Весна в Запупыркине уже заканчивалась — стаял последний снег, птички, напевшись вволю, уже начинали вить гнёзда, а по улицам ходило разодетое народонаселение города, радуясь тому, что ещё не скоро доведётся снова напяливать на себя зимние вещи.
После Большого Города жизнь в городе маленьком кажется неинтересной и даже невыносимой. Ни разнокалиберных вывесок на каждом шагу, ни высоких остекленных зданий, ни заведений всех мастей и сортов, и — самого главного — непохожих друг на друга людей. Лишь обшарпанные хрущевки, доживающие свой век «деревяшки», озаборенные частные фазенды и люди только двух видов — пьяные и трезвые.
Вид провинциального убожества навевал на Осю Громного желание поскорее напиться — всё восставало в нём при виде родного Запупыркина, в который он, как надеялся, больше никогда не вернётся. Но нет — родной город снова стал явью, и Ося, взяв в магазине пару двухлитрового «Местного», шёл по улице, в очередной раз страдая от того, чего он лишился. До диплома оставалось два года, и вдруг — бац! — жизнь без чётких перспектив! За что?? За что?? — тоскливо пела душа, и он опять вспоминал, как сидя в поезде, провожал взглядом удаляющуюся от него жизнь. От этого Осе хотелось плакать, и он плакал, когда получил известие от матери о том, что на дальнейшее обучение денег уже не хватит — в связи с Финансовым Кризисом и распадом Осиной семьи, денег не стало.
И вот сейчас Ося шёл по улице с двумя баклажками «Местного». Душа страдала от несправедливости, голова — с похмелья, а карман грозил пострадать от безденежья — остатки материных денег таяли, грозя дефолтом.
Домой идти не хотелось. Прийти домой для Оси означало слушать материны причитания о трудовой неустроенности. Иди в охрану, иди в продавцы, сходи туда, сходи сюда. И так с утра до вечера — как заезженная пластинка. Лентяй, тунеядец, живёшь на моей шее, ничего не хочешь, ничего не делаешь, вон сосед наш — был хулиганом, сейчас в нефтянке начальник отдела, вон твой двоюродный брат начальник охраны, а ты, ты, ты… Надоело!
И Ося ходил и туда и сюда — и там и здесь разводили руками и говорили: «ме
