятельница монастыря и несколько пожилых монахинь. В гробовом молчании она смерила меня взглядом, перед которым, наверное, отступили бы даже противники на поле боя. Но тогда я была уверена, что поступаю правильно, поэтому ее мнение меня не волновало. Настоятельница велела монахиням сменить и подогреть воду, подать еще чистой ткани для раненого и начать готовить лечебные отвары из трав. Затем она взяла огромные ножницы, обошла рыцаря с другой стороны и помогла освободить раненного от одежды до пояса.

Оруженосец, отказавшись от помощи женщин, сам перевязал свои раны, которые, по его словам, вовсе не угрожали жизни.

После того, как мы вместе с настоятельницей наложили швы раненному с разных сторон, она крепко взяла меня за руку и отвела в сторону. Женщина строжайшим образом отчитала меня за то, что я открыла ворота вооруженным незнакомцам,