Оглавление

Алексею Михайловичу
и Надежде Ивановне

…

Пролог

Молодой человек медленно шел по главной улице города, по которой тысячи бывших, будущих и нынешних клерков сновали мимо своих офисов, уютных кафе и дорогих магазинов, кутаясь от холода в пальто или плащи. Самоуверенные лица стремительно проносились мимо него, но при этом в каждом движении прохожих была заметна размеренность, а порой даже вальяжность. Сочетание, в которое почти невозможно поверить, если вы никогда не бывали здесь. Могло показаться, будто кто-то нарочно режиссирует этот спектакль и создает иллюзию яркой деловой жизни, неуместной в серых красках низкого свинцового неба.

Этот прохожий, очевидно, выбивался из механизма отлаженной, как знаменитые швейцарские часы, жизни города. Хотя так было не всегда. Парадокс царившей в Цюрихе «спешки без суеты», в которую, как в представление иммерсивного театра, он теперь погрузился, мог бы сбить с толку чужака. Но только не его. Разгадка была прекрасно ему известна из воспоминаний о прошлой жизни: в этом городе каждый понимал свою роль в разыгрываемой веками пьесе и, вне зависимости от собственных амбиций, довольствовался правом на скромное вознаграждение за безукоризненное и своевременное следование установленным правилам. Главное — удержаться в нужном ритме, который, казалось, незримо отсчитывает потаенный метроном, чьи звуки, растворенные в шуме города, дозволено услышать только посвященным в его тайны. Они с детства знали, что торопиться нет никакого смысла, но и останавливаться тоже ни в коем случае нельзя: всему свое время, но бег его неумолим. Он же усвоил это только теперь, когда узнал, чем оборачивается стремительный взлет и скоротечный успех.

Старый швейцарский город, конечно, уступал Лондону и Нью-Йорку масштабами своего нынешнего финансового величия, однако отсутствие на его улицах привычной для современных мегаполисов суетливой и бестолковой беготни и шума отнюдь не означало, что так же однообразна и спокойна жизнь местных банкиров, которые веками хранили и продолжают оберегать тайны происхождения состояний, благополучия династий и могущества целых государств. Они знали, что их козырь — не в прорывных технологиях и невероятной скорости финансовых операций, не в этой показной суете деловых столиц мира. Нет. Они дают клиентам то, чего им как раз не может обеспечить шумный Уолл-стрит и многоголосый лондонский Сити, — тишину, которую, как известно, так любят деньги, которые, как известно, так любят швейцарцы.

Когда-то и наш герой перемещался по этой улице из одного офиса в другой, соприкасаясь, как тогда казалось, с сакральными таинствами мира старых европейских финансистов. Они с напускным радушием, которое плохо скрывало пренебрежение и опаску, изображали, как рады появлению у порога их закрытого клуба этих варваров с Востока с непонятными языком, алфавитом и историей происхождения денег. Ощущение сопричастности к чему-то глобальному, почти что вселенскому, вдохновляло и, что греха таить, тешило самолюбие, наполняя планы на будущее задачами, целями, амбициями. Фантазиями, иллюзиями, миражами… Теперь он находился на этих улицах всего лишь в качестве туриста, навсегда изгнанного из мира больших денег.

Молодого человека в пальто и строгом костюме, но без привычного атрибута «клерка при исполнении» — галстука, звали Станислав Ратников. Для друзей и знакомых — Стас. Для кого-то даже просто Стасик.

Размеренный ход его мыслей был внезапно нарушен, когда из дверей фешенебельного магазина вышла пожилая, но ухоженная дама, которая, безжалостно разрушая уличную гармонию, буквально выдернула Стаса из мира воспоминаний, окатив волной мучительного дежавю… Она на полтона громче, чем того требовали неписаные правила местного городского этикета, отчитывала своего спутника за какую-то нерасторопность на чистом и весьма колоритном русском языке. Ощущение ирреальности, нахлынувшее при виде до боли знакомой сцены, предательски овладело сознанием Стаса, заставив на мгновенье потеряться в пространстве и времени. Разумеется, в его жизни нередко случались такие же ситуации, но, пожалуй, впервые он видел подобное представление со стороны. Разум мгновенно выхватил из глубин подсознания странные воспоминания и воскресил в памяти эпизоды далекого и, как ему казалось, забытого прошлого, в котором Стасу самому доводилось быть участником таких спонтанных уличных постановок. Посторонние наблюдатели, оглянувшись на слишком громкую и непонятную речь, качали головой, предполагая, что нарушительницей векового спокойствия может быть мать провинившегося в чем-то сына, а может быть и взбалмошная покровительница нерадивого любовника. В последнее в современной толерантной и погрязшей во всевозможных извращениях Европе поверить было гораздо легче, чем в то, что они наблюдают за эпизодом обычной деловой поездки строгой и властной начальницы с беспрекословным подчиненным. Добрую половину таких командировок, как хорошо помнил Стас, несмотря на их официальный статус, вместо посещения бессмысленных заседаний или бесцельных переговоров как раз занимали походы по магазинам Банхофштрассе.

На серых, геометрически правильных и от того немного скучных улочках Цюриха, которые постоянно продувались свежим ветерком, идущим со стороны озера вне зависимости от времени года, немудрено было почувствовать, как вместе с холодным воздухом в закоулки души проникает нечто, отдаленно напоминающее щемящее чувство ностальгии. Впрочем, после всего, что произошло за последние годы, воспоминания, которые пробуждались в сознании вместе с этими душевными переживаниями, трудно было назвать приятными.

Стас прошел вдоль трамвайных путей до конца улицы к небольшому скверу, разместившемуся недалеко от озера в окружении старых деревьев, укрывавших своей тенью уютные лавочки. Присев на одну из них, он оказался напротив выезда из двора роскошного отеля, в котором так любила останавливаться та, без которой эта история никогда бы не случилась. Кем она была? Искушенной мошенницей, взбалмошной сумасбродкой, жертвой собственных амбиций, алчности близких людей, чужих закулисных игр, несчастной матерью или, в конце концов, просто несчастливой, запутавшейся женщиной? Навряд ли кто-то смог бы дать на этот вопрос однозначный ответ даже сейчас, когда многие темные пятна в истории ее жизни стали известны, а то, что казалось необъяснимым, превратилось в банальные эпизоды громкой аферы.

В те годы, когда она начинала свой путь на Голгофу, выжившие в предыдущее десятилетие коммерсанты первой волны обогащения думали уже не только о сиюминутной наживе, но стремились превратить средства, полученные откровенно криминальным или весьма сомнительным путем, в настоящий капитал. В деньги с хорошей историей, которой у них никогда не было и быть не могло. Пределом мечтаний любого студента той поры, заставшего и голодные последние советские годы, и шоковую терапию первых лет «демократии», был диплом экономиста или юриста, который, как казалось, открывает двери в мир достатка и превращается если и не в лопату, то уж точно в совок, которым можно будет грести деньги, занимая должности во всевозможных ООО и ЗАО. Стас никогда не утруждал себя муками выбора будущей профессии и без раздумий по примеру родителей выбрал стезю экономиста. Проблем с поступлением в престижный вуз не предвиделось — умение воспринимать учебу как работу и добиваться цели всегда было его отличительной способностью. Правда, в те годы этот набор качеств еще не гарантировал поступления, но, к счастью, деканом одного из престижных экономических факультетов страны оказался старый институтский приятель отца. А это уже было весомой заявкой на возможность получения отсрочки от армии настоящей и пополнение армии студенческой. Так что выбор был очевиден — так было проще для всех, и Ратников, не задумываясь, пошел по заранее определенному кем-то пути.

Конечно, даже среди его знакомых и одноклассников были те, кто грезил о чем-то другом, но, по правде, ни будущих учителей, ни медиков, ни инженеров Стас не знал. Но часто встречался с особой группой сверстников. Тех, которые, оценив происходящее в стране, еще со студенческой скамьи стремились оказаться в совершенной иной экономической роли, чтобы, примерив на себя погоны и фуражки, строго следить, как бы их товарищи не заработали лишнего. Ну, или, на худой конец, не забыли отдать часть того, что заработали, нужным, хорошим и очень уважаемым людям. Временами, уже будучи студентом, Ратников, глядя на самодовольных и состоятельных выпускников кафедры налоговой полиции, задумывался, а не переметнуться ли и ему в их лагерь? Но это было сложно, требовало дополнительных усилий, изменения удачно состряпанных жизненных планов, так что от этой идеи он быстро отмахнулся, даже не успев всерьез о ней поразмыслить.

Стас не думал и о том, в какую область полуразрушенной экономики податься, предпочитая спокойно плыть по течению от семестра к семестру. Он уже тогда знал, что особую роль на фронтах бескомпромиссной борьбы за денежные знаки играло тогда еще едва народившееся и уже чуть было не погибшее под завалами кризиса 1998 года, но отныне более стойкое и гордое племя банкиров. Вечные посредники, которые даже не подозревали, что многим из них уготована роль мифического Харона, который так же когда-то препровождал своих клиентов, уплативших навлон, к неминуемому забвению и небытию.

Это был уникальный мир, который много лет жил своей странной жизнью, где тысячами различных «строй», «пром», «торг» и прочих «экономов» заправляли колоритные и неповторимые персонажи. Правда, вскоре выяснилось, что, в отличие от мрачного греческого старика, большинству из них тоже суждено закончить путь и вслед за пассажирами сойти со своих лодок, весьма комфортабельных и дорогостоящих, на конечной остановке, с которой нет возврата.

Но тогда, в начале «нулевых», когда никто даже не догадывался, что у этого времени будет такое странное числовое название, все еще были полны сил, планов и мыслей о будущем. В конце концов, ведь именно они жили в том самом двадцать первом веке, о котором так мечтали и о котором любили читать в фантастических книгах. Вот только с теми историями, которые когда-то потрясали детское воображение, этот новый дивный мир имел мало общего.

Стас с фотографической точностью вспомнил, как в начале столетия сидел в кафе с отцом и его старым приятелем, который уже третий десяток лет прозябал в кресле руководителя одной из оставшихся с советской поры внешнеторговых контор. В те времена эти осколки плановой экономики еще выглядели пережитками прошлого, которые вот-вот канут в небытие. Кто бы мог подумать, что спустя много лет именно они вырвутся на первые позиции в экономике страны, озолотив своих преданных сотрудников за годы томительного и праздного ожидания лучших времен, которых они, по большому счету, уже и не надеялись увидеть. Оставшиеся на своих местах категорически не могли и не хотели что-то менять в давно устоявшейся жизни, за что и были щедро, хоть и не по заслугам, вознаграждены судьбой. Товарищ Ратникова-отца этого и не скрывал.

— Ты знаешь, старик, у нас все консервативно. Вы привыкли к динамике, а мы живем по строгому распорядку. Да и воровать у нас негде — все в трубе. Я имею в виду, в хорошем смысле… Все официально. Так что я могу взять Стаса в отдел ценообразования, но золотых гор не обещаю. Давай я лучше познакомлю вас с одной дамой. Она хозяйка маленького банка, но тетка ушлая, мы с ней пережили девяносто восьмой год. Связи у нее большие. Пообщайтесь, все-таки за частными банками будущее.

Николай Петрович Полупанов, а именно так звали бывшего коллегу отца, который так и не оставил свою полугосударственную должность даже в эпоху разгула демократии, не догадывался, насколько ошибался в тот момент, когда почти не скрывал зависти к тем, кому, по его мнению, принадлежало будущее.

Тем не менее, послушавшись его советов, семейство Ратниковых согласилось на встречу. Ранним февральским вечером они прибыли в ресторан с видом на Храм Христа Спасителя для знакомства с некой Галиной Борисовной, хозяйкой того самого банка. В ту пору Стас еще был студентом, а его отец уже испытывал определенные трудности, поскольку накопленные деньги заканчивались, а новых источников дохода, а главное — свежих идей по их поиску, у него уже не было. Поэтому они благоразумно перекусили дома, а в ресторане заказали только кофе. Николай Петрович, насколько его помнил Ратников-старший, был всегда довольно прижимист и даже в своем нынешнем положении навряд ли угостит их ужином. Тем более что никакой личной выгоды от трудоустройства сына старого приятеля он не преследовал. С его стороны это был скорее жест снисходительности и возможность потешить собственное самолюбие. В такой ситуации не оплатить общий счет означало бы для Ратникова необходимость расписаться перед бывшим другом в финансовой несостоятельности. А ведь совсем недавно жена Полупанова чуть ли не умоляла облагодетельствовать их семью и убедить мужа перейти на работу из «загнивающей совковой конторы» в процветающую фирму Ратникова. От процветания теперь не осталось и следа, но признать этот факт не позволяла гордость. К слову, это было не единственное в его жизни, что она так и не позволила сделать.

Их столик располагался у окна, поэтому, не имея никакого желания следить за скучной беседой двух когда-то близких товарищей, чья дружба, как показало время, зиждилась только лишь на давно исчезнувшей общности деловых интересов, Стас бесцельно следил за подъезжающими машинами. Полупанов хвастался охотничьими подвигами и новым увлечением спортивными автомобилями, а Ратников как мог делал вид, что рад за товарища, вспоминал какие-то давние и совсем не интересные собеседнику истории его прошлых проколов, но в основном просто помалкивал. Когда-то и он хвастался перед другом достижениями, но все они давно оказались на свалке или гнили в гараже.

Галина Борисовна опаздывала, но, по правде сказать, Стас не расстроился бы, если бы она не приехала совсем. Когда тебе двадцать один, ты только что закончил последний семестр и спустя пятнадцать лет жизни по школьному и институтскому расписанию мартовская оттепель наконец пьянит ожиданием свободы, последнее, о чем хочется думать, — будущая работа и карьера.

Тем временем к кафе подъехала неприметная вишневая «девятка» с наглухо тонированными стеклами.

Стас немало удивился, когда, глядя свозь окно ресторана на с трудом вышедшую из машину невысокую женщину средних лет, Николай Петрович, почувствовав долгожданное избавление от необходимости вести надуманные и ненужные беседы, радостно воскликнул:

— А вот и Галочка!

Женщина вошла в кафе в сопровождении крепкого молодого человека, в выражении лица и бегающем взгляде которого безошибочно угадывалась его основная профессия.

— Ой, Николай Петрович, вы уж простите. Здравствуйте, — последнее слово, обращаясь уже ко всем присутствующим, она произнесла странным заискивающим тоном с неожиданными и неуместными нотками страдания в голосе.

— Что-то вы не на «мерседесе», Галина Борисовна?

— Да представляете, неделю назад угнали. И как угнали-то — выбросили водителя на светофоре и уехали. Хорошо еще, не убили никого. Да что вы! — потенциальная начальница махнула рукой. Она произвела на Стаса странное впечатление, и тот поймал себя на мысли, что представлять ее в «девятке» гораздо проще, чем в «мерседесе», о котором вроде бы шла речь. — Теперь вот жду новый, а Алик настоял, чтобы охранника взяла, — женщина кивнула в сторону своего спутника, который торопливо покидал ресторан с ее пальто. — Меня-то что охранять — машину жалко.

В последовавшей далее беседе участие Ратникова-младшего было весьма и весьма умеренным. Отец с Николаем Петровичем наперебой и несмешно шутили исключительно для того, чтобы скрыть некую неловкость положения, а не потому, что хотели очаровать собеседницу. Да и представить себе, кому бы этого могло хотеться, Стас, как ни старался, не мог. Галина Борисовна же ничуть не смущалась и задала ему несколько показавшихся нелепыми вопросов про образование, тягу к выпивке и карьерные устремления.

— Да я, между прочим, на Нью-Йоркской фондовой бирже была, еще когда в Станкоимпорте работала. Да что вы… — Она снова махнула рукой. — На практику я вас точно возьму. А вот насчет работы вы приходите в понедельник, молодой человек. С вами поговорит наш начальник управления, он из отпуска возвращается как раз. Его зовут Мирза, — обратилась она к Стасу, но, кажется лишь для того, чтобы подвести разговор к действительно интересовавшей ее все это время теме. — Николай Петрович, ну вы денюжек-то не забудьте прислать в конце недели?! Конец квартала, вы же понимаете. Нормативы!

До этого момента Стас слышал что-то только о нормативах ГТО, но по тому, как женщина молитвенно сложила руки и с наигранной преданностью кротко посмотрела на Николая Петровича, понял, что речь идет о чем-то очень важном. В этом взгляде было все — и мольба, и алчность, и, наконец, сокровенное знание того, почему, во-первых, работу Стас все же получит, а во-вторых — почему отцовский товарищ столько лет остается верен своему креслу в той самой заштатной полугосударственной конторе. Деньги стоят денег. Особенно, если они чужие и почти бесхозные.

Ратниковы ехали домой на старом «мерседесе», который когда-то, почти восемь лет назад, казался Стасу символом новой жизни. К чему еще можно было стремиться? Чего еще можно хотеть, когда совсем недавно ты был простым постсоветским школьником, радовался, что наконец-то с негласного благословения новой власти учителя разрешили снять пионерский галстук, который, по правде говоря, и не был никаким свидетельством несвободы, а только лишь раздражал необходимостью кое-как завязывать замысловатый узел после урока физкультуры. Как и для всей страны, для одноклассников Ратникова-младшего это эфемерное ощущение так и непонятой свободы обернулось гуманитарной катастрофой и вылилось в гуманитарную же помощь в виде сухого молока и прочей второсортной гадости от сопереживающих сверстников из Канады и Америки. Стас волею судьбы и благодаря стараниям отца этот период жизни вспоминал без содрогания, грустя лишь о том, что мечтам и надеждам тех лет не суждено было сбыться. Тот самый «мерседес», телевизор с большой диагональю (и чем она была больше, тем весомее казалась роль телевизора в олицетворении благополучия семьи) и, конечно же, первый компьютер PC AT 286 в комплекте с приставкой SEGA MEGAdrive II — все это в сознании подростка являлось неоспоримой, но обманчивой гарантией безбедного существования и верными признаками того, что жизнь идет так, как надо. И, что важнее, так и будет идти: телевизор, видимо, скоро должен занять всю стену, игры на компьютере всегда будут лучше, чем у соседа, а «мерседес» — мощнее всех остальных машин на дороге. Но все это обязательно будет в будущем. Сейчас же, пока одноклассники с радостью тащили из школы пакеты с гуманитарным сухим молоком, Стас мог небрежно отказываться от капиталистических подачек, прекрасно зная, что дома его дожидается целая коробка не менее капиталистического, но гораздо более вкусного Snikers, который после нескольких месяцев ежедневного употребления почему-то стал подозрительно похожим по вкусу на столь ненавистную с раннего детства овсяную кашу.

К сожалению, как это часто бывает, реалии оказались далеки от иллюзорных фантазий мальчишки, размышлявшего о том, чего еще не хватает семье, чтобы окончательно утвердиться в статусе буржуа, которых в то время с чьей-то легкой руки называли «новыми русскими». «Мерседес» начал гнить и барахлить, телевизионная громадина с выпуклым экраном на фоне утонченных во всех смыслах современных аналогов смотрелась скорее постыдным приветом из прошлого, чем воплощением достатка, а суровый, но справедливый закон Мура отправил и 286-й компьютер, и «сегу» на задворки цивилизации, а еще точнее — на обычную свалку. Оказалось, что все эти недолговечные ценности очень быстро девальвируются, а вожделенное сытое будущее на деле обернулось возвратом к забытому с перестроечных времен полуголодному ощущению надвигающейся катастрофы. Только теперь уже не было бывшего пионера, верившего, что, если у друга неожиданно появится мощный компьютер, отец принесет ему новый, еще мощнее. А лучше, если привезет его на новом «мерседесе». Был завидующий сокурсникам, неуверенный в себе и завтрашнем дне, жаждущий поскорее вырваться из безнадежной скуки существования на окраине Москвы юноша, потихоньку смирившийся с необходимостью рассчитывать только на самого себя. Но эта встреча, состоявшаяся в кафе, никак не походила на судьбоносный поворотный момент, после которого жизнь вновь сделает крутой вираж и стремительно понесется в сторону успеха и процветания.

Ратниковы наконец приехали в унылый район Москвы, который каких-то полвека назад был пригородной деревней и который в те дни, благодаря обилию навсегда сгинувших предприятий эпохи социализма, было сложно назвать спальным. Он был постиндустриальным, то есть бедным и депрессивным. Тем не менее, по стойкому и часто повторявшемуся вслух убеждению отца Стаса, так и не решившегося когда-то купить новую квартиру, чтобы не создавать себе лишних проблем с переездом, приобретением новой мебели и прочей ненужной суетой, обладал важным географическим преимуществом, находясь ближе всего к стенам Кремля среди московских окраин. Других достоинств у бывшей деревни даже вынужденный патриот района Ратников-старший найти не мог.

— Надо идти, — открывая дежурную банку пива, заключил отец. — Кто знает, что у них там получится. Баба она, видно, ушлая, но за ней точно кто-то стоит. Не сама же она себе банк сделала. — В последние годы у него прогрессировало скептическое отношение к любым достижениям окружающих, за которыми непременно мерещилась рука всесильного покровителя, так и не протянутая когда-то его собственному бизнесу. — Да и с конторой Полупанова у них явно какие-то свои дела. Глядишь, удастся как-то пристроиться.

Не будучи игроком в классическом и трагичном понимании этого термина, Ратников-старший по прошествии нескольких лет после того, как зачах бизнес, приносивший в девяностые годы все описанные выше небольшие блага, все больше и больше уповал только на улыбку Фортуны, благодаря которой все проблемы можно будет решить одним махом: удачным знакомством, сверхприбыльной сделкой, невероятным трудоустройством. Словом, он остро нуждался в своих трех картах, вот только, в отличие от Германа, не искал их, а неторопливо ждал. Но надежды на чудо, и без того призрачные, по прошествии каждого нового года прозябания в меланхоличном ожидании становились откровенно несбыточными. Со временем ему, конечно, все же пришлось признать очевидное и, причитая о потерянном времени и несправедливости таинственных сил, возложить почетное право на резкий прорыв к вершинам уже на наследника и его собственные карьерные перспективы.

Стас, который случившейся встречей был не очень-то вдохновлен, понимающе покачал головой, хотя никаких особых иллюзий с новой знакомой и потенциальной работодательницей не связывал. Он, как вчерашний мальчишка, все еще верил в те самые «новый „мерседес“ и новый компьютер», на которые, восстав из профессионального небытия, родитель обязательно заработает и для себя, и для него, наконец найдя самый главный проект или самую главную работу в своей жизни. Осознание беспочвенности этих ожиданий придет к нему немного позже.

Пока же выбора у него не оставалось, тем более что необходимости проходить преддипломную практику никто не отменял, а это было самое простое решение задачи. Так, в начале марта, когда скорее ощущаешь суровое дуновение еще не вполне осознавших свою календарную смерть зимних ветров, чем наслаждаешься растворенным в воздухе чуть теплым ароматом приближающейся весны, Ратников-младший впервые в жизни направился на вероятное место постоянной работы. В конце концов, всегда можно уволиться, если подвернется что-то действительно стоящее.

— Привет! — Из замызганного кресла навстречу ему поднялся улыбчивый смуглый мужчина, который, в отличие от всех увиденных в коридоре сотрудников мужского пола, почему-то был без галстука.

— Здравствуйте. — Стас был немного смущен, когда узнал, что идет на встречу к некоему человеку по имени Мирза Саджади, предполагая, что тот наверняка не очень хорошо говорит по-русски, а теперь был крайне удивлен, когда понял, что его собеседник способен не просто говорить, а витиевато, с использованием разнообразных идиоматических выражений, красноречиво общаться, как самый что ни на есть коренной житель московских окраин.

Кабинет, в котором он встретился с Мирзой, очень слабо соответствовал представлениям студента о месте, где совершаются многомиллионные сделки, а информационный поток ежесекундно сметает цифры на многочисленных мониторах, окрашивая их то в зеленый, то в красный цвет, подводя промежуточные итоги очередной битвы «быков» и «медведей». По крайней мере именно такие представления о дилинговых центрах роились в голове учащихся, когда вместо скучных теоретических лекций предприимчивые энтузиасты из Молодежного центра финансовых операций наконец стали знакомить их с азами практической торговли, демонстрируя в обшарпанных залах Московской товарной биржи примитивные, но все же поражавшие воображение перспективами онлайн-торговли биржевые терминалы.

Легкий, почти неуловимый запах кока-колы, смешанной с виски, царил в небольшом помещении, давая безошибочный ответ на вопрос, получит ли Стас работу и насколько серьезные испытания его здесь ожидают.

— Сейчас лонганусь и поговорим, — новый знакомый производил впечатление человека безусловно тактичного, но при этом явно не страдавшего ханжескими представлениями о формальностях и приличиях при первичном собеседовании с кандидатом.

Набрав пару загадочных комбинаций на массивной клавиатуре с интригующими разноцветными надписями I SELL, I BUY, Мирза запустил печать на каком-то архаичном матричном принтере с бумагой, похожей на телетайпную ленту, и комната мгновенно наполнилась невероятным шумом и скрежетом, которые, казалось, давно ушли в прошлое после появления струйных и лазерных технологий печати. Ожидая окончания процесса, Мирза, видимо, удостоверившись, что потенциальный сотрудник совершенно безопасен, извлек из-за монитора стакан с жидкостью, которая и источала тот самый узнаваемый «аромат» дешевого дискотечного коктейля.

— … хочешь? — хотя первые слова фразы потонули в последних звуках принтера-динозавра, общий смысл был абсолютно понятен.

— Спасибо, мне потом к вашему президенту вроде бы сказали зайти, неудобно. — Стас вежливо отказался, хотя упомянутая встреча и была плодом его фантазии, однако быстро придумать другой повод уклониться от возлияний ему не удалось.

Направляясь на собеседование как на экзамен, он по привычке накручивал себя и ждал многочисленных проверок, тестов, серьезных вопросов и прочих подвохов. Но спустя всего несколько минут общения с Мирзой понял, что опасался напрасно, а слова той странной женщины о том, что окончательное решение можно принять только после беседы с непосредственным начальником, были ничего не значащей игрой на публику. Благодаря этому она благоразумно сохранила возможность для маневра на тот случай, если Николай Петрович не выполнит своих обещаний о размещении «денюжек».

— Ну как хочешь. Машина в сервисе, поэтому сегодня можно, — пояснил Мирза, продолжавший удивлять Стаса степенью своего обрусения, которая, несмотря на его восточную внешность, резко бросалась в глаза благодаря манерам, привычкам и абсолютному отсутствию каких-либо намеков на акцент.

Он пожал плечами и, выпятив нижнюю губу, сделал большой смачный глоток.

— Я вообще тут один работаю после кризиса, так что ценные бумаги — это, конечно, хорошо, но в основном надо по клавишам долбить и бумажки носить. Это несложно, я покажу.

Из этих слов стало ясно, что Стас устраивал Мирзу в качестве напарника по дилингу. Оказалось, что заранее приготовленный еще ко встрече в ресторане рассказ о том, что Стас мог и хотел делать, Мирзу не просто мало заботил, а скорее совершенно не интересовал. Какая разница, если босс сказала, что человека надо взять? Лишних вопросов, как Ратников вскоре убедился на собственном примере, в этой ситуации здесь задавать было не принято. Вернее, задавать вопросы вообще было не принято.

— Через три месяца защита, но ходить на работу я могу каждый день. Потом планирую поступить в заочную аспирантуру. — Стасу всегда казалось, что эти солидные околонаучные планы существенно повышают его стоимость на рынке труда.

Правда, встречный вопрос Мирзы, который в переводе на литературный язык можно было сформулировать как «Зачем тебе это надо?», несколько поколебал уверенность Стаса в том, что в конкретном сегменте рынка труда, в котором он по воле случая оказался, кто-то вообще собирался определять его личную стоимость.

Никакой встречи с Галиной Борисовной после этого разговора так и не состоялось. Все, казалось, уже было заранее решено. Стас, еще более озадаченный, чем после эпохального ужина в ресторане с видом на Храм Христа Спасителя, побрел по коридорам будущего места работы на выход.

В тот первый визит в стены заведения с громким, почти что кричащим, названием «Банк» Стас не особенно запомнил окружавшую обстановку. Осталось только усугубленное впечатлением от «сердца любой финансовой организации», как было написано в каком-то учебнике о дилинговых центрах, ощущение того, что все увиденное сделано как-то не взаправду, понарошку. Дилинг, расположенный в невзрачном закутке. Президент… ша, слабо представляющая, о чем гласит теория Шарпа, но которая уверяет, что «была на NYSE[1]». Казначей, спокойно распивающий дешевый виски и откровенно признающийся, что индекс NASDAQ ему так же безразличен, как и результаты последнего тура чемпионата России по футболу. Причем последнее обстоятельство, пожалуй, удивило Стаса больше всего.

Он вышел на улицу и посмотрел на обшарпанные стены здания, с крыши которого падали капли, предвещавшие наступление весенней оттепели. Организация, именовавшая себя кредитной, расположилась в сооружении, построенном еще во времена застоя и в каком-то смысле архитектурную форму этого застоя и олицетворявшем.

Стас откровенно признался себе, что не таким он представлял будущее место работы, но отказываться, не имея настоящей альтернативы, было как-то неудобно и даже немного стыдно. Поживем — увидим. Поэтому он предпочел продолжать верить в лучшее будущее и не особенно сомневался в решении, когда на следующий день ему позвонили и незнакомый голос не очень приветливой женщины из отдела кадров предложил выйти на работу уже с ближайшего понедельника.

— Не забудьте дипломы и паспорт! До свиданья! — ответа она уже не ждала, бросив трубку, едва Стас успел открыть рот.

Надев оставшийся от старых времен пиджак и брюки, а также являвшийся предметом его особой гордости галстук Versace, купленный еще по случаю выпускного бала, Стас, заинтригованный и воодушевленный, направился на первое место работы. Причем заинтригован он был главным образом тем, что ожидал, наконец, узнать размер компенсации, которая ему причитается за возможный скромный вклад в дело процветания и развития банка, название которого многие вроде бы где-то слышали, но ничего о нем не знали. До этого момента, реально оценивая свои ограниченные возможности, данный вопрос он озвучить просто стеснялся, а его собеседники, видимо, не считали нужным вдаваться в такие малозначимые детали. Подумаешь — зарплата!

Кстати, деньги «на конец квартала» Николай Петрович в тот раз так и не прислал.

 NYSE — Нью-Йоркская фондовая биржа (New York Stock Exchange).

Часть 1 

Первые годы

Ты помнишь, как все начиналось

Рассказ об этой части истории требует на время покинуть героя в еще незнакомых ему стенах банка. Все происходило до его появления там и на глазах у совсем других людей. В закоулках памяти Стаса сохранились лишь многократно услышанные, но посторонние интерпретации событий первых лет жизни организации. В основном восторженные рассказы о былых временах, когда все только начиналось, произносились в форме тостов на разнообразных корпоративных мероприятиях, которые со временем эволюционировали от почти семейных посиделок на кухне до масштабных эстрадных постановок, которым могли бы позавидовать многие провинциальные центры.

Правда, обстоятельства некоторых более поздних сюжетов из жизни банка были также неведомы Стасу. Поэтому на авансцену повествования порой придется выходить образам и событиям, часть из которых прозябала в недрах чужой памяти, а другие являлись плодом чьей-то бурной фантазии или возникли из фактов, вытащенных откуда-то из-под полы вечно все знающими журналистами. Последние особенно преуспели в мифотворчестве, когда ажиотаж вокруг необычной истории банка был особенно широким. Деньги любят тишину, а газетчики — громкие скандалы, не брезгуя при этом прибегать к услугам богатого профессионального воображения. Что из рассказанного правда, а что ложь, где миф, а где реальность, со временем забыли и многие главные герои, прожившие жизнь в неустанных попытках сотворить привлекательную иллюзию. Иллюзию бизнеса, иллюзию достатка, иллюзию респектабельности, иллюзию самой жизни.

Бытие

На дворе был 1995 год.

В просторной комнате царила атмосфера коммунальной квартиры. Несколько женщин занимались канцелярской работой, прошивая и склеивая многочисленные пачки бумаг, формируя папки и штампуя разнообразные бланки. Несколько компьютеров светились приглушенным синим светом: на одном из них секретарь Наташа, молодая молчаливая девушка с простым и открытым лицом, которое, однако, легко забывалось спустя несколько мгновений после знакомства, набирала в импортозамещающем редакторе «Лексикон» текст очередного приказа, а вокруг другого суетились двое молодых мужчин, самозабвенно расстреливая нацистов в лабиринтах Doom.

— Давай, давай, Леха, вон он! — Один из игравших, с библейским именем Давид, черноволосый, одетый по последней моде, имел восточную внешность и мог легко сойти за своего как среди выходцев из Закавказья, так и среди жителей Лазурного берега, чьи корни теряются в глубине богатого колониального прошлого Французской Республики.

— Погоди, бляха-муха, — второй игрок, Алексей Жарков, был похож на типичного младшего научного сотрудника одного из бесчисленных НИИ, еще встречавшихся в таких же зданиях по всей стране, являя своим унылым и потрепанным видом немой укор современному разгулу дикой рыночной системы со стороны остатков былого величия научной мысли Союза.

Впрочем, бедственное положение науки в России того времени имело к Алексею весьма опосредованное отношение. Несмотря на внешний вид и инфантильное поведение гения-аутиста, он был вопиюще равнодушен не только к академическим знаниям как таковым, но и к их формальному подтверждению в виде диплома, наличие которого в те годы хоть и не гарантировало достойного заработка, но по старой традиции все еще требовалось при приеме на работу. Галина Борисовна в этом вопросе была так же консервативна и непреклонна, как и большинство работодателей. Но в случае с Жарковым ее принципиальность оказалась не такой уж незыблемой. Было ли это связано с жалостью и почти материнской заботой о нерадивом сыне уважаемых родителей, бывших заслуженных работников советской промышленности и разведки, или же причины были более прозаичными, теперь можно только гадать. Очевидно лишь то, что с годами шансы Алексея, так и застрявшего в оковах детской непосредственности, найти новое место работы неминуемо таяли, а его преданность и зависимость от благодетельницы безусловно многократно умножались и крепли. Несмотря на демонстративную наивность, он это прекрасно понимал и платил ей взаимностью.

Но сценарий его роли в драматичной пьесе об истории банка еще предстояло написать. Пока же в комнате, в которой совсем недавно трудились лучшие умы советской геологической науки, за ее создание принимались те, кого Галина Борисовна полгода назад собрала в своей квартире на Ленинградском проспекте и предложила окунуться в бурлящие потоки коммерциализации, отринув государственное прошлое и став прародителями нового банка. Конечно, ее методы мотивации коллег состояли из куда более приземленных фраз и аргументов, выражавшихся по большей части в денежном эквиваленте.

Сами слова «банк» и «банкиры» неумолимо влекли собравшихся запретным шармом, который все советские дети навсегда запоминали из историй про буржуинов и мистеров твистеров. Казалось, что сейчас, когда все можно и прежние запреты пали, любой из них, даже рядовой бухгалтер или оператор ЭВМ забытой богом внешнеторговой конторы бывшего союзного министерства, сможет стать владельцем если уж не газет и пароходов, то хотя бы собственного особняка. Или хотя бы дачи, совсем необязательно расположенной в районе тогда еще совсем неодиозного Рублевского шоссе. Сойдет и Киевское. Неплохо было бы прикупить на конвертную зарплату еще и какой-нибудь лимузин для поездок на «фазенду». Хотя многих бы устроила и вишневая «девятка», а что касается Лехи Жаркова, так тот вообще беззаветно мечтал о новом и последнем чуде гениев инженерной мысли с АЗЛК — непритязательном «москвичонке».

Именно поэтому Галине Борисовне, в отличие от своего литературного предтечи, материализованного фантазией Ильфа и Петрова, не пришлось слишком долго живописать перспективы предприятия, чтобы «бриллиантовый дым» наполнил своим сиянием воздух просторной квартиры в добротном сталинском доме, построенном для военных летчиков. К слову, ее родители не имели к военно-воздушным силам ровным счетом никакого отношения.

— Танюш, проходи, присаживайся!

— Спасибо, Галь! Как у вас тут красиво-о, — одна из женщин вошла в гостиную и увлеченно рассматривала традиционные для советского быта символы достатка, щедро расставленные по полкам гэдээровского серванта и румынских шкафов.

Рядом с золочеными тарелками, серебряными блюдами и подписными изданиями за стеклами стояли и многочисленные фотографические напоминания о детстве Гали и ее брата, молодости других родственников и друзей семьи. Вот только ни одного изображения мужчины, который мог бы быть их отцом, Татьяна так и не нашла.

За богато сервированным столом с трудом уместились все коллеги Галины Борисовны, к которым она собиралась обратиться с пламенной речью по поводу грандиозной затеи, инициатором которой выступал ее брат. Все собравшиеся работали друг с другом много лет в полугосударственных финансовых организациях и с недавних пор могли с полным правом считаться первым поколением постсоветских банкиров. Конечно, они были всего лишь заурядными клерками и понятия не имели, как должна работать частная кредитная организация, чтобы выжить в конкурентной борьбе, но других специалистов на примете у Галины Борисовны все равно не было. Ей нужны были не творцы, а исполнители. Генерацией идей она займется сама. Да и самое важное достоинство будущего коллектива заключалось не только и не столько в редких профессиональных знаниях, сколько в подходящих ей человеческих качествах будущих подчиненных. Она могла им доверять, а все остальное в ее понимании принципов работы организации было вторично. В конце концов, всю свою жизнь она трудилась в тех местах, где главенствовали план и соблюдение правил, а инициативы была лишним и мешающим карьере атрибутом чуждой капиталистической жизни. Только теперь место всезнающего Госплана и вышестоящего министерства планировала занять она сама.

— Деньги у нас есть, можете не переживать, товарищи, а клиентов соберем. Связей предостаточно. Союзвнештранс, например, с удовольствием с нами работать будет. Всяко лучше, чем с этим козлом. Да, Танюш?

— Конечно-конечно. А кто учредители?

Галина Борисовна слегка замялась, но, покачав головой, словно размышляя, не слишком ли опасна эта информация для собравшихся, решила все же пояснить.

— Не буду скрывать, что часть денег — средства нашей семьи. То, что осталось от папки, Царствие ему небесное. А остальное… — перекрестившись, она развела руки и посмотрела наверх. — Могу сказать, что это очень серьезные, но надежные люди. В беде нас не бросят.

— Ага… — Татьяна в задумчивости сжала губы, но, кажется, ответом вполне удовлетворилась.

— Сразу, говорю, работы будет много, но и компенсацию я обещаю солидную.

Уже через пару часов своеобразное учредительное собрание в гостиной было закончено. На нем присутствовало всего шесть человек, которым предстояло выполнить судьбоносную задачу, выступая одновременно и в качестве пехотинцев, брошенных на бюрократическую амбразуру амбициозного проекта, и в роли генералов, вокруг которых постепенно будет создаваться новый коллектив сослуживцев. Бухгалтеры, специалисты по валютным операциям, инженер-компьютерщик и секретарь Наташа на первых порах становились разнорабочими, которые должны были закрывать все незаполненные вакансии, параллельно подыскивая среди друзей, знакомых и родственников подходящие кандидатуры на роль будущих коллег.

Но это будет чуть позже, а в тот вечер они, воодушевленные внезапно открывавшимися перспективами, покидали гостеприимную квартиру, в которую до и после них не раз захаживали известные в самых разных кругах московской элиты персонажи: от модных артистов и чиновников до вездесущих бандитов и предприимчивых дельцов новой экономики.

Правда, в этот раз в нее вошел персонаж мало кому в ту пору знакомый.

Как и у многих восточных мужчин, его возраст было сложно определить с первого взгляда. Ему с равным успехом могло быть и тридцать, и даже пятьдесят лет, при этом в таком неизменном, законсервированном виде он мог пребывать уже долгие годы, едва ли не со школьной скамьи. Вошедший был внешне очень похож на Галину, что, впрочем, не делало комплимента ни одному из них. В тот памятный год он на самом деле благополучно пересек тридцатилетний рубеж и активно трудился на многочисленных полях экономической жизни страны, так щедро после распада Союза раскинувших свои просторы перед авантюристами всех мастей: от мелких жуликов до воров государственного масштаба. В этой иерархии деловых людей, как они сами себя называли, он находился пока что на неопределенной промежуточной позиции, но всеми силами стремился выйти на федеральный уровень, а там уж, чем черт не шутит, и на мировой. Тем более что Россия, как место жительства и дом для его будущих детей, его никогда не прельщала. Видимо, восточные солнцелюбивые гены изо всех сил сопротивлялись местному неласковому климату.

— Ну что, договорились? — он небрежно выбросил руку с массивными золотыми часами на запястье в сторону лежавшей на столе тарелки с карбонатом.

— Не ешь руками, Алик, это неприлично, — Галина, которая была немногим старше вошедшего, резко выдернула тарелку из-под его руки. В ответ он лишь пренебрежительно ухмыльнулся, прищурив узко посаженные черные глаза.

— Да брось ты, надо торопиться. Я обо всем договорился. Дальше дело за вами — документы-шмокументы, лицензии. Как мамка?

— Поторопимся, не переживай. Плохо мамка, как ты сам думаешь?

И они торопились. Энтузиазм бывших советских служащих активно подогревался конвертами, в которых каким-то нездешним пленительным звуком хрустели заморские купюры. Заработная плата, по меркам нового коллектива, была баснословной.

И Галина торопилась. За пару недель ей пришлось объехать несколько солидных организаций с приличным прошлым и амбициозными планами на будущее, руководители которых еще с перестроечных времен не отличались излишней инициативностью, но с радостью готовы были поддержать перспективную идею ради возможной доли в будущих доходах.

Галина Борисовна обладала массой человеческих и профессиональных достоинств и, каким бы странным это ни показалось многим из тех, с кем ей довелось встречаться много позже, — знаний. Галина действительно побывала на Нью-Йоркской бирже, хотя никакого практического толка в этом и не было, но давний визит настолько ярко запечатлелся в ее памяти, что Манхэттен на долгие годы станет для нее внутренним символом достатка и респектабельности, куда она неизменно стремилась попасть вновь и вновь. К тому же этот уголок планеты был гораздо дальше от родных берегов, чем Европа, а наступивший в ту пору период романтических отношений между юной и старой демократиями, как подсказывала ей безотказная интуиция, все равно продлится относительно недолго. Годы работы во внешнеторговой фирме дали ей массу навыков, информации и, конечно же, связей. Предприимчивые и не очень, бывшие сотрудники и руководители различных контор в этот период разлетались по новым креслам и кабинетам. Кому-то было суждено стать управленцем нового формата, кто-то с напускной гордостью был рад услышать в свой адрес эпитет «красный директор», кто-то же так удачно обходился без официальных должностей, что превращался в объект охоты менеджеров по работе с VIP-клиентами. Последние были особо вожделенной целью Галины, поскольку очень не любили, чтобы кто-то, порой даже они сами, точно знал, сколько, где и в какой валюте у них припрятано на черный день.

Ее главный талант заключался в умении дружить со всеми этими людьми.

С кем-то надо было прикинуться сиротой, которой легче подать, чем прогнать. Кому-то надо спеть хвалебные дифирамбы и многозначительно, так чтобы после встречи никто не понял, кто кому и чем на самом деле обязан, намекнуть на обширные связи и возможности сообщить о нуждах собеседника «кому следует». Некоторым можно было заморочить голову рассказами о совершенно нелепых историях и персонажах, так что несчастный вскоре свято верил в то, что, если человека при должности и связях интересует такой бред, значит, у него на самом деле все настолько хорошо, что мирские заботы его попросту не волнуют, а значит, с ним точно можно иметь дело.

Ее мозг работал, как бесперебойный конвейер, который рассортировывал разных персонажей по отдельным полкам воображаемого шкафа приоритетов. Люди могли оказаться в нем даже после мимолетного знакомства, но стоило им привлечь внимание Галины Борисовны — и уже не суждено было покинуть эти «ящики» нужных людей, устроенные в ее голове.

Другим ее талантом была уникальная способность создавать видимость. Придавать значимость словам, делам, вещам и поступкам, за которыми порой не стояло вообще ничего, кроме ее плодовитой и эффективной фантазии. Она мастерски оставляла собеседнику возможность самому домыслить устраивающее его объяснение своих достижений, успехов и самостоятельно нарисовать перспективы дальнейшего обогащения в компании с новоявленной банкиршей. После подобных встреч желанная жертва была с легкостью готова присоединиться к проекту, о котором ему как бы невзначай, полунамеком, она рассказывала, не делая, по сути, никаких конкретных предложений. Так что в случае какой-либо неудачи, о которой Галина, впрочем, и не собиралась даже думать, предъявить ей претензии было практически невозможно. «Невиноватая я! Он сам пришел!»

— Поверьте, ну зачем мне вам врать. Правда! — этот классический набор аргументов, который ярче, чем любые психологические тесты, дает понять, что вам только что серьезно наврали, услышали практически все будущие участники нового кредитного предприятия, к которым Галина наведывалась с одним и тем же предложением.

— Звучит, конечно, интересно, но мы подотчетная организация. У нас есть регламент. В министерстве потребуют обоснование, да и не только… — Константин Николаевич Щеголев уже давно не мечтал о должности заместителя союзного министра, сосредоточившись на предельно меркантильных задачах, но все равно старательно соблюдал все старорежимные правила субординации. Сейчас он подсознательно чувствовал, что дело может быть перспективным.

— Константин Николаевич, миленький, да вы поймите, от вас и надо-то всего-навсего тысяч сто долларов, и при этом в рублях! А я вам… — окончание фразы превратилось в краткую пантомиму, смысл которой было легко угадать по движению всего лишь двух пальцев правой руки.

— Угу, — директор внешнеэкономической организации «Газнефтеэкспорт» обошелся в своем ответе на столь деликатное предложение без слов.

Одновременным движением бровей и уголков губ он дал понять, что с аргументами Галины Борисовны, особенно столь броско выраженными на языке жестов, спорить не готов.

Вот уже тридцать лет его контора занималась поставкой разнообразных продуктов переработки нефти и газа в страны, где «старшего брата» в благодарность за эту благотворительную торговлю усиленно уверяли во взаимном стремлении шагать по дороге к новым достижениям коммунизма. Организация была неприметной, но могла направлять своих сотрудников в заграничные командировки и распоряжаться валютной выручкой. Со временем эта незаметность стала важным фактором роста благосостояния руководства, которое, отринув былые принципы социалистического хозяйствования, смело бросило собственные карьерные амбиции в жернова новых рыночных механизмов обогащения. И весьма в этом преуспело.

Когда Галина Борисовна выходила из старого здания, затерявшегося на маленьких улочках Замоскворечья, перед ней остановился незнакомый автомобиль серебристого цвета. Галина, вспомнив о том, что совсем недавно произошло с ее отцом, отпрянула и, инстинктивно прикрывшись сумочкой, в испуге уставилась на тонированные стекла.

— Не волнуйтесь, мамаша, — опустив стекло, Алик беззаботно расхохотался. — Присаживайся.

Галина пригнулась, чтобы разглядеть, кто сидит за рулем новой машины.

— Ну-ка, немедленно выйди оттуда! Алик, ты с ума сошел, я убью тебя, у него же прав нет! Немедленно, я сказала, ты не понял?

За рулем сидел ее сын, которому едва исполнилось восемнадцать лет, и, хотя прав у него, конечно, не было, машину он водить все же умел, а соглашаться с матерью не привык. Вот и на этот раз, громко возмущаясь и насупив брови, женщина села на заднее сиденье, прекрасно понимая, что в споре с братом и тем более с сыном она заведомо находится в безнадежной и проигрышной ситуации.

— Слушай, хватит шуметь, — слегка шепелявя, Алик пренебрежительно поднял руку, отмахиваясь от причитаний сестры, и сощурился. — Расскажи лучше, как прошло?

— Как дам по башке, — Галина замахнулась на брата, прекрасно зная, как и он сам, что никакой угрозы этот жест не несет. — Нормально прошло. Все согласились. На следующей неделе подпишем учредительный договор, и можно подавать на лицензию. Кстати, с директором радиозавода, который адрес свой дал для регистрации, я на всякий случай отдельно поговорила. Они тоже войдут деньгами.

— Класс! — Алик снова зажмурился, как довольный мартовский кот, нашедший бесхозную банку сметаны. — Как ты его уболтала?

— Никак. Намекнула, что другие учредители у нас ого-го, ну и дальше сам понимаешь… — она заговорщицки подняла указательный палец в направлении неопределенного объекта наверху, что впоследствии на протяжении многих лет будет удачно символизировать полубожественное присутствие в жизни банка чего-то или кого-то, что или кого называть вслух никак нельзя.

Очередная созданная Галиной иллюзия многократно и бесперебойно давала положительный результат. Любой солидный банк нуждался в доверии к учредителям. Собрать нужные суммы от компаний с именем было непросто, да и не нужно. От них были нужны эти самые имена. Фундамент будущей респектабельности.

Необходимые деньги у семьи были и без них, но присутствие в капитале безликих ООО и ТОО наверняка вызывало бы сомнения в происхождении средств даже в те лихие и безответственные времена. В этой ситуации и настало время прибегнуть к излюбленному приему создания воздушных иллюзий — отвечая на вопросы осторожных руководителей о потенциальных партнерах, она пространно ссылалась на тех, кто уже согласился или вроде бы собирается войти в капитал, при этом не называя их имен, но намекая на высокие посты и должности. По понятным причинам, говорила она, не вдаваясь в детали, в подобной ситуации собственные деньги таинственным учредителям пришлось заводить окольными путями, спрятав доли за ширмами непонятных фирм-пустышек. Примерив эту схему на себя, большинство собеседников не только находили ее логичной, но и, исходя из имевшегося у них личного опыта, действенной.

Это было трудно назвать обманом, поскольку ничего конкретного Галина ни тогда, ни позже не говорила, лишь намекая на некие таинственные обстоятельства и фамилии, о которых потенциальная жертва могла только догадываться, но благополучно додумывала все детали самостоятельно, незаметно загоняя саму себя в грамотно расставленные словесные и финансовые сети. В сочетании с умением тонко чувствовать слабости людей, одновременно играя на их тщеславии и жадности, а если надо, вызывая у них жалость и, увы, небескорыстное желание помочь, Галина виртуозно пользовалась этими приемами в постоянной борьбе за благополучие своего детища.

Конечно, любая женщина впитывает этот талант с молоком матери, но далеко не каждая умеет применять его по назначению. Многие бесцельно, как казалось Галине, тратят бесценный природный дар на житейское женское обаяние, призванное быть оружием на полях матримониальных сражений. Сама она чуралась этих баталий и, получив традиции своей семьи и народа мужа почти сразу после школьной скамьи, более обаять никого не стремилась. Хотя вернее будет сказать, что она никогда не занималась этими глупостями и в отношении будущего супруга, о существовании которого многие ее знакомые иногда даже не подозревали, а она замечала лишь в редких церемониальных случаях.