вы знаете, что надвигается гроза, но ее рокот пока еще слишком далекий, слишком глубокий, чтобы его можно было расслышать, хотя, если бы вам только удалось его расслышать, это сделало бы приближающуюся опасность менее пугающей..
этому последнему, отчаянному магическому импульсу. Девочка понятия не имела, что ею двигало в этот момент — любовь или ненависть. Она знала лишь то, что теряет единственную мать, которая у нее когда-либо была
Анна внезапно осознала любовь, но не могла ее почувствовать. Она превратилась в интересное ощущение, не более того. Сердце Анны больше не отзывалось на него. Если сейчас она поцеловала бы Аттиса, то не почувствовала бы того, что чувствовала раньше.
Анна не могла уснуть. Она подождала немного, а затем достала свою нанта-бэг и доверила ей все свои секреты, поскольку доверять теперь можно было только самой себе
Истина — всего лишь зеркало наших собственных грехов. Мы живем не истиной, которая может быть использована против нас, а только молчанием — невысказанными словами, забытыми воспоминаниями, неиспытанными эмоциями
— Она уже влюбилась в тебя? — горько спросила Селена низким голосом. — Или ты опять все испортил?
— Я не знаю, — хрипло ответил Аттис.
— Не знаешь? Ты уверял меня, что можешь влюбить в себя любую девушку. Она должна в тебя влюбиться, чтобы наш план сработал. Как иначе я узнаю, что проклятие уже начало действовать?
— Мне кажется, оно начало действовать.
— Твоего «кажется» недостаточно. Ради Богини! Я создала тебя для одной-единственной цели! Ты же понимаешь, что нельзя дать ей уйти, когда она вернется? Ей нельзя сбегать.
— Я понимаю.
Анна потянулась за своим наузом, но чувства, которые еще минуту назад бурлили внутри ее, уже испарились. Девочка затянула узел на своей нити и ощутила покой впервые с тех пор, как увидела запись с Дарси на огромном экране актового зала. Независимая. Собранная. Ее путь был свободен. Ее сердце было разбито вдребезги, но будущее было предрешено.
Селена убила ее мать, и Аттис был в этом как-то замешан.
— Аттис... — выдохнула Анна, и он наклонился к ней.
Поцелуй был медленным, сладким и мучительным, как один из магических символов Аттиса. Девочка таяла в его объятиях. Внутри молодого человека она чувствовала огонь, жар, которого прежде не знала, — жар, который лишь усиливался от невозможной мягкости его губ. Анна схватилась за воротник его рубашки, Аттис обхватил ее обеими руками за спину. Она хотела утонуть в нем, чтобы каждый узелок внутри ее развязался. Девочка почувствовала, как платье соскользнуло с ее плеч...
