Оглавление

Предисловие для взрослых и тех, кто помладше…

Жизнь человека похожа на речной поток. А рядом с ним, с этим потоком, текут жизни других людей. Чьи-то реки пересекаются лишь на миг, а чьи-то долго-долго движутся рядом. Появляются новые ручейки. Кто-то уходит, и его река-жизнь, ещё недавно шумевшая рядом с твоей, удивлявшая каждым своим поворотом и достойная отдельной книги, вдруг непоправимо исчезает. А на месте её остаётся лишь высохшее русло. И только ветер гонит вдоль осиротевших берегов призрачные пыльные вихри воспоминаний.

Большинство судеб тех, кто был до нас, и тех, кто был рядом с нами, тонут в забвении.

А ведь это ужасно несправедливо.

Желание вырвать из безвременья маленькую часть судьбы близкого мне человека было вызвано именно этим чувством.

Каким он был?

Родился в 1910 году в небольшом селе в Украине.

В трёхлетнем возрасте вместе с родителями приехал на Байкал.

Пережил революцию.

Будучи сыном простого лесника (у которого, правда, был полный гимназический курс), мечтал стать лётчиком.

Молодая Советская республика дала ему шанс воплотить свою мечту в жизнь.

Стал он настоящим «сталинским соколом».

Профессиональный военный лётчик, которого война пощадила и оставила в живых, но сделала почти инвалидом с изрешечёнными немецким мессером[1] ногами.

А потом мирная жизнь…

Благодаря своему характеру и силе воли он на этих ногах по тайге ещё лет двадцать ходил!

Мой дед…

Удивительно, но я не встречал больше человека, так талантливо и ярко описывавшего природу и человека в ней. Рассказчик он был замечательный. Слушая удивительные дедушкины истории, я просто окунался в них с головой.

Он любил Байкал, таёжную жизнь, свою семью, свою страну. Он любил меня.

Часто вспоминаю эпизод, который повторялся в моём детстве много-много раз…

Я бегу со всех ног. Бегу ему навстречу. А он, такой крупный и уже совсем немолодой человек, перешагнувший шестой десяток, смеясь, расставляет свои большие руки в стороны, немного приседает и ловит меня. Целует в нос и в обе щёки. Мне немного щекотно от его жёстких седых усов и так радостно на душе.

— Здравствуй, дедуль! — запыхавшимся голосом говорю я. — Мы вас проведать пришли, — и уже шёпотом, — а я с ночёвкой!

— Вот и хорошо! — радуясь, наверное, больше меня, шепчет он в ответ.

А поздно вечером, когда мы ложились спать, я обязательно просил его рассказать мне какую-нибудь «историю». И он с удовольствием начинал…

Что-то из того, что рассказывал мне дедушка, я помню хорошо. Какие-то эпизоды в силу моего возраста он выпускал из своего повествования. Тут спасибо папе. Он помог мне заполнить прорехи в фактических данных. И благодарность маме, настойчивость которой помогла этим историям всё же лечь на бумагу.

Пусть мои рассказы будут данью уважения его удивительной жизни.

P. S. Ну и ещё раз хочу напомнить вам, дорогие мои читатели, что то, что вы сейчас прочитаете, основано на реальных событиях, произошедших больше ста лет назад.

 В данном случае — истребитель, состоявший на вооружении люфтваффе (ВВС фашистской Германии).

Леший

— А, паря Васютка! — улыбнулся, подняв голову от грядок с какой-то мелкой рассадой, старый китаец Ван. Он, кряхтя, выпрямился, взял что-то из стоящей рядом огромной корзины.

Старик был мал ростом, благодаря своей работе в огороде от рассвета до заката чёрен от загара, имел роскошные кустистые седые брови, абсолютно не вязавшиеся с редкой бородёнкой.

Ван, радуясь передышке, по-утиному переваливаясь кривоватыми «кавалерийскими» ногами, подошёл к забору. Полез в карман старых шаровар. Достал огромный носовой платок, снял помятую соломенную шляпу с отхваченным давным-давно краем и вытер пот с бритой, покрытой белым пушком головы.

— Однако чего-то совсем рано поднялся! Не спится?

— Не-а, дедушка Ван, дела у меня. Очень важные! Поздно проснёшься — зря день пройдёт! — явно услышанными от взрослых словами отвечал Вася.

— На-ка вот! — Ван достал из-за пазухи подпоясанной верёвочкой холщовой рубахи припасённый огромных размеров розовый помидор и вручил его мальчику прямо через широкую щель в заборе. Закивал, видя, как Вася бережно уложил подарок в узелок.

— Ну, давай, беги!

Проводил глазами удалявшегося мальчугана. Решил почесать за ухом, но вспомнил, что в руке у него платок. Хотел сунуть его обратно в шаровары, но передумал и, помяв в сморщенных узловатых руках, определил на то место, где только что лежал помидор. Вздохнул, что-то скороговоркой произнёс по-китайски и пошёл обратно в огород.

И ведь точно, сегодня Васе поручили наиважнейшее дело — отнести на покос отцу обед! В первый раз! Одному! А идти нужно было несколько километров. Сначала по деревне, потом по тропинке вдоль Утулика, перейти через мост и по чаще речного ивняка до самого покоса.

Солнце припекало вовсю. Шумела на перекатах река.

Вася решил не идти по тропинке, а поскакать по валунам, торчащим из светло-серого берегового песка вдоль кромки воды. Единственное, что мешало, — кусты, росшие чуть не из самой речки. Это была настоящая чаща, местами плотно отделявшая тропинку, идущую вдоль берега, от самого Утулика.

Впереди показался крепкий, ещё не успевший потемнеть от дождей и непогоды деревянный мост. Его начало и конец, упёртые в берега, утопали в молодом ивняке и в невесть откуда взявшемся и разросшемся под самыми крайними опорами малиннике.

Напевая себе под нос услышанную в деревне песенку и помахивая из стороны в сторону узелком с отцовским обедом, Вася выскочил на тёплые доски