дой жизни и отдаваться другим настроениям.
А я, я много раз говорил уже это Вам, не могу чувствовать себя удовлетворенным только перепиской. Для меня в ней есть всегда кое-что половинчатое, кое что ложное.
Я вижу, я мучительно чувствую, что не могу отдаваться сполна и целиком моему настроению. — Это лежит в моей натуре и не поддается перемене.
Вы такая тонко чувствующая, так инстинктивно проницательная. Поймите это так, как я это думаю. А когда мы снова встретимся, я объясню Вам все подробно. А до тех пор всегда Вы останетесь у меня в мыслях. И тем больше, что эта обременительная половинчатость и обмен письмами не будут мешать.
Тысячу приветствий
Ваш Г. И.
Мюнхен, б-го февраля 1890 г.
Долго, очень долго я оставил лежать Ваше последнее, юное письмо. Я читал его и перечитывал, не отвечая однако.
Примите сегодня в коротких словах мою самую сердечную благодарность.
С этих пор и до того времени, пока мы снова не увидимся лично, Вы письменно услышите от меня очень мало, может быть, изредка кое что.
Верьте мне — так лучше. Это единственно правильное. Я чувствую, что дело моей совести или приостановить, или ограничить нашу переписку[8].
Вы должны пока заниматься мною возможно меньше. Вы должны преследовать другие цели в Вашей молодой
Не огорчайтесь, что я пока не могу творить. В сущности я творю вечно и беспрестанно, или во всяком случае я о чем-нибудь грежу, а когда оно созревает, оно выходит из куколки, как поэтическое произведение.
Против общественных нравов и общественной лжи Ибсен не знает лучшего орудий, лучшей деятельной силы, чем женщина; в его драмах она будить и укрепляет энергию.
У Ибсена, как и у Ницше, лежит бессознательное стремление к сознательной духовной жизни
Ложь только в том случае вредною и разрушительною силой, когда она тормозит жизнь. Ложь не смущает его так, где она необходима для жизни. (Удивительно, что мыслитель, который так ненавидит иезуитизм, пришел к точке зрения, которая ведет к нему). В этом пункте Ницше сходится со многими из своих противников. Ибсен, который во всех своих стремлениях выступает поклонником правды, по мере своего развития приходит к такому же взгляду, как и Ницше
Пуританизм не вытекает здесь из существа личности, но является отчасти признаком атавизма, отчасти условностей
Он думает, как язычник; признает за благо полноту жизни, придает цену жизни, и вместе с тем, как Гольдшмидт, испытывает благоговение пред отречением и чувствует малодушно.
Ибсен вообще не проповедует: он сам спрашивает и тем наводит нас на размышления.
Ибсен все время борется, чтобы примирить свое призвание судьи с верою в предопределение и необходимость
