Когда вернулась способность мыслить, первыми пришли цифры. Мозг вёл подсчёты: первый понедельник, первый праздник, первое лето. Никто не поставил на паузу, не предложил переждать. Время вдруг ошалело.
Книги дробил на слова, чтобы себе объяснить, что в них бывает такого помимо известных приёмов. Так могли изучать пойманного единорога и с отвращением, со злостью – как же так – обнаружить: разъятый на части, тот гнил, как обычная лошадь.
Смотрел на сидевших рядами девчонок и прибавлял, улыбаясь, стряхивая вину:
– Вы не обижайтесь на шутку, не я же придумал.
Присказка продолжалась, хоть он и предпочитал умолчать. Дальше так: «Мужчина-филолог – не мужчина». Выходило, что раз ты пришёл на филфак, с чем-то будет уж точно беда. Только мёртвый мог быть филолог.
Занавеска в последнее время стала плесневеть и чернеть. Кажется, раньше, спасаясь от чёрной плесени, люди сжигали дома. Может, это была какая-то страшная плесень, и та, что на занавеске, похожа всего лишь случайно, а может, пора жечь эту хату.
