преподобный заперся в часовне, опустился на колени перед крестом и стал истово молиться, выговариваясь Богу — и себе самому. Он знал, что никто за него выбор не сделает, как это было зимой, когда он сомневался, пощадить ли Жун Саньдяня. Он один мог принять это решение.