Мозг буравила мысль, что уродливыми, смешными и уязвимыми в этом мире становятся самые нежные и беззащитные создания.
Ну, и конечно, хороший европейский лечебный санаторий.
– Дорого. Я еще с банками кредитные хороводы вожу.
– Здоровье дороже, на нем нельзя экономить, – заключила Алевтина.
– У меня свой проверенный лекарь – время, – вздохнула Ася, – лечит бесплатно. Правда, без наркоза…
Красиво нарисованное в воображении кольцо судьбы на поверку оказалось невнятной желтой закорючкой, выведенной струей мутной мочи на снегу.
Никуся оказалась крепким орешком. Все, что было очевидно и не нуждалось в доказательствах для Аси и Нехорошева, она воспринимала лишь как один из возможных вариантов действия.
Ася в специальную коробочку положила ярких лоскутков и ниток, ножницы с перламутровыми ручками и наперсток с видами Каира – то, о чем в детстве сама могла только мечтать. Но в двенадцатом часу ночи Никуся прижималась щекой к подушке и, засыпая, вспоминала: «Мам, корову надо сшить на труды завтра». Ася без сил открывала чудесную шкатулку и начинала перламутровыми ножницами кроить корову, размышляя, каким идиотским образом вернулась к ней детская мечта.
– Бойтесь своих желаний, – говорила она уставшему Нехорошеву, показывая в половине второго ночи филигранно исполненную пятнистую коровку.
Потому что ты очень похожа на меня. Такая вся… вроде броней покрыта, а на самом деле… мясо краба под панцирем, – объяснила Лариса.
Ася с Нехорошевым двигались легко и ритмично, воздух вокруг них исходил тем легким свечением, которое бывает у пар, объединенных неслучайно и, возможно, навеки. Они смотрели друг на друга с легкой улыбкой, заранее прощая все ошибки, описки и кляксы в долгой, только еще начатой совместной повести. Гости стояли в умилении, родители плакали.
вот прям переговоры на высшем уровне! С живыми надо переговоры-то вести, а не жопу морозить на граните.
Мозг буравила мысль, что уродливыми, смешными и уязвимыми в этом мире становятся самые нежные и беззащитные создания. Что его сильная здоровая кожа плевать хотела на холода и морозы. Что под коростой рук, которые он презирал, которые ему аккомпанировали много снежных зим, скрывался нежный росток всего самого желанного в этой жизни
сделала пшик на запястье. Та-да-а-ам! На клавиши опустились огромные руки Рахманинова, вдох, и сольминорная прелюдия заглушила рев несущихся навстречу друг другу поездов, человеческий гомон и демонический вой сквозняков Московского метрополитена.