Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым.
1 Кор: 3: 18—18
Cад ввечеру. По галерее собора мыши летучи
Прямо за ним Брат его мертвый стоит, а порою Он сходит по древней спирально изогнутой лестнице.
Очертанье Послушника юного в
Нежны плачи дрозда.
…в конце концов, разразится та гроза, которая скапливается у меня внутри: выльется в болезнь или меланхолию. [19]
Г. Тракль
Говорят, в довершение всех ужасов Тракль стал невольным свидетелем того, как «один из тех, кто был в последнюю очередь вздёрнут, сам надевал себе петлю на шею».
Однажды в беседе с писателем Теодором Дойблером [12] Тракль признался:
«Разновидность смерти неважна. Cмерть так ужасна из-за паденья, и ничтожным покажется всё, что может предшествовать этому и продолжится после. Мы падаем в запредельную черноту. Как может умирание, миг, что ввергает нас в вечность, быть скоротечным?» [13]
Культуролог и библеист Сергей Аверинцев [14] , рассуждая об истоках поэзии Тракля, нашёл для неё удивительно ёмкие слова:
«время, в которое погружены его стихотворения, и есть предсмертная секунда, „вводящая в вечность“ и сама становящаяся вечностью…» [15]
«Зачарованность самоубийством» во многом и определила сюжет судьбы Тракля и превратилась в один из главных мотивов его поэзии — мотив смерти.
Поэтика Тракля темна и загадочна. Экстатическая и странно-надломленная, она наполнена видениями иных миров и отголосками неведомых таинств. И вряд ли переводима. На языке смыслов она допускает множество различных толкований, каждое из которых в состоянии осветить только фрагмент в бесконечной и неумопостигаемой мозаике целого. Поэтому без всякого преувеличения можно сказать, что даже все вместе взятые эти толкования никогда не смогут не только «окончательно» разобраться в парадоксальном «хаосе ритмов и образов» Тракля, но и тем более «раскрыть» главную — и обворожительную! — тайну, заключенную в стихах поэта — красоту их потустороннего песнопения.
Кто мы? Синие плачи
Родника в глуби мшистого леса,
Там где утайно фиалки
Благоухают весной.
Сердце поэта — твердыня его, Стихи — певучие символы веры
