хочу знать — почему тихая, каждодневная любовь, занятая штопкой носков и магазинами, всегда остается без внимания, а любовь шумная, возникшая в одно мгновение, способна околдовать человека, вынудить его на измену самому себе.
За наших с тобой детей! За тех, которые уже сто раз могли быть, и за тех, которые уже никогда не будут. За всех тех детей, которых мы оставили на самых разных простынях и в самых разных больницах, и за всех тех, которые теперь оставили нас. За их счастье!
ГОРЧАКОВ. Как ты хочешь. Но я перестаю тебя понимать.
ПУШКИН. И слава богу! А что мы все плачем, когда нас не понимают? Какое убожество! Да разве это не полное счастье? Значит, есть в тебе что-то такое, что непонятно другим, что составляет одного тебя, только тебя — и больше никого — и на том и на этом свете, значит, ты видишь вокруг себя что-то такое, чего не видят все остальные, чувствуешь то, что им недоступно. Это счастье, князь, это безнадежное счастье, о котором никто, кроме тебя, не знает — а это лишь добавляет ему сладости. Бедный поэт — вздыхают женщины. Как он несчастен — шепчутся друзья. А мне жалко их.
