Зачем так немилосердно хлестали вы его своей тонкой плетью, — оно в мыле, оно разгорячено.
С городом, говорю я, который усыпил меня, как отравитель усыпляет собутыльника
Голос лакея.
— Предложите синьорине подождать минут десять. Через десять минут я весь к ее услугам. Слышите?
Голос лакея.
Сейчас он проснется. Сейчас Гейне вскочит, помяните мое слово. Сейчас. Дайте ему только до конца доглядеть последний обрывок сновиденья…
Феррара! Иссиня-черный, стальной рассвет. Холодом напоен душистый туман. О, как звонко латинское утро!
Гейне едет на авось. Думать ему не о чем. Гейне пытается вздремнуть. Он закрывает глаза.
Люди, мгновение назад почитавшие чуть что не пыткой естественное передвижение,
Так причудливо и властно положила пизанская ночь крепкий предел человеческой выносливости.
Клочок этот заключал в себе часть фразы, без начала и конца: «но Рондольфина и Энрико, свои былые имена отбросив, их сменить успели на небывалые доселе: он — «Рондольфина!» — дико вскрикнув, «Энрико!» — возопив — она».
Но лакей, вкратце и сбивчиво осведомляя Гейне о недавнем посещении, все же успел за несколько мгновений до полного захода солнца вручить нетерпеливому постояльцу карточку с побуревшим, запекшимся пятном.