Последствием этой стачки было то, что некоторые рабочие, в том числе и я, поняли необходимость серьезно взяться за изучение экономических вопросов; мы решили поэтому собираться по вечерам для совместных занятий». Незачем добавлять, что группа стала анархистской. Так постоянно и происходит. Деятельный и интеллигентный рабочий поддерживает программу какой-нибудь буржуазной партии. Буржуа говорят о благе трудящегося народа, но при первом представившемся случае изменяют ему. Рабочий, доверявший искренности этих господ, возмущен, он хочет расстаться с ними и принимает решение серьезно изучать «экономические вопросы». Является анархист и, ссылаясь на измену буржуазии и на шашки полицейских, начинает уверять, что политическая борьба не что иное, как буржуазное вранье, и что для освобождения рабочих необходимо отказаться от нее и поставить себе целью разрушение государства. Рабочий, еще только желавший «изучать» эти вещи, приходит к заключению, что «товарищ» прав, и становится, таким образом, убежденным и преданным анархистом. Что случилось бы, если бы он простер немного дальше изучение социальных наук? Что случилось бы, если бы он продолжал его и понял, что «товарищ» — только самоуверенный невежда, говорящий на ветер, что «идеал» анархиста несостоятелен, что кроме буржуазной политики — и как противоположность ее — существует политика пролетариата, которая поло-жит конец капиталистическому обществу? Он стал бы социал-демократом.
Что делали во время этой стачки префектурные и коммунальные власти для разрешения спора, когда хозяева отказались войти в переговоры с рабочими? Пятьдесят жандармов получили приказание разрубить узел саблей. Вот мирные средства, применяемые правительствами
Буржуазия, с своей стороны, в смущении не знает, что предпринять против анархистов. На почве теорий она по отношению к анархистам совершенно бессильна. Анархисты — ее же собственные дети-баловни. Это ведь она первая пропагандировала теорию «laisser passer», проповедывала необузданный индивидуализм. Ее самый значительный современный философ Герберт Спенсер — только консервативный анархист. «Товарищи» — это деятельные и бойкие люди, доводящие до крайности буржуазную логику
И как раз поэтому вся анархистская доктрина разбивается о свою же собственную логику. Если первый встречный сумасшедший может убивать людей только потому, что ему так заблагорассудилось, то общество, состоящее из бесчисленного множества индивидуумов, не вправе его» образумить, потому что это отнюдь не его каприз, а его обязанность, потому что это conditio sine qua поп (необходимое условие) его существования
Fais се que voudras — делай, что хочешь», — провозглашают анархисты. Буржуазии «угодно» эксплоатировать пролетариат, и она это делает очень удачно. Она следует анархистскому рецепту, и товарищи глубоко неправы, когда жалуются на ее поведение. Но они становятся уже совершенно смешными, когда борются против буржуазии во имя ее жертв. «Какое дело до гибели неопределенных народных масс, — продолжает логичный анархист Тальад, — если этим усиливается индивидуум!» Вот настоящая мораль анархистов; это мораль цезарей: «sic volo» l «sic jubeo»! (Так хочу, так повелеваю!)
Благодаря Кропоткину, мы уже знаем, что анархистский идеал имеет двоякое происхождение. Двоякое происхождение имеют также и все «выводы» анархистов. С одной стороны, они взяты из вульгарных учебников политической экономии, сочиненных вульгарнейшими буржуазными экономистами. Примером может служить диссертация Грава о заработной плате, которой с восторгом рукоплескал бы сам Бастиа. С другой стороны, товарищи, вспоминая о «коммунистическом» происхождении своего идеала, обращаются к Марксу и цитируют его, не понимая его. Уже Бакунин в значительной степени был «софистизирован» марксизмом. У современных же анархистов, начиная с Кропоткина, это еще более заметно. Все это было бы смешно, если бы не было так грустно, как говорит Лермонтов. Действительно, — грустно. Каждый раз, когда пролетариат делает усилие, чтобы добиться какого-нибудь улучшения своего экономического положения, Со всех «сторон сбегаются «мужественные люди», начинают уверять его в своей нежной любви и пытаются, опираясь на свои хромающие выводы, отторгнуть его от движения, всеми возможными способами доказывая, что движение бесполезно. Так это было, например, во время движения в пользувосьмичасового рабочего дня; анархисты боролись против него с рвением, достойным лучшей участи. Если же пролетариат, несмотря ни на что, идет вперед, если он продолжает преследовать свою «непосредственно экономическую» цель, — он, к счастью, так и поступает, — то снова появляются те же самые «мужественные люди», снабженные бомбами, и доставляют правительству желанный и искомый предлог напасть на пролетариат. Мы это видели в Париже 1 мая 1890 года; мы это часто видим при стачках. Славный народ — эти «мужественные люди!».
История внутреннего развития Интернационала (Международного товарищества рабочих) является историей борьбы между прудонизмом и разработанным Марксом современным социализмом
в древности — государством граждан-рабовладельцев; в средние века — феодального дворянства, в наше время — буржуазии. Сделавшись, наконец, действительным представителем всего общества, оно станет излишним. Когда не будет общественных классов, которые нужно было удержать в подчинении, когда не будет господства одного класса над другим и борьбы за существование, коренящейся в современной анархии производства, когда устранятся вытекающие отсюда столкновения и насилия, тогда некого будет подавлять и сдерживать, тогда исчезнет надобность в государственной власти, исполняющей ныне эту функцию. Первый акт, в котором государство выступит действительным представителем всего общества — обращение средств производства в общественную собственность — будет его последним самостоятельным действием в качестве государства. Вмешательство государственной власти в общественные отношения сделается мало-по-малу излишним и прекратится самой собой. Государство не будет «уничтожено» — оно «умрет».
