Оглавление

1. Я вернулся, папа
2. Глава 1
3. Глава 2
4. Глава 3
5. Глава 4
6. Глава 5
7. Глава 6
8. Глава 7
9. Глава 8

Глава 1

Вот бывает же так, что хочется накричать на всех, оскорбить злыми словами, а потом самому убежать подальше и разреветься. И из-за чего? Из-за дурного слова? Отобранной игрушки? Или непонимания родителей? Будь я немного постарше и поумней, то наверно никогда бы не дернулся и не хлопнул дверью. Не бросился бы наутек. И никогда бы не попал в самое затруднительное положение, которое мог только придумать для себя. Выслушал бы маму с папой, попробовал бы понять или предложить хоть какую-то помощь.

Я бежал на берег обрыва, благо он находился всего в десяти минутах ходьбы от дома, глотая слезы, и был зол на всех. А за спиной, словно преследуя, висел подслушанный разговор родителей.

Они беседовали на кухне, за закрытыми дверями, и то, что меня не пускали, лишь подстегнуло мое любопытство. Знай бы я о чем они говорят, то никогда бы так не поступил. Не стал бы подкрадываться к двери, прислушиваться, и чисто интуитивно угадывать негромкую речь. И слово «развод» не резануло бы так больно душу.

Вспоминая того себя, я поражаюсь каким наивным и слабым был тогда. Борясь с комом в горле, я тихо скользнул к себе в комнату. Искусав губы разве что не до крови, думал что кого-то из них больше никогда не увижу. Отца ли, вечно занятого и почти не знакомого, но все же бывшего идеалом совершенного мужчины и заботливого внимательного отца. Или маму, любящую и потакающую всем прихотям избалованного ребенка, но все же прислушивающуюся к моему мнению. И решил проветрится.

В лучах заходящего солнца, берег залива был похож на край света, у которого внизу расстилалась не бурная пенящая масса, разбивающаяся о скалы, а розовое пушистое небо. И было оно таким далеким и бесконечным, что глаза не могли найти ни одного места что б зацепиться взглядом.

Ну почему здесь, на самом краю мира, вдали от города и вечных друзей, мы не можем быть обычной полноценной семьей? Почему мама так яростно требовала развода, а папа соглашался и выдвигал свои условия? И почему у меня возникло такое чувство, что это условие — это не я? Словно они и не решали, с кем из них я должен остаться. Что с ними случилось? Ведь еще пару дней назад мы за ужином обсуждали зимние каникулы в деревне у бабушки. А на следующее лето, когда я закончу девятый класс, поехать в Египет или Турцию, поваляться на пляже, позагорать у моря.

Я стоял на самом берегу обрыва и был готов закричать от отчаяния. Руки, мертвой хваткой вцепившиеся в тонкое железное ограждение, побелели от напряжения и безысходности положения. А самым страшным было то, что от меня уже ничего не зависело. Даже если я буду упрашивать и устраивать истерики, то это уже не поможет. Они разведутся и будут делить дни, когда и с кем я буду жить, с кем отдыхать. Но они уже не будут вместе.

Синее свечение в бушевавшей внизу воде, отвлекло от нерадостных мыслей. Отвлекло так резко, что я и не сомневался в том, что мозг сам не захотел больше думать о плохом.

Завороженный, я сильнее впился пальцами в ограждения, и перевалился всем телом через край обрыва. Высота здесь была не такой уж и большой. Метров двадцать, не больше. И когда вода в заливе была спокойной, это почти не чувствовалось. Однако сейчас, когда по морю гулял шторм, и вода пенилась, мне показалось что земля уходит из под ног, и бездна открывается передо мной. Бурлящая клокочущая бездна с синим маяком, заманивающая своим светом прямо на скалы.

Было похоже, что свет исходил из какой-то подводной пещеры, и я тут же прокрутил в голове все байки, которые слышал об этих местах. Никто из местных жителей ни разу не рассказывали ни о каком свете. Да, все они жаловались на слишком непредсказуемое течение в этих местах, способное снести рыбацкие сети на несколько миль в сторону, несмотря на грузила. Рассказывали, что раньше об эти скалы разбилось ни одно судно, затянутое течением на камни. Уж не этот ли свет приманивал сюда неудачливых мореплавателей?

Еще странным показалось то, что в течении пяти лет, что мы приезжали сюда, я ни разу не видел этого феномена. Знал каждый метр скалы, в прошлом году по-тихому облазив ее всю от самой воды до верха. И никакой пещеры, или даже намека на нее, не заметил.

Щурясь в свете заходящего солнца, уже почти скрывшегося за горизонтом, от чего свечение стало ярче, я упорно пытался запомнить расположение пещеры, из которой исходил свет, когда в кармане джинсов буквально таки заорал телефон. Не просто заиграл, а именно заорал, громко и резко. И этот крик, резкий и пронзительный, был столь неожидан, что я чуть не выпустил поручни из рук и не сорвался вниз.

Звонил отец. Я помнил что совсем недавно ставил на него мелодию из нового фильма, и то, что сейчас сбились все настройки, меня почему-то расстроило.

— Да, папа, — я нервно поднес трубку к уху, желая прекратить эти вопли. И тут только вспомнил события, приведшие меня сюда. Горло тут же сковало, голос охрип, и я дрогнул. Закусил губы, зная что отец не потерпит слабости с моей стороны, и если я разревусь — то он мне этого никогда не забудет.

— Джейкоб, куда ты пропал? Мы с мамой убились тебя искать, — тяжелый баритон, который заставлял оглядываться женщин на улице и кидать завистливые взгляды, показался мне сейчас недовольным и злым.

— Любуюсь закатом на море, пап.

На том конце прозвучал нервный смешок.

— Романтик… Ладно, будь там. Я сейчас подъеду.

— Зачем? — я не сразу сообразил что ляпнул, и от злости чуть не сбросил звонок.

— Поговорить, — отец задумался на несколько секунд, и я услышал его дыхание. -Или ты там не один? Если с подружкой, то я могу подождать.

— Нет, — я поспешно отверг его предположение. Моя подружка, Кати, сейчас отдыхала у своих родственников, в тысячах километрах от сюда. -Я один, папа.

— Тогда жди. Я скоро буду.

Н-да, надо было мне самому сказать, что скоро вернусь домой. Но как я мог вернуться туда, зная что именно мне скажут родители? Нет, вернуться все равно придется, но только после того, как я полностью успокоюсь.

Короткие резкие гудки в трубке больно резанули ухо, и я поспешно убрал телефон. Если отец хочет сообщить мне о том, что они с мамой разводятся, то я не уверен что смогу сдержаться. Либо разревусь как маленький, либо наору на него, и все равно потом разревусь.

Солнце полностью село, и стало темно, а я все стоял и пытался настроиться на предстоящий разговор. Так что резкий свет дальних фар ослепил меня на мгновение, и остановившуюся в метре от меня машину я не сразу узнал. Зажмурил глаза и потер их руками, а когда наконец увидел что это черный автомобиль отца, то отступил на шаг.

Я думал что папа выйдет и сядет со мной на маленькую скамеечку на обрыве, но он так не сделал. Открыл соседнюю с водителем дверь, тем самым приглашая сесть в салон. Я поморщился. Понял что он не собирается ходить вокруг да около, и то, что обычно меня выпроваживали назад, а сейчас приглашали на почетное место рядом с отцом, не сулило ничего хорошего. Знал так же, что тем самым он не будет спрашивать ни моего совета, ни мнения, а будет просто ставить перед фактом. Это была та территория, на которой он чувствовал себя полноправным хозяином, и я это знал. Как и то, что именно он мне сейчас скажет.

У папы была своя относительно небольшая фирма, и он держал в городе три ветеринарные клиники, порой сам заменял врача и даже оперировал. И я видел неоднократно, как он разговаривает с провинившимися служащими. Всегда только в своем кабинете, где он был и Царь, и Бог. Я однажды спросил его, почему именно там, и он разъяснил как глупому о смысле личной территории.

Вот и сейчас, приглашая на свою территорию, он был готов устанавливать свои правила. Я поймал себя на мысли, что был бы вообще не прочь отложить этот вопрос, увести его от больной для меня темы.

Я настраивался несколько секунд, прежде чем сесть в удобное кожаное сидение. В нос сразу ударил аромат папиного одеколона и слабый запах его сигарет. О, я любил смесь этих ароматов, представляя что именно так должно пахнуть от настоящего мужчины.

Работающий кондиционер тут же растрепал непослушные длинные волосы, которые мама неоднократно обещала сама мне обстричь во сне.

Он не стал долго мучить меня молчанием и сразу перешел к делу. Видел мою настороженность, и уже наверно знал что я все знаю. Хотя, от куда ему было знать то?

— Джейкоб… Я понимаю, что обещал провести с тобой и мамой все лето здесь, но мне надо вернуться в город. Если ты хочешь, то можешь поехать со мной.

Если честно, то я немного опешил от его слов. Неужели они передумали?

— На долго?

— Может на месяц. Не знаю пока. Ну так что, ты останешься с мамой, или поедешь со мной?

Так. Значит, вопрос с кем мне остаться они решили оставить мне. Неужели, никто из них не стал выявлять желания с кем мне остаться?

— А мы не можем поехать все вместе? — я упорно старался смотреть в окно, чувствуя на затылке тяжелый взгляд отца. Я был совершенно не готов к тому, что мне самому придется решать свою судьбу.

— Нет. Мама пока останется здесь.

Ага, все-таки расходятся! Но не хотят тревожить мои нервы. Все уже решили, но упорно делают вид, что главный вопрос придется решать мне. Да что им до моего мнения?

И тут, словно окатив меня с головой ледяной водой, перед глазами предстала картинка с синим свечением внизу, и я понял, что не смогу сейчас уйти от сюда. Не смогу бросить эту загадку неразгаданной. Где гарантия что если я сейчас уеду, я вообще сюда когда-нибудь вернусь?

— Я не хочу сейчас уезжать от сюда, пап. Можно, я еще пару недель поживу здесь, а потом ты заберешь меня?

Отец поморщился, но все же согласно кивнул.

— Хорошо.

— Пап, — я набрал полную грудь воздуха, и смело посмотрел в глаза отца. Наверно, он был бы горд сейчас за мою решительность. -Можно один вопрос?

Он кивнул, и почему-то прищурился.

— Вы с мамой разводитесь? — я прикусил язык так, что бы боль отвлекла от страха.

От гневного взгляда отца я все же вздрогнул, но глаз не отвел.

— Пока нет, — он сам отвел глаза, и достав сигарету, нервно закурил. Я тут же закашлялся, и отец открыл окно. Не знаю, может он именно этого и добивался, что бы показать мне какой я еще мелкий и слабый. А может просто сам нервничал. -Мы решили что пока просто поживем раздельно. Но я хочу что бы ты знал, Джейкоб, что даже если мы с твоей мамой разойдемся, то это не значит что ты станешь кому-то из нас не нужен. Я все равно останусь твоим отцом, а мама — мамой. Я не собираюсь переезжать из города. И мы сможем спокойно видеться.

— Но почему? — я снова попытался поймать его взгляд, но он не дал мне этого сделать.

— Ты слишком мал, Джейкоб, что бы понять все это. Просто у нас с мамой оказались немного разные ценности в жизни.

— Папа, я уже не ребенок! — я возмущенно свел брови.

— Ну хорошо. У меня появилась возможность открыть еще одну клинику в соседнем городе, а мама против.

— Почему? — я не понимал. Совсем ничего не понимал. Что плохого в том, что будет не три, а четыре клиники? Будет больше денег, бизнес расшириться…

— Говорит, что тогда совсем не будет меня видеть.

Я отвернулся и встретился со своим взглядом в отражении окна. А ведь и правда. Папа и так почти не бывает дома, говоря что три клиники отнимают почти все время. С появлением четвертой, он вообще исчезнет. Как же он тогда собирается видеться со мной, если у него не будет на меня времени?

— Тогда зачем тебе еще одна клиника?

— Ты не понимаешь, — отец нервно выбросил сигарету в окно, и я чуть не бросился на него с упреком. Мы с мамой собирали здесь мусор на прошлой неделе, что бы навести порядок. А он… -Джейкоб, это же деньги, благосостояние, будущее.

Я молчал. У нас были деньги. Мы не отказывали себе практически не в чем. Захотели коттедж с видом на залив, пожалуйста. Ходили в рестораны. На благотворительные приемы. Все, о чем я не просил — все было. Вот к примеру, в этом году я захотел освоить такой вид отдыха, как дайвинг. И отец купил и лодку, и три гидрокостюма со снаряжением. Арендовал небольшой сарай на берегу, самый крайний и самый ближний к нашему дому. Нырял со мной и каждая находка, историческая или хлам, была у нас достижением. Мы даже нашли несколько стеклянных бутылок, которым отец дал как минимум пару сотен лет.

— Да, папа, я не понимаю, — я резко открыл дверцу, и прежде чем отец успел что-то сказать, добавил. -Я позвоню когда засобираюсь в город.

И захлопнув дверью я отступил в кусты. Подождал пока отец уедет, и вернулся к обрыву. Перегнулся через перила и разочарованно сел на землю. Свет пропал. Интересно, когда именно он перестал светить? Не тогда ли, когда подъехал отец? Возможно он испугался, что его заметят. Но тогда почему он не погас от моего присутствия? Не от того ли, что словам ребенка поверит не каждый, а вот к словам взрослого кто-то может прислушаться?

Я тупо смотрел на черную воду, и уже не сдерживая себя, ревел как какой-то юнец. Зная целеустремленность отца, я сразу понял что тот не отступит от задуманного. Разве что его кто-то опередит, или затраты будут больше чем ожидаемая прибыль. Но на это я мало рассчитывал. Зная же маму, был более чем уверен, что она не отступит пока отец не забудет свою идею фикс.

Дома, когда я наконец вернулся, я не смог смотреть в глаза мамы, да она и не настаивала. Наверное, впервые в жизни, она отвернулась от меня ни слова не сказав, и ушла к себе. Мне показалось диким то, что она вообще не захотела со мной говорить. Я всегда считал что с кем — с кем, но с мамой можно поговорить всегда и обо всем, прийти за советом или поделиться переживаниями. А сейчас ей оказалось нечего мне сказать. И это было больно.

Утром, воспользовавшись тем, что мама еще не встала, я быстро обшарил холодильник и сделав себе пару бутербродов, тихо выскользнул из дома.

Роса обильно лежала на траве, и я упорно старался не сходить с тропы, пока шел к обрыву. Здесь правда была еще одна дорога, асфальтированная и огражденная, но она делала большой крюк, и мне совсем не хотелось попусту терять драгоценное время на комфорт.

Добравшись до места, я с удовольствием огляделся. Здесь росы уже не было. Она обсохла от порывов ветра с моря. У подножья совсем тихо шуршала вода, навевая покой и умиротворение. Просыпающиеся птицы начинали наполнять воздух тоненьким пением, и писком голодных птенцов. Захотелось сесть на берегу и подставив солнцу голову, наслаждаться спокойствием.

Я не стал задерживаться и, сойдя с поляны, легким бегом побежал по тропе, уходящей вниз с обрыва, к пляжу, находящемуся в полумиле от скал. Там начинались небольшие ангары, в которых рыбаки хранили лодки, и небольшие сарайчики, наподобие того, что арендовали мы. В тот момент, когда я продумывал весь свой план, я даже не думал, хватит ли мне сил в одиночку вытащить лодку и протащить ее пятьдесят метров по песку. Обнадеживало то, что она находилась на подставке с колесами, но и даже с их помощью, нам с отцом приходилось тащить ее вдвоем. Сейчас же я был один.

Лодка, как и все снаряжение, были на месте, и я в первую очередь проверил баллоны с кислородом. Поморщился от того, что осталось всего два заправленных баллона, да и то всего двенадцатилитровых. Установил себе таймер на полтора часа погружения, и задумался. Если там на самом деле есть пещера с чем-то интересным, то мне придется возвращаться домой за деньгами, а потом плыть в порт заправлять баллоны на станции. Что ж, для начала нужно убедиться что там что-то есть.

Чуть не надорвавшись от тяжести, я все же вытащил лодку на воду. Руки буквально таки саднило от натуги, и я позволил себе немного отдохнуть, прежде чем браться за весла. Конечно, я мог бы воспользоваться мотором, но шум от него могли услышать наверху и донести маме. А она всегда была категорично против того, что бы я в одиночку выходил на большую воду.

Я еще раз пять проверил весь костюм и снаряжение, по списку сверился все ли на месте, и одернул себя.

— Все, хватит, — буркнул я, злой на свою нерешительность. Одел перчатки и навалил на весла.

Все таки здесь на самом деле было нехорошее течение. Казалось что вот только что оно было в одну сторону, а теперь уже поменяло направление на сто восемьдесят градусов. Мне пришлось бросить якорь в пятидесяти метрах от места, где я вчера видел свет, что бы спокойно, не отвлекаясь на качку, облачиться в костюм. Если кто знает что представляет из себя костюм для погружения в холодную воду, тот поймет почему я пол часа возился со всеми этими баллонами, шлангами, маской, ластами и так далее и тому подобным. Кроме того что мне пришлось проверить все ли в порядке, так еще и вес самих баллонов был убийственен. Конечно в воде это не чувствуется, но сейчас, сидя в небольшой лодке, качающейся из стороны в сторону, я вдруг задумался. А стоит ли вообще лезть туда? А вдруг в баллонах окажется меньше кислорода? Или меня снесет течением? Или еще страшнее, запутаюсь в прибитых к скалам старых сетях?

Ругаясь сам над своей нерешительностью, я глянул на часы. Мама проснется часа через два. Еще час — два она меня искать не будет. Но там я уже намеревался вернуться, и если повезет, то она даже не заметит моего отсутствия утром.

Вода сомкнулась над головой как-то сразу, и я в очередной раз пожалел что со мной нет никого из родителей. Некому было проконтролировать погружение, да и оказаться одному в бескрайней массе воды — ощущение отнюдь не из приятных.

Стараясь отогнать плохие мысли, я медленно опускался на дно, стравливая страховочный трос. Он был на пятьсот метров, и по моим подсчетам, его просто не могло не хватить. Даже если там окажется пещера, то будет глупо лезть в самую ее глубь с полупустыми баллонами. Я повешу на входе небольшой маяк, и потом, заправившись кислородом, вернусь. Конечно, не факт что это будет именно сегодня, но как я смогу не вернуться?

Тот солнечный свет, что пробивался через воду, практически не помогал мне в воде, так что пришлось включить фонарь на голове, и коснувшись дна, цепляясь за камни руками, двинуться к скале. Дно здесь было усыпанно огромными гранитными валунами и мелким гравием, хоты всего в полу мили находился вполне приличный песчаный пляж. Да, если бы сюда вошло судно, большое и с низкой посадкой, то оно наверняка зацепило бы дном один из валунов. А течение бы тут же начало прибивать его к скале.

Кстати о течении. Как это не странно, но мне показалось что оно настойчиво пытается мне не дать возможности подплыть вплотную к скале. Мне потребовалось не десять минут как я рассчитывал, а почти двадцать, что бы преодолеть эти пять десятков метров. Но зато когда мне удалось пробить эту преграду, я оказался на небольшой площадке у подножия скалы, где вода не то что бы бурлила, что я ожидал. Она просто стояла!

Я сверился с часами и компасом. Так, почти на месте. Метров пять — семь правее, а там вверх по скале пока не найду пещеру. В принципе, глубина здесь была всего-то пятнадцать — двадцать метров.

Я обругал себя за трусость, цепляясь за гранит, какой-то странно отшлифованный и гладкий, и поплыл к интересующему меня месту. И когда вдруг оказался на довольно большой площадке без каких-либо намеков на камни и гравий, немного растерялся. У меня даже возникла такая мысль, что она похожа на гладкую ровную асфальтированную дорогу, которая уходила… А куда она собственно уходила? Сама поверхность скалы то же была гладкой и отшлифованной, и я не увидел и намека на пещеру или трещину. Медленно поднялся к самой поверхности воды, и, выглянув, лишний раз убедился что не ошибся с местоположением. Вот эти камни на утесе, и вот этот камень торчит из скалы прямо над местом вчерашнего свечения. Да я мог бы сейчас скинуть баллоны с ластами, и просто взобраться по скале до самого обрыва и через десять минут быть дома. Э-э, нет!

Снова опустившись на дно, я уже более тщательно стал рассматривать скалу, когда возле самого дна моя рука просто прошла через камень и не найдя опоры, словно утонула в каком-то желе.

Чуть не хлебнув воды, я шарахнулся от странного места, и осмотрел руку. Ничего с ней не случилось. Не было на ней ни каких остатков того желе, да собственно все было по старому.

Может я начинаю сходить с ума? Я проверил уровень кислорода в баллонах, что бы убедиться что не надышался углекислым газом или хлором и не ловлю глюки, и недоверчиво снова протянул руку к скале. Она прошла до локтя, не ощутив преграды. Как и в прошлый раз она словно оказалась в желе, и я осмелев, засунул руку глубже. Пальцев коснулось прохладное течение, и я улыбнулся.

Ага, значит что-то вроде пробки. Или двери. И по ту сторону снова вода.

Прикинул, на сколько хватит кислорода. Еще час максимум, а минимум пол часа. Значит можно посмотреть что там, и потом по страховочному тросу вернуться обратно. Эх, папа, ну почему тебя сейчас нет рядом? Ты всегда говорил что я люблю преувеличивать и фантазировать, и вот это открытие — было бы нашим с тобой! Целое приключение!

Выгнав из головы мысли об отце, я затаил дыхание и вломился головой в скалу.

Пробив полуметровую пробку желе, сквозь которую свет фонаря проходил как через стекло, я рывком выскользнул в какой-то узкий туннель и…

Стремительное течение подхватило меня как соломинку и с силой потащило по пещере. За несколько первых секунд я припомнил все возможные ругательства, какие только слышал, и лихорадочно цепляясь за трос, пытался остановить механизм стравливания. Что-то больно полоснуло по правому плечу, и я разве что не закричал от боли, отпуская трос. Попытался хоть что-то разглядеть в мельтешащем по стенкам пещеры свете фонаря, и в тот же момент удар по голове разбил его. Чуть не плача от боли и отчаяния, я закрыл лицо ладонями и прикрыл маску. Не дай то Боже она разобьется и тогда все пропало. В голове беспощадно шумело, и меня то и дело бросало то об одну стенку, то об другую. Чисто интуитивно сгруппировавшись, я сжался в клубок. И думать уже не думал, что если сорвет баллоны, то я тут же захлебнусь.

Снова меня бросило на стену и я чуть не взвыл. Разорванное об какую-то скалу плечо с такой силой шлифонулось о камни, что шум в голове немного стих. Это дало мне возможность на несколько секунд задуматься над тем положением, в которое я попал. И вспомнить о тросе.

Проклятье, трос рассчитан на пятьсот метров, и до сих пор разматывается, значит я не проплыл и пол километра по этому гроту. И стоило мне об этом подумать, как ремни на поясе дернуло. Все, закончились пятьсот метров.

Меня болтало так, словно вода хотела если не сорвать меня со страховки, то забить на смерть о стены. Вот она сорвала с меня один, а затем и второй ласт. Запарашутила прорванный на плече гидрокостюм, еще больше разрывая его. Удар о стену баллонами, заставил действовать. Левой рукой я отстегнул бегунок со страховки, перестегнул на пол метра вперед по тросу и попытался подтянуться. Минут пять убил на то, что бы сократить трос на метр, и понял, что с раненной правой рукой не смогу, не успею, добраться до входа в туннель. У меня раньше закончится кислород, или вообще сорвет баллоны, прежде чем я дотянусь. Оставалось два выхода, ждать, когда кто-то там заметит мою лодку и вытянет обратно, или освобождаться от троса. Вероятность того, что меня вообще кто-то будет искать еще пол часа, бросится тут же спасать не зная что со мной и где я, была столь мала, что я сразу сконцентрировался на втором варианте. Попробовал отвязать трос, и чуть не разорвав пальцы, тихо запаниковал. Неужели я умру здесь, в полной темноте, один, болтаясь как рыба на удочки? И тут же вспомнил про небольшой нож на ноге, который мог бы спасти от сетей, доведись мне запутаться в них.

Я раза четыре выпускал нож из руки, и ловил веревку, к которой он был привязан, прежде чем смог взять его в левую руку. При условии что течение и не пыталось мне помочь, а все более яростней било о стены, это было великим подвигом. Еще большим подвигом оказалось заставить себя перерезать ту единственную нить, которая еще связывала меня с домом.

Быстро накатывающая слабость заставила сжать зубы сильнее. Уровень кислорода в баллонах упал? Потерял много крови из раны? Или переохлождение? Если так будет продолжаться, я просто здесь погибну. Надо действовать. Другого выбора просто нету.

Перерезав трос, я лишь успел закрыть руками лицо, и течение с новой силой стремительно потащило меня в темноту. Не было ни сил, ни желания сопротивляться ему. Все тело буквально требовало отдыха и пары десятков тюбиков мази от ушибов и ссадин. Даже плечо уже не болело. Я просто не чувствовал руки от самой шеи и до кончиков пальцев, сам удивляясь как еще смог поднять ее и прикрывать лицо.

Свет заставил меня отнять руки от лица, и, мельком увидев, что идет он от выхода из туннеля, меня с силой выбросило в воздух. Чувствуя себя пробкой в бутылке с шампанским, сквозь мокрый пластик маски увидел висячее низко над горизонтом солнце, и внизу, окруженный скалами, огромный резервуар с водой.

А потом был удар.

Я ударился о воду с такой силой, что ремни с баллонами не выдержали и лопнули, и отлетая куда-то в сторону, сорвали с меня и маску и трубку.

Прежде чем потерять сознание от страшной боли во всей правой стороне тела, на которую пришелся удар, я успел хлебнуть изрядную порцию пресной воды. И лишь потом провалился в черную бездну, оглушенный, уставший и разбитый.

Глава 2

Пришел я в себя так резко, словно кто-то просто повернул рубильник, и тут же закашлялся. Легкие горели огнем от хрипящей воды, и я даже не сразу осознал что меня кто-то поддерживает под руки. И то, что я следом снова не отключился, я должен был быть благодарен лишь очередному приступу кашля.

Кроме того, что легкие были готовы выплюнуть себя через мое же горло, вся правая часть тела была буквально одной сплошной болью. Даже лицо беспощадно саднило, и я почувствовал на губах соленый вкус крови. Глаза же, словно отказываясь принимать все происходящее за реальность, отказывались видеть все, кроме непроглядной черноты вокруг. И я чувствовал, что дело было не в том, что вокруг могло быть темно. Они просто не видели!

Осознав наконец, что меня поддерживают чьи-то руки, борясь с душащим кашлем, прошептал:

— Помогите мне.

Этих двух слов хватило у меня на то, что бы последние силы покинули тело, и я безвольно повис на чьих-то бережных руках. Сознание я не потерял, но, словно прибитый, не мог собрать мысли воедино, все слышал, но ничего не понимал, и ни на что не реагировал. Рядом кто-то говорил, но я не мог понять ни слова. Сам язык вообще мне показался незнакомым.

Чьи-то пальцы легли мне на подбородок, и повернули голову. Сначала в одну сторону, потом в другую. От этого я разве что не закричал. Боль в голове явно ждала именно этого, и набросилась с остервенением на и так уже измученное тело и разум. Я не отупел от нее только из-за того, что пальцы прошлись по коже на щеке, и я почувствовал что там глубокая рваная рана. Это заставило отвлечься и ужаснуться случившемуся.

Я упорно хлопал ресницами, надеясь на то, что зрение вернется, но увы. Но это дало шанс оценить свое состояние.

Когда все те же пальцы коснулись виска, я сообразил что там огромная шишка. Наверно ее я получил в том туннеле, когда разбился фонарик. Если бы не он, то я наверно ударился бы виском и сразу бы умер. Не добрался бы до выхода. Остался бы болтаться мертвым на веревке.

От невеселых мыслей меня отвлекло прикосновение к распоротому плечу. По крайней мере я искренне надеялся, что отделался только рваной раной. Я ошибся. Сначала в плече что-то скрежетнуло от чуть более сильных нажатий рук, а потом и в локте. Как минимум перелом в плече и вывих локтевого сустава, а как максимум — перелом и там и там. Я поморщился от того, что я их не чувствую — этих травм. Хотя нет, чувствую что рука болит, но по сравнению с болью в голове, это мелочь.

Голоса вокруг меня начали говорить громче, и я к своему изумлению начал отличать их друг от друга. Два мужских и один женский. И судя по всему, именно женщина и осматривала меня. Даже не понимая их слов, я уловил нотку недовольства в голосах мужчин. Чему же им быть довольными? Свалился им на голову пацан, поломанный и разбитый, а им еще придется скорую вызывать, оказывать первую помощь. Ой, люди, да я вам и так уже благодарен за то, что не дали захлебнуться!

Женские пальцы, а я теперь был уверен что это именно женщина сидит возле меня, продолжали скользить по телу. Вот они стали ощупывать ребра, и я задохнулся от боли. Вот теперь я застонал, благодарный тому, что руки отстранились и я могу выровнять дыхание.

Когда руки коснулись моей правой ноги, мне показалось что мир содрогнулся. Тут уже, не в силах сдерживать себя, я закричал. Боль, от самой лодыжки и до бедра, сводила с ума. Я рвался из чужих рук, старался отстраниться от боли, отползти от нее, но кто-то не пускал. Прижимал за здоровую ногу и плечо к камням, впивался пальцами в больную ногу и рвал меня на части.

— Нет, — закричал я уже порядком охрипнув, но это уже не имело значения. -Лучше убейте меня.

Вот бывает же, что если не везет, то во всем. Стоило мне потерять сознание от боли, как оно подло вернулось от прикосновения чего-то липкого и мерзкого к лицу. И самым страшным было то, что эта мерзость была еще и живой!

— Нет! — кричал я, пытаясь вырвать левую руку из жесткой хватки, и поняв что это невозможно, отвернуть голову, не дать ему залезть на меня. Существо же, словно не замечая моего к нему отвращения, упорно лезло на глаза, ощутимо приклеиваясь к коже.

Это было ужасно! Первая моя мысль была о монстрах, пожирающих глаза. Было дело, смотрел как-то ужастик по телевизору, так после этого еще неделю соскакивал по ночам с воплями и не давал маме полностью отключать свет на ночь. И вот теперь, понимая, что и так ничего не вижу, но возможно это со временем пройдет, и лишиться глаз… Нет! Это было уже крайним кошмаром.

Голос над самым ухом что-то настойчиво повторял раз за разом, и я помимо воли начал прислушиваться. Мне казалось, что женщина просила немного потерпеть, подождать, и тогда все будет хорошо. Подождать совсем немножечко.

Только вот зачем?

Я снова дернулся, отворачивая голову, когда меня с силой прижали к камням. Однако существо вполне мирно устроилась на верхней части моего лица, и холодок, исходящий от липкого слизня, словно начал впитывать в себя всю боль. Это было так неожиданно, что я замер, позабыв о необходимости дышать. Я буквально чувствовал, как боль капля за каплей уходит через мои глаза к этому существу, и это было лучшим избавлением от страданий.

Женский голос панически запричитал, и меня ощутимо тряхнули за плечи. Боль, от которой я уже успел отрешиться и забыть, нахлынула разом и на все тело сразу. Меня замутило от этого всепоглощающего безумия. Всхлипнув, я хрипло застонал и понял что плачу. Слизню казалось только этого и не хватало, что бы еще больше расползтись по глазам.

Ласковые руки погладили меня по волосам, и это было так похоже на прикосновение мамы, что я разревелся еще сильнее. С трудом высвободил левую руку, и не обращая внимания на недовольные голоса, закусил большой палец зубами.

Мама, прости меня глупого!

Что же я наделал!

Руку настойчиво отстранили, и я почувствовал как к губам поднесли что-то холодное. Ледяная вода с каким-то странным, отдаленно знакомым вкусом полилась в рот, и мне ничего не оставалось, кроме как сделать несколько глотков.

Холод воды тут же начал расходиться по всему телу, и к своему великому изумлению, я почувствовал, что боль начала отступать. Не сказать, что она исчезала, просто глохла, становясь чуть слабее с каждым ударом сердца.

А через минуту, в течении которой рука все так же гладила меня по волосам, я вдруг понял, что начинаю различать слабые отголоски теней. И они становились все ярче и отчетливей, от чего я уже не находился в полной темноте, а словно меня окружали серые хмурые сумерки. Я уже мог различить сквозь это существо на глазах силуэты трех людей, склонившихся надо мной, и был готов еще больше разреветься от счастья.

Я не ослеп!

И люди, что сейчас занимались мной, явно знали свое дело. Тело уже болело не так сильно, как прежде. Зрение вернулось. Скоро они свяжутся с моими родителями. А там… Папа будет бегать и трясти деньгами, выбивая самое лучшее лечение и понукать мне какой я глупый. А мама защищать меня и лечить своей любовью и лаской, прятать слезы от меня. И возможно тогда они помирятся, ведь у отца не будет столько времени, что бы он мог заняться своим новым проектом.

Женщина снова погладила меня по волосам и что-то спросила. Как я не силился, но не смог понять ни единого слова.

Стараясь не обращать внимания на то, что мою левую руку все пытаются положить на камни, я все же вырвал ее и стал лихорадочно расстегивать на шее застежки гидрокостюма. Там, на шее, висели медальоны, на подобие тех, что носят армейцы. На них были выгравированы телефоны отца и матери, а так же мое имя. Отец говорил что правильно их называть жетонами, но я все никак не мог привыкнуть к этому слову. Говорил, что это глупо, носить на шее брелок, как собачка, что бы не потеряться. Зато девчонки в классе буквально с ума сходили от таких штучек, и мне это льстило.

Мои спасители не поняли, что я хотел им показать жетоны, и начали рьяно стягивать с меня костюм. О, лучше бы они этого не делали! Сначала болью отозвались ребра, потом и рука с ногой. Застонав, я сжал челюсти до ломоты и разве что не потерял сознание, прежде чем они поняли что делают мне больно и отстранились. Повиснув безвольной куклой на руках женщины, я слышал как она раздает команды, но что именно она говорила, все так же не понимал. Позволил еще пару раз напоить себя той ледяной водой, и с благоговением ощутил, как все тело немеет и становится чужим. Даже боль притупилась на столько, что я не заметил как с меня стянули таки верхнюю часть костюма. Я перестал слышать все переломы и раны, но вот нога, словно отказываясь подчиняться общему порыву, все равно болела.

— Позвоните маме, — прошептал я, силясь рассмотреть женщину, склонившуюся надо мной. –Я — гражданин России. Там, на груди, жетоны с номерами телефонов…

К моим губам прижали палец, и я понял что меня просят замолчать. Что мне оставалось делать? Я замолчал.

Это было так здорово, ничего не чувствовать, висеть где-то между сном и реальностью. Покорно принимать тихое поглаживание по волосам, и слушать как женщина что-то тихо говорит. Я не понимал ни слова, но у нее был такой приятный голос, что слушать его было одно удовольствие.

Мое эйфорическое состояние ну просто не могло продолжаться вечно, и когда вдруг слизняк на глазах беспокойно зашевелился, я чуть не выругался от неожиданности. Глаза защипало, и я зажмурился. Было почти больно, и я рванулся сорвать его с себя, но, к ужасу происходящего, смог оторвать руку лишь на пару сантиметров от камней.

Она не слушалась!

Все тело не слушалось! Максимум на что я был способен, это с усилием повернуть голову, и еле шевеля каким-то ватным языком, облизать губы, вмиг пересохшие и непослушные. Однако сознание было ясным, и это состояние тела пугало до безумия.

— Уберите его, — прошептал я, морщась от рези в глазах.

И его убрали. Поняли что я хочу, и без лишних слов, сделали именно так как я просил.

Для того что бы открыть глаза, мне пришлось приложить по истине гигантское усилие. Возле меня сидела женщина, столь красивая, что я не мог оторвать от нее глаз. Светло русые волосы были заплетены в две косы, большие зелено-голубые глаза светились волнением, а на губах, красных от природы, играла заботливая улыбка. Ей было наверно лет двадцать пять — тридцать, но, черт возьми, в такую можно влюбляться и мне.

Что-то сказав мне, она явно ждала ответа. Боже, как же мне объяснить ей что я ее не понимаю? Я скосил глаза и попытался сориентироваться, но увидел лишь камни и бескрайнее сумеречное небо. Попытался поднять голову, и посмотреть как сильно я пострадал, но не смог. И перехватил заинтересованный взгляд девушки.

— Что со мной? — если честно, то я не надеялся что она меня поймет. Однако, то ли этот вопрос был из разряда тех, что обычно задают в таких ситуациях, то ли она на самом деле поняла что я хочу от нее узнать. Но она явно меня поняла!

Задумавшись, она стала показывать на себе пальцами. Провела по щеке пальцем, и я поморщился. От самого уха и носа, и по скуле будут обалденные шрамы! Коснулась виска, и на секунду задумавшись, стукнула кулаком по ладони. Немного повернула голову, и, коснувшись затылка, то же стукнула кулаков ладонь. Ага, этой раны я не чувствовал, но раз она ее показала, значит она не пустячная.

Коснулась бока, и показав три пальца, сделала вид что ломает ветку. Я сморщился, поняв что она хочет сказать. Три ребра сломано.

Показала на плечо, и задумавшись, несколько раз сломала воображаемую ветку. Ага, сложный перелом. Плохо! Очень плохо!

Чуть ниже плеча порез сантиметров на двадцать. Ох, если мышцы срастутся неправильно- все, инвалид на правую руку.

Дальше было еще хуже. Она сломала локтевой сустав, причем сама поморщилась от этой раны, и пальца на правой руке.

Потом задумалась, стоит ли продолжать. Я перевел взгляд на ее ноги, обтянутые черными кожаными бриджами, и удивленно замер, увидев на поясе совсем не маленьких охотничий нож в ножнах. Женщина не поняла моего взгляда, и подумала что я прошу продолжения. Коснувшись бедра, она так жестоко сломала воображаемую ветку, что я обреченно застонал. Мы в этом году в школе как раз проходили анатомию человека, что бы я понял что с этим переломом — я обречен. Возможно все и срастется, но хромота навеки будет напоминать о моей глупости.

Женщина закусила нижнюю губу, глядя на мою ногу, но потом все же достала из своих ножен огромный тесак и прижала кончик к своей коленке. Я не понял. Удивленно смотрел ей в лицо, и не понимал. Не хочет же она сказать что я остался без ноги? Я же чувствовал что она болит и ниже коленки, но ее показательные действия мне ни о чем не говорили.

Вздохнув, она села рядом со мной, и легко, словно я совсем ничего не весил, приподняла за плечи. Я скользнул взглядом по страшному отеку на ребрах, про себя думая, а не повредил ли того, что находится под ними. Задержал взгляд на сломанной руке, и увидев торчащую кость из кожи чуть выше локтя, с трудом поборол ком в горле. Нет, такие переломы если и срастаются, то напоминают о себе всю оставшуюся жизнь. Штаны гидрокостюма были распороты вдоль правой ноги, и я отметил чуть ли не черный синяк на бедре, и…

Я чуть не задохнулся, увидев торчащий из под коленки нож. Тот самый, которым перерезал трос. Он по самую рукоять ушел под самую чашечку, и я застонал. Всё! Инвалид на всю жизнь! Скорее всего они пытались вытащить его, но не знали что на лезвии имеется крюк для перерезания тросов и веревок.

Даже если кости и срастутся, то восстановить связки и сухожилия не удастся. Да на лечение не хватит всех отцовских денег!

Представив что буду обузой отцу и матери на всю оставшуюся жизнь, а передвигаться только на инвалидном кресле, я застонал и закрыл глаза. Женщина тут же опустила меня обратно, и поднесла к губам чашу с обезболивающим питьем. Сжав губы, я с усилием отвернулся, уткнувшись лицом в ее ногу. Она показалась мне такой теплой и живой, что стало тошно. Ну как я смогу жить, зная что являюсь обузой родителям? Они будут жалеть меня, улыбаться и уверять, что все хорошо. Но в душе ненавидеть и жалеть о том, что я сразу не умер. Нет!

Я повернул голову, и поймав тоскливый взгляд женщины, с трудом прошептал.

— Убей меня.

Да, она не понимала моих слов, но все же поняла что именно я от нее хочу, и с ужасом отшатнулась. Отрицательно покачало головой, что-то громко залепетала.

— Убей! Я не хочу быть уродом, — снова повторил я, и с огромным усилием, задрал голову, оголяя шею. Мой взгляд был прикован к ножу, висящему снова в ножнах у нее на поясе, и я молил, что бы она послушала меня.

— Ты же понимаешь что я не жилец! Убей меня! Убей, — я уже ни о чем не думал. Сознание отрешилось от всего, желая лишь освобождения от мук.

А женщина все лепетала на своем странном языке. Указывая рукой куда-то вдаль, и отказывалась выполнять мою просьбу.

Я опустил ресницы и попытался отрешиться от всего. От боли, от безысходности и очень красивой женщины. Ругал себя за то, что сам виноват в том, что со мной случилось. Если бы я не повел себя как ребенок, и не стал бы подслушивать разговор родителей под дверью, то и не побежал бы на ночь глядя на обрыв, не увидел бы этого проклятого света, не рискнул бы выяснять от куда он. И не сломал бы свою жизнь. Что меня ожидало в будущем? Месяцы на больничной койке, долгие часы в борьбе с болью и отчаянием. Неработающая правая рука, не способная держать даже ложку. Отбитые внутренние органы (а в этом я нисколько не сомневался). Инвалидное кресло или костыли. И страшное, изуродованное шрамами лицо.

Я уже начал проваливаться в сон, когда рядом на камни упало что-то деревянное, и два мужских голоса, явно недовольных, стали спорить с женщиной. Я насторожился, и к своему удивлению, услышал как она одной короткой фразой остановила их. Больше не пререкаясь с женщиной, они подняли меня с камней на носилки, и куда-то понесли. На то, что бы посмотреть куда именно меня несут, сил уже не оставалось, и укаченный мерной походкой людей, я снова начал засыпать. Из головы настойчиво не хотела уходить лишь одна мысль. Этот отказ от смерти, которым меня одарила женщина, беспокоил меня не на шутку. Ей было достаточно лишь чуть коснуться ножом моей шеи, перерезать любой из сосудов, и тогда я бы спокойно умер во сне. А среди многочисленных ран, небольшой порез, никогда не укажет на ее причастность к моей смерти. Сейчас же я был уверен, что не выживу. Точнее, возможно и выживу, но не смогу жить с такими увечьями.

— Мамочка, прости меня, — прошептал я. Сам себя убеждая что возможно она меня сейчас и не слышит, но почувствует своим материнским сердцем мое раскаяние.

Спокойное покачивание носилок как-то плавно отступило на второй план. И мне уже казалось что меня укачивают волны бескрайнего моря, и для того, что бы избавиться от мук, терзавших душу, было достаточно лишь протянуть руку и перекрыть винт на баллоне с кислородом. А потом я провалился в крепкий сон.

Первое что я услышал, это был тихий плеск под самым ухом. Потом лишь понял что просто уснул в ванной, и резко дернувшись, сел.

Нет, я на самом деле лежал в ванной, но не в своей. Более того, все вокруг было не мое. Чужое помещение, чужая ванна, какая-то низенькая и широкая. Вода голубовато-зеленого цвета. Обитые деревом стены, гладко отшлифованные и покрытые лаком. Стопка полотенец, лежащих на столике возле большого зеркала. И все. Одна дверь за спиной. И ни окон, ни кранов для воды. Хотя, судя по всему, вода была из больших керамических кувшинов, стоящих в ряд возле дальней стены. А под потолком светился мягким светом большой белый шар, от света которого спросонья даже заслезились глаза.

Наверно я все еще сплю, и вижу сон. И все это — продолжение того кошмара.

Вспомнив тот ужас, я вскочил на ноги, и тут же со стоном рухнул обратно в воду. Правая нога уже не была синей. И судя по тому, что я мог на нее хоть и не долго, но опираться, кости зажили. Но как же она болела!

Снова сев, я стал растирать ногу, от чего боль немного стихла, и я смог уже спокойно осмотреть всего себя. Если не обращать внимание на то, что я был абсолютно гол, то все со мной было в порядке. На коленке белел небольшой шрам, а на бедре, где раньше был страшный черный синяк, длинная тонкая белая полоса. Видимо, что бы сложить раздробленные кости, врачам пришлось резать ногу. Я тут же откинул дурные мысли, и ощупал ребра. Здесь все было как прежде. Они даже почти не болели. Лишь при более сильном нажатие, отдавали слабым отголоском боли. А вот вся правая рука была буквально покрыта шрамами. Несколько белых полос на плече, аккуратно зашитых и полностью заживших, без каких-либо неровностей. Та рваная рана, то же зашитая, но все еще безумно болевшая. Локоть, с новыми шрамами. И даже на пальцах, там где были сломаны фаланги, было несколько новых шрамов. Причем все они были тоненькими и совсем не мешали. Мне захотелось увидеть свое лицо, но до зеркала я не смог бы добраться ни как, так что пришлось обойтись тем, что чувствовали мои пальцы. Две неровные полосы, тянувшиеся от уха, одна внизу по скуле, другая по щеке к носу. От двух ссадин на голове так вообще ничего не осталось.

Чертыхнувшись, я потянулся к полотенцам. Было мало приятного лежать голым в ванне, зная что сюда заходят люди. Я смог уронить всю стопку на пол, и подхватив ближайшее к себе, с трудом обмотал его вокруг бедер.

И вовремя.

Дверь за спиной тихонько скрипнула.

— Зачем ты встал? Вернись обратно в воду, — в дверном проеме стояла та самая женщина, что спасла меня после падения. Только на ней сейчас были не кожаные бриджи и обтягивающая грудь рубашка, а весьма скромное, длинное в пол, белое платье. Однако я сделал вывод, что в штанах она смотрится куда как более симпатичней. И лишь потом до меня дошло, что я понимаю ее. Слышу, что язык и не русский, и не английский, но понимал его так же хорошо, как если бы он был для меня родным. Понимал каждое слово.

Сидел в странного цвета воде, обмотанный полотенцем, с открытым ртом и смотрел на женщину как последний дурак.

Женщина подошла ко мне и положила ладонь на мое плечо.

— Я понимаю, что у тебя сотня вопросов, и я готова на них ответить, но для начала вернись и ляг в воду.

— Я… вас понимаю, — прошептал я и тут же с ужасом зажал рот ладонью. Я сам говорил на чужом языке!

Женщина ласково улыбнулась и по матерински погладила меня по голове.

— Ну а раз понимаешь, то, пожалуйста, ляг обратно в воду. Твое лечение еще не закончилось.

Пришлось подчиниться ее просьбе и довольно сильному нажатию на больное плечо.

— Меня зовут Маришь, — женщина села на край ванной, не обращая внимания на мокрые борта. Достала откуда-то маленькую баночку, и стала рассматривать и ощупывать шрам у меня на щеке. -А тебя как зовут?

— Джейк… Джейкоб.

— Джейкоб, — она коснулась пальцами уголка моих губ, и я весь напрягся. У нее были теплые мягкие пальчики, и я поразился откуда в них могло быть столько сил. -Странное имя.

— Друзья зовут меня просто Джейк.

— Джейк, -она снова улыбнулась, и открыв баночку, стала осторожно мазать шрамы у меня на лице ужасно пахнущей мазью. -Боюсь, что шрамы останутся. Будь моя воля, я бы засунула тебя в воду с головой, но увы, тогда ты захлебнешься. Да и она полностью не избавит тебя от них.

— В воду? — я откинулся на удобную выемку для головы, и закрыл глаза.

— Это живая вода. На то, что бы спасти тебя, ушел почти полугодовой ее запас.

Я ничего не ответил. Живая вода, эта обалденная женщина со странным именем Маришь, чужой язык. Все это было так похоже на сон.

— Ты устал. Тебе лучше поспать, — женщина поднялась, но я тут же перехватил ее, больной рукой сжав ногу через тонкое платье.

— Где я, Маришь? И где мама с папой? Что это за место? Я все еще сплю, или я умер? — я понял что не могу удержать ее, и пальцы без сил разжались.

— Нет, ты не умер. И ты не спишь, пока еще… Ты просто попал в чужой… другой мир.

Она присела рядом со мной на корточки, и коснулась моих волос. Ее лицо теперь было на уровне с моим, и я понял, что она на самом деле самая красивая женщина, которую я когда либо видел.

— Ты первый человек, который попал в наш мир… живым. И мы не могли дать тебе умереть.

— Я хочу домой, — тихо прошептал я, борясь с нехорошим предчувствием.

— Прости, малыш, -она опустила глаза. -Но я не могу тебе помочь в этом. И дело не в том, что я не хочу. Я просто не знаю как это сделать.

— Но…

— Джейк, — она посмотрела мне в глаза, и я проглотил слова. Я так остро понял, что она не лжет, что был поражен этим открытием. -Мне очень жаль, что ты сейчас оторван от дома, от родных. Я не знаю причин, почему ты попал в колодец, и я не понимаю как ты смог выжить. Но как только ты поправишься, и сможешь совершить путешествии, мы отправимся на великий Совет, и там мы попробуем найти способ вернуть тебя обратно. И постарайся не плакать. Живая вода не переносит соли. Я более чем уверена, что уже через пару дней ты будешь как новенький, и забудешь о ранах и боли. Отдыхай и позволь воде вылечить твое тело, а потом мы сможем нормально поговорить и успокоить твой разум.

Я смотрел как женщина плавной походкой скользнула к двери, и обернувшись, подмигнула. Она была безумно красива, и я с запозданием понял, что одна из важных частей моего тела отреагировала на нее вполне последовательно.

Устыдившись, я отвернулся и нахмурился.

Что бы не несла в себе эта живая вода, но она не только лечила, но и заставляла тело самому думать и решать о том, что ему надо. Когда тело признало, что ему нужен отдых, оно буквально тут же расслабилось. А увидев сексуальную женщину — оно захотело эту женщину. Что же оно выкинет в следующий раз? И как долго это продлится?

Когда я в следующий раз проснулся, то с удивлением отметил что голоден как бездомный пес, а во всем теле столько энергии, что хватило бы на основательную пробежку.

Полежав еще с десяток минут, и поняв что не смогу уснуть не съев хотя бы маленький сандвич, я выбрался из ванны и стерев воду, обмотался самым большим полотенцем, которое нашел. И лишь после этого рискнул посмотреть на себя в зеркало.

Сколько бы времени я не пролежал в этой воде, но волосы у меня отросли сантиметров на десять, и теперь их можно было бы собирать в хвост. Однако больше всего меня смутили две белые полосы на щеке. Одна, тянувшаяся по скуле и на подбородке сворачивающая к губе. Другая, от уха, под самым глазом, и заканчивающаяся возле носа. Шрамы выглядели так, словно им уже не один год, и не создавали на коже неровностей. Но они были. И совсем не красили лицо.

Вздохнув, я растрепал волосы, надеясь что их темный цвет отвлечет внимание от лица, но увы. Мама, когда увидит все эти следы травм, наверно с ума сойдет.

Минут пять у меня ушло на то, что бы обследовать все тело и убедиться что все зажило идеально, а те тонкие шрамы, осторожно зашитые и идеально сросшиеся, не сковывают движений. Оставалось только надеяться, что не останется последствий травм. Попробовал сделать несколько выпадов, и почувствовав, как тело болезненно заныло, поморщился. Но не остановился. Размял скованные судорогой мышцы, и снова стал разминаться. На этот раз мышцы отозвались странной смесью горячего тепла и приятной боли, но не подвели. Каждый выпад или движение были точны и стали даже как-то более верными. А те приемы, которые у меня не всегда получались на занятиях, с первого раза были идеально выполнены.

Н-да, если правда, что живая вода творит чудеса, то на ее совесть можно было повешать и этот подвиг. Она перестроила мое тело так, что бы оно само подстраивалось к тому, что мне надо. Нужна растяжка мышц — пожалуйста. Плавность движений и резкие быстрые реакции — пожалуйста. Интересно, а если мне нужно будет вывернуть локти в другую сторону, мой организм примет это как должное?

Поняв, что зарапортовался, я снова глянул на себя в зеркало, и поправив полотенце, посмотрел на дверь. Сидеть здесь и ждать, когда кто-нибудь появится- было самой большой глупостью. Возможно, мне придется сидеть здесь несколько часов, ведь не обязательно то, что Маришь придет в ближайшее время. Да и с чего я вообще взял, что она придет? Что я, пуп земли что ли, что бы она заботилась только обо мне? Как будто у нее нет больше никаких дел!

Настроившись, выглянул за дверь. Ожидал увидеть какую-нибудь комнату, вроде кабинета врача, или в крайнем случае спальню, к которой прилегала ванная комната. Но ни как не ожидал оказаться в длинном, богато обставленном коридоре, с большими витражными окнами по одну сторону, и несколькими дверями по другую. Мягкий красный ковер устилал пол, а возле стен стояли красивые резные диванчики, обитые красным же сукном, и большие кадки с цветами. На стенах висели картины, изображавшие купающихся людей и каких-то мифических животных.

Полностью ошеломленный, я ступил на ковер, и с разинутым ртом подошел к окну, но ничего кроме высоких деревьев не увидел, а из-за густой листвы разглядеть что было ниже, не было никакой возможности.

Стараясь не обращать внимание на то, что мне до ужаса приятно ступать босыми ногами по ковру, я тихо подошел к одной из двери, и заглянул в комнату. Там была почти такая же ванная комната, из которой я вышел, но уже с двумя ваннами. В следующей комнате оказался небольшой бассейн, наполненный водой. В следующей — парилка как в финской сауне.

Так, значит я нахожусь… где? В СПА салоне?

Я дошел до конца коридора и заглянул за последнюю дверь.

Нет, ну это уже не серьезно! Это явно не СПА салон! Не могут быть в таких салонах огромные залы с позолоченной лепниной и росписью на потолках, с мраморными статуями, венчающими своими громадными фигурами потолок. С мраморной мозаикой под ногами и явно дорогой мебелью. Разве что в театре каком-нибудь.

Я стоял на холодном полу босыми ногами, и не чувствовал холода от удивления. С отвисшей челюстью рассматривал роспись на стене, и не сразу заметил что не один.

Вздрогнув от покашливания за спиной, я резко повернулся, да так и замер с открытым ртом.

В дверном проеме стоял мужчина, и его недовольный взгляд буквально прожигал меня насквозь. О том, что я нарушаю все правила приличия, и тупо пялюсь на человека, я даже не думал.

Вот бывают же большие люди. Но это человек был не просто большим, он был громаден! Настоящий великан! И в нем не было ни сантиметра лишнего жира, а все тело было сплошным сгустком мышц. Я зацепился глазами за его руки, и ком застрял где-то поперек горла. Каждый кулак этого человека был размером с мою голову.

— А, так значит если вы, молодой человек, все таки решили выжить, то считаете приемлемым шарахаться по дворцу в чем мать родила? — его голос мне напомнил раскат грома, и я чисто интуитивно отступил обратно к двери, из-за которой вышел.

— Простите, — я разве что не заикался, прося прощение на незнакомом мне ранее языке охрипшим голосом. А про себя уже думал, что нужно будет выяснить, откуда я научился ему. -Я никого не хотел обидеть. Я сейчас же вернусь обратно.

Я бросился к двери так быстро, как только мог в своей импровизированной тоге, но дверь захлопнулась и не открывалась. Я дергал за ручку, и проклинал свое любопытство. А громкий хохот за спиной заставлял меня нервничать еще больше.

— Ладно, не бойся. Не обижу, — он дождался когда я повернусь к нему, и отступил от двери, освобождая проход. -Ну а раз ты ожил на столько, что можешь передвигаться, то пошли. Я покажу где ты сможешь привести себя в порядок.

Я растерянно захлопал глазами. Мне было страшно даже просто подойти к этому человеку, а уж о том, что бы следовать за ним не могло и быть речи. И тут я увидел у великана на поясе огромный меч, вдетый в скромно украшенные ножны. Меч! Самый настоящий меч, а не театральную бутафорию!

— А вы, собственно, кто? И где Маришь? — я не сдвинулся с места даже тогда, когда великан подошел ко мне. Однако от волнения сердце было готово разорваться от ужаса. Боже, я ему даже до плеча не дохожу! Дышу где-то на уровне солнечного сплетения, и при этом всегда считал, что сто семьдесят сантиметров для моих четырнадцати лет — это много.

— Меня зовут Хогард. Я старший телохранитель леди Маришь. А тебя, если не ошибаюсь, зовут Джейк.

Я кивнул, все более сомневаясь в том, что проснулся, и все это не сон.

— Ну а раз мы познакомились, то не пора ли тебе одеться? Не можешь же ты предстать перед их величествами в таком виде.

— Их величествами? — я понял что начинаю сходить с ума. Здесь еще и коронованные особы имеются! -А их что, несколько?

Теперь пришла очередь великана разинуть рот от удивления.

— Конечно. Неужели леди Маришь не сказала тебе что она принцесса? Ее отец — король Комоло, а королева — Фелиссити, — я отрицательно покачал головой, не обращая внимания на растрепавшиеся волосы. -Все, пошли.

Он сжал мое плечо, и я приложил просто неимоверные усилия что бы не броситься от него на утек, позволить увести себя.

Мы проходили пятый по счету зал, когда телохранитель вдруг усмехнулся.

— Н-да, все же мне казалось что ты будешь чуть крупнее.

— То есть? — я удивленно задрал голову, и тут же споткнулся о ковер. Упасть мне не дала все та же ладонь на плече, удержавшая от постыдного падения на колени. Однако я все же чуть не потерял полотенце, и, покраснев как рак, опустил глаза.

— Уж больно ты мелкий!

— К вашему сведению, я все еще росту! — буркнул я, осмелев на столько, что снова задрал голову и посмотрел на великана. -И раз уж на то пошло, то я еще ребенок!

— Ага, ребенок, — телохранитель присвистнул. -Видел я, как ты вылетел из колодца…

— Вы были там? — я резко остановился, и сам того от себя не ожидая, схватил Хогарда за руку.- Что это за колодец? Можно ли по нему вернуться обратно? А вещи, которые были со мной, где они?

— Так, по порядку, — мужчина высвободил руку и на несколько секунд задумался. — Да, я был там, и видел как ты вылетел из колодца. Колодец- это путь из другого мира. И нет, я не думаю что по нему можно вернуться. Твои вещи сейчас исследуют наши ученые, что бы быть уверенными в их безопасности.

— Но ведь…

Он снова подтолкнул меня вперед.

— Я лишь хотел сказать, что видел с какой высоты ты разбился о воду, и что закричал от боли только когда мы попытались извлечь нож из ноги. Я видел как дети терпят боль от царапины на коленке, или, в крайнем случае, от сломанной руки. Но по большей части они просто теряют сознание от боли. У тебя же были не просто сломаны рука и нога. Плечо и нога были буквально раздроблены, и я не уверен, что смог бы сам так терпеть боль.

— Я не думал о ней в тот момент, — я шел рядом с великаном, чисто машинально переставляя ногами.

— Да? И о чем же ты думал, раз уж ты смог так отрешится от всего происходящего?

— О родителях… и о смерти, — я остановился, снова вернувшись в воспоминания. -Хогард, я хотел умереть… Я не смог бы быть вечной обузой маме с отцом. Я ведь понимал, что с такими травмами я останусь инвалидом на всю жизнь… Ни передвигаться самостоятельно, ни держать что-то в руках. Ведь вся правая рука была буквально разбита…

— Она и была разбита, — телохранитель подтолкнул меня к очередной двери, и распахнул ее передо мной. Я даже не обратил внимания, что стоим мы в богато обставленной спальне. -Если бы тебя нашли не мы с принцессой, а какие-нибудь солдаты или слуги, то у тебя не было бы шансов. Ты бы не выжил.

— Да, мне повезло, — я вспомнил как Маришь гладила меня по голове, и слезы застыли в глазах.

— Только во дворце оказался такой запас живой воды, что бы мы могли засунуть тебя в нее полностью. Не дай то Бог кто-нибудь узнает что во дворце нет живой воды…

Так, ладно, предположим, что живая вода на самом деле существует. Где именно я нахожусь — выясним позже. А вот что это за вода, что на меня ее потратили так много, что об этом никто не должен знать, выяснить стоит.

— Что? На меня потратили всю воду? — я забыл о своих несчастьях, представив во что могло обратиться мое спасение. Спасая меня, они могли не спасти кого-нибудь более важного.

— Ну не всю, конечно. Осталось немного на экстренный случай. Но принцесса говорила, что если бы потребовалось, то потратили бы и ее.

— Ради меня? — я недоверчиво повернул голову, и присмотрелся к телохранителю. -Хогард, кто я такой, что бы ради меня поставили под угрозу экономику и социальное положение людей? Сколько могла спасти жизней эта вода?

Телохранитель явно был недоволен исходом разговора.

— Хогард, — тихо напомнил я о своем вопросе великану.

— Пару тысяч от болезней, и около тысячи от не смертельных, но опасных ран.

— Но мои раны не были смертельны, Хогард. Зачем ради меня пошли на такой риск? — я смотрел как великан старательно отводит глаза. -Лучше расскажи мне сейчас ты, Хогард, чем я в лоб спрошу об этом у этого… короля.

Великан решительно глянул на меня сверху вниз и как-то усмехнулся.

— Скажем так, твои раны, хоть и не все, но были смертельны. Тебя ожидала мучительная медленная смерть от множества разрывов внутренних органов, от кровоизлияния мозга и отравления черным ядом и…

— Чего? — я поддался ближе к великану и с ужасом посмотрел на него. -Какого яда?

Телохранитель загадочно воздел глаза к потолку.

— А ты спроси об этом у короля, — он дернул за тоненький шнурок на двери, и тут же в комнату зашли двое слуг, несших стопки одежды. -Слуги помогут тебе одеться.

Эти слуги, ростом не на много ниже самого Хогарда, низко поклонились, и я заметил что адресован поклон был именно мне, а не телохранителю.

— Милорд, — один из слуг жестом указал на часть комнаты, которую я изначально принял за ажурную роспись по стенам. Там, за позолоченными ажурными кружевами стояла ванна, наполненная горячей водой, и что-то издали напоминающее туалет. Я удивленно повернулся к телохранителю.

— Я же только что вылез из ванны! Неужели вы думаете, что за десять минут, я мог испачкаться?

Хогард обреченно вздохнул и отвел глаза. И столько в нем было усталости, что я понял — спорить бесполезно.

Что же это получается? Только я вылез из колодца, меня засунули в ванну с живой водой. Только я вылез из живой воды — меня силком заставляют лезть в новую ванну. Кожа буквально таки не успевает полностью высохнуть, а меня снова в воду! Да у меня скоро жабры вырастут! А там, глядишь, и хвост как у рыбы появится!

Гордо задрав голову, и мертвой хваткой вцепившись в полотенце, я прямо так и зашел в большую чугунную ванну с львиными лапами вместо ножек. Испепеляя телохранителя гневным взглядом, я стерпел пока мне мыли голову и спину, но с криком выгнал слугу, когда тот вздумал продолжить умывание. Шарахнулся от второго слуги, намеревавшегося вытереть меня полотенцем. Что я, рук не имею?

Кутаясь в новое сухое полотенце, я зачесал волосы назад, и увидел как в глазах одного из слуги мелькнула тень ужаса. Он старательно отвел глаза от моего лица, и побледнел еще больше, увидев шрамы на руке и ноге. Я вопросительно встретился с ним глазами, и отвернулся. Этот слуга, волей не волей, дал мне понять что я теперь буду видеть в глазах окружающих. Как бы ровно не срослись разорванные края лопнувшей кожи на лице, шрамы останутся шрамами. И каждый, подсознательно, будет представлять какую я боль перенес.

Поборов желание снова взлохматить волосы, я сжал зубы и со злобой шикнул на второго слугу, желающего побрызгать меня какими-то духами. Чувство ярости и злости переполняло меня так, что еще мгновение, и я бы взорвался.

Так, спокойствие! Нужно закрыть глаза и постарался выдохнуть из себя всю ненависть. Досчитать до десяти. У меня не должно быть повода злиться на этих людей, выполняющих свою работу. У меня не должно быть повода ненавидеть их за их страх, ведь я и сам боюсь неизвестности. Я должен быть спокоен!

Открыв глаза, я по новому посмотрел на суетящихся вокруг меня людей. Они явно не знали с какой стороны подступиться ко мне, разлаживали на кровати одежду, сдували с нее невидимую пыль, и косились на меня. Кто я для них? Избалованный сынок какого-то аристократа или посла? Кто? Кто я такой, что меня надо приготовить для приема с коронованными особами? В их глазах я мальчишка, изуродованный и дикий.

Взяв со стола какой-то шнурок, я собрал волосы в хвост, после чего тихо попросил слуг оставить меня.

— Но, милорд…

Я впился взглядом в осмелившегося заговорить слугу, и тот побледнел. Так, я вдруг стал милордом. Замечательно!

— Я сам оденусь. Уходите, — я говорил тихо, зная что они и так меня слышат. И Хогард, видя нерешительность слуг, все это время с любопытством следящий за мной, вдруг пришел мне на помощь.

— Идите, я сам помогу милорду одеться.

Выпроводив всех лишних, он подпер плечом дверь и сложил руки на груди.

— А ты что, не можешь подождать за дверью? Или так и будешь стоять и следить за мной? Мне надо одеться!

— Возможно, тебе понадобиться моя помощь. Так что лучше я останусь здесь.

Я отчетливо скрежетнул зубами.

— Тогда отвернись!

— Ха, — великан ехидно усмехнулся. -А я то уж думал что после недельного пребывания в чем мать родила, у тебя и мысли не возникнет о таких комплексах…

— Неделю? — я ошарашено уронил на пол только что взятую с кровати рубашку.

— Ну да.

Я был в шоке. Даже машинально коснулся пальцами шрама на лице и отросших волос.

— Но… как?

Как они смогли сделать меня снова живым и полноценным человеком всего за неделю? Ведь Хогард сам признался что травмы были несовместимы с жизнью. Неужели эта живая вода на самом деле оживила меня? И не стану ли я после этого живым ходячим трупом?

— Джейк, — телохранитель подошел ко мне и поднял рубашку с пола. -Давай сделаем так. Ты сейчас оденешься, и мы пойдем к королю. Если хочешь, можешь все сам спросить у него, или потом поговорить с леди Маришь. Вопрос о спасении твоей жизни они решали вместе, и мне не известно почему король пошел на этот шаг. Но хочу что бы ты знал — они боролись за тебя с самой смертью, и победили. Принцесса не отходила от тебя ни на шаг, пока не удостоверилась что твоя жизнь вне опасности, а его величество отменил все приемы во дворце и закрыл семейное крыло для всех посторонних. Само то, что они пожертвовали ради тебя живой водой, способной спасти сотни людей, уже значит много.

— Но, Хогард, прошла всего неделя, — я посмотрел на белые шрамы на плече. -В моем мире за пол года меня не смогли бы поднять на ноги. А волосы? Ты посмотри как они отросли.

— Не забывай что живая вода — живая, — великан мягко улыбнулся, чего я совсем не ожидал, и похлопал по плечу. -А теперь одевайся.

Я растерянно взял у него рубашку, чисто машинально благодарно кивнув.

— Отвернись. Может когда я был без сознания, я и не мог смущаться. А сейчас — мне стыдно. Отвернись!

Я начал натягивать рубашку, и вдруг, к своему ужасы, увидел что она по воротнику и рукавам расшита кружевами. Отшвырнув ее на кровать, я стал рыться в горе разноцветной одежды, падая духом. Все сорочки были на один манер, кружева на шее и рукавах. Возможно это было и модно в этом мире, но я не собирался выряжаться в бантики и кружева как какая-то девица.

— А поприличней ничего нет? — я скептически рассматривал две сорочки, и все больше падал духом. Это был кошмар!

— Это наряд наследника барона. Вполне приличного качества и фасон…

— Да плевать, — я снова начал рыться в одежде, потихоньку впадая в панику. Короткие штаны. Кажется такие называются бриджами, и их уже лет сто никто из мужчин не носит. Точно средневековье! Бриджи по колено так же были украшены тонким кружевом, а камзол, кажется так назывался раньше пиджак, кричал от обилия бантов. -Я не буду это одевать! Лучше останусь в полотенце!

— Это глупо.

— Глупо походить на девчонку! — я с остервенением потянул на бриджах кружево, желая вырвать его по самый корень. С трудом, но все же мне это удалось.

Хогард с минуту смотрел на то, как я борюсь со всем этим безобразием, и протянул мне нож.

Я несколько секунд рассматривал оружие в руке великана, напрочь позабыв обо всем на свете. Скромная простая рукоять, отполированная временем, только подчеркивала идеально заточенное лезвие из серебристой стали. Я мог бы поклясться, что лучшего ножа в жизни не видал. И дело было не в том, что он внушал доверие и надежность. Дело было в том, что я интуитивно почувствовал что лучшего ножа прос