— Да, нас много. Я еще не знаю этого наверняка, но явственно чувствую. У нас нет имен и человеческого прошлого. Вместо них клички и великая цель. А вместо лиц — противогазы.
Что? — Гошу едва было слышно, он говорил очень тихо. — Иди нахрен, ботан ниишный. Открывай, говорю, дело срочное.
Не то, чтобы я полностью избавился от опасений, но ответ прозвучал вполне убедительно. Не уверен, что Самосбор умеет посылать нахрен. Так что я взялся за вентиль.
Все мы здесь лишь отстрелянные гильзы, разбросанные по коридорам. Опустошенные оболочки, смятые тяжелыми сапогами ликвидаторов. Наша лучшая участь — медленно ржаветь на грязном бетоне. Доживать вечность без всякого смысла и надежды. Но, хоть с безысходностью нашего мира бороться так же бесполезно, как и с Самосбором, мы, черт возьми, попытаемся. Я попытаюсь.
— Эй, ботаник, — послышался негромкий оклик, — давай сюда, пока нас не догнали. — Я… я химик, твою мать, а не ботаник, — прохрипел я с неожиданной злостью.
Не то, чтобы я полностью избавился от опасений, но ответ прозвучал вполне убедительно. Не уверен, что Самосбор умеет посылать нахрен. Так что я взялся за вентиль.
