Оглавление

Звёзды, рождённые горами

Люди…

Рождаются, живут, уходят…

Одни не заметно, а кто-то остаётся в памяти газетной статьёй, заметкой, работой, добротой и мыслями, застывшими в сердцах близких и родных. Другие, те, которые в деньгах и власти, остаются скандалами, делами, репортажами и сплетнями. Разными. Кто-то идёт вверх, а кто-то незаметен. Кто-то машет флагом, обращая внимание, а кто-то, стоит в сторонке, чтобы не зацепило.

У каждого своё.

Под названием жизнь.

Та самая, что с самого начала, переплетено в одно. Целое. Когда каждый шаг — это кропотливая учёба и каждодневный бой для ста пятидесяти миллионов человеков. Труд, который называют защитой Отечества. Работа, видимая на парадах, на войне, в городах, сёлах. Слышимая с ревущих успехами трибун, самолётов, дорог, перестуком поездов. Та, что видна, осязаема и слышна. А есть и другая. Каждодневная и незаметная. Та, которую не видно, но которая железобетонным монолитом объединяет в одно целое страну. Людей…

Жизнь…

Живёт человек, живёт и потом раз, и не стало. Вот ещё вчера он был рядом, дышал с тобой воздухом, что-то где-то делал, а сегодня идёшь по городу, и он снова с тобой, и вот она пропажа! Вспыхиваешь радостью встречи… Но только останавливает он тебя не радостным весёлым окриком, а холодным пронизывающим до дрожи взглядом. Мемориальной доской. Названием улицы, школы, турнира. Смотришь в гранит, в знакомое лицо, в орден Мужества, выбитый на том же камне, и понимаешь, что не знаешь его. Видишь, то, что раньше не замечал в этом улыбчивом человеке, в душе компании — страну. Добрую и сильную. В сердце ёкает, что это знакомый незнакомец. Человек, которого знал не знал на протяжении многих лет. Друг, полжизни, стоявший на страже мира и людей. Тебя. Твоей семьи…

Тихо и незаметно.

Защитивший и шагнувший в холодный мир памяти.

А ведь как-то неправильно, что, когда был, жил и в секунды становится застывшим портретом, жизнью, уместившейся на половине стандартного белого листа, где большую часть пространства занимает три фотографии, четыре предложения биографии, два описания гибели, одно о награждении орденом. Ну, и о том, что о нём помнят и чтут.

Время…

Вот вроде есть и тут же его нет. Вроде было вчера, позавчера… Но что-то заполнило, забило, наполнило. Какая-то суета, дела, быт… И всё. И нет ничего. Снова одно и то же. Каждый день в каких-то непонятных движениях, разговорах, делах и ничего не деланьем, важностях и необходимостях… А времени что? Оно было вчера, есть сегодня… Оно будет завтра… Ему всё равно что его наполняет. Оно вечно. А мы? Мы-то кто? Кто мы в этом необъятном и несокрушимом потоке? Мелькающие или управляющие? Что нам стоит, каких усилий остановиться в этом яростном беге. Сказать себе: Стоп! Зацепиться за кусочек своей земли и позвонить. Папе. Маме. Другу. Позвонить тем, кто тебе дорог и кого ты любишь. С кем тебе легко и интересно. Поговори. Наполни это несущееся вокруг тебя своей любовью. Останови время. Выбери десяток минут: на бросание камушков в воду, на подсчёт разбегающихся кругов, на кормление вконец обнаглевших голубей и чаек в парке, на молчаливый стук каблуков по старой брусчатке в окружении готики прошлых веков, на чай с блинами или дурманящий аромат сваренного тобой кофе у запорошённого снегом окна.… С любимыми. С родными. Эти минуты и есть то, что называется вечностью. Именно и только на них держится вселенная. И ничего нет важнее этих остановленных минут жизни. Всё время соткано и пронизано ими. Моментов, которые идут с тобой всю жизнь. Среди мира и войны. Любви и радости. Год и невзгод… Всё остаётся на огромном полотнище сотворённым нами… И прошлое и настоящее и будущее. С будущим всё легко — это наш посаженный, сад, выстроенный дом, повзрослевшие дети. Наши мечты, которые скоро или не скоро, но застроены и засажены мечтаниями и планами. Прошлое — обычный театр, кино, где в каждой главной роли, ось земли — сам. С радостями и терзаниями сделанного и несделанного, сказанного и промолчавшего. С декорациями и сценами… Как вспомнишь — так и было. И между этими двумя куда-то девается, исчезает, растворяется, ускользает настоящее… Зачем-то недовольство жизнью сменяется раздражением, жалобами на жизнь, судьбу, долю, желанием лучшего, достойного… А всего-то надо добавить чуточку себя из прошлого и чуточку из желаемого завтра. Смешать, но не взбалтывать. Никто это не сделает за нас. Никто. Надо разобраться с собой. И сделать это сегодня сейчас. И будет счастье. Будет замечательно и здорово…

Здорово — это когда среди ночи раздаётся звонок, и кто-то радостный и смеющийся кричит тебе раздражённому и ещё спящему:

— Здорово дружище! Как ты там!

И ты сдерживаешь себя, чтобы не отправить его куда-нибудь, а положив трубку, ещё, но уже не спящий улыбнёшься:

— Вспомнил чертяка!

Хоть так…

Вспомнил…

А время идёт, бежит и всё чаще хочется вспомнить.

Вспомнить сегодня и сейчас. А то ведь, иногда, складывается впечатление, чтобы помнили и наградили нужно умереть. Словно из песни, по тем или иным причинам, выбросили всё кроме первой и заключительной строчки. А ведь хочется спеть. От начала до конца. Полностью и во весь голос.

Романтика как стиль жизни.

Возвышенность чувств и дел.

Во всём.

И хоть не знаешь слов всей песни. Рифмы и слов. Хочется спеть песню о нём, о тех, кто был и есть рядом. И в горе и радости, и в мире и войне. Вырвать припев или куплет о маленьком кусочке их жизни в сто восемьдесят суток. Как из гимна. Чтобы встали и сняв шапки отдали долг памяти тем, кто ушёл ради жизни всех нас…

Пусть по-детски, а кто не мечтал стать космонавтом, лётчиком?!

В Балтийске ребята, большинство, знают, что они будут, как их отцы и деды, защищать Родину. Так сложилось. Дух тут такой. Здесь нет семей, в которых нет военных — все служат Родине. Так или иначе. Когда сызмальства крутишь пальцами папины звёздочки, с трепетом протираешь кокарду с Российским флагом на фуражке и гордишься музыкой его медалей; когда бежишь на пирс и встречаешь-провожаешь кричащие и дымящие корабли; когда на День военно-морского флота стоишь у самой кромки обдаваемый брызгами солёной воды и ждёшь, что тебя накроет волной от проходящего военного гиганта; когда мимо тебя с рёвом и плачем несутся яркохвостые ракеты, выпрыгивают из десантного корабля бронетранспортёры, трещащие пулемётами; когда машут лопастями вертолёты над головой; когда заходятся вальсом катера и морпехи сходятся в рукопашном бою — то нет других мыслей и призвания.

В Балтийске.

В городе, древним маяком, провожающим солнышко в море, где жизнь каждого живущего здесь сливается с жизнью страны. С жизнью России…

Пора?

Холодное утро вырывает из тепла дома. Блеском чёрных окон озирается на вспыхнувший не ко времени свет. Пугает тёмными тоннелями пустоты, в конце которых мерцают маленькие одинокие светлячки фонарей.

Пора.

Надо в управление. Получить оружие и в путь. Тем более, что машина, увозящая в другую жизнь, моргнула фарами и замерла в ожидании у подъезда.

Пора!

Всё как-то быстро, что даже по старинному русскому обычаю на дорожку не присели. Не помолились. Схватили вещи и бегом. Зацепив что-то, грохотнувшее, уже за спиной, в прихожей, дорожной сумкой. А машина, видимо решила, что никто сегодня никуда не поедет. И остановилась она, чтобы стоять, фыркать и кочевряжиться. Вроде всё было нормально, а тут как норовистый конь — упёрлась и никак. Но уговорили. Поехала. Теперь осталось затормозиться в дежурке на получении оружия и опоздать на самолёт. И полный комплект последствий, сопровождающийся сдерживаемыми слезами дрожащей жены и внезапно нахлынувших суеверий.

В дежурке всё прошло на удивление быстро. Уже ждали. Не спят там. Не положено им. Работа такая. Подписи в журнале. Бронежилет на тело, бронекаску на голову, автомат на спину, пистолет в кобуру, подсумок с патронами подмышку и в аэропорт.

Вот, собственно, и всё.

Просто пришла пора…

Огни аэропорта как чистилище.

Тут остаются все волнения, страхи, мысли и заботы. А ещё, по совету тех, кто уже побывал и вернулся — бронежилет и каска. Уже сейчас тяжело, неуютно и всё время по ногам. Двадцать килограммов ненужного веса.

Мишка. Друг Садовый. Он перед вылетом рассказал-проинструктировал, что нужно брать, а что не надо. Что пригодится, а что будет ненужным балластом. Он-то там был не раз. Он знает. И поэтому лишний вес хоть и полученный как оружие, остаётся на Калининградской земле, чтобы по возращению встретить его тут же. С друзьями, взявшими их на безопасное хранение. На этом самом месте. Не правильно это, но Михаилу верить и можно, и нужно. А время покажет кто прав и как надо.

Хлопнул по плечу и рассмеялся:

— Всё что тебе надо, добудешь в бою. Ещё половину того, что взял — не пригодится. Домой привезёшь. Самое главное это газеты местные и чёрный хлеб… И берёзовый веник…

— Да взял конечно…

И не оглядываясь, из Калининградского слезливого и слякотного ночного января. Под светящимися над темнотой облаками, ещё днём метавшимися по небу, а сейчас застывшими и выстроившимися в сияющий торжеством ряд. В наступившую ночь. В будущее утро.

А за стеклянными прозрачными стенами аэропорта стуком каблуков любимая жена считает секунды до расставания. Без слёз. Слёзы будут завтра. Слёзы были вчера. Слёзы будут за закрытыми дверями опустевшего дома. Без свидетелей. Не нужны они никому. Ни на глаза. Ни на языки. Ни сейчас. Ни потом. А утонувшее в них сердце не увидеть…

С силой ещё здесь. С шутками и прибаутками. Объятьями и поцелуями. Друзья рядом. Ждут секунды, чтобы пожать руку и хлопнуть по плечу. Все и всё тут. Только мысли уже там. Там, где идёт война. За спокойное слякотное тут. Вчера ещё был Новый год и праздник, а сегодня, уже через несколько дней, новая жизнь. Новый мир. Новая неизвестная страна.

Рёв турбин. Дрожь взлётки. Взмах крылами и за окном исчезающий аэропорт, поля, дороги, дома ставшие обычным лоскутом карты, пробивающейся в иллюминатор сквозь толщу порваных облаков. Холод и красота высоты. Улыбающиеся стюардессы.

И дальше всё в обратном порядке. Со стуком колёс по бетону…

В аэропорту встретили, отвезли, проинструктировали, дали секретный пакет, отвезли, посадили и отправили. Это в Москве.

В Грозном также просто. Встретили. Посадили в замаскированный временем, грязью и пылью уазик. Отвезли. Встретили. Забрали пакет. Поговорили, распределили и предложили поискать-подождать попутный транспорт, идущий в Ведено. Попутку.

А пока её нет — ждать!

Ни лезгинки, ни пирогов, ни красной ковровой дорожки. Всё просто и надёжно — спасение утопающих дело их рук. И только их.

Ждать.

Неопределённость хуже суеты.

Сидишь на качающейся, скрипящей, стонущей и пищащей повидавшей транзитной железной кровати, чего-то ждёшь неведомого.

А этого неведомого нет и нет. И накатывает тихий внутренний рокот от того, что не можешь ничего сделать, чтобы завершить эти переходные терзания и наконец-то обрести свой маленький уголок. Свой маленький кусочек крепости. Бросить свои сумки и определиться. Получить фронт работы и пахать на благо Родины. До этого — ещё в пути. В дороге.

Бездействие — это путь к сумасшествию.

Надписи на стенах: «Посещение рынка — прямая дорога на кладбище», «Солдат! Ничего не поднимай с земли! Опасно!» «Жить опасно — можно умереть», «Удачи Вам опера!». Плюс четыре стены и «сиди и никуда не ходи». Радости не добавляют. Особенно сейчас, когда ещё не развеялся по времени дым, пыль, гарь, кровь, крики, стоны предновогоднего теракта. Ещё висит в воздухе рвущий лёгкие смрад пороха и селитры. Ещё в памяти заложники на Дубровке. Ещё всё живо и кровоточит…

Машина пришла. Загрузилась продуктами. Взяла на борт. И умчала в новый путь. Через слякотный, разбитый Грозный. Кутающийся, прячущийся, скрывающийся, утаивающийся в непонятный, неприятный, облизывающий ознобом стесняющий дыхание утренний зимний туман. Сквозь улицы, перекрёстки, мимо людей и машин. В простор промежутков между посёлками, мечетями, мостами и указателями, раскиданными воронками и ямами. В уходящий изъеденный грязными шрамами стеной горизонт гор.

Настроение, как погода — вроде и зима, а тепло; тепло, а морозит; вроде день, а темно; под колёсами и от колёс — разлетающаяся чвакающая серо-песочная грязь, а на обочинах куски снежных остатков заблудившейся зимы.

Впереди всё понятно — неизвестность.

А чем ближе, тем трепетней. И это не страх. Это детский восторг от красоты. От надвигающейся мощи гор. Одно дело, когда на картинке и издалека, а совсем другое, когда мутная полоска на горизонте ширится и становится чёрной громадой раскинувшей руки и нависшей со всех сторон. И у тебя два пути: по тоненькой ниточке дороги вверх или камнем вниз. Когда летишь на скорости, выжатой из замученного УАЗа по малюсенькому карнизу, проложенному аккурат посередине земли. Несёшься по просыпающемуся серебру вчерашней грязи, а сверху на высоте уже столько же сколько снизу. Тянет вниз, но до неба можно дотронуться рукой. Ближе оно тут. И если бы не то, что машина идёт фактически впритирку с горой, царапая их зеркалами, и, если бы открывались окна…

А вниз лучше не смотреть. Там пустота. Скалы, скалы и туман. И где-то в разрывах бело-серой мглы выглядывает, пробивается и пульсирует голубая ниточка реки. Солнышко бы сюда, да подсветить. Но оно может и есть, но не тут… А может не сейчас… Там за высотой гор. Выползающее багряными лентами на фиолетово-свинцовое небо. А может время не пришло.

Чем выше, тем…

В одно из первых дежурств.

На обеспечение безопасности важного мероприятия пришёл по сердцу: белоснежная рубашка, галстук, костюм, блестящие туфли и итальянские очки. Джеймс, который Бонд, отдыхает нервно в сторонке.

Ну, а почему не одеться так, как велит сердце? Сердце, которое стучит и гордится тем, что судьба распорядилась и стал служить Родине в одном из самых главных подразделений страны — в контрразведке. Сначала думал, что повезло. Оказалось, что несколько не так. Кто-то, наверху, оценил внутреннее состояние и решил наградить… или наказать… или испытать…

Отбор начался ещё со школы. С улицы. С общения. Кто-то смотрел, сравнивал, оценивал. Училище. Флот. Характеристики и отзывы. Дела и поступки. Взлёты и падения. И только потом предложение служить. То, от чего сложно отказаться. Хоть и волнительно. Хоть и страшно. Согласился. Хоть за спиной уже сотни миль на боевом корабле и офицерские, морские погоны. Повезло?

Погоны оставили родные. Так тут заведено. Хоть и неизвестно кем. Под одной крышей, в одном кабинете могут служить и лётчики, и пехотинцы, и моряки. Разные. С погонами всех родов и войск. Это одно крыло разведки. В другом крыле погоны васильковые. Это кадровые сотрудники, которые окончили специальные высшие заведения и на службе с семнадцати лет. Со школьной скамьи или из семьи…

После мероприятия, уже в кабинете, проводя разбор ситуации, наставник сказал:

— Константин! Мне нравится твой романтический настрой. Но что было не так? Ты вёл себя как светофор на нерегулируемом перекрёстке и даже ленивый увидел в тебе работника ФСБ в образе агента ноль-ноль-семь. Ты засветился. Но в этом была и польза — ты отвлёк внимание от всех. Фонариком в глаза. Показал, что мы присутствуем, вызвал огонь на себя и дал возможность спокойно работать другим. Огромный минус, что несанкционированная инициатива