Поэзия Вячеслава Иванова, которую так часто находили темной, оказывается на поверку необычайно ясной — поэзия четкого контура и твердого, медлительно раскрывающегося смысла.
В 1983 году в Риме состоялась конференция «Вячеслав Иванов и культура его времени». На ней выступил папа Иоанн Павел II. В приветственном слове к участникам конференции, вспомнив излюбленный ивановский образ христианского единства, он сказал: «Возможно ли не испытывать чувство радости, будучи свидетелем ваших исследований творческого наследия писателя, которое представляет собой истинное звено между Востоком и Западом и тем самым явление европейское в глубочайшем значении этого слова, будучи “плодом двух течений христианской традиции
Железный век продолжался. Он не мог и не хотел вместить евангельской вести. Ставка делалась не на дух любви, не на правду, а на силу.
лукоморья дуб зеленый…»
Он над пучиною соленой
Певцом посажен при луке,
Растет в молве укорененный,
Укорененный в языке.
И небылица былью станет,
Коли певец ее помянет,
Коль имя ей умел наречь.
Отступит море, — дуб не вянет.
Пока жива родная речь
В жизни поэта исключение очень часто господствует над правилом
Поэт на самом деле никогда не покидал родины. Его родиной была родная речь со всеми неисчислимыми богатствами, которая всегда жила в нем.
своей провидческой книге «Новое средневековье» Бердяев писал: «Все произойдет иначе, чем думает большая часть эмигрантов и представителей политических партий. Много неожиданностей предстоит. И освобождение придет не оттуда, откуда его ждут люди, а откуда его пошлет Бог. Нельзя ждать спасения от Европы, которой нет дела до нас и которая сама агонизирует. Нельзя изнасиловать русский народ, нужно способствовать его перерождению изнутри.
Как вспоминал об этом сын поэта Д. В. Иванов: «Послушники восточного обряда, а значит, русского, сербского и тому подобного происхождения, читали молитвы только на латыни. И вот отцу поручили переводить Требник, чтобы отныне они могли молиться на церковнославянском»
Христианства без свободы не мыслили себе ни Тютчев, ни его наследник в русской поэзии Вяч. Иванов.
Протяженностью в шестьдесят лет пролег этот трудный путь от тихого детства в Третьем Риме до осознания своего места и предназначения посланника русской культуры и мысли в сердце христианской ойкумены — Риме первом, вселенская полнота которого была бы куда как неполна без России, без ее такой непростой, порой яростно отрицающей родство, порой тайной, скрытой, но всегда неизбывной любви. Это воля к единству с христианским миром испокон веков жила в русском народе. Она звучала в первом произведении нашей словесности — «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона — и в пушкинской речи Достоевского. Ее послами были Чаадаев и Владимир Соловьев.
