Оглавление

Базян Ара Саакович — Молекулярный психонейрофизиолог, доктор биологических наук, профессор, руководитель лаборатории нейрохимических механизмов обучения и памяти Института высшей нервной деятельности и нейрофизиологии Российской академии наук, ведущий научный сотрудник лаборатории экстремальной физиологии Государственного научного центра РФ — Института медико-биологических проблем Российской академии наук, иностранный член Национальной академии наук Армении, член редколлегий российских журналов «Успехи физиологических наук» и «Нейрохимия», международных журналов «Neurochemical Journal», «Brain Research Bulletin» и «Frontiers in Neuroscience».

Базян Ара Саакович (1948 г., Ереван — 2020 г., Москва), биофизик, психонейрофизиолог, иностранный член НАН РА (2015 г.). Отец — Саак Мирзоевич Базян, мать — Ерануи Арменаковна Григорян. В 1966 году окончил школу, в 1973 году окончил биологический факультет (отделение биофизики) ЕГУ.
С 1971 г. по 1973 г. был стажером-исследователем (по специальности «биофизика») в институте Высшей Нервной Деятельности и Нейрофизиологии Академии Наук в Москве. С 1973г. по 1976 г. работал в Институте Экспериментальной Биологии АН Арм. ССР в лаборатории молекулярно-клеточных основ памяти на должности младшего научного сотрудника.

С 1976г. работает в Институте Высшей Нервной Деятельности и Нейрофизиологии АН СССР. В 1977 г. защитил кандидатскую диссертацию, а в 1988 г. — докторскую на тему «Физиологическая роль аутоадренореценторов». А в 1991 году в издательстве «Наука» вышла монография А. С. Базяна с одноименным названием. С 1995 г. он уже заведующий лабораторией, в которой начинал, как стажер, и продолжил, расширил и развил темы своего учителя и руководителя Романа Ильича Кругликова.

В 2003г., 2007 г., 2009г., 2011г. — 2019г. — участник и активный докладчик на конференциях по искусственному интеллекту. Неоднократно награждался дипломами за лучший доклад. Ему принадлежит патент на изобретение «Способа подготовки мозговой ткани к исследованию секреции медиаторов». Награжден Почетной Грамотой «За многолетний добросовестный труд на благо отечественной Науки…».

С 2012 г. по 2019 г. — участник и активный докладчик на конференциях по медико-биологическим проблемам, проходящих в Судаке.

Тесно сотрудничал с Институтом Молекулярной Биологии (Ереван). Неоднократно читал там доклады и проводил дискуссии на темы по проблемам памяти.
С 2012 г. читал лекции в ЕГУ и Славянском Университете в Армении, в Ереване.

Постоянный участник и докладчик на конференциях, проводимых в Пущино, посвященных Памяти Ольги Сергеевны Виноградовой. Один из организаторов и активный участник конференции Памяти Левона Михайловича Чайлахяна — друга, брата и учителя А. С. Базяна. В 2015 г. избран Иностранным членом Национальной Академии Наук Республики Армения.

А. С. Базян — активный член редколлегий российских журналов «Успехи физиологических Наук» и «Нейрохимия», международных журналов «Neurochemical Journal», «Brain Research Bulletin», and «Frontiers in Neuroscience». Он создал вместе с членами своей семьи творческий союз и был директором — издателем Литературного альманаха «Маски».

Участвовал во многих поездках за рубеж с успешными докладами. В 2017 году посетил Англию и получил «Sertificate of recognition for phenomenal and worthy keynout presentation»:

«Реализация направленного эмоционально мотивированного поведения и эмоционально насыщенная когнитивная карта мозга». Это было на Европейском Нейрологическом Конгрессе в августе 2017 года. London, UK
Основные научные труды последних лет посвящены «Механизмам мозга, формирующим личностное сознание». Но все начиналось с тщательного биофизического анализа явлений мозга. Биофизический анализ явлений мозга позволил Ара Сааковичу выявить роль пептидных, норадренергических, дофаминергических и ГАМК-ергических особенностей в процессе выработки условных рефлексов — одной из форм приспособительной деятельности, расширить эти знания до глубоких обобщений. Ара Саакович связал именно модуляторы с приспособительной активностью мозга. Поэтому его ранние работы были посвящены изучению модификации реакций нейронов на норадреналин в зависимости от работы пре- и пост-синаптических рецепторов к норадреналину. Его теоретические представления полностью оправдались и были с блеском подтверждены в дальнейшем.

В последние годы он плодотворно развивал оригинальную идею, которая наиболее полно отражена в его докладе: «Сознание, с позиции объективных и субъективных процессов мозга, физиологические процессы, формирующие личное сознание». Ара Саакович сумел обобщить сделанное им и другими за последние 50 лет и на этой основе дать целостную картину функции мозга, увидеть с чего начинаются электрофизиологические проявления, как они переходят в биохимические и молекулярно-генетические. Эта структурная картина по А. С. Базяну — иерархические нейронные сети: мезокортиколимбическая система мозга с контролем префронтальной коры; мезолимбическая дофаминовая система и модуляторы, вызывающие удовольствие и зависимость; несинаптические диффузные или паракринные дофаминовые, норадреналиновые и серотониновые системы мозга. Функционально он видит ее таким образом: параллельно функционирующие сети, связывающие базальные ганглии, таламус и неокортекс. Когнитивная карта мозга формируется за счет взаимодействия гиппокампальной системы с корой больших полушарий.

Одной из последних работ была работа по рассмотрению «Физиологических механизмов формирования личного сознания: Квантовый подход». А. С. Базян развивает концепцию, в которой для реализации квантовой суперпозиции необходим наблюдатель. И этот наблюдатель — наше объективное и субъективное «Я».!
Из этого следует, что квантовая механика предполагает иное понимание реальности: сознание наблюдателя играет важную роль и мыслительные процессы мозга оказывают влияние на результаты наблюдения.

Жил в родительском Доме на улице Амирян 13, (Ереван, 1948г. — 1975г.), и в Доме, который сначала вместе со старшими Чайлахянами — Михаилом Христофоровичем и Тамарой Карповной, а потом и со своей семьей строил и укреплял в течение 45 лет, превращая его в «Дом, где раскрываются сердца» на улице Губкина 7, (Москва, 1975г. — 2020г.)

***

Ара Базян — Свет нашей Жизни.

Мы вместе навсегда.

М.Ч.

«Бог всякому из нас даёт вместе с жизнью тот или иной ТАЛАНТ и возлагает на нас священный долг не зарывать его в землю. Зачем, почему? Мы этого не знаем… Но мы должны знать, что всё в этом непостижимом для нас мире непременно должно иметь какой-то смысл, какое-то высокое Божье намерение, направленное к тому, чтобы всё в этом мире „было хорошо“, и что усердное исполнение этого Божьего намерения есть всегда наша заслуга перед ним, а потому и радость».

Иван Алексеевич Бунин

Это мы с тобой, помнишь?

Письмо мамы и папы

Дорогой наш Араик!

Как хорошо, что ты родился!!!

Поздравляем тебя со славным Днем Рождения! Желаем тебе еще много-много лет отмечать эту дату в кругу своей семьи и друзей, бодро шагая вперед по жизни рука об руку со своей любимой Машенькой. Осуществлять творческие замыслы, преодолевая все препятствия!

Крепко целуем тебя!

Вступление

Я всегда хотела написать книгу о любви. Я надеялась, что в основе будет история нашей любви — она того стоила. Но я никогда не думала, что в ней будет столько боли и скорби, что я ее буду писать одна, когда тебя не будет рядом со мной. Эта книга о тебе, Араик джан, и в твоей жизни была и есть наша любовь. А все события, все наши странствия только усиливают ее, обуславливают узы притяжения с теми, кто соприсутствовал нам, кто был нашим спутником, нашими современниками по земному присутствию.

Это так, Господи!

Осень вокруг прекрасна, пространство расширилось и зазвенело золотыми монистами, в душе печаль неизбывна и крепкое чувство присутствия Араика рядом.

Озеро, по которому я зимой хожу, как посуху, когда вдруг наступает некая критическая температурная точка, при которой возможно полумистическое обращение воды в иной субстрат, тот самый, что сковал грешников в последнем кругу Дантова ада.

Озерко, конечно, не озеро, синеет, зеленеет, ловит последние лучи солнца, сверкает прямо в центре парка. Ранней весной — это некий конгломерат: слюдяная масса, полная огня и льда, две несовместимости, скрепленные и поочередно берущие верх: похолодает — и все опять бело, стыло и недвижно, конец, смерть живому; потеплеет, слюда теряет в своей плотности и твердь превращается в воду, и на дне, как драгоценные камни, вдруг заиграют многоцветьем водяные толщи, обнаруживая под собой не столь глубокое дно с водорослями, камешками и множеством органических остатков и отходов цивилизации.

А сегодня… Так красиво вокруг. В этой неумолимой смене года столько мудрости и красоты, что почти невольно сопоставляешь ее со сменой времен жизни — людской жизни. Увидеть бы красоту, тайную энергию и смысл в каждый такой предначертанный период!

Мы называли этот пруд утиным. Тут и важные селезни и неправдоподобные огари — оранжевые и дружные: всегда плавают парами. Иногда чайки, словно заблудившись, горделиво поводят своими клювами: «А где тут собственно говоря море?» И мы всегда сопереживали и немного завидовали этим водоплавающим, что могут наслаждаться водными ваннами до первой ледяной корочки.

Мы с тобой, Араик джан, не всегда совпадали в восприятии бытовых коллизий. Ты, например, очень не любил принимать лекарства и предпочитал справляться с болячками волевыми приемами. В отличие от меня, потому что я могла горстями принимать медикаменты. Но в главном мы были едины — это в восприятии окружающего пространства во временном континиуме, в ощущении взаимодействия человеческих эмоций и заселения ими окружающего пространства. Оно со временем будто пропитывалось тобой и становилось твоим, частью тебя.

Араик все это формулировал очень научно и очень красиво. Он называл это «эмоционально насыщенной когнитивной картой мозга».

Проблемы сознания, работа мозга — были предметом изучения у Араика на протяжении всей жизни. Это были страстные и вдохновенные исследования, по моим наблюдениям, не прекращающиеся ни на минуту.

Впервые мы увидели друг друга в октябре 1974 года. До золотой свадьбы нам не хватило четырех лет.

Араик, как сейчас трудно без тебя!

Как близки мне стали все твои научные темы,

статьи, как будто открылись мне неведомые,

недоступные доселе тайны твоей науки,

будто ты сам помогаешь мне все это понять.

Город нашего детства

…Единственное, чем ты обладаешь навсегда — это те вещи, которые были у тебя в детстве. Мы уже побывали в раю. И часто, во всяком случае, я, возвращаюсь в него, когда вхожу в лабиринты памяти, где живет мое детство…

Мы опьянены детством — тем временем жизни, когда все мы были бессмертны

Тонино Гуэрра

По приезде в Ереван осенью 2016 года случился у нас один самый необычный день. Нас никто не позвал в гости — будто передышку дали. И мы провели этот теплый осенний, солнечный день в блаженном состоянии полугрез — полудремоты, прогуливались по городу, отдыхающему после летней жары, но еще не тронутому холодными ветрами поздней осени и надоедливыми дождями. Вот мы сидим у фонтана внизу, как в ущелье, между домами на Северном проспекте. Он перестал быть исключительно каменным и безлюдным. Тут теперь много цветов и людей, и фонтанных водяных брызг. И вот мы тут сидим, пьем ароматный и крепко сваренный кофе по-армянски, и фотографируем друг друга. И вспоминаем, как мой дорогой брат Левка смеялся в первые месяцы нашей совместной жизни, глядя на наши фотографии: «Глянь, Маша фотографирует Араика, а теперь Араик фотографирует Машу».

Фотографии получались знатные, раритет по теперешним временам, и сделаны они были на нашем балкончике с импровизированным столиком для кофепития.

Я сейчас с такой любовью смотрю на загоревшее лицо Араика на этой Ереванской фотографии. В Армении он будто подпитывался соками родной земли, как древнегреческий Антей припадая к ней, становясь все более радостным и вдохновенным. Мне Араик тоже как-то сказал: «В Ереване, в Армении ты всегда очень хорошо выглядишь!»

В общем, мы имели тогда время и право любоваться городом, в котором родились, и праздновать свое присутствие в его окрестностях.

Кто-то сказал: «Когда понимаешь, что как-то слишком хорошо и спокойно живется, значит настало время драм и трагедий»…

Это будто про нас…

Детство Араика

Но начнем теперь наш рассказ с самого начала. С того момента, когда Араик появился на свет холодным январским утром — 22 января 1948-го года. Твое ереванское детство, Араик джан, представляется мне солнечным и спокойным (несмотря на трудности послевоенных лет).

В Ереване в 20-ые далекие годы было много еще глинобитных, маленьких домиков с плоскими крышами и большими резными балконами, а по улицам ходили верблюды, летали пролетки с извозчиками на облучках.

Трудно представить это, наблюдая в теперешнем Ереване непрерывный движущийся поток машин разного калибра. Александр Таманян уже выстроил Новый град, по своему чудесному плану с вкраплениями стрельчатых окон, арками и колоннами, повторяющими черты средневекового армянского зодчества, и по мере сил боролся с корбюзятами.

Ереван — город поэтов и художников… Романтический город, будто розовоперстая Эос, богиня зари, опустила прекрасный покров на Ереван, где дома возводились из розового туфа. Чаренц, армянский поэт, назвал этот город солнцеликим, подразумевая геометрию улиц, которые разбегались от главной площади словно солнечные лучи.

Из рассказов своей бабушки Заруи Араик знал, что его дед Базке Мирзо вывел всю семью в 1915 году, вывел из опасной зоны и спас не только семью, но и всех односельчан от турецких ятаганов. Оставив все тяжелые вещи, в том числе и пояса, набитые золотом, они гнали перед собой скот и с оружием в руках, отстреливаясь, добрались из Шатаха до границы Персии, до Багдада. И через какое-то время семья оказалась в селении Кахцрашен, рядом с Аштараком.

Отец, Саак Мирзоевич, стал профессором ЕГУ, встретил голубоглазую Ерануи, она оказалась тоже из семьи беженцев из Карса. Поженились. И в той дружной семье четвертым ребенком 22 января 1948 года, родился наш Араик. Имя ему дали царское — Ара, в него по легенде влюбилась сама царица Шамирам, Семирамида, но Ара не предал свою Нвард.

В нашем варианте это уже не Ара и Шамирам, а Ара и Мариам.

Родился Араик в знаменитом Роддоме имени Микаэляна. В том самом Роддоме номер 2, что стоит на проспекте — теперь разукрашенный статуями и превращенный в медицинский центр. А тогда сконструированный на месте предполагаемого здания парламента, в одном его крыле. В этом роддоме в разное время родились мои братья: Левон Чайлахян и Рубен Чайлахян. И я сама тоже.

Родители Араика были счастливы — полная гармония — два мальчика и две девочки. Правда на 40-ой день Малыш заболел пневмонией и проболел 40 дней.

Есть какая-то странная симметрия в этом явлении. Я помню те трагические сорок дней, когда Араик заболел ковидом и находился на аппарате Искусственной Вентиляции Легких в Университетской больнице. Будто Араик брал старт перед вхождением в иной мир, в новое измерение…

Наша жизнь тогда была хождением под током высокого напряжения. Мне казалось, что если я прорвусь через кордон врачей и запретительных заграждений — смогу помочь Араику, что он, услышав мой голос, пробудится, придет в себя. Надеялась хотя бы передать запись так любимой им армянской песни «Киликии» — и он тогда захочет и сможет выскочить из тенет болезни. Помню, когда он в самые первые дни болезни лежал дома и я ему завела «Киликию», он хотя и чувствовал себя неважно, посветлел лицом, глаза засверкали, и я обрадовалась, что болезнь отступила.

— Араик, ты кофе будешь? — Он улыбнулся. Мы так любили эти наши посиделки тет-а-тет с чашечкой кофе и наши особые разговоры. Это могли быть воспоминания о славных днях прошлого, или разговор о планах на будущее, кажется, предстояла поездка в Крым, а, может, говорили о праздновании «сапфировой» свадьбы. В апреле должно было исполниться 45 лет нашей совместной жизни.

А возможно, что Араик поделился бы своими мыслями о таинственных свойствах мозга или философском понимании сознания. Я — не Лева, но на эти темы мы любили с Араиком поспорить.

Кофе мы тогда не выпили, а через три дня Араик попал в больницу и началось наше и его восхождение на Голгофу.

Араик джан, я молюсь, чтобы тот мир, «который тоже этот», стал для тебя благостным и светлым, и надеюсь на нашу будущую Встречу в Господних пределах. Аминь…

Но сейчас пора вернуться к истокам. История твоего тогдашнего исцеления знаменательна и как бы предвосхищает нашу будущую встречу.

Спасти тогда мог только пенициллин и его выдавали исключительно за подписью министра здравоохранения. И так сложилось, что министром тогда был дядя Арменак из родственного нам клана Хримлянов. Папа Саак рассказывал, что он поздно вечером поехал к дому Хримлянов, открыла тетя Ида. Я ее помнила уже пожилой, в молодости, говорят, она была очень красива. Открыв дверь, она не удивилась незнакомцу и на его просьбу ответила, что министр занят. Дядя Арменак обладал не только регалиями, но и добрым отзывчивым сердцем. Он почувствовал, что это к нему.

— Что там, Ида? — крикнул он. И тут же выскочил из ванной и мыльной рукой подписал рецепт. Пенициллин был получен и Араик выздоровел.

И это был знак будущего нашего родства. (Промыслительное совпадение, не правда ли?!) Мы об этом успели рассказать дяде Арменаку, когда приехали в свадебное путешествие в Ереван. И он был горд своим участием в нашей судьбе.

Свое детство и юность Араик провел в солнечном Ереване: учился, занимался плаванием и даже имел разряд по ватерполо. Ему были доступны и привычны те места, которые мы, приезжая в Ереван, посещаем с благоговением и интересом: Гарни, Гегард, Эчмиадзин. Старший брат Жорик с радостью возил свою семью по этим местам. Отдыхали в Горисе или на Севане, где камни белизны, как будто кто помыл, где купание в водах будто святое крещение: такое испытываешь обновление и энергетическое насыщение.

Семья разрасталась — вот их уже с бабушкой Заруи, сестрами, семьей брата — десять человек. И все они живут в одной квартире — родовом гнезде на ул. Амиряна. Мы очень любили приезжать туда.

По интересам семья разделилась: Папа и сестры были гуманитариями. Саак Базян — профессор, крупный исследователь творчества Хачатура Абовяна, и не только. Старшая сестра Саануш — занималась толстоведением, а младшая ссестра Армануш — преподавала французский в педагогическом институте. Вторая половина семьи тяготела к естественным наукам. Араик очень любил математику, решать задачи было для него просто удовольствием. Жорик был геологом и он всегда с пониманием относился к нашему азарту, когда мы по дороге на Севан набивали карманы кусками обсидиана, лежащими вдоль дороги и тускло мерцающими на солнце. Сейчас этой вольготности уже нет, все прибрано и учтено. А мама Ерануи была замечательным врачом-терапевтом, она болела с каждым своим подопечным, переживала за каждого пациента. Саак Мирзоевич и Ерануи Арменаковна принадлежали к тому дорогому, любимому поколению, которое пестовало и воспитывало нас, наше поколение, как и мои родители.

Папа Саак преподавал в ЕГУ, на факультете армянской филологии. Вот как пишет о нем его бывший студент, ставший впоследствии моим учителем армянского Ваган Вермишян.

«Голос и дикция у него были просто отменные. Прекрасный низкий баритон, красивое лицо, пронзительный взгляд, улыбка мудрого, уверенного в правоте всей прочитанной им лекции профессора, придавала ему особый шарм».

Ваган был отличником и стал так же, как Саак Мирзоевич, педагогом от Бога. Наши занятия на армянских курсах при Лазаревском институте — тогдашнем армянском постпредстве — были очень продуктивными. Это было счастливое вхождение в ауру родного языка, и за два месяца мы уже могли объясняться и понимать очень многое на родном языке. Счастливейшие времена!!! Но это были уже 90-ые.

А в 70-ые Саак Мирзоевич, строгий лектор и знаток Хачатура Абовяна, спрашивал у студентов: «Скажи-ка друг, как звали собаку Агаси?» (роман «Раны Армении». ) Араик как-то поинтересовался, зачем он задает такой, казалось бы, второстепенный вопрос. Отец ответил, что это стержень сюжета. И вправду, собака, имени у нее в романе нет, спасает жизнь Агаси. Так что этот вопрос сразу определял, читал ли студент роман или нет.

Вечерами они с отцом гуляли по Амиряна до площади Ленина (теперь это площадь Республики), обходили ее и о чем-то беседовали. О чем, Араик не говорил, может, не очень-то и помнил, но эти прогулки глубоко помнились, может звуки тех шагов были первыми точками в начертании Араиком будущей «эмоционально насыщенной когнитивной картой мозга». Прямо по Сарояну: Мужчины шагают, рассуждают о жизни, об истории Армении и в глубине души помнят, что дома их ждут милые и прекрасные женщины, они готовят что-то вкусное и скучают.

Сестры очень любили своего младшего братика, его смешные сладкие слюнки и трогательные первые шажки. С возрастом пришло, конечно, время муштровки и воспитания, а потом он почувствовал себя их защитником. Жили неприхотливо, все младшие дети спали с бабушкой Заруи в одной большой комнате. Сестры боялись темноты и могли среди ночи разбудить Араика и попросить принести воды. И что вы думаете — он приносил. Рассказывал, что мог с закрытыми глазами проделать путь от раковины и обратно. Учил сестер плавать, и они, держась за плечо Араика, могли доплыть аж до буя.

В десять лет Араик заболел коклюшем и мама, Ерануи Арменаковна, каждый день водила сына к реке. Они сидели на теплых камнях, было начало мая, слушали журчание быстротекущей Зангу, а напротив на том берегу высился храм Сурб Саркис, в котором мы в 1980-м году примем святое Крещение вместе с детьми, тоже в начале мая. (И снова совпадение). Араик тогда об этом, конечно, не знал.

Мама Ерануи была добрым ангелом семьи, всех лечила и сама назначала лекарства. Араик, когда был маленьким, считал свою маму самой красивой и ласковой и высматривал вокруг и проверял, и каждый раз убеждался в том, что да, его голубоглазая, улыбчивая мама самая лучшая, самая красивая!

Об этом вспоминал сам Араик, совсем недавно, в докладе, состоявшемся на конференции в Пущино. Помнишь, Араик джан, это была конференция, на которую мы приехали всей семьей и 10 дней жили в блаженных пределах Пущина. Ты ходил на пленарные заседания, делал доклады на научной школе, а потом присоединялся к нам на пляже и окунался в теплые мутные воды быстротекущей Оки, водный колорит, знакомый нам еще со времен детства наших детей. Анечке и Литочке в первый наш летний приезд в Пущино было соответственно два и четыре и они очень любили «бегать по водичке» или плюхаться в воду и сидеть на теплом мелководье часами. А окружающие ученые дамы с одобрением смотрели на эту картинку и говорили своим ученым мужам: «Смотри, как эти дети любят воду».

А потом пришло время, когда и наши внуки проделывали то же самое.

В тот день у тебя состоялся сорока-минутный доклад, и половину отведенного времени ты оставил на вопросы. Они и впрямь посыпались как из мешка, атмосфера научного задора всегда сопровождала твои доклады, могу засвидетельствовать. Вот и в этот раз было и обсуждение проблемы «черного ящика», и спор с Петей Брежестовским, как понимать теорему Геделя. Об этом, обо всем чуть позже. В данном случае хочу вспомнить, как ты обрадовался, когда вставший молодой сотрудник задорно объявил: «Ну, во-первых: моя мама тоже самая красивая».

— Вот-вот, это так, это же общее место, это тривиально…

Тут и я, правда молча, сидя на своем месте, вспомнила свою историю. Мы живем на даче, мама уехала на целый день в Москву варить варенье, а я, трех-четырех летняя, хожу, заламывая ручонки, и причитаю: «Где же моя мама с красивыми ноготками?» А когда подросла, прочитала у Исаакяна описание восточной красавицы: «Ее очей два сомкнутых луча Изогнуты как меч у палача». Все так, только моя мама была очень добрая и заботливая, как и все мамы.

Ерануи Арменаковна работала в Первой республиканской больнице, была настоящим врачом, врачом по призванию, болела с каждым своим пациентом и очень верила в силу медицины, в целительность лекарств. Вспоминается, как накануне твоего, Араик, прибытия в Москву, накануне твоего знаменательного приезда, перед началом нашей новой совместной жизни у тебя сильно поднялась температура и мама Еран вколола тебе изрядную дозу жаропонижающего, и разрешила ехать.

Помню, как я встречала тебя во Внуково. Весь самолет уже вышел, а тебя все нет. Я начала слегка волноваться. И тут выходишь ты — такой родной, и какой-то взъерошенный и торжественный — это ты старался соответствовать значительности момента.

— Знаешь, что я тебе привез?

— Ой, наверное, Лорку!

В короткий период ухаживания мы успели много переговорить, и я сказала, что люблю испанского поэта Гарсиа Лорку.

В ответ ты слегка удивленно покачал головой, а потом протянул мне маленький футляр, в котором лежало прелестное бриллиантовое колечко. Прямо как в Голливудских фильмах!

А Лорку потом мы вместе купили!

Приехали на Губкина, где тебя ждали мои родители и твой новый Дом, который потом мы укрепляли почти полвека.

Порадовались, посидели, как всегда у нас были гости. Тогда это был папин аспирант. Он за нас тоже порадовался. Часа через два мама как-то озабоченно посмотрела на тебя: «Что-то ты очень красный! Температуру не померяешь?»

Ахнули, дали жаропонижающее, отправили спать в мою однокомнатную. А я спала в гостиной, в большой квартире.

На следующий день пришла наша участковая врач Людмила Людвиговна из Академической поликлиники. Тогда это было просто и вольготно. Нашла у тебя ОРЗ и одобрила мой выбор. Ты ей понравился.

Валерий Самовольнов и Людмила Людвиговна были первыми, кто утвердил твое явление в нашем доме на Московской земле. Наша врач еще добавила: «Красивый у Машеньки жених»! Такие дела…

Первая встреча

А теперь о Драматургии нашей Первой Встречи в Доме на Губкина 7. Помню самую первую мизансцену. Мы сидим в креслах за нашим журнальным столиком и говорим о Христе. Да, да, мы в первый же день говорили о самом главном. О том периоде, когда он еще не начал проповедовать. Есть какие-то неподтвержденные факты, что Христос был в Индии и общался с йогами.

И сейчас в эти трагические дни не только насильственного начала, но и насильственного, похожего на спецоперацию, конца Карабахской войны, длившейся 44 дня, я молюсь и оплакиваю ушедших молодых героев, мальчиков — львят, и страшную потерю этого дивного монастыря Дадиванка, что попадет в руки вандалов, и я все время повторяю про себя: «Араик, как хорошо, что ты этого не видишь»…

Хорошо помню, как твое лицо взошло

и засияло предо мной, и между нами

пробежали такие волны, будто

без всяких слов мы уже заключили

какое-то тайное соглашение,

незримый договор двух душ.

***

Ровно за год до этой встречи я стала хозяйкой однокомнатной квартиры по левую сторону коридора от родительской. Там в первый год царствовала я и мои друзья, и друзья моих друзей. Калейдоскоп встреч и вечеринок, всякого рода. При переезде все коробки с буквой «О» отправлялись в мою квартирку, и я торжественно поясняла, что это значит «однокомнатная», а не «одинокая». И впрямь — одиночество мне не грозило. Мой оригинальный план состоял в том, что в моей квартире не должно было быть мебели: на полу должна лежать шкура, на стене напротив жить двухглавый Арарат, а я буду одна (или в компании) сидеть на этой шкуре, пить кофе и смотреть на Библейскую Гору… И какие дивные мысли и образы будут рождаться в моей голове…

Интересно, что кое-что состоялось. Мальчик-кларнетист принес такую шкуру и мы ее мыли, а потом сушили, повесив на балкон, и она несколько дней создавала легкую водяную завесу, струящуюся с шестого этажа, и наши соседи, вероятно, удивлялись: «Дождя нет, а капает»…

Мы были молоды и беззаботны и на наши вечера друзья приходили гроздьями. Иногда случались и литературные вечера. Так однажды Юля Григорян решила почитать нам Пушкина «Царь Никита и его 40 дочерей».

Некая доля «скабрезности» произведения (пример одного из озорных вывертов поэта), не нарушила почти академического прочтения и слушания. Аудитория была на высоте. А в особо рискованных местах выручал мой брат Левка, он что-то вопрошал, выкрикивал, Юля в конце концов замолчала и сказала, что она так не может далее декламировать. И тогда Левон миролюбиво предложил: «Хочешь, я проползу перед твоими ногами?» И уже приготовился это проделать. Градус был у всех на высоте. Тут Юлька рассмеялась и, слава Богу, не обиделась.

— Араик, помнишь, ты появился на таком вечере — через неделю после нашего знакомства. Мои подружки разъезжались, кто в Ереван, а кто в Ригу. Бархатное сердечко было разрезано пополам, символизируя мое страдающее сердце, и обе половинки, как значки прикреплены соответственно на грудь уезжающих жестокосердных подружек. Для них — Анечки — ереванки и Марочки — рижанки были приготовлены два кресла. Прошел уже год с нашего переезда, я остепенилась, а квартира приобрела жилой вид с мебелью.

И на одном из кресел торжественно восседал ты, нарушив весь замысел, вернее, придав вечеру дополнительный оттенок, тайный смысл которого прояснился впоследствии.

Но и тогда никто не протестовал: всем понравился новый, молодой и энергичный член нашей компании.

Лева так просто напророчил тебя, написав следующее четверостишие:

Мариам Михайловна Чайлахян,

Вы стали хозяйкой дома,

Но чтобы в душе не зарос бурьян

Желаю Вам Доброго гнома!

— У нас потом появился веселый игрушечный Дед Мороз, под названием «гномик Араик». Ты подарил мне его на первый Новый Год. Он был очень симпатичным с белыми усами и бородой.

В одном мгновенье видеть вечность, Огромный мир — в зерне песка, В единой горсти — бесконечность, И небо — в чашечке цветка

Уильям Блейк

***

Но это все будет потом…

А сейчас о том вечере, который, если бы дело происходило в пьесе, мог бы считаться завязкой всего сюжета, он и был «завязкой» всей нашей последующей жизни.

Начнем с маленькой прелюдии о нашем доме, во всей совокупности 14-и этажей.

Два верхних этажа нашего дома на Губкина 7 занимали гости из разных стран.

Это были научные командировки, иногда на несколько лет. В лифтах звучала разноязыкая речь и цвели улыбки нечаянных встреч. Причем сложилась даже некая градация: голливудская улыбка и выражение всяческого расположения были свойственны представителям из капиталистического мира. Если улыбались, но выражали сдержанную радость — это были гости из дружественного социалистического лагеря. А те, кто не улыбался и вообще… ну, вы уже поняли, это были свои, те, кто не тратил свои эмоции попусту и вполне искренне хмурился на неурядицы нашей жизни. Я не шучу и понимаю, под внешней неприветливостью может скрываться доброе сердце, но уж очень по душе мне приветливость. Немного перефразируя можно сказать: «Ничто не стоит так дешево и не ценится так дорого, как приветливость!»

Семья индианки Мины жила над нами на 14-ом этаже. Мама и папа уже побывали в Индии. На этот раз папа поехал с мамой, и все прошло очень удачно. Мама там имела успех — она читала лекции об Армении, а папа показывал слайды. На севере Индии их сделали почетными гражданами города П. и надели на шею венки из живых цветов

И мама, встретив Мину в лифте, высказала свое тепло и восхищение: «О, Индия, чудесная страна!» И пригласила Мину к нам в гости. И молоденькая индианка восприняла приглашение всерьез, а не как знак вежливости, не как оборот речи и пришла чуть ли не на следующий день. Мы подружились, и она часто стала к нам наведываться.

«Когда смерть превратится

в Любовь — мы встретимся!»

***

Араик-джан, мы много раз на протяжении этих 45 лет вспоминали тот знаменательный день, тот необыкновенный вечер встречи. Кто же был тогда нашим свидетелем, нашими свидетелями? Я разделила бы этот момент на два основных действия. Первый — это момент самого знакомства.

Мина своим приятным говорком мило спросила, можно ли ей привести знакомого сотрудника из лаборатории, который интересуется йогой. Я как-то вскользь Мине упомянула о том, что немного занималась йогой в подпольной группе (таких в 70-ые было множество) и рассказала, как это мне помогло снять многие барьеры в моей жизни.

Я до сих пор удивляюсь и радуюсь, что йога помогла и на этот раз, и на нашу с тобой судьбу выпала такая удача — наша нежданная встреча. Как сказала однажды Ирочка-кошечка, друг моего брата Левы и его жены Иночки: «Араик», — прочувствованно сказала тогда Ирочка, — «тебе очень повезло!» Потом сделала паузу, посмотрела на меня и молвила: «Маша, тебе очень повезло!» И это истинная правда!

Что же должно было произойти, чтобы эта встреча состоялась?

Вечер, когда возникла параллельная вселенная

«Истинная любовь не способна

противостоять темноте мира».

Так ли это?

Итак, Мина привела в наш дом молодого симпатичного армянина, который интересовался йогой. Лицо у Мины было при этом хитрое-прехитрое; думаю, что идея познакомить двух армян с тем — а вдруг что-то выйдет, мелькала у нее в подсознании, где-то на заднем плане. Приход незнакомца меня не удивил, дом наш был открыт и каждый день он наполнялся гостями. И моя относительная незанятость (я была в аспирантуре) помогала установить распорядок моего дня в свободном режиме.

Через пять минут после прихода Мина сообщила, что ей надо вернуться домой.

— Мина, так не делают, — сурово проговорила, нет, прошипела я ей на ушко.

Она пообещала скоро вернуться. Она действительно вернулась, но уже с отцом — индусом средних лет, который приехал в Москву консультироваться по поводу коммунистического движения в Индийских широтах.

— Не говори, что я привела Араика, — тихо и быстро проговорила Мина.

Мы за это время уже поближе познакомились. Араик успел заявить, что он превосходно готовит кофе, и мы отведали две чашечки, а потом переместились в большую родительскую квартиру.

Мне сейчас помнится, что мы провели наедине не более сорока минут. Араик говорил, что он пришел в восторг, что у симпатичной девочки (это про меня) есть своя квартира… И какие воображаемые картины нашего будущего пронеслись в его мысленном взоре, остается только догадываться.

Тут пришла мама, обрадовалась, увидев симпатичного выходца из Армении, и торжественно пригласила на чай в соседнюю квартиру. Постепенно стол становился многолюдным. Пришла Наташа Рихтер, которая приехала в командировку из Питера и жила у нас. Мама и Папа дружили с семьей Рихтеров — Тер-Минасянов еще с Ленинградской голодной аспирантской молодости. Дочь знаменитого лингвиста Ерванда Галустовича Тер-Минасяна, а теперь еще и профессор энтомологии, тетя Грета, на лето всегда вывозила своих девочек Наташеньку и Верочку в Армению, чтобы знали язык и помнили места родные. И по дороге из Ленинграда в Ереван заскочила к нам на два часика, а оказалось на две недели. Так как сначала Наташа, а потом и сама тетя Грета заболели гриппом. Какое это было счастливое для меня время. Мама сразу наладила врачебный уход, Тоня отвечала за обеды, а папа, приходя с работы, рассказывал последние научные новости.

А мама и тетя Грета вспоминали свою Ереванскую молодость, жизнь в домике поэта Иоаннесяна в Эчмиадзине с его дочерьми и мамиными подругами. Они были ревнивы и говорили: «Что ты выходишь замуж за аспиранта, ты могла бы составить партию и выйти за наркома». Что было с наркомами в скором времени, вы уже, наверняка, представили, а папу они все вскорости полюбили и оценили.

Судьбы моих дорогих друзей — Верочки и Наташеньки сложились, в общем, счастливо. Они защищали диссертации, они создавали семьи. И мы посылали им в Ленинград, а потом в Питер поздравительные открытки и телеграммы. Иногда, встречаясь в Ленинграде или Москве, с удовольствием вспоминали те далекие две недели и жалели, что все проходит.

В свой первый приезд в Питер я жила у них на Пестеля 5, уютный уголок, совсем неподалеку дом, где жил в свое время Иосиф Бродский. Помню, как- то осталась одна, и вдруг позвонил молодой человек и попросил к телефону Наташу. И я как-то особенно настоятельно предлагала ему позвонить еще раз. Вернувшиеся домой девочки и тетя Грета никак не могли понять, кто же это мог бы быть. Голос нового знакомца. Потом этот молодой человек, Саша Козинцев, стал мужем Наташи. А этот эпизод вспоминался так: «Как Маша уговаривала Сашу не бросать Наташу».

Теперь же пришла очередь Наташи быть свидетелем нашего знакомства и присутствовать при первом посещении Араиком нашего дома. Сидим мы в количестве уже семи человек — звонок в дверь. Это, должно быть, Лева. Мама, как всегда, когда приходит сын — молодеет, чуть ли не подбегает к двери, наверняка следит, чтобы он помыл руки, а потом торжественно знакомит: «Это наш сын Левон».

Дальше рассказывает папа:

— Я протягиваю руку — и не нахожу плеча Араика, оглядываюсь и вижу, что молодой человек залез под стол. Пришлось его оттуда за чуб вытаскивать.

Я же помню, что Араик как-то покраснел, посерьезнел и монотонно, без энтузиазма, сказал: «Я Левона Михайловича хорошо знаю».

А Лева ничто же сумняшеся тут же спросил: «А ты что тут делаешь?»

И тут выяснилось, что именно Араик был членом той самой лаборатории, которую в Ереване создавал Левка, и кого он сам принимал на работу.

Ситуация абсолютно театральная (водевильная). Вспомнили, папа вспомнил, что Араик сказал: «Я занимаюсь памятью». Может что-то более конкретное, уже не помню. Мама переспросила, а папа ответил: «А чем занимается твой сын?» Ну, прямо в точку. Такие дела, такое прямо промыслительное совпадение, предначертанное стечение обстоятельств.

В общем, вечер прошел в теплой, дружественной обстановке. И каждая фраза имела — теперь в ретроспекции это особенно очевидно — имела почти сакральный смысл.

Папе Араик понравился, образованный, раскованный, с научной целеустремленностью. Еще и пиджак был какой-то необычный, папа раздумчиво сказал: «Репатриант, наверное».

И еще Араик сразу энергично высказался по поводу «Софьи Власьевны», и сразу почувствовался наш единомышленник, не приемлющий ложных постулатов.

Про маму и говорить нечего — она как бы сразу стала на сторону Араика.

Когда мы с подружкой, не помню уже по какому поводу, похихикали на его счет, мама как-то тихо, но твердо сказала: «Подожди, еще неизвестно, чем все это кончится»…

Наташа тогда мне ничего не сказала, но по тому широкому гостеприимству, которое нам примерно через год оказало все семейство во главе с Тетей Гретой, когда мы, вдвоем с Араиком, оставив годовалую Литочку на несколько дней, поехали в Питер просвежиться, было видно, что Араик одобрен дружественным семейством.

Мина чувствовала себя ангелом-соединителем. Думаю, что ее папа не очень понял ситуацию, но был рад новым межнациональным контактам и знакомству.

И только Левка не сдавал позиции.

Араик, вспоминая этот судьбоносный вечер, говорил, что он увидел в моих глазах мольбу о помощи: «Ты будто говорила: спаси меня!» А я помню, Араик джан, что ты сразу сказал: «Вы мне кого-то напоминаете!» Меткий глаз и мудрое сердце!

А уходя повторил: «Теперь я знаю, кого Вы мне напоминали!»

Но и это не все. Эмоциональный толчок дал живописный образ, хранящийся где-то в закоулках памяти (об этом потом Араик напишет в своей статье).

В детстве Араик любил рассматривать картинки из хранящегося дома, в библиотеке на Амиряна, шеститомника «Всемирной истории искусств». И тут сошлось — я напомнила «Святую Инессу» с картины испанского художника Хосе Рибера. Такие вот дела…

События развивались стремительно. Араик стал частым гостем в нашем доме. И уже примерно через неделю столкнулся с дядей Левой, мужем папиной младшей сестры тети Гани.

Мы все часть великой истории.

***

Был в нашем большом семейном клане замечательный Левон — Левон Ашотович Атанасян, муж папиной младшей сестры. Блестящий человек, красивый, мужественный. Врач-хирург от Бога. Не со всеми родственниками складываются свои отношения, с дядей Левой они у меня были. В общении с ним я впервые почувствовала силу врачебного внушения. У меня коленки всегда были в болячках, но эта была особенная. И я почему-то боялась столбняка — эта наслышанность и знание наполовину часто очень портит жизнь.

Но дядя Лева, улыбаясь, меня успокоил. От столбняка вылечиваются, правда, это не так просто, но сейчас возможно. Он, видимо добавил что-то еще, потому что я представила, как человек лежит три дня, вытянувшись (выгнувшись) на койке, как при гипнотическом сеансе, а потом поправляется. И еще спрашивала тогда про «новую» болезнь (с библейских времен существует, но я и моя подружка не знали) проказу.

— Ну, это только при очень близком личном контакте, — успокоил нас дядя Лева и на этот раз.

Дядя Лева воевал, попал в плен, там лечил всех — и наших, и немцев. За это, за то, что не застрелил себя, было такое указание от главнокомандующего-мясника: попавшим в плен убивать себя, дядя Лева был арестован, сидел в лагерях. Потом был сослан на север в Мураши. Все это я знаю от других. Я же общалась с ним в относительно спокойные 60-70-ые годы прошлого века. Он приглашал меня в консерваторию, в театр, и я чувствовала себя избранной, любимой племянницей. Именно дядя Лева как-то сказал: «Машенька живет неоцененной».

И, конечно, неслучайно, что он пришел к нам, когда у нас в гостях был тогда, далеко еще не в статусе жениха, мой будущий супруг. Дяде Леве он, видимо, приглянулся и, интуитивно почувствовав будущий сценарий событий, он решил проверить догадку и позвонил назавтра, чтобы пригласить меня в театр. «Меня уже пригласили, спасибо, дядя Лева». «Кто, тот молодой человек?» — «Да». — «Это хорошо», — обрадовался дядя.

«Тамара, Миша представьте, могло ли быть в прошлые времена, чтобы дочь переводчика художественной литературы и профессора не знала родной язык», — пенял он моим родителям. Он любил играть в нарды и называл себя Шахиншахом Нардистана. Дядя Лева купил в конце жизни дачу с участком, на котором посадил смешанный плодовый сад из яблонь и вишен, и назвал свой скромный домик и участок — виллой «Шарм». Его последнее письмо наполнено добрым юмором, оптимизмом и приглашением на эту знаменитую виллу «Шарм». Мы побывали там уже после ухода дяди Левы, (это было, когда дочь дяди Левы, моя сестра Наточка, устроила на даче его 100-летний юбилей). На месте плодовых деревьев там образовалась чудесная солнечная поляна. Наши мужчины гоняли на ней футбольный мяч и команда «старичков», куда входили Лева, Араик, кузен Рубик — все ученые мужи — выигрывала у более молодых, но видимо, неопытных.

У нас в семейном архиве сохранились два шутливых письма дяди Левы. Одно моим родителям, с которыми дядю Леву связывала полувековая дружба. А другое — нам с Араиком. Теперь это воспринимается, как дорогая реликвия, как знак благословения старшего поколения нам, вступающим в совместную жизнь.

Вилла «ШАРМ»

1 октября 1975 года.

Дорогие Тамара и Миша!

Покидая Ваш гостеприимный дом я каждый раз вспоминаю прекрасную Шехерезаду и жестокого Шахриара. Я напоминаю очень старую Шехерезаду — седую и лысую, а вы все — Шахриара. Мы готовы говорить всю ночь, так редко мы встречаемся, и о стольком хочется поговорить. Шехерезада всю ночь рассказывала Шахриару сказки, а с наступлением рассвета оканчивала очередную на самом интересном месте и в следующую ночь продолжала и так без конца. Конечно, меня не ждет утром казнь, и я прерываю свой рассказ раньше, но все же многое остается недосказанным. В этом году исполняется полувековой юбилей нашего знакомства и дружбы. Это ведь не мало! Сколькие ушли, не дождавшись этой даты, и сколько осталось нас? Конечно, надо встречаться чаще, но сколько препятствий на пути. Вы поклонники городского пейзажа, а я сельского. Написал письмо Г.Г. и думаю быть у них на следующей неделе. Возвращаясь от Вас, я думал о невероятной жестокости Маши, но об этом пишу ей.

Ваш Шахнардов

Дорогая Маша! Я не мог предположить, что в тебе может быть столько жестокости. Назад два года или около того, ты, объясняя мне как ехать к вам, указала на станцию метро «Октябрьская» и далее автобусом или троллейбусом. На самом же деле я экономлю каждый раз 40 минут, если буду пользоваться трамваем и станцией «Ленинский проспект». Да простит тебя Всемогущий! Махлас!

Известно ли тебе, что недавно, в Хельсинки, была конференция руководителей 35 стран по взаимному пониманию и смягчению отношений? Если это тебе известно, то ты, вместе с Араиком, можете свободно посетить виллу «ШАРМ», не боясь никаких репрессалий. Все это в прошлом, в дохельсинкский период жизни человечества. Пользуйтесь тем, что я еще жив и могу лично познакомить вас с восьмым чудом мира. Помимо того, если Араик, в отличие от твоего отца, умеет играть в нарды, то пусть он воспользуется возможностью скрестить оружие с самим Шахин Шахом Великого Нардистана. Я погружу его в такие глубины нардной нирваны, что он на всю жизнь сохранит нежнейшее чувство к этой изумительной игре, которой иногда, на Олимпе, занимался даже громовержец Зевс. Итак, смело в путь.

Обнимаю вас обоих,

Ваш Шахнардов

Тогда мы на виллу не поехали, гуляли по Москве, сходили на концерт.

А в декабре я отправилась в командировку от нашего Института Истории Естествознания и Техники (ИИЕТ) в Питер. Зимние прогулки по Питеру незабываемы, но мне особенно ярко запомнилось мое возвращение в Москву. Какие прекрасные розы подарил мне Араик при тогдашней встрече, прямо на вокзале!

Скажу сразу, я не поощряла ухаживаний, с королевским спокойствием принимала знаки внимания, как должное, и совсем не рассчитывала на счастливое окончание всей этой истории. У меня тогда было глубокое убеждение, не без оснований, исходящее из предыдущего опыта, что мне не судьба быть в счастливом браке. И когда Араик сделал мне признание, вскоре после моего приезда, я ответила, что не могу за него выйти. Я тогда решила все прекратить и уйти обратно в свою вольную, не обремененную обязательствами жизнь.

Помнится, как Араик хихикал тогда, ну когда уже все было решено, и мы были уже вместе.

— Я же тебе говорил о любви, а не о замужестве. А ты вон как все повернула!

Ну, это он, конечно, лукавил, я же понимала, что роман, развивающийся у всех на глазах, свернуть на свободную любовь не получится.

Но что-то у меня внутри защемило, и когда ты, Араик, позвонил мне через день, я сказала, что мне очень грустно, и что наша дружба может продолжиться.

В общем, добрый ангел и те феи, что оберегали нас, не дали свершиться расхождению. А тут на подходе был уже Новый 1975 год!

И также как в начале индианка Мина, снова вмешались друзья, повернув в нужное русло течение нашей жизни. Ведь именно после этого рождественского праздника окрепло обоюдное намерение связать жизнь, пожениться.

Болгары Рая и Саша — Рая, кажется, тоже была связана с Араиком по стажировке, пригласили нас на празднование Рождества 24 декабря в общежитие, что до сих пор стоит у Академического метро. Все прошло празднично, весело и символично. Брат Саши, симпатичный молодой человек, жаль не помню его имени, почувствовав наше притяжение и решив, вероятно, подтолкнуть нас к решению сказал, обращаясь ко мне: «Все замечательно, не надо ждать принца». Я, тоже улыбаясь, ответила: «А я и не жду». А про себя тогда подумала: «Уже нашла, и не просто принца, а целого короля.» Араик же, как раз из рода королевичей, недаром имя у него легендарное: «Такавор Ара-прекрасный» («такавор» — это «царь» по-армянски).

Есть люди, которые своим присутствием,

словно цветок, украшают жизнь.

Араик джан, ты из этой породы,

ты украсил своим присутствием

нашу жизнь: мою, нашей семьи, наших друзей…

***

Было уже где-то близко к полуночи, когда мы вернулись домой. Мы как раз подошли к тому моменту, когда Лева вытаскивал проигрыватель из моей квартиры.

— Мы идем к французам на верхний этаж праздновать Рождество, присоединяйтесь, — пригласил он нас.

На тринадцатом или четырнадцатом этаже, точно уже не помню, жила молодая семья из Франции. Они тоже приехали в научную командировку по приглашению друга Левы — Юры Аршавского. Лева, как всегда, был дедом Морозом и мы все вместе покружились с их маленькими очаровательными детьми вокруг елки и поздравили друг друга с Рождеством.

Потом мы с Араиком откланялись и, отпросившись у гостеприимных хозяев, поспешили в нашу, нет, еще только в мою, квартирку на посиделки за чашкой кофе.

— Ты заметила, Лева спросил, можно я возьму ваш проигрыватель?, — улыбаясь, спросил Араик.

Где-то под утро около 5 часов Лева зашел попрощаться и решительно проговорил:

— Араик, ты идешь? Давай поговорим…

— Нет, я еще побуду, — твердо ответил Араик.

Лева, наверное, как старший брат хотел выяснить намерения Араика. И подсознательно надеялся сохранить лабораторию. Он сказал как-то маме: «Араик уедет — и лаборатория развалится». Так и случилось, к сожалению. А мама тогда ответила: «Тебе что важней, лаборатория или счастье сестры?»

Надо ли говорить, что Лева впоследствии стал для Араика учителем и другом, и наставником, и просто названным старшим братом.

Различать вечное и преходящее, это тонкое умение. Главное — наполнить каждый шажок в жизни любовью. Кажется, Ницше говорил, что надо жить так, чтобы хотелось проживать свою жизнь снова и снова. И сейчас, вспоминая наши первые шаги в общей жизни с тобой, Араик, я проживаю все это снова и снова… (проживаю с любовью и нежностью. Какие же были славные, золотые времена).

И в моей душе, в моем сердце живет

эта радость памяти и она помогает мне

преодолевать боль утраты

Ты всегда рядом, дорогой наш Араик!

Араик, а как мы покупали елку и, заняв очередь на елочном базаре, прятались и согревались в подъезде генеральского дома, что у Академической, и как шаловливые детки тайком целовались. Как потом наряжали первую в нашей жизни елку. Но над нами висел твой отъезд, командировка кончилась, и ты уезжал встречать Новый Год домой, в Ереван. И еще надо было сообщить родителям о нашем решении пожениться. Предстояла разлука, первая в нашей жизни. Мы боялись, но верили, что все будет хорошо. А ведь нам предстояла борьба за нашу любовь, за наше будущее счастье…

И снова Карабах

Что протекает сейчас перед нашими глазами.

Как мне хочется рассказать тебе Араик джан, о том, что наболело за последние два месяца. В 90-ые, когда мне написалось: «И горечью заполнен рот. Опять весь мир нас предает», мы были вместе, было тоже страшно, но не сравнить с этими 44 днями. Это вероломное нападение Азербайджана, инициированное Турцией, снабженное израильскими беспилотниками и сирийскими боевиками было смертельно опасное, казалось, что они сметут не только Арцах (Карабах), но и саму Армению. Воевали совсем молодые неопытные ребята, и среди них наш Арсен. Осталось загадкой, почему не были задействованы отряды регулярной армии Армении и боевая техника, которую так и не пустили в действие. Все это дало бы возможность не подписывать позорное соглашение. Мир раскачался, с протестами выступили Франция, Бельгия, Италия, Австрия, США и другие. Некоторые правительственные организации разных Европейских стран приняли статус Карабаха-Арцаха, как независимую республику.

Теперь, как мне видится решение того, что произошло. Соглашение, конечно, надо хотя бы частично аннулировать. Надо признать, что это не война, а преступное нападение с запрещенными приемами — фосфатные бомбы, отравляющие всю экологию, землю, растение, все живое; ракеты с кассетными запрещенными бомбами, разрушающие дома и убивающие мирных людей. Бой шел на тотальное уничтожение, противники — жестокие наемники, накачанные наркотиками, шли как зомби, одни падали, на это не обращали внимания, вперед продвигалась следующая шеренга и они шли, шли, шли…

Хоть соглашение и было нелепым и грабительским — отдавали Шушу, Кельбаджарский район и Лачинского прохода оставлялось только 5 км, но слава Богу, что кровопролитие остановилось. Ложь и паника — не на фронтах, а в тылах сопровождала всю эту навязанную войну. А ребята, что воевали, проявляли чудеса смелости и силы духа. Потом началась эта свистопляска с митингами. Роль Путина не ясна. С одной стороны, он называет Азербайджан, да и Турцию стратегическими партнерами. А с другой, поддерживает Пашиняна и посылает русских миротворцев для удержания шаткого, но все же мира. Я вот думаю, может, он что-то пообещал Николо Пашиняну, (я имею ввиду, конечно, не деньги и подкуп, а, например, возврат Нахичевана. В будущем году истекает срок договора о его передаче Азербайджану). Потому что это молниеносное подписание без участия президента страны (он узнал все из газет) и консультации высших чинов из военных, было совершено странно и нелепо, будто окончание согласованной спецоперации. Кто-то махнул палочкой и вот тебе — подписано невероятное соглашение. Испугались, или что?

Но я не о том. Сейчас понятно, что с этим положением нельзя мириться, и что внутренние распри, предательства и страх надо оставить позади.

Была во времена Тиграна Второго Великая Армения. У нее всегда были храбрые герои, недальновидные дипломаты и предательские друзья, и кольцо врагов вокруг. Странно, что армяне вообще выжили, а не исчезли, как например шумеры или филистимляне. Армения сжималась, как шагреневая кожа, осталось совсем немного, но какой это дивный маленький кусочек земли, как мы славно побродили по нему всем семейством в 2019 году. И я очень надеюсь, что молодое поколение нашей семьи еще побродит.

Но для этого надо, чтобы маленький Арцах-Карабах, маленький христианский оплот, служил отправной точкой опоры. Помните, как у Архимеда: «Дайте мне точку опоры и я переверну мир».

Карабах должен стать той точкой опоры, оперевшись на которую (на то, что открылось миру в связи с этой беспрецендентной бойней, на это христианское мужественное начало) человечество найдет в себе силы создать на земле царство, подобное Царству Небесному.

Вот как в моем кратком пересказе звучит наставление или предсказание греческого афонского монаха, духовного светоча греческого народа 20-го века Паисия Святогорца. В 2015 году старец был причислен к лику святых.

Вот что он говорит:

«Наши враги — турки и им придется расплачиваться за то, что они натворили. Они заняли земли без Божьего Благословения и потому погибнут.

И государства, играющие решающую роль в мировой политике, отдадут Константинополь. Не потому, что нас любят, а потому что Бог устроит так, что будет выгодно, чтобы Константинополь стал греческим.

Подействуют духовные законы.

Сегодня ради турок европейцы создают независимые государства с мусульманским населением (Босния, Герцеговина).

А в будущем разделят и саму Турцию, восстанут курды и армяне, и европейцы потребуют признать независимость и права этих народов на самоопределение. Они скажут Турции: «Мы вам сделали одолжение — теперь подобным образом должны курды и армяне получить независимость». Так «благородно» разделят на части Турцию.

Константинополь возьмем назад, но не мы сами (без непосредственного участия Греции).

Из-за того, что опустилось большинство нашей молодежи, мы не способны на такое. Однако Бог устроит так, что другие возьмут город и отдадут его нам».

Вот что значит видеть историю в ее духовном измерении.

Жаль только, Араик джан, что мы с тобой этого не увидим.

История Большого Дома Базика

Запись по докладу, сделанному Араиком на вечере, посвященном 100-летию со дня геноцида армян в Турции. (Литмузей в Трубниковском переулке).

По-армянски, на слух, звучит очень поэтично, поэтому я написал по-армянски «Բազկե Մեծ Տան Պատմությունը», 1915 թ». Имя нашего прадеда Базик, который дал начало фамилии всего рода — Базикян. И моя фамилия была бы Базикян, но папа был литератором, по традиции взял псевдоним, выкинул две буквы «ик» и стал Базяном. Я очень гордился, что у меня очень редкая фамилия Базян, а потом оказалось половина Нагорного Карабаха — Базяны. Название «Большой дом Базика» возникло потому, что все родные и двоюродные братья Деда жили вместе со своими семьями. Жили они в Шатахе, это в Васпуракане, уезд Ванского вилайета, Ванской области. Село в котором жили мои предки в 1915 г. назывался Чhнук.

Мой замечательный дед Мирзо. Именно благодаря ему вы можете меня лицезреть. Деда в селе звали Базке Мирзо, что означало большое уважение, и дед имел большой авторитет в своем селе. У деда было 7 братьев, родных и двоюродных и они со своими семьями все жили вместе. Бабушка рассказывала, что у них было более 300 баранов и 10 коров. Они возделывали землю, сажали зерновые и у них были большие виноградники.

Дед Мирзо был главным героем рассказов бабушки. Ну, он был самым красивым мужчиной, как считала бабушка. Он и вправду был красив. Он лучше всех танцевал. Был ведущим в мужских и смешанных армянских хороводных танцах. Это рассказывали мне и другие родственники. Дед замечательно стрелял. У него было ружье Мосина. Большую портняжную иглу, 10 — 15 см длиной и 1—2 мм в диаметре он сбивал с камня пулей, с 30 шагов. Я в это верю, так как оказалось, что это генетически передаваемый признак. Я тоже хорошо стреляю, но меня никто никогда не учил. Где то в 30 лет, когда я был офицером запаса, меня на пару дней взяли на сборы и повезли на стрельбище. Дали в руки автомат Калашникова, обойму с 12 патронами, посадили паренька, солдата, рядом, чтобы он регистрировал мои результаты. Из 12 патронов я потратил 8. Как обычно говорят «подавил пулемет, уложил дощатые фигуры противника на 300 и 800 метров».

— Здорово, — сказал солдатик, — тебя живым не возьмут.

— Ну, утешил, — ответил я.

Но самое главное, что говорила бабушка, это то, что мой дед организовал 25 — 30 вооруженны