На дорогах заносы —

Ночью был снегопад.

Я отрезала косы

Лет сто двадцать назад.

Я глаза завязала

И заклеила рот.

Никому не сказала —

Разве кто-то поймёт?

Запорошена белым,

У земли на краю

Я и словом и делом

Мир на части крою.

А в заоблачной выси,

Где лишь птицы парят,

Формируются мысли

Весом тонн в пятьдесят.

То ли мир я разрушу,

То ли новый создам

Но бессмертную душу

Ни за что не продам.

Кто безглазой боится —

Тот безгласной не друг.

Я прекрасная птица.

Покорми меня с рук.

Игрушки брошены в песочнице —

Вчера внезапно хлынул дождь.

В прогнозе, как всегда, неточности,

А что с синоптиков возьмёшь?

Грустят в саду скамейки мокрые

И трёхколёсный самокат,

А бабушки сидят за стёклами

И до весны не выйдут в сад.

У них сосуды и давление,

Суставы, сердце, диабет

И бесконечные прозрения

О смысле радостей и бед.

Отодвигая чашку с кашею,

Припомнят прошлые дела.

— Ах, повиниться б перед Машею…

А Маша в мае померла.

Швыряет ветер острые кристаллы,

И холода болезненная хватка,

Здесь многие бороться перестали,

В стихии растворившись без остатка.

Лед иглами прокалывает сердце,

К груди прильнут озябшие ладони,

И гонит буря жалких чужеземцев

Скитаться по заснеженной юдоли.

Клыки морозные терзают тело,

В сугробах похоронены останки,

Смерть ослепляет в облаченьи белом

И тонким льдом затягивает ранки.

На мерзлом сердце трещины змеятся,

Осколки разлетаются по кругу,

Кровавый снег и белый в ритме танца

Сливаются в рубиновую вьюгу.

Свечи истекают красным воском,

Серебро начищено до блеска,

Зал сверкает полуночным лоском, —

Истое величие гротеска.

Оживляют призрачные руки

Клавиши резного фортепиано,

И несутся, и кружатся звуки

В воздухе дурманящем и пряном.

На подносах стройные бокалы,

Пузырьков искрятся фейерверки,

Всюду розы, орхидеи, каллы

В вазах украшают этажерки.

Он стоял с осанкой горделивой

Посреди изящества и глянца,

Будто выбирал в толпе пытливо

Юную красавицу для танца.

В зеркалах мелькали отраженья,

Дым сигар повис вуалью смога,

Лунный свет, разбившись от паденья,

Перламутром осыпает окна.

Он закрыл глаза и ждал смиренно

К празднику спешащую карету:

Вот сейчас услышит непременно,

Как шуршат подолы по паркету.

Только тишина кольнула больно,

Вырвав сердце из объятий неги,

С клавиш руки свесились безвольно,

И затихла музыка навеки.

На подносах битые фужеры,

Под ногами высохшая калла,

На ветру колышутся портьеры…

Все исчезло, и не будет бала.

Густая капля упадет в бокал,

Еще одну, последнюю, быть может,

Удастся выжать, только ты устал,

Тебя однажды это уничтожит.

«Еще одну, последнюю, клянусь, —

Ты повторяешь мантру исступленно, —

И даже если я погибну — пусть,

Бокал моих творений будет полным».

Последнюю… в тебе их больше нет,

Бессмысленно тянуть сухие жилы,

Ты на земле оставил вечный след,

Отдав искусству жизненные силы.

Забинтовать бы рану на груди,

Но ты сорвешь нелепые повязки,

Какие у поэта есть пути? ¬

Его бокал рубиновой окраски.

Кротко постучит в окно ночное,

Вздох заденет легкую вуаль,

Ступит под молчанье гробовое

На порог незваная печаль.

Не гони непрошеную гостью,

В свете зачарованных лампад,

Под сирени кружевные гроздья

Пригласи на чаепитье в сад.

Пусть расскажет о своих тревогах,

Вместе с ней о чем-то погрусти,

А потом до самого порога

Проводи и с миром отпусти.

Последний свет, но это не туннель,

Белесый луч моргает сквозь туманы,

Воды сапфировая колыбель —

Холодные объятья океана.

И по камням, исхлестанным волной,

Текут солеными ручьями слезы,

Он в яростной стихии, как влитой,

Стоит державно, не меняя позы.

К нему в штормах несутся корабли

Спасти свои блуждающие души,

Они давно не видели земли,

Их капитанам не доплыть до суши.

Последний свет надежды вдалеке,

Рок за штурвалом в облике паяца,

В бочонках ром и карты в сундуке,

Но им они уже не пригодятся.

Мне нужно всего немного —

Туман, где ночуют реки,

Потрёпанный томик Блока,

С печалью его элегий.

Ни замков, ни пышных сводов —

Лишь краешек неба в соли,

Чтоб ванты уснувших лодок

Антично качало море.

Удачных стихов — немножко.

И дом, чтоб шептались ставни,

Где счастье размером с кошку,

А в сущности — великанье.

Ветвей кружевную просинь —

И звёзд, как кусочки мела,

И светлую эту осень,

Чтоб ты мне тихонько пела.

Дорога с тобой сквозь Вечность.

И снег, и осенний вечер.

И радость твоя. И нежность.

И руки твои — на плечи.

Хранить тебя внутри души,

где робкий свет тенями тесен,

хранить тебя, едва дыша —

словами древних, тихих песен.

Хранить, где шёпот прошлых лет

звучит напористо и льдисто.

Хранить, где музыка ветров

нисходит с пальцев гитариста.

Беречь твой лик среди полей

под покрывалом снежных вёсен.

Хранить твой образ средь лесов,

где по чертогам бродит осень.

Беречь, хранить и не жалеть

ни о словах, ни об утратах.

Хранить в богемском хрустале

цветами винного заката.

Хранить в полотнах тишины,

где живописью всходит Лира.

И на подснежниках весны

её качает море Мира.

Вот и всё. Смыта краска с ресниц.

Можно больше не сдерживать слёзы.

Всяк заметивший их — отвернись,

Дай разбиться им замертво оземь.

И покоя уже не сулят

Даже тёплые жесты ладоней.

Суету победив пустотой,

Окисляется память тягуче.

Рассинхрон за душевной чертой

И стучащих сердец несозвучье.

В чёрный список опять внесены,

Только вот карандашиком рыжим.

Дарит дождь серенаду весны

Черепичным и шиферным крышам.

Занят крышами в ряд горизонт,

Подпевают им капли картаво.

Весь их жизненный диапазон

Уложился в одну лишь октаву.

Замолкают, вздыхают и вновь

Беспокойно поют на изломе.

Уходя, погашу за спиной

Силуэт твой в оконном проёме…