Интерлюдия

Два дня спустя

—Добро пожаловать, уважаемая, – властно кивнул Белогун, король Керака. – Добро пожаловать. Слуги! Кресло!

Потолок комнаты украшала роспись, фреска, изображающая парусник в окружении волн, тритонов, гиппокампов и созданий, напоминающих омаров. А фреска на одной из стен представляла собой карту мира. Коралл давно уже заметила, что карта эта была довольно фантазийной и имела не слишком много общего с реальным расположением земель и морей. Но зато была красивой и сделанной со вкусом.

Двое пажей притащили и установили тяжелое резное кресло на элегантно изогнутых ножках. Чародейка уселась, уложив руки на поручнях кресла так, чтобы ее браслеты с рубинами были хорошо заметны и не прошли мимо внимания визави. На тщательно уложенных волосах ее красовалась еще небольшая рубиновая диадема, а на глубоком декольте – рубиновое же колье. Все для аудиенции у короля. Она хотела произвести впечатление. И производила. Король Белогун лишь таращил глаза, не то на рубины, не то на декольте.

Белогун, сын Осмика, был, так сказать, королем в первом поколении. Его отец скопил довольно серьезное состояние на морской торговле и, похоже, немного и на пиратстве. Разгромив конкурентов и монополизировав каботажные перевозки в регионе, Осмик возвел сам себя в королевское достоинство. Самозванная коронация его в принципе лишь формализовала сложившийся порядок, статус-кво, так что никто особенно не возражал и не протестовал. Еще до этого, в частном порядке повоевав с соседями – Вердэном и Цидарисом, Осмик решил с ними все вопросы границ и ответственности. Стало понятно, где Керак начинается, где заканчивается, и кто в нем хозяин. Ну а если хозяин, властитель, то, значит, король. И титул этот ему положен. Совершенно естественным порядком вещей титул и власть переходят от отца к сыну, так что никого не удивило, что после смерти Осмика на престоле воссел его сын, Белогун. Ну, правда, сыновей у Осмика было побольше, еще около четырех, но все отказались от прав на корону, причем один будто бы даже добровольно. Таким образом Белогун и правил в Кераке уже больше двадцати лет, по семейной традиции получая доход от судостроения, перевозок, рыболовства и пиратства.

И вот теперь на троне, на помосте, в соболином колпаке, со скипетром в руке, король Белогун давал аудиенцию. Величественный, что твой жук-навозник на коровьем дерьме.

– Уважаемая и милая нашему сердцу госпожа Литта Нейд, – поздоровался он с ней. – Возлюбленная нами чародейка Литта Нейд. Изволила вновь посетить Керак. И наверняка опять надолго?

– Мне полезен морской воздух. – Коралл провокационно закинула ногу на ногу, демонстрируя башмачок на модном каблуке. – Буде ваше королевское величество соизволит милостиво разрешить.

Король обвел взглядом сидящих рядом сыновей. Оба рослые, как жерди, они ничем не напоминали отца, костлявого и жилистого, но не слишком вышедшего ростом. Да и сами они на братьев смахивали не особо. Старший, Эгмунд, был черным, как ворон, Ксандер же, немного младше него – блондином, почти альбиносом. И оба смотрели на Литту без симпатии. Совершенно очевидно было, что их раздражала привилегия чародеев сидеть в присутствии короля; аудиенцию чародеям поэтому всегда давали на креслах. Однако, раздражала она кого-то или нет, привилегия эта была всеобщей, и никто, желающий считаться цивилизованным, не мог ею пренебречь. Сыновья Белогуна очень желали считаться.

– Милостивое разрешение, – медленно произнес Белогун, – мы предоставим. С одним условием.

Коралл подняла ладонь и демонстративно начала разглядывать ногти. Это должно было показать, что условия Белогуна ее абсолютно не волнуют. Король не принял сигнала. А если принял, то умело это скрыл.

– Дошло до ушей наших, – засопел он гневно, – что бабам, которые детей иметь не хотят, госпожа Нейд магические эликсиры предоставляет. А тем, что уже беременны, помогает от плода избавиться. А мы здесь, в Кераке, считаем аморальными такие процедуры.

– То, на что женщина имеет естественное право, – сухо ответила Коралл, – аморальным быть не может само по себе.

– Женщина, – худощавая фигура короля выпрямилась на троне, – имеет право ожидать от мужчины только двух подарков: на лето – беременности, а на зиму – лаптей из тонкого лыка. Как первый подарок, так и второй, имеют одну цель, привязать женщину к дому. Ибо дом есть место для женщины подходящее, природой ей предписанное. Женщина с большим животом и потомством, за ее юбку держащимся, от дома не удалится и не придут ей в голову никакие глупые мысли, а это мужчине гарантирует спокойствие духа. А спокойный духом мужчина способен к тяжелой работе ради умножения богатства и благоденствия своего повелителя. Работающему в поте лица и без отдыха, спокойному за свой очаг мужчине тоже не придут в голову никакие глупые мысли. А вот если женщину кто-то убедит, что она рожать может, если захочет, а если не захочет, то и не обязана, если этот кто-то в придачу подскажет ей способ и подсунет средство, то тогда, уважаемая, тогда общественный порядок начинает шататься.

– Так и есть, – вмешался принц Ксандер, давно уже ищущий случая вставить слово. – Точно так!

– Женщина, не желающая материнства, – продолжал Белогун, – женщина, которую не удерживают в доме живот, люлька и малолетки, мигом поддастся похоти, это дело очевидное и неизбежное. А тогда мужчина потеряет внутреннее спокойствие и душевное равновесие, в его жизненной гармонии что-то заскрипит и завоняет, ба, окажется, что и вовсе нет никакой гармонии и никакого порядка. Особенно того порядка, что оправдывает ежедневный тяжелый труд. А также тот факт, что прибыль от его труда получаю я. А от таких мыслей только шаг до беспорядков. До восстания, бунта, переворота. Поняла, Нейд? Кто дает бабам средства, предотвращающие беременность или прерывающие ее, тот рушит общественный порядок, разжигает беспорядки и бунты.

– Так и есть, – вставил Ксандер. – Правильно!

Литте плевать было на видимость авторитета и власти Белогуна; она прекрасно знала, что, будучи чародейкой, является неприкосновенной, и потому, кроме слов, у короля ничего нет. Но она все же удержалась от того, чтобы подробно разъяснить тому, что в его королевстве все давно уже скрипит и воняет, что порядка в нем – кот наплакал, а единственная гармония, известная его жителям, это музыкальный инструмент типа аккордеона. И что примешивать ко всему этому женщин, материнство или нежелание стать матерью – означает не только мизогинию, но и кретинизм.

– В твоем долгом рассуждении, – сказала она взамен всего этого, – упорно повторялся мотив умножения богатства и благоденствия. Я прекрасно тебя понимаю, поскольку мое личное благоденствие мне также любезно выше меры. И ни за что на свете я не откажусь от того, что мне это благоденствие обеспечивает. Считаю, что женщина имеет право рожать, если захочет, и не рожать, если не захочет, однако диспута по этому вопросу затевать не буду, в конце концов каждый имеет право на какие-то там взгляды. Я лишь обращу внимание на то, что за оказываемую женщинам медицинскую помощь беру оплату. И это достаточно существенный источник моих доходов. У нас рыночная экономика, король. Очень тебя прошу, не вмешивайся в источники моих доходов. Потому что мои источники, как тебе хорошо известно, это также и доходы Капитула, и всего нашего братства. А братство чародеев очень плохо реагирует на попытки снизить свои доходы.

– Ты пытаешься мне угрожать, Нейд?

– Никоим образом. Мало того, обещаю далеко идущие помощь и сотрудничество. Знай, Белогун, что если в результате практикуемой тобой эксплуатации и грабежа в Кераке начнутся беспорядки, если загорится здесь, пафосно выражаясь, факел бунта, если соберется мятежная толпа, чтобы вытащить тебя отсюда за шиворот, лишить трона и тут же повесить на сухой ветке… Вот тогда ты сможешь рассчитывать на мое братство. На чародеев. Мы придем на помощь. Не допустим переворотов и анархии, поскольку и нам они ни к чему. Так что эксплуатируй и дальше, умножай свое богатство. Умножай спокойно. И не мешай умножать другим. Очень прошу и искренне советую.

– Советуешь? – распетушился Ксандер, поднимаясь со стула. – Ты советуешь? Отцу? Отец – король! Короли не слушают советов, короли приказывают!

– Сядь, сын, – скривился Белогун, – и сиди тихо. А ты, чародейка, послушай внимательно. Кое-что тебе скажу.

– Ну?

– Я беру себе новую жену… Семнадцати лет… Вишенка, я тебе говорю. Вишенка на креме.

– Поздравляю.

– Я это делаю из династических соображений. Заботясь о наследнике и порядке в стране.

Хранивший до сих пор каменное молчание Эгмунд вдруг вскинул голову.

– О наследнике? – рявкнул он. Злой блеск в его глазах не прошел мимо внимания Литты. – Каком наследнике? У тебя шесть сыновей и восемь дочек, включая незаконнорожденных! Тебе мало?

– Сама видишь, – махнул костлявой рукой Белогун. – Сама видишь, Нейд. Мне нужно позаботиться о наследнике. Разве можно оставить королевство и корону тому, кто так обращается к отцу? К счастью, я еще жив, сохраняю власть. И сохранять ее намереваюсь долго. Как я уже сказал, женюсь…

– Ну и…?

– Если вдруг… – Король почесал себя за ухом, взглянул на Литту из-под прищуренных век. – Если вдруг она… Ну, моя новая жёнка… Обратится к тебе за этими средствами… Запрещаю их ей давать. Потому что я против таких средств! Потому что они аморальны!

– Мы можем так и договориться, – чарующе улыбнулась Коралл. – Твоя вишенка, если она вдруг обратится, ничего от меня не получит. Клянусь.

– Понимаю, – с облегчением кивнул Белогун. – Смотри, как мы здорово договариваемся. Главное – это взаимопонимание и обоюдное уважение. Даже расходиться во мнениях нужно красиво.

– Точно так! – поддакнул Ксандер. Эгмунд недовольно фыркнул, тихо выругался.

– В рамках уважения и взаимопонимания, – Коралл накрутила на палец рыжий локон, взглянула вверх, на роспись на потолке, – а также заботясь о гармонии и порядке в твоей стране… У меня есть кое-какая информация. Секретная информация. Ненавижу доносы, но мошенников и преступников еще больше. А речь, мой король, пойдет о бесстыдных финансовых злоупотреблениях. Есть такие, что пытаются тебя обворовать.

Белогун наклонился с трона вперед, а на лице его появился волчий оскал.

– Кто? Имена!

Глава вторая

Керак, город в северном королевстве Цидарис, в устье реки Адалатте. Некогда столица независимого королевства К., которое пришло в упадок вследствие дурного управления и угасания правящей династии, потеряло свое значение и было разделено между соседями. Порт, несколько фабрик, морской маяк и около 2000 жителей.

Эффенберг и Тальбот, Encyclopaedia Maxima Mundi, том VIII

Залив был утыкан мачтами, словно еж иголками. И полон парусов, белых и разноцветных. Корабли покрупнее стояли на рейде, прикрытом мысом и волнорезом. В самом порту, у деревянных молов, были пришвартованы суда помельче и совсем крохотные. На пляжах почти все свободное место занимали лодки. Или остатки лодок.

На конце мыса, под ударами белых волн прибоя, высился морской маяк из белого и красного кирпича, подновленный реликт еще с эльфийских времен.

Ведьмак тронул шпорой бок кобылы. Плотва подняла голову, раздула ноздри, словно и она наслаждалась запахом моря, который нес ветер. Ускорив шаг, двинулась через дюны. К уже недалекому городу.

Город Керак, столица королевства с тем же названием, расположенный на обоих берегах самого низовья реки Адалатте, делился на три отдельные и сильно друг от друга отличающиеся части.

На левом берегу Адалатте размещались комплекс порта, доки и промышленно-торговый центр, включающий в себя верфи и мастерские наряду с цехами переработки, складами и пакгаузами, ярмарками и базарами.

Противоположный берег реки, район, известный как Пальмира, заполняли жилые дома и хаты бедноты и рабочего люда, дома и магазинчики мелких торговцев, бойни, мясные лавки, а также многочисленные оживающие лишь в сумерки кабаки и притоны, ибо Пальмира была также районом развлечений и запретных удовольствий. Геральт знал, что тут достаточно легко можно было и лишиться кошелька или же получить нож под ребро.

Дальше от моря, на левом берегу, за высоким забором из толстых бревен, находился собственно Керак, квартал узких улочек между домами богатых купцов и финансистов, с их конторами, банками, ломбардами, швейными и портняжными мастерскими, магазинами и магазинчиками. Располагались тут также и рестораны, и увеселительные заведения высшей категории – в том числе и те, что предлагали точно то же самое, что и в портовой Пальмире, но существенно дороже. Центром квартала являлась прямоугольная рыночная площадь, на которой красовались городская ратуша, театр, суд, таможня и дома местной элиты. Перед ратушей на постаменте стоял ужасно засранный чайками памятник основателю города, королю Осмику. Это было явное надувательство, приморский город существовал задолго до того, как Осмик прибыл сюда хрен пойми откуда.

Повыше, на холме, стоял королевский замок и дворец, по форме и облику достаточно нетипичный, ибо представлял собой бывший храм, перестроенный и надстроенный после того, как был покинут жрецами, раздосадованными полным отсутствием интереса со стороны населения. От храма осталась даже кампанила, то бишь колокольня с большим колоколом, в каковой правящий ныне в Кераке король Белогун повелел бить ежедневно в полдень и – очевидно, назло подданным – в полночь.

Удар колокола раздался в тот момент, когда ведьмак миновал первые халупы Пальмиры.

Пальмира воняла рыбой, стиркой и дешевыми забегаловками, толчея на улицах была чудовищной, проехать район стоило ведьмаку кучу времени и терпения. Выдохнул он, лишь когда добрался до моста и переехал на левый берег Адалатте. Вода смердела и несла шапки плотной пены, побочный результат работы кожевенной мастерской, стоящей выше по течению. Отсюда уже недалеко было до дороги, ведущей к окруженному забором городу.

Он оставил лошадь в конюшнях, не доезжая до города, оплатив два дня вперед и добавив конюху чаевые, чтобы гарантировать Плотве приличное обращение. Направился в сторону сторожевой башни. Попасть в Керак можно было лишь через башню, подвергнувшись проверке и сопровождающим ее малоприятным процедурам. Ведьмака слегка раздражала неизбежность этого, но он понимал цель проверки – жителей города за забором не прельщала мысль о визитах гостей из портовой Пальмиры, особенно сходящих там на сушу моряков из дальних стран.

Он вошел в сторожевую башню, деревянное строение, выполненное в виде сруба. Там, как он знал, располагалась и кордегардия. Думал, что знает, что его ждет. Ошибался.

За свою жизнь он побывал во многих караулках. Маленьких, средних и больших, в ближних частях света и весьма далеких, в регионах, цивилизованных полностью, отчасти или вовсе никак. Все кордегардии в мире воняли затхлостью, потом, кожей и мочой, а также боевым железом и смазкой для него. То же самое было и в кордегардии Керака. А точнее, было бы, если бы классических запахов караулки не глушил тяжелый, душащий, заполняющий весь объем до потолка запах пердежа. В меню гарнизона здешней кордегардии, сомнений быть не могло, преобладали стручковые зернобобовые культуры, такие как горох, бобы и цветная фасоль.

А гарнизон при этом был полностью женским. Состоял из шести дам. Сидящих за столом и поглощенных полуденным приемом пищи. Все леди жадно хлебали из глиняных мисок что-то, плавающее в жидком паприковом соусе.

Самая высокая из стражниц, видимо, комендантша, оттолкнула от себя миску, встала. Геральт, всегда считавший, что некрасивых женщин не бывает, внезапно оказался вынужден пересмотреть свои взгляды.

– Оружие на лавку!

Как и все присутствующие, стражница была острижена под ноль. Волосы успели уже немного отрасти, так что лысую голову покрывала неряшливая щетина. Из-под расстегнутого жилета и полурасстегнутой рубашки видны были кубики мышц живота, сильно напоминавшие огромный шнурованный батон ветчины. Бицепсы же стражницы, если не отходить от мясницких аналогий, имели размеры кабаньих окороков.

– Оружие на лавку клади! – повторила она. – Оглох?

Одна из ее подчиненных, все еще склоняющаяся над миской, чуть приподнялась и пёрнула, громко и протяжно. Ее подруги загоготали. Геральт обмахнулся перчаткой. Стражница смотрела на его мечи.

– Эй, девочки! Ну-ка подойдите!

«Девочки» встали с видимой неохотой, потягиваясь. Все они, как заметил Геральт, были одеты в стиле достаточно свободном; главное же, что просторная одежда позволяла хвастаться мускулатурой. На одной, к примеру, были короткие кожаные штаны, причем штанины пришлось распороть по швам, чтобы поместились бедра. А от талии и выше основную часть ее одежды составляли перекрещивающиеся ремни.

– Ведьмак, – констатировала она. – Два меча. Стальной и серебряный.

Другая, как и прочие высокая и широкоплечая, приблизилась, бесцеремонным жестом раздвинула рубашку Геральта, поймала серебряную цепочку, вытащила медальон.

– Знак у него есть, – подтвердила в итоге. – На знаке волк, с зубами оскаленными. Выходит, и впрямь ведьмак. Пропускаем?

– Инструкция не запрещает. Мечи сдал…

– Вот именно. – Геральт спокойным голосом включился в разговор. – Сдал. Оба будут, я полагаю, в охраняемом депозите? С возвратом по расписке? Которую я сейчас и получу?

Стражницы, щеря зубы, окружили его. Одна толкнула, словно ненароком. Другая громко пернула.

– Вот тебе квитанция, – фыркнула она.

– Ведьмак! Гроза чудовищ! А мечи отдал! Сразу! Покорный, как сопляк!

– Письку тоже бы сдал, небось, если б приказали.

– Давайте прикажем ему! Чего, девки? Пускай вынимает из ширинки!

– Поглядим, какие письки у ведьмаков!

– Хватит, – рявкнула комендантша. – Расшалились, сучки. Гонсхорек, давай сюда! Гонсхорек!

Из соседнего помещения показался лысоватый и немолодой дядька в бурой мантии и шерстяном берете. Сразу на входе он закашлялся, сорвал с головы берет и начал им обмахиваться. Без слов забрал обернутые ремнями мечи, дал Геральту знак следовать за ним. Ведьмак не замедлил так и поступить. В газовой смеси, наполняющей кордегардию, кишечные газы уже начинали существенно преобладать.

Помещение, в которое они вошли, было разделено надвое массивной железной решеткой. Дядька в мантии заскрежетал в замке большим ключом. Потом повесил мечи на вешалку рядом с иными мечами, саблями, ножами и кинжалами. Открыл обшарпанную учетную книгу, долго и медленно в ней что-то черкал, непрерывно кашляя и с трудом переводя дыхание. В конце концов вручил Геральту выписанную квитанцию.

– Я могу полагать, что мои мечи тут в безопасности? Под замком и с охраной?

Бурый дядька, тяжело сопя, закрыл решетку и показал ему ключ. Геральта это не убедило. Любую решетку можно было взломать, а звуковые эффекты метеоризма дам-стражниц способны были заглушить попытки взлома. Однако выхода не было. Нужно было сделать в Кераке то, для чего он прибыл. И покинуть город как можно скорее.

* * *

Таверна, или – как гласила вывеска – аустерия «Natura Rerum» [2] размещалась в не слишком большом, но элегантном здании из кедра, с крутой крышей и высоко торчащей трубой. Фронтальную часть здания украшало крыльцо, к которому вели ступеньки, украшенные, в свою очередь, выставленными в деревянных кадках разросшимися алоэ. Из заведения доносились запахи кухни, в основном запекаемого на решетках мяса разных видов. Запахи были столь манящими, что «Natura Rerum» тотчас показалась ведьмаку Эдемом, райским садом, островом счастливых, благословенным приютом, текущим молоком и медом.

Быстро, впрочем, оказалось, что этот Эдем – как и любой иной – охранялся. Был у него свой цербер, стражник с пламенным мечом. Геральту удалось увидеть его в деле. Цербер, мужик невысокий, но очень крепкий, на его глазах не пропустил в райский сад худощавого юношу. Юноша протестовал, что-то выкрикивал и жестикулировал, и это явно раздражало цербера.

– У тебя запрет на вход, Муус. И ты отлично об этом знаешь. Так что не лезь. Повторять я не буду.

Юноша отшатнулся от ступенек достаточно быстро, чтобы избежать толчка. Он был, как заметил Геральт, преждевременно облысевшим; редкие и длинные светлые волосы начинали расти у него лишь ближе к темени, что в целом производило довольно мерзкое впечатление.

– Срать я хотел на вас и на ваш запрет! – заорал юноша с безопасного расстояния. – Милости мне не оказываете! Не одни вы на белом свете, пойду к вашим конкурентам! Важные больно! Выскочки! Вывеска в позолоте, а на обуви дерьмо! И вы столько же для меня значите, сколько это дерьмо! А дерьмо всегда будет дерьмом!

Геральт слегка забеспокоился. Полысевший юноша, при всей своей мерзкой внешности, одет был вполне по-господски, может, и не слишком богато, но во всяком случае более элегантно, чем он сам. И если именно элегантность была критерием допуска…

– А ты куда, позволь узнать? – холодный голос цербера прервал ход его мыслей. И подтвердил опасения.

– Это заведение эксклюзивное, – продолжил цербер, загораживая собой вход. – Знаешь такое слово? Означает что-то вроде «исключительный». Исключаются некоторые.

– А я почему?

– Не одежда красит человека, – стоящий на две ступеньки выше охранник мог смотреть на ведьмака сверху. – Ты, чужеземец, ходячая иллюстрация этой народной мудрости. Твоя одежда совсем тебя не красит. Может, какие иные скрытые достоинства красят, вникать не буду. Повторяю, это заведение эксклюзивное. Мы тут не терпим людей, одетых как бандиты. И вооруженных.

– Я не вооружен.

– А выглядишь, будто вооружен. Так что вежливо тебе советую направиться куда-нибудь в другое место.

– Остановись, Тарп.

В дверях заведения показался смуглый мужчина в бархатном камзоле. Брови у него были густые, взгляд пронзительный, а нос орлиный. И немалый.

– Ты, поди, – наставительно сказал церберу Орлиный Нос, – и не знаешь, с кем разговариваешь. Не знаешь, кто нас посетил.

Затянувшееся молчание цербера показывало, что тот и впрямь не знает.

– Геральт из Ривии. Ведьмак. Знаменит тем, что защищает людей и спасает им жизни. Вот неделю назад здесь, недалеко отсюда, в Ансегисе, спас мать с ребенком. А несколько месяцев назад в Цизмаре известная история была, убил левкроту-людоедку, притом сам получил ранения. И как бы я мог запретить вход в мое заведение тому, кто столь добрыми делами славен? Напротив, я рад такому гостю. И честь для меня, что он пожелал нас навестить. Господин Геральт, аустерия «Natura Rerum» приветствует вас в своих стенах. Я Фебус Равенга, хозяин этого скромного заведения.

Стол, за который его усадил метрдотель, был накрыт скатертью. Все столы в «Natura Rerum» – в большинстве своем занятые – были накрыты скатертями. Геральт не мог вспомнить, когда в последний раз видел в таверне скатерти.

Несмотря на любопытство, он все же не оглядывался вокруг, не желая выглядеть провинциалом и простаком. Однако осторожное наблюдение позволило оценить интерьер помещения как скромный, но в то же время модный и со вкусом. Модной – хоть и не все демонстрировали вкус – была также и клиентура заведения; по большей части, как он оценил, купцы и ремесленники. Были капитаны судов, бородатые и загорелые. Вдосталь было и крикливо разодетых господ аристократов. Пахло здесь также приятно и изысканно: печеным мясом, чесноком, тмином и большими деньгами.

Он почувствовал на себе взгляд. О наблюдении за ним его ведьмачьи чувства сообщали мгновенно. Очень осторожно, уголком глаза, Геральт глянул в ту сторону.

Наблюдала за ним – тоже очень осторожно, незаметно для простого смертного – молодая женщина с лисье-рыжими волосами. Изображала, что полностью поглощена своим блюдом – чем-то аппетитно выглядящим и даже издалека маняще пахнущим. Стиль и язык тела не оставляли сомнений. Уж точно не для ведьмака. Геральт готов был биться об заклад, это была чародейка.

Метрдотель деликатным покашливанием вырвал его из размышлений и внезапной ностальгии.

– Сегодня, – объявил он торжественно и не без гордости, – мы предлагаем телячью голяшку, тушеную в овощах, с грибами и фасолью. Седло ягненка, запеченное с баклажанами. Свиной бок в пиве, к нему сливы в глазури. Лопатку дикого кабана печёную, подается с яблочным повидлом. Утиные грудки со сковороды, подаются с красной капустой и клюквой. Кальмары, фаршированные цикорием, с белым соусом и виноградом. Рыбу «морской черт», жаренную на гриле, в сметанном соусе, сервируется с тушеной грушей. Ну и как обычно, наши фирменные блюда: гусиные окорочка в белом вине, с выбором печеных на противне фруктов, и тюрбо в карамелизованных чернилах каракатицы, подается с раковыми шейками.

– Если знаешь толк в рыбе, – у стола неизвестно когда и как материализовался Фебус Равенга, – то искренне рекомендую тюрбо. Из утреннего улова, само собой разумеется. Гордость и слава нашего шеф-повара.

– Что ж, тогда тюрбо в чернилах, – ведьмак подавил в себе иррациональное желание заказать сразу несколько блюд, зная, что это стало бы моветоном. – Благодарю за совет. Я уже начинал было мучиться выбором.

– Какое вино, – спросил метрдотель, – изволит заказать милсдарь?

– Прошу выбрать что-нибудь подходящее. Я плохо разбираюсь в винах.

– Мало кто разбирается, – усмехнулся Фебус Равенга. – Но признаются в этом совсем немногие. Не беспокойтесь, подберем марку и год, господин ведьмак. Не смею отвлекать более, приятного аппетита.

Пожеланию этому не суждено было сбыться. Геральт даже не узнал, какое вино ему выберут. Да и вкусу тюрбо в чернилах в тот день предстояло остаться для него загадкой.

Рыжеволосая внезапно перестала маскироваться, отыскала его взглядом. Усмехнулась. Геральт почти не сомневался, что улыбка была злорадной. Почувствовал дрожь.

– Ведьмак, известный как Геральт из Ривии?

Вопрос задал один из трех одетых в черное мужчин, что неслышно подошли к столику.

– Да, это я.

– Именем закона ты арестован.

Глава третья

 

Какой же суд мне страшен, если прав я?

 

У. Шекспир. «Венецианский купец» [3]

Назначенная Геральту защитница старалась не смотреть ему в глаза. С упорством, достойным лучшего применения, перелистывала папку с документами. Документов там было немного. Ровно два. Госпожа адвокат, видимо, заучивала их на память. Чтобы блеснуть защитной речью, надеялся он. Но подозревал, что надежды эти пустые.

– В тюрьме, – госпожа адвокат наконец подняла взгляд, – ты нанес побои двум сокамерникам. Мне, наверное, стоит знать причину?

– Во-первых, я отказался от их сексуальных предложений, а они не поняли, что «нет» означает «нет». Во-вторых, мне нравится бить людей. В-третьих, это вранье. Они покалечились сами. Об стены. Дабы меня очернить.

Геральт говорил медленно и равнодушно. После проведенной в тюрьме недели он преисполнился равнодушия. Защитница закрыла папку. Чтобы тут же открыть ее снова. Затем поправила изысканную прическу.

– Избитые, – вздохнула она, – похоже, не собираются подавать жалобу. Сосредоточимся на обвинении, предъявленном инстигатором [4]. Заседатель трибунала обвинит тебя в серьезном преступлении, за которое предусмотрено строгое наказание.

«Ну а как иначе-то», – подумал он, оценивая красоту госпожи адвоката. Задумался, сколько ей было лет, когда она попала в школу чародеек. И в каком возрасте она эту школу покинула.

Оба действующих учебных заведения для чародеев – мужское в Бан Ард и женское в Аретузе на острове Танедд – помимо выпускников и выпускниц производили также отсев. Несмотря на мелкое сито вступительных экзаменов, которое теоретически позволяло отсеять и отбросить безнадежные случаи, лишь первые семестры производили настоящий отбор и выявляли тех, кто умел маскироваться. Тех, для кого мышление представляло неприятный и пугающий процесс. Скрытых глупцов, лентяев и сонных разумом обоего пола, которым нечего было ловить в магических школах. Проблема состояла в том, что обычно это были потомки персон влиятельных, или по иной причине считавшихся важными. После исключения из школ с этой трудной молодежью нужно было что-то делать. С парнями, отчисленными из школы в Бан Ард, больших проблем не возникало – шли в дипломаты; ждали их армия, флот, полиция; самым глупым оставалась политика. Пристроить чародейский отсев прекрасного пола лишь казалось более трудным делом. Хоть и отчисленные, эти барышни перешагнули порог магической школы и в какой-то степени магии там научились. А влияние чародеек на монархов и вообще на все сферы политики и экономики было слишком значительным, чтобы оставлять барышень не у дел. Так что им была обеспечена безопасная пристань. Они попадали в юстицию. Становились юристами.

Защитница закрыла папку. Затем вновь ее раскрыла.

– Я рекомендую признание вины, – сказала она. – Тогда мы сможем рассчитывать на более мягкий…

– Признание чего? – перебил ведьмак.

– Когда суд спросит, признаешь ли ты вину, ответишь утвердительно. Признание вины будет засчитано как смягчающее обстоятельство.

– Как же ты тогда собираешься меня защищать?

Госпожа адвокат захлопнула папку. Словно крышку гроба.

– Идем. Суд ждет.

Суд ждал. Ибо из зала суда как раз выводили предыдущего обвиняемого. Не слишком, как успел заметить Геральт, веселого.

На стене висел засиженный мухами щит, на котором виднелся герб Керака, лазурный дельфин nageant, «плывущий». Под гербом стоял судейский стол. За столом заседали трое. Тощий секретарь. Бесцветный подсудок, он же заседатель суда. И госпожа судья, дама весьма добродетельная по виду и облику.

Скамью справа от судей занимал исполняющий обязанности обвинителя асессор трибунала. Выглядел серьезно. Настолько серьезно, что в темном переулке с ним лучше было не встречаться.

Напротив же, слева от высокого суда, стояла скамья подсудимых. Место, предназначенное для него.

Дальше все пошло быстро.

– Геральт, известный как Геральт из Ривии, по профессии ведьмак, обвиняется в финансовом преступлении, в хищении и присвоении средств, принадлежащих Короне. Действуя в сговоре с иными лицами, которых он коррумпировал, обвиняемый завышал суммы выставленных за свои услуги счетов с целью присвоения разницы. Что привело к потерям для казны государства. Доказательством является донос, notitia criminis [5], каковой обвинение присовокупило к материалам дела. Указанный донос…

Усталость на лице судьи и ее отсутствующий взгляд явственно указывали на то, что добродетельная дама мыслями сейчас далеко, и что совсем иные вопросы и проблемы занимают ее сейчас – стирка, дети, цвет занавесок, поставленное для рулета с маком тесто и растяжки на заднице, сулящие кризис в семейных отношениях. Ведьмак смиренно принял тот факт, что сам он менее важен. Что ни с чем из этого конкурировать не может.

– Совершенное обвиняемым преступление, – монотонно тянул обвинитель, – не только страну обедняет, но также и порядок общественный подрывает и рушит. Правоохранительные органы требуют…

– Включенный в материалы дела донос, – прервала его судья, – суд обязан трактовать как probatio de relatio, доказательство из третьих рук. Может ли обвинение предоставить иные доводы?

– Других доказательств нет… Временно… Как уже указывалось, подсудимый является ведьмаком. Это мутант, находящийся вне людского сообщества, пренебрегающий человеческими законами и считающий себя выше оных. В своей криминогенной и социопатической профессии общается с преступным элементом, а также с нелюдьми, в том числе с расами, традиционно враждебными человечеству. Нарушение закона свойственно нигилистической натуре ведьмака. В случае ведьмака, Высокий Суд, отсутствие доказательств является наилучшим доказательством… Доказывает его коварство, а также…

– Подсудимый, – судью явно не интересовало, что еще доказывает отсутствие доказательств. – Подсудимый признает свою вину?

– Не признаю. – Геральт пренебрег отчаянными сигналами госпожи адвоката. – Я невиновен, не совершал никакого преступления.

У него был некоторый опыт, он уже имел дело с юстицией. Вскользь также был знаком с литературой по теме.

– Мое обвинение есть результат предвзятого отношения…

– Протест! – крикнул асессор. – Обвиняемый произносит речь!

– Отклоняю.

– …результат заведомо предвзятого отношения к моей личности и профессии, то есть результат praeiudicium, а praeiudicium исходно предполагает ложь и фальшь. Кроме того, я обвинен на основании анонимного доноса, и то всего лишь одного. Testimonium unius non valet. Testis unus, testis nullus [6]. Ergo, это вовсе не обвинение, а всего лишь домысел, то есть praesumptio. А домыслы оставляют место для сомнений.

– In dubio pro reo [7]! – очнулась защитница. – In dubio pro reo, Высокий Суд!

– Суд, – судья грохнула молотком, разбудив блеклого заседателя, – постановляет назначить имущественный залог в размере пятисот новиградских крон.

Геральт вздохнул. Задумался о том, пришли ли уже в себя его соседи по камере и вынесли ли из произошедшего какие-нибудь уроки. Или же придется их снова избить.

Глава четвертая

 

– А что есть город, если не народ?

 

У. Шекспир. «Кориолан»

На самом краю людного рынка стоял небрежно сколоченный из досок ларек, торговала в котором бабулька-старушка в соломенной шляпе, кругленькая и румяная, будто добрая волшебница из сказки. Над бабулькой виднелась надпись: «Счастье и радость – только у меня. Огурчик в подарок.» Геральт остановился, вытряс из кармана медяки.

– Налей-ка, бабуся, – попросил он угрюмо, – полчекушки счастья.

Глубоко вдохнул, выпил залпом, выдохнул. Вытер слезы, которые самогонка выбила у него из глаз.

Он был свободен. И зол.

О том, что свободен, он узнал, как ни странно, от знакомого ему человека. Ну, в лицо знакомого. Это был тот самый преждевременно полысевший юноша, которого на его глазах прогнали со ступенек аустерии «Natura Rerum». И который, как оказалось, был секретарем трибунала, писарчуком.

– Ты свободен, – сообщил ему облысевший юноша, сплетая и расплетая тонкие и запачканные чернилами пальцы. – Залог внесен.

– Кто заплатил?

Информация эта оказалась закрытой, облысевший писарчук отказался ее предоставить. Отказался также – и тоже довольно грубо – вернуть конфискованный кошелек Геральта. В котором, среди всего прочего, были наличные и банковские чеки. Движимое имущество ведьмака, сообщил лысый не без злорадства, суд решил рассматривать как cautio pro expensis, то есть аванс на оплату судебных расходов и возможных штрафов.

Затевать ссору не было ни цели, ни смысла. Спасибо еще, что на выходе Геральту отдали хотя бы то, что при задержании было у него в карманах. Личные вещи и мелкие деньги. Настолько мелкие, что никому не захотелось их украсть.

Он пересчитал уцелевшие медяки. И улыбнулся старушке.

– И еще полчекушки радости попрошу. И спасибо за огурчик.

После бабкиной самогонки мир существенно повеселел. Геральт знал, что это скоро пройдет, поэтому ускорил шаг. У него были дела.

Плотва, его кобыла, к счастью, избежала внимания суда и не вошла в состав cautio pro expensis. Была там, где он ее оставил, в стойле конюшни, ухоженная и накормленная. Такого доброго дела ведьмак не мог не вознаградить, невзирая на собственные финансовые трудности. Из горсти серебряных монет, что уцелели во вшитом в седло тайничке, несколько штук сразу получил конюх. Который от такой щедрости аж дар речи потерял.

Горизонт над морем темнел. Геральту казалось, что он замечает там искорки молний.

Перед входом в кордегардию он предусмотрительно набрал в легкие свежего воздуха. Не помогло. Дамы-стражницы сегодня, видимо, съели еще больше фасоли, чем обычно. Намного, намного больше фасоли. Как знать, может быть, это было воскресенье.

Одни, как обычно, ели. Другие были заняты игрой в кости. При виде него поднялись от стола. И окружили его.

– Гляньте-кось, ведьмак, – сказала комендантша, встав слишком близко. – Взял и приперся.

– Я покидаю город. Пришел за своей собственностью.

– Если мы разрешим, – другая стражница толкнула его локтем, словно бы нечаянно, – что нам за это будет? Надо выкупать, братишка, выкупать! Эй, девки? Что мы заставим его сделать?

– Пусть каждую из нас в голую жопу поцелует!

– И полижет еще, да как следует!

– Вот еще! Заразит еще чем-нибудь!

– Все равно, должен нам, – очередная надавила на него бюстом, твердым, как скала, – какое-нибудь удовольствие доставить, ведь так?

– Пусть песенку споет, – еще одна громко пернула. – А мелодию пусть под этот мой тон подберет!

– Или под мой! – другая пернула еще громче. – Потому как мой звучнее!

Остальные дамы схватились за бока от смеха.

Геральт проложил себе дорогу, стараясь не использовать силу. В этот момент двери склада депозитов открылись, и в них появился дядька в бурой мантии и берете. Депозитарий, кладовщик, как его, Гонсхорек. При виде ведьмака он широко разинул рот.

– Вы? – промямлил он. – Как же так? Ваши мечи…

– И правда. Мои мечи. Попрошу их вернуть.

– Дык… Дык… – Гонсхорек захлебнулся, схватился за грудь, с трудом глотая воздух. – Дык нет у меня этих мечей!

– Простите?

– Нет их… – лицо Гонсхорека покраснело и искривилось, словно в агонии. – Забрали же их…

– Как это? – Геральт почувствовал, как его охватывает холодное бешенство.

– Забра… ли…

– Как это, забрали? – он ухватил кладовщика за отвороты. – Кто, мать его, забрал? Что это вообще, черт побери, значит?

– Квитанция…

– Вот именно! – он почувствовал на своем плече железную хватку. Комендантша стражи оттолкнула его от задыхающегося Гонсхорека.

– Вот именно! Квитанцию покажи!

Квитанции у ведьмака не было. Квитанция из оружейного склада осталась в его кошельке. Кошельке, реквизированном судом. В качестве аванса на оплату судебных расходов и возможных штрафов.

– Квитанция!

– У меня нет. Но…

– Нет квитанции, нет выдачи, – не дала ему закончить комендантша. – Мечи забрали, ты не расслышал? Ты сам же, небось, и забрал. А теперь детский сад тут устраиваешь? Выцыганить что-нибудь хочешь? Не выйдет. Проваливай.

– Я не уйду, пока…

Комендантша, не ослабляя хватки, оттянула Геральта и развернула его. Лицом к дверям.

– Пошел отсюда.

Геральт воздерживался от битья женщин. Но не имел никаких принципов в отношении того, кто был широкоплеч, как борец, мускулист, как дискобол, да еще и пердел, как мул. Оттолкнул комендантшу и со всей силы врезал ей в челюсть. Своим любимым правым крюком.

Остальные замерли, но лишь на секунду. Комендантша не успела еще свалиться на стол, разбрызгивая вокруг фасоль и паприковый соус, как они уже рванулись к нему. Одной, не задумываясь, он расквасил нос, другой влупил так, что хрустнули зубы. Еще двух угостил Знаком Аард; словно куклы, они полетели на стойку с алебардами, повалив все с неописуемым звоном и грохотом.

Пропустил удар в ухо от залитой соусом комендантши. Другая стражница, та, что с твердым бюстом, поймала его сзади в медвежий захват. Врезал ей локтем; она аж завыла. Комендантшу толкнул на стол, добавил размашистым крюком. Стражнице с разбитым носом попал в солнечное сплетение и свалил наземь; слышал, как ее вырвало. Еще одной досталось в висок; стриженным затылком ударилась о столб, обмякла, глаза ее сразу затуманились.

Но на ногах их оставалось еще четыре. И тут пришел конец его преимуществам. Ему прилетело в затылок, сразу же за этим – в ухо. А потом еще – в поясницу. Кто-то из них подсек ему ноги, а когда он упал, две свалились на него сверху, придавили, работая кулаками. А остальные не жалели пинков.

Ударом лба в лицо он отключил одну из прижимающих его к полу, но вторая придавила его обратно. Комендантша, узнал ее по капающему с нее соусу. Ударила сверху, прямо в зубы. Он плюнул ей кровью в глаза.

– Нож! – заорала она, мотая стриженой головой. – Нож мне дайте! Яйца ему отрежу!

– Зачем нож! – отозвалась другая. – Я их ему отгрызу!

– Встать! Смирно! Что здесь происходит! Смирно, я кому сказал!

Громовой и властный, требующий повиновения голос прорвался через шум драки, привел в себя стражниц. Они выпустили Геральта из объятий. Он с трудом поднялся; местами побаливало. Вид поля битвы несколько поднял ему настроение. Не без удовольствия присмотрелся к своим достижениям. Лежащая под стеной стражница уже открыла глаза, но пока не могла даже сесть. Вторая, согнувшись, выплевывала кровь и пальцем ощупывала зубы. Третья, с разбитым носом, пыталась встать, но то и дело падала обратно, оскальзываясь в луже собственной фасолевой рвоты. Из всей шестерки на ногах держалась лишь половина. Результат можно было считать удовлетворительным. Даже при том, что если бы не стороннее вмешательство, то сам он получил бы серьезные травмы и не факт, что смог бы самостоятельно подняться.

Тем, кто вмешался, оказался богато одетый и излучающий авторитет мужчина с благородными чертами лица. Геральту он был незнаком. Зато прекрасно знаком был его спутник. Красавчик в элегантной шапочке с пером цапли, со светлыми волосами до плеч, завитыми на щипцах. В дублете цвета красного вина и рубашке с кружевным жабо. С неизменной лютней и бесстыжей улыбочкой на губах.

– Привет, ведьмак! Ну у тебя и вид! С этой разбитой мордой! Со смеху сейчас лопну!

– Привет, Лютик. Я тоже рад тебя видеть.

– Ну так что здесь происходит? – благородно выглядящий мужчина упер руки в бока. – Ну? Что с вами? Доложить по уставу! Быстро!

– Это он! – комендантша вытрясла из ушей остатки соуса и обвиняющим жестом указала на Геральта. – Он виноват, ваша милость, господин инстигатор! Орал и злился, потом в драку полез. А все из-за каких-то мечей с хранения, на которые даже квитанцию не показал. Гонсхорек подтвердит… Эй, Гонсхорек, ты чего там в углу скорчился? Обосрался? Двигай жопой, встань, скажи его милости господину инстигатору… Эй! Гонсхорек? Да что с тобой?

Достаточно было присмотреться, чтобы смекнуть, что же такое с Гонсхореком. Не надо было даже щупать пульс, хватило и взгляда на белое как мел лицо. Гонсхорек был мертв. Обыкновенно и попросту помер.

* * *

– Мы начнем следствие, господин ривянин, – сказал Ферран де Леттенхоф, инстигатор королевского трибунала. – Поскольку вы заявляете иск и формальную жалобу, мы обязаны его начать, так гласит закон. Допросим всех, кто во время ареста и в суде имели доступ к твоим вещам. Арестуем подозреваемых…

– Тех, что обычно?

– Прошу прощения?

– Нет, ничего, молчу.

– Так вот. Дело, безусловно, будет распутано, а виновные в краже мечей привлечены к ответственности. Если это действительно была кража. Ручаюсь, что мы решим эту загадку, и правда выйдет на свет. Раньше или позже.

– Я бы предпочел пораньше, – ведьмаку не слишком понравился тон инстигатора. – Мои мечи меня кормят, без них я не в состоянии работать по своей специальности. Знаю, что многие плохо относятся к моей профессии, и сам я страдаю от сложившегося негативного образа. Сложившегося в силу предубеждения, предрассудков и ксенофобии. Рассчитываю, что этот факт никак не повлияет на следствие.

– Никак не повлияет, – сухо ответил Ферран де Леттенхоф. – Поскольку здесь правит законность.

Когда работники вынесли тело умершего Гонсхорека, по приказу инстигатора был проведен досмотр склада оружия, а заодно и всего помещения. Как нетрудно было догадаться, от мечей ведьмака не нашлось и следа. Комендантша, что все еще дулась на Геральта, указала им зато подставку со штырем, на каковой штырь покойный кладовщик накалывал погашенные квитанции хранения. И среди них мгновенно обнаружилась квитанция ведьмака. Комендантша начала перелистывать реестр, чтобы уже через минуту ткнуть его им под нос.

– Вот, прошу, – триумфально указала она, – как штык стоит расписка о возврате. Подпись: Герланд из Рыблии. Говорила же я, что ведьмак тут был и сам свои мечи забрал. А теперь цыганит, наверняка компенсацию содрать хочет! Это из-за него Гонсхорек ноги протянул! От волнения желчь у бедняги излилась и удар хватил.

Однако ни она, ни любая из стражниц не решились подтвердить, что действительно видели, как Геральт забирал оружие. Объясняли это тем, что, мол, вечно тут какие-то крутятся, а они были заняты, потому что ели.

Над крышей здания суда кругами носились чайки, пронзительно крича. Ветер прогнал на юг грозовую тучу над морем. Выглянуло солнце.

– Хотел бы заранее предупредить, – сказал Геральт, – что на мои мечи наложены сильные заклятия. Прикасаться к ним может только ведьмак, а у остальных они отбирают жизненные силы. В первую очередь это проявляется в виде проблем с потенцией. То бишь, половое бессилие. Полное и постоянное.

– Будем иметь это в виду, – кивнул инстигатор. – Пока, однако, я просил бы вас не покидать город. Я, пожалуй, закрою глаза на потасовку в кордегардии, тем более что там постоянно происходит что-то подобное, уважаемые стражницы довольно легко поддаются эмоциям. А поскольку Юлиан… То есть, господин Лютик ручается за вас, то я уверен, что и ваше дело в суде решится благоприятно.

– Мое дело, – прищурился ведьмак, – есть не что иное, как издевательство надо мной. Травля, вытекающая из предрассудков и неприязни…

– Доказательства будут исследованы, – отрезал инстигатор. – И на их основе будут производиться действия. Так требует закон. Тот самый, благодаря которому вы находитесь на свободе. Под залогом, то есть условно. И вы обязаны, господин ривянин, соблюдать эти условия.

– Кто заплатил этот залог?

Ферран де Леттенхоф холодно отказался раскрыть инкогнито неизвестного доброжелателя ведьмака, попрощался, и в сопровождении своих подручных отбыл в сторону выхода из здания суда. Лютик только того и ждал. Едва они покинули рыночную площадь и вошли в одну из улочек, выложил все, что знал.

– Настоящая полоса несчастливых совпадений, друг мой Геральт. И роковых инцидентов. А если речь идет о залоге, то его за тебя внесла некая Литта Нейд, известная среди своих как Коралл, по цвету губной помады, которой она пользуется. Это чародейка на услугах у Белогуна, здешнего королька. Все понять не могут, зачем она это сделала. Ибо не кто иной, как она, отправила тебя за решетку.

– Что?

– Ну говорю же тебе. Это Коралл на тебя донесла. Это как раз никого не удивило, всем известно, что чародеи на тебя зуб имеют. И тут вдруг сенсация: чародейка ни с того ни с сего вносит за тебя залог и вытаскивает из тюрьмы, куда ее же стараниями ты и попал. Весь город…

– Всем известно? Весь город? Да что ты несешь, Лютик?

– Я использую метафоры и гиперболы. Не делай вид, что не понимаешь, ты же меня знаешь. Понятное дело, что не «весь город», а исключительно немногочисленные хорошо информированные персоны среди приближенных к правящим кругам.

– И ты будто бы как раз такой приближенный?

– Ты угадал. Ферран мой кузен, сын брата моего отца. Я к нему тут заскочил с визитом по-родственному. И узнал о твоем деле. И тут же вступился за тебя, надеюсь, ты в этом не сомневаешься. Поручился за твою честность. И рассказал про Йеннифэр…

– Вот спасибо от души.

– Оставь свой сарказм. Мне пришлось о ней рассказать, чтобы объяснить кузену – здешняя чародейка клевещет на тебя и очерняет в силу зависти и ревности. Что все это обвинение насквозь лживое, а ты никогда не опускаешься до финансовых махинаций. И вот, благодаря моему ручательству, Ферран де Леттенхоф, королевский инстигатор, главный в королевстве служитель закона, уже уверен в твоей невиновности…

– Мне так не показалось, – заметил Геральт. – Скорее наоборот. По ощущениям, он мне не доверяет. Ни по вопросу имевших якобы место махинаций, ни в деле с пропажей мечей. Ты слышал, что он говорит о доказательствах? Доказательства для него буквально фетиш. Ну и вот, доказательством по финансовому делу станет донос, а мистификацию с кражей мечей докажет подпись Герланда из Рыблии в реестре. Да еще с каким лицом он меня предостерегал, чтобы я город не покидал…

– Ты к нему несправедлив, – постановил Лютик. – Я знаю его лучше, чем ты. То, что я за тебя ручаюсь, значит для него больше, чем дюжина дутых доказательств. А предостерегал он тебя правильно. Как ты думаешь, отчего мы с ним сразу помчались в кордегардию? Чтобы не дать тебе наделать глупостей! Говоришь, кто-то подставляет тебя, фабрикует ложные улики? Так не давай этому кому-то в руки улик настоящих. А такой уликой стало бы бегство.

– Может, ты и прав, – согласился Геральт. – Но инстинкт говорит мне обратное. Говорит, что надо драпать, пока меня совсем не обложили. Сперва арест, потом залог, сразу за этим мечи… Что будет следующим? Черт побери, без меча чувствую себя, как… Как улитка без домика.

– Мне кажется, ты слишком сильно переживаешь. Мало ли тут лавок? Махни рукой на те мечи, да купи себе другие.

– А если бы у тебя твою лютню украли? Полученную, насколько я помню, в довольно драматических обстоятельствах? Ты бы не переживал? Махнул бы рукой? И пошел покупать себе новую в лавке за углом?

Лютик рефлекторно вцепился в лютню и испуганно огляделся. Однако никто из прохожих не выглядел потенциальным похитителем музыкальных инструментов и нездорового интереса к его уникальной лютне не проявлял.

– Ну да, – выдохнул он. – Понимаю. Так же, как и моя лютня, твои мечи тоже единственные в своем роде и незаменимы. Впридачу… как ты сказал? Зачарованные? Вызывающие магическую импотенцию… Черт побери, Геральт! Ты только сейчас мне об этом говоришь? А ведь я часто бывал в твоей компании, эти мечи на расстоянии руки от меня были! А порой и ближе! Теперь-то все ясно, теперь я понимаю… В последнее время были у меня, холера, кое-какие проблемы…

– Успокойся. Брехня эта импотенция. Я ее выдумал только что, рассчитывая, что сплетня разойдется. Что вор испугается…

– Если испугается, утопит мечи в сортире, – трезво рассудил бард, все еще слегка побледневший. – И ты никогда их не вернешь. Лучше положись на моего кузена Феррана. Он не первый год тут инстигатором, у него целая армия шерифов, агентов и шпиков. Найдут вора вмиг, вот увидишь.

– Если тот еще здесь, – скрипнул зубами ведьмак. – Он мог и смыться, пока я сидел в каталажке. Как, ты говорил, звать ту чародейку, из-за которой я туда попал?

– Литта Нейд, кличка Коралл. Я догадываюсь, что ты планируешь, друг. Но не знаю, хорошая ли это идея. Это чародейка. Женщина и волшебница в одном лице, словом, чуждый вид, не поддающийся рациональному познанию, функционирующий по непонятным для обычных мужчин механизмам и принципам. Да что я тебе рассказываю, сам прекрасно об этом знаешь. У тебя в этом вопросе богатейший опыт… Что там за шум?

Бесцельно бродя улицами, они оказались вблизи от небольшой площади, с которой доносился неустанный стук молотков. Как оказалось, здесь работала крупная бондарная мастерская. Под навесом, у самой улицы, высились ровные штабеля выдержанных клепок. Оттуда босоногие мальчишки таскали их на столы, где клепки закреплялись в специальных станках-кобылках и обрабатывались скобелями. Обработанные клепки уходили другим ремесленникам, которые достругивали их рубанками на длинных низких столах, стоя над ними враскоряку по щиколотки в стружке. Готовые клепки попадали в руки бондарей, которые складывали их вместе. Геральт какое-то время присматривался к тому, как под давлением хитрых болтов и стяжек на винтах возникает форма бочки, мгновенно фиксируемая железными обручами, набиваемыми на изделие. Пар из огромных котлов, в которых бочки пропаривались, долетал до улицы. Из глубины мастерской, со двора, доносился запах прокаливаемого в огне дерева – там бочки закаливали перед дальнейшей обработкой.

– Вот каждый раз, как я вижу бочку, – заявил Лютик, – мне сразу хочется пива. Пойдем за угол. Знаю там один симпатичный шинок.

– Иди один. Я навещу чародейку. Мне кажется, я ее знаю, уже видел ее. Где ее можно найти? Не строй кислую мину, Лютик. Похоже, что это она и есть главная причина и источник всех моих проблем. И я не буду ждать развития событий, а пойду и прямо спрошу. Не могу тут торчать, в этом городишке. Хотя бы по той причине, что с деньгами у меня не ахти.

– На это, – гордо ответствовал трубадур, – у нас найдется средство. Финансово я тебя поддержу… Геральт? Что происходит?

– Вернись к бондарям и принеси мне клепку.

– Что?

– Принеси мне клепку. Быстро.

Улицу перегородили три здоровенных бугая с неприятными, недомытыми и недобритыми физиономиями. Один, плечистый настолько, что чуть ли не квадратный, держал в руке окованную дубинку толщиной с рукоять кабестана. Другой, в кожухе наизнанку, был с тесаком, а за поясом у него еще был абордажный топорик. Третий, смуглый как моряк, был вооружен длинным нехорошего вида ножом.

– Эй ты там, вонючка ривская! – начал квадратный. – Как самочувствие без мечей за спиной? Как с голой жопой на ветру, да?

Геральт воздержался от вступления в дискуссию. Ждал. Слышал, как Лютик ругается с бондарями из-за клепки.

– Нет у тебя больше клыков, мутант проклятый, ядовитая ведьмацкая гадина, – продолжал квадратный, судя по всему, превосходящий товарищей в ораторском искусстве. – Гад без клыков никому не страшен! Все равно что червяк или минога какая, глистоватая. Мы такую мерзость сапогом давим. Чтобы не смела больше в наши города заходить, к честным людям. Не будешь больше, падаль, своей слизью наши улицы марать! Бей его, ребята!

– Геральт! Лови!

Он поймал на лету брошенную ему клепку, отпрыгнул от удара палкой, двинул квадратного в ухо, сделал резкий разворот, треснул бандита в кожухе в локоть; тот взвыл и выронил тесак. Ведьмак ударил его в сгиб колена – бандит начал падать; затем проскочил рядом с ним, на ходу добавив клепкой в висок. Не дожидаясь, пока тот упадет, и не прерывая движения, Геральт снова ушел из-под дубинки квадратного, ударил по стиснутым на ней пальцам. Квадратный заревел от боли и уронил дубинку, а ведьмак ударил его серией – в ухо, в ребра и в другое ухо. А потом пнул в пах, с размаху. Квадратный упал и сделался круглым, корчась, извиваясь, утыкаясь в землю лбом.

Смуглый, самый быстрый и верткий из тройки, заплясал вокруг ведьмака. Ловко перебрасывая нож из руки в руку, атаковал его в пружинистом шаге, нанося удар крест-накрест. Геральт без труда уходил от ударов, отступал, ждал, пока противник растянет шаг. И когда это случилось, размашистым движением клепки отбил нож, в пируэте оказался сзади нападающего и угостил его ударом в затылок. Любитель ножей упал на колени, а ведьмак врезал ему по правой почке. Удар заставил бандита завыть и выпрямиться от боли, и тогда ведьмак ударил его клепкой ниже уха, в нервный узел. Известный медикам как околоушное сплетение.

– Ой-ой, – сказал он, вставая над корчащимся, кашляющим и задыхающимся от крика противником. – Больно, наверное.

Бандит в кожухе вытащил из-за пояса топорик, но с колен не поднимался, не зная, что предпринять. Геральт развеял его сомнения клепкой по шее.

Расталкивая собирающихся зевак, по улочке уже подбегали представители городской стражи. Лютик успокаивал их, ссылаясь на родственные связи, лихорадочно объяснял, кто напал первым, а кто действовал в пределах самообороны. Ведьмак жестами подозвал барда.

– Проследи, – велел он, – чтобы негодяев повязали. Повлияй на кузена инстигатора, чтоб прижал их посерьезнее. Или они сами замешаны в краже мечей, или кто-то их нанял. Они знали, что я безоружен, потому и осмелились напасть. Клепку верни бондарям.

– Мне пришлось эту клепку купить, – признался Лютик. – И похоже, удачная покупка. Неплохо ты этой досточкой владеешь, я видел. Стоит постоянно с собой носить.

– Я иду к чародейке. С визитом. Что ж мне, с клепкой идти?

– Ты прав, – скривился бард, – на чародейку пригодилось бы что-нибудь потяжелее. Например, оглобля. Один известный мне философ говаривал: когда идешь к женщине, не забудь взять с собой…

– Лютик.

– Ладно, ладно, объясню тебе, как попасть к магичке. Но сперва, если могу дать совет…

– Ну?

– Посети баню. И цирюльника.

Глава пятая

Берегитесь разочарований, ибо внешность обманчива. Такими, как кажутся, вещи бывают редко. А женщины никогда.

Лютик. «Полвека поэзии»

Вода в бассейне фонтана забурлила и закипела, разбрызгивая золотистые капли. Литта Нейд по прозвищу Коралл, чародейка, вытянув руку, отчетливо произнесла стабилизирующее заклинание. Вода разгладилась, как политая маслом, забилась отблесками. Образ, сперва неясный и туманный, набрал четкости и перестал дрожать; хотя и несколько искаженный движением воды, был теперь явственным и легко различимым. Коралл наклонилась. Она видела в воде Коренной Рынок, главную улицу города. И идущего по улице мужчину с белыми волосами. Чародейка всматривалась. Наблюдала. Искала подсказок. Каких-то подробностей. Деталей, которые позволили бы ей сделать правильную оценку. И позволили бы предвидеть, что случится.

На вопрос, что такое настоящий мужчина, у Литты был свой ответ, выработанный годами опыта. Она умела распознать настоящего мужчину среди множества более или менее удачных имитаций. Ни в коей мере ей не нужно было для этого прибегать к физическому контакту; такой способ проверки мужественности она, как и большинство чародеек, полагала не только тривиальным, но и вводящим в заблуждение, ведущим по совершенно ложной дороге. Непосредственная дегустация, как признала она после нескольких попыток, может быть и является в какой-то степени проверкой вкуса, однако слишком часто оставляет после себя дурное послевкусие. Несварение. Изжогу. А бывает, что и рвоту.

Литта умела распознать настоящего мужчину даже издалека, на основании мелких и, казалось бы, незначительных предпосылок. Настоящий мужчина, как показала практика чародейки, увлекается рыбной ловлей, но исключительно на искусственную муху. Коллекционирует фигурки солдатиков, эротическую графику и собственноручно собранные модели парусников, в том числе и те, что в бутылках, а в его хозяйстве всегда найдутся пустые бутылки от дорогих напитков. Он умеет прекрасно готовить; ему удаются настоящие шедевры кулинарного искусства. Ну и вообще говоря, один его вид вызывает желание.

Ведьмак Геральт, о котором чародейка много слышала, о котором раздобыла много информации, и которого как раз наблюдала в воде бассейна, отвечал, похоже, лишь одному из вышеприведенных условий.

– Мозаик!

– Да, госпожа наставница.

– У нас будет гость. Чтобы мне тут все было готово и на уровне. Но сперва принеси мне платье.

– Чайную розу? Или морскую воду?

– Белое. Он одевается во все черное, предложим ему инь и ян. И туфельки, выбери что-нибудь под цвет, лишь бы со шпилькой минимум в четыре дюйма. Не могу позволить, чтобы он слишком уж свысока на меня смотрел.

– Госпожа наставница… Но то белое платье…

– Ну?

– Оно такое…

– Cкромное? Без украшений, безыскусное? Эх, Мозаик, Мозаик. Неужели ты никогда не научишься?

* * *

В дверях его молчаливо приветствовал крепкий и пузатый здоровяк со сломанным носом и поросячьими глазками. Он осмотрел Геральта снизу доверху, а потом еще раз, в обратном направлении. После чего отодвинулся в сторону, давая знак, что можно войти.

В прихожей ожидала девушка с гладко зачесанными, практически прилизанными волосами. Также без слов, одним лишь жестом пригласила его внутрь.

Он вошел прямо на увитую цветами веранду с журчащим фонтаном посреди нее. В центре фонтана стояла мраморная статуэтка, изображающая обнаженную танцующую девушку – а скорее даже девочку, судя по еле развитым вторичным половым признакам. Кроме великолепной, мастерской работы статуэтка привлекала внимание еще одной деталью – с цоколем ее соединяла лишь одна точка, большой палец ноги. Никоим образом, оценил ведьмак, такую конструкцию не удалось бы стабилизировать без помощи магии.

– Геральт из Ривии. Приветствую и добро пожаловать.

Для того, чтобы выглядеть как классическая красавица-чародейка, у Литты Нейд были слишком резкие черты лица. Румянец с оттенком теплого персика, который был в меру нанесен на скулы, смягчал эту резкость, но не скрывал полностью. Зато подчеркнутые коралловой помадой губы были идеальны, даже чрезмерно идеальны. Но все это не имело большого значения.

Литта Нейд была рыжей. Рыжей классически и натурально. Светло-ржавый, гармоничный цвет ее волос напоминал летнюю шкуру лисицы. Если бы – Геральт был в этом абсолютно уверен – поймать рыжую лису и посадить ее рядом с Литтой, масть обеих оказалась бы неотличимой. А когда чародейка встряхивала головой, среди рыжего вспыхивали более светлые, желтоватые проблески – точно так же, как и в лисьей шерсти. Такому цвету волос обычно сопутствовали веснушки, и обычно в изобилии. Однако их у Литты заметить не удалось.

Геральт почувствовал беспокойство, забытое и усыпленное, но внезапно пробудившееся где-то там, в глубине. Была, была у него странная и необъяснимая слабость к рыжеволосым, несколько раз именно эта пигментация волосяного покрова толкнула его на совершение глупостей. Следовательно, нужно было остерегаться, и ведьмак твердо это для себя решил. Впрочем, задача была не слишком сложной. Как раз исполнялся год с того момента, как подобные глупости перестали его искушать.

Эротичный и возбуждающий рыжий цвет волос был не единственным притягательным атрибутом чародейки. Снежно-белое платье было скромным и абсолютно простым, но у этой скромности тоже была своя цель – цель достойная, и, вне всяких сомнений, просчитанная. Простота платья не рассеивала внимания наблюдателя, а напротив, концентрировала его на привлекательной, складной фигуре.

И на глубоком декольте. Короче говоря, в «Доброй Книге» пророка Лебеды, в иллюстрированном ее издании, Литта Нейд могла бы с успехом позировать для гравюры, предваряющей раздел «О нечистом вожделении».

Говоря еще короче, Литта Нейд была женщиной, с которой лишь полный идиот мог захотеть связаться больше, чем на двое суток. Любопытно, однако, что именно за такими женщинами гонялись табуны мужчин, склонных связываться надолго.

От нее пахло фрезией и абрикосом.

Геральт поклонился, после чего сделал вид, что статуэтка в фонтане интересует его больше, нежели фигура и декольте чародейки.

– Добро пожаловать, – повторила Литта, указывая на стол с малахитовой столешницей и два плетеных кресла. Она подождала, пока он усядется, затем уселась сама, не преминув похвастаться стройной щиколоткой и туфелькой из кожи ящерицы.

Ведьмак сделал вид, что все его внимание поглощают графины и блюдо с фруктами.

– Вина? Это нурагус из Туссента, мне представляется более интересным, чем хваленый эст-эст. Есть еще «Кот-де-Блессюр», если предпочитаешь красное. Налей нам, Мозаик.

– Спасибо. – Он принял бокал у прилизанной девушки, улыбнулся ей. – Мозаик. Красивое имя.

И увидел ужас в ее глазах.

Литта Нейд поставила свой бокал на столик. Чуть громче, чем следовало – чтобы привлечь его внимание.

– Так что же, – она встряхнула головой и рыжими локонами, – привело знаменитого Геральта из Ривии в это скромное жилище? Умираю от любопытства.

– Ты заплатила за меня залог, – сказал он подчеркнуто сухо. – Внесла деньги, то есть. Благодаря твоей щедрости я вышел из тюрьмы. Куда попал также благодаря тебе. Правда? Это по твоей милости я провел в камере неделю?

– Четыре дня.

– Четверо суток. Я бы хотел, если это возможно, узнать причины, по которым ты это сделала. Обе.

– Обе? – она подняла брови и бокал. – Есть только одна. И она одна и та же.

– Ага. – он сделал вид, что все свое внимание уделяет Мозаик, что суетилась на дальнем конце веранды. – То есть по той же самой причине, по которой ты на меня донесла и засадила в каталажку, ты из каталажки меня потом и вытащила?

– Браво.

– Ну так я спрошу: зачем?

– Чтобы доказать тебе, что могу.

Он выпил глоток вина. И впрямь очень хорошего.

– Ты доказала, – кивнул он, – что можешь. В принципе ты могла бы и просто мне это сообщить, хотя бы даже и повстречав на улице. Я бы поверил. Но ты предпочла доказать иначе и доходчивей. Ну так я спрошу: что дальше?

– Да вот я сама в задумчивости, – она хищно глянула на него из-под ресниц. – Но оставим события развиваться своим чередом. Пока что скажем так: я действую от имени и в интересах нескольких моих собратьев по гильдии. Чародеев, которые имеют на тебя некоторые планы. Указанные чародеи, которые осведомлены о моих дипломатических талантах, посчитали меня персоной, подходящей для того, чтобы тебя об этих планах информировать. Пока что это все, что я могу тебе открыть.

– Этого очень мало.

– Ты прав. Но пока что, к своему стыду, сама большего не знаю; я не ожидала, что ты появишься так быстро, что так быстро узнаешь, кто внес залог. А ведь меня заверяли, что это останется тайной. Когда я узнаю больше, открою больше. Имей терпение.

– А история с моими мечами? Это тоже элемент игры? Таинственных чародейских планов? Или еще одно доказательство того, что ты можешь?

– Я ничего не знаю об истории с твоими мечами, что бы это ни значило и чего бы ни касалось.

Он поверил не до конца. Но тему решил не развивать.

– Твои собратья чародеи, – сказал он, – в последнее время буквально соревнуются между собой в демонстрировании мне своей антипатии и враждебности. Из кожи вон лезут, лишь бы мне навредить и испортить жизнь. Какая бы неприятность со мной ни случилась, имею право искать отпечатки их грязных пальцев. Полоса несчастливых совпадений. Сперва меня бросают в тюрьму, потом выпускают, потом сообщают, что имеют на меня планы. Что твои собратья выдумают на этот раз? Я боюсь даже строить предположения. А ты весьма, признаю, дипломатично велишь мне иметь терпение. А у меня ведь и выбора нет. В любом случае придется ждать, пока дело, начатое твоим доносом, не попадет на рассмотрение суда.

– Однако тем временем, – усмехнулась чародейка, – ты можешь в полной мере пользоваться свободой и наслаждаться ее преимуществами. Перед судом будешь отвечать не из-под ареста. Если дело вообще попадет на рассмотрение, что, между прочим, далеко не факт. Но даже если и попадет, то, поверь, у тебя нет поводов волноваться. Доверься мне.

– С доверием, – отплатил он ей своей улыбкой, – могут возникнуть проблемы. Действия твоих собратьев по гильдии в последнее время сильно надломили мою доверчивость. Но я постараюсь. А теперь я пойду уже. Чтобы верить и терпеливо ждать. Откланиваюсь.

– Подожди откланиваться. Еще минутку. Мозаик, вино.

Она сменила позу в кресле. Ведьмак по-прежнему упорно делал вид, что не замечает ее колена и бедра в разрезе платья.

– Ну что ж, – сказала она после паузы, – нет смысла ходить вокруг да около. В нашей среде никогда не процветало хорошее отношение к ведьмакам, но нам было вполне достаточно игнорировать вас. И так было до некоторого момента.

– До момента, – ему тоже надоели намеки, – когда я связался с Йеннифэр.

– Вот как раз нет, ошибаешься, – она пристально взглянула на него глазами цвета нефрита. – Причем дважды. Primo, это не ты связался с Йеннифэр, а она с тобой. Secundo, эта связь мало кого шокировала, среди нас и не такая экстравагантность наблюдалась. Переломным моментом послужило ваше расставание. Когда бишь оно случилось? Год назад? Ах, как же быстро летит время…

Она сделала театральную паузу, рассчитывая на его реакцию.

– Ровно год назад, – продолжила она, когда стало ясно, что реакции не последует. – Часть сообщества… не слишком большая, но влиятельная… изволила в этот момент тебя заметить. Не для всех было очевидно, что же произошло между вами. Одни из нас полагали, что это Йеннифэр пришла в себя, порвала с тобой и выгнала ко всем чертям. Другие же отваживались на предположение о том, что это у тебя открылись глаза, после чего ты кинул Йеннифэр и смылся куда подальше. В результате, как я уже упоминала, ты стал объектом интереса. И, как ты уже верно заметил, антипатии. Ба, были даже и такие, что хотели тебя каким-то образом наказать. К счастью для тебя, большинство решило, что ты этого не стоишь.

– А ты? К какой части сообщества ты принадлежала?

– К той, – Литта чуть скривила коралловые губы, – которую твоя любовная история, представь себе, просто забавляла. Иногда даже смешила. Иногда развлекала, словно азартная игра. Я лично обязана тебе значительным выигрышем, ведьмак. У нас принимались ставки на то, как долго ты выдержишь с Йеннифэр, и ставки были высокими. Как оказалось, я угадала лучше всех. И сорвала банк.

– Тогда мне действительно лучше уже пойти. Я не должен с тобой встречаться, нас не должны видеть вместе. Не то еще подумают, что мы подстроили этот выигрыш.

– Тебя так заботит то, что могут подумать?

– Да нет, как раз мало заботит. И я рад, что ты выиграла. Я планировал вернуть тебе те пятьсот крон, что ты выложила в качестве залога. Но коль скоро ты сорвала на мне банк, то я уже не чувствую себя в долгу. Будем считать, что мы квиты.

– Намек на возврат залога, – в зеленых глазах Литты появился злой блеск, – надеюсь, не говорит о намерении бросить все и сбежать? Не дожидаясь судебного рассмотрения? Нет, у тебя нет таких планов, не может быть. Ты же прекрасно знаешь, что такая попытка вернет тебя за решетку. Знаешь, правда?

– Не надо мне доказывать, что ты можешь.

– Я предпочла бы не доказывать, говорю это от чистого сердца.

И она положила руку на декольте, с очевидным намерением привлечь туда его взгляд. Он сделал вид, что жеста не заметил; вновь нашел глазами Мозаик. Литта кашлянула.

– Что же касается справедливого раздела выигрыша, – сказала она, – то да, ты прав. Тебе причитается. Я не осмелюсь предлагать тебе деньги… Но что ты скажешь насчет неограниченного кредита в «Natura Rerum»? На все время твоего пребывания здесь? По моей вине твой предыдущий визит в аустерию закончился раньше, чем начался, так что теперь…

– Нет, спасибо. Я ценю добрую волю и саму идею. Но спасибо, нет.

– Ты уверен? Что ж, без сомнения, уверен. Я напрасно упомянула… о возможности отправить тебя за решетку. Ты спровоцировал меня. И приворожил. Твои глаза, удивительные глаза мутанта, такие, казалось бы, честные, постоянно блуждают… И манят. Будят пустые надежды. Ты вовсе не честен, о нет. Знаю, знаю, в устах чародейки это комплимент. Ты ведь именно это хотел сказать, верно?

– Браво.

– А смог бы ты ответить честно? Если бы я потребовала?

– Если бы ты попросила.

– Ах. Ну пусть так. Тогда прошу. Как вышло, что именно Йеннифэр? Почему она, и никакая другая? Ты смог бы это описать? Назвать?

– Если это снова вопрос пари…

– Это не вопрос пари. Почему именно Йеннифэр из Венгерберга?

Мозаик явилась, как тень. С новым графином. И пирожными. Геральт заглянул ей в глаза. Она мгновенно отвернулась.

– Почему Йеннифэр? – повторил он, вглядываясь в Мозаик. – Почему именно она? Отвечу честно: сам не знаю. Есть такие женщины… Достаточно одного взгляда…

Мозаик чуть приоткрыла губы, еле заметно качнула головой. С просьбой остановиться, с испугом. Она понимала. И умоляла его перестать. Но игра зашла уже слишком далеко.

– Есть женщины, – его взгляд продолжал блуждать по фигуре девушки, – которые притягивают. Как магнит. От которых глаз нельзя отвести…

– Оставь нас, Мозаик, – голос Литты напомнил скрежет льдины по железу. – А тебе, Геральт из Ривии, я благодарна. За визит. За терпение.

И за честность.

Глава шестая

Меч ведьмака (рис. 40) тем отличается, что как бы слияние других мечей собой представляет, пятую эссенцию того, что в другом оружии есть наилучшего. Отличная сталь и ковки способ, краснолюдским гутам и кузницам свойственные, придают клинку легкость, но и пружинистость необычайную. Затачивается ведьмачий меч также краснолюдским методом, добавим, что секретным, и секретным навек оный останется, ибо горные карлики к своим секретам ревнивы весьма. Заточенным же краснолюдами мечом подброшенный в воздух шелковый платок напополам рассечь можно. Такие именно фокусы, знаем это из сообщений надежных свидетелей, своими мечами ведьмаки проделывать умели.

Пандольфо Фортегерра. «Трактат о холодном оружии»

Короткая утренняя гроза и дождь ненадолго освежили воздух, но потом бриз снова принес из Пальмиры отвратительную вонь отходов, подгоревшего жира и протухшей рыбы.

Геральт заночевал в трактире у Лютика. Комнатушка, которую снимал бард, была уютной. В прямом смысле – там приходилось буквально ютиться, а чтобы попасть в кровать, нужно было протискиваться вдоль стены. К счастью, кровать вмещала двоих, и на ней можно было спать, хоть она и адски трещала, а набитый сеном матрас был уже полутвердым стараниями проезжих купцов, известных любителей секса интенсивно внебрачного.

Геральту, неизвестно почему, ночью приснилась Литта Нейд.

Завтракать отправились на ближайший рынок, где, как успел разведать бард, в торговом зале подавали невероятные сардинки. Платил Лютик. Геральта это не смущало. В конце концов достаточно часто бывало наоборот – Лютик, будучи на мели, пользовался его щедростью.

Так что они уселись за грубо оструганный стол и принялись за сардинки, зажаренные до хруста и принесенные им на деревянной тарелке размером с тележное колесо. Как заметил ведьмак, Лютик то и дело пугливо озирался. И замирал, когда ему казалось, что какой-то прохожий слишком пристально к ним присматривается.

– Я так полагаю, что ты должен все же обзавестись каким-нибудь оружием, – буркнул он наконец. – И носить его на виду. Стоит вынести урок из вчерашнего происшествия, как ты думаешь? О, глянь, видишь выставленные там щиты и кольчуги? Это лавка оружейника. Без сомнения, там и мечи найдутся.

– В этом городе, – Геральт отгрыз у рыбки хребет и выплюнул плавник, – оружие запрещено, а у приезжих его отбирают. Похоже на то, что вооруженными тут могут ходить только бандиты.

– Могут и ходят. – Бард кивком головы указал на проходящего мимо здоровяка с большим бердышом на плече. – Но в Кераке устанавливает запреты, следит за их исполнением и наказывает за их нарушение Ферран де Леттенхоф, являющийся, как ты знаешь, сыном моего дяди. А поскольку кумовство есть святой закон природы, то местными запретами мы смело с тобой можем подтереться. Я тебе торжественно заявляю, что мы вправе владеть оружием и носить его. Закончим завтрак и пойдем купим тебе меч. Хозяюшка! Прекрасная у вас рыбка! Попрошу поджарить нам еще десяточек!

– Вот я ем эти сардинки, – Геральт отбросил обгрызенный скелетик, – и вынужден признать, что потеря мечей есть не что иное, как наказание за чревоугодие и снобизм. За то, что мне захотелось роскоши. Попалась работа поблизости, вот я и решил заскочить в Керак и устроить себе пир в «Natura Rerum», таверне, которая у всего мира на слуху. А нет бы поесть где-нибудь фляков, капусты с горохом или рыбного супа…

– Так, кстати говоря, – Лютик облизал пальцы, – «Natura Rerum», хоть и заслуженно славится кухней, но лишь одна из многих. Есть заведения, где кормят не хуже, а бывает, что и получше. Да хотя бы «Шафран и Перец» в Горс Велене или «Хен Кербин» в Новиграде, с собственной пивоварней. Или вот «Сонатина» в Цидарисе, недалеко отсюда, лучшие дары моря на всем побережье. «Риволи» в Мариборе и тамошний глухарь по-брокилонски, туго нашпигованный салом, слюнки текут. «Жернов» в Альдерсберге и их знаменитое седло зайца со сморчками а-ля король Видемонт. «Хофмайер» в Хирунде, эх, завалиться бы туда осенью после Саовины [8], на печеного гуся в грушевом соусе… Или «Два Пескаря», в нескольких милях за Ард Каррайгом, обычная корчма на перекрестке, а подают там лучшую свиную рульку, что я в жизни ел… Ха! Погляди, кто нас посетил. Долго жить будет! Привет, Ферран… То есть, хм, господин инстигатор…

Ферран де Леттенхоф приблизился один, жестом приказав своим спутникам остаться на улице.

– Юлиан. Господин ривянин. Спешу вас проинформировать.

– Не скрою, – ответил Геральт, – что я уже в нетерпении. Что же показали преступники? Те, что на меня вчера напали, пользуясь тем, что я был безоружен? Говорили об этом вполне громко и открыто. Это доказательство того, что они замешаны в краже моих мечей.

– К сожалению, на этот счет доказательств нет, – инстигатор пожал плечами. – Трое арестованных – это обычное отребье, к тому же не большого ума. Действительно, рискнули напасть, пользуясь тем фактом, что ты был без оружия. Слухи о краже разошлись невероятно быстро, полагаю, что благодаря дамам из кордегардии. И сразу же нашлись желающие… Что, собственно, и неудивительно. Всеобщей любовью ты, мягко говоря, не пользуешься… И не стараешься добиться симпатии и популярности. В тюрьме избил соседей по камере…

– Ясно, – кивнул головой ведьмак. – Все это моя вина. Эти, вчерашние, тоже получили травмы. Не подали жалобу? Не потребовали компенсаций?

Лютик засмеялся, но тут же умолк.

– Свидетели вчерашнего происшествия, – раздраженно бросил Ферран де Леттенхоф, – показали, что эти трое были избиты бондарской клепкой, и вдобавок необычайно жестоко. Так жестоко, что один из них… обгадился.

– Это явно от волнения.

– Избиение продолжалось, – инстигатор не изменил выражения лица, – даже тогда, когда они уже были выведены из строя и не представляли опасности. А это означает превышение пределов необходимой самообороны.

– А я не боюсь. У меня отличная защитница.

– Может, сардинку? – прервал тяжелое молчание Лютик.

– Сообщаю, – наконец заговорил инстигатор, – что расследование продолжается. Вчерашние арестованные не связаны с кражей мечей. Допрошено несколько лиц, которые могли участвовать в преступлении, но улик не обнаружено. Информаторы не смогли указать никаких следов. Известно, однако… и это то главное, ради чего я прибыл… что в местном криминальном мире слух о мечах вызвал ажиотаж. Будто бы появились и приезжие, желающие сразиться с ведьмаком, особенно невооруженным. Так что я рекомендую бдительность. Не могу исключить очередных инцидентов. Я также не уверен, Юлиан, является ли в данной ситуации компания господина ривянина…

– В компании Геральта, – боевито прервал трубадур, – я бывал в куда более опасных местах, в таких передрягах, что куда там местному жулью. Если ты посчитаешь целесообразным, кузен, то обеспечь нам вооруженный эскорт. Пусть отпугивает. Потому что когда мы с Геральтом очередным подонкам наваляем, те снова будут потом ныть о превышении пределов допустимой обороны.

– Если это действительно подонки, – сказал Геральт. – А не наемные убийцы. Учитывает ли следствие и такую возможность?

– Учитываются абсолютно все возможности, – отрезал Ферран де Леттенхоф. – Расследование будет продолжено. Эскорт я вам выделю.

– Мы очень рады.

– Всего доброго. Желаю удачи.

Над крышами города орали чайки.

* * *

Как оказалось, без визита к оружейнику можно было легко обойтись. Геральту хватило одного взгляда на предлагаемые мечи. А когда он еще узнал их цены, то лишь пожал плечами и молча вышел из лавки.

– Я думал, – Лютик догнал его на улице, – что мы друг друга поняли. Надо было купить хоть что-то, чтобы не казаться безоружным!

– Я не стану тратить деньги на что попало. Даже если это твои деньги. Это был хлам, Лютик. Примитивные мечи массового изготовления. И парадные дворцовые шпажонки, подходящие разве что для маскарада, если б ты захотел переодеться в фехтовальщика. Зато по таким ценам, что только смех разбирает.

– Так найдем другую лавку! Или мастерскую!

– Везде будет одно и то же. Есть спрос на дешевое барахло, оружие, которого хватит на один приличный бой. И его уже нельзя будет использовать тому, кто победит, потому что в качестве боевого трофея оно для использования непригодно. И еще есть спрос на блестящие побрякушки, с которыми расхаживают модники. И которыми даже колбасы не порежешь. Разве что паштетной.

– Ты как всегда преувеличиваешь!

– От тебя сочту за комплимент.

– Непреднамеренный! Так где же тогда, скажи мне, взять хороший меч? Не хуже тех, которые украдены? Или лучше?

– Нет, ну есть, конечно же, мастера оружейного дела. Может и найдется у них на складе приличный клинок. Но мне нужен меч, подобранный по руке. Откованный и сработанный на заказ. А это занимает несколько месяцев, а бывает, что и год. У меня нет столько времени.

– И все же какой-то меч у тебя должен быть, – трезво заметил бард. – И как мне сдается, лучше бы поскорее. Так что же остается? Может быть…

Он перешел на шепот, оглянулся.

– Может быть… Может, Каэр Морхен? Там наверняка…

– Да, там наверняка, – прервал его Геральт сквозь зубы. – А как же. Там все еще вдоволь клинков, полный выбор, включая серебряные. Но это далеко, а грозы и ливни почти каждый день. Реки разлились, дороги размыло. Дорога туда заняла бы у меня добрый месяц. Кроме того…

Он злобно пнул брошенный кем-то дырявый короб.

– Я позволил себя обокрасть, Лютик, одурачить и обокрасть, как последний простофиля. Весемир высмеял бы меня безжалостно; друзья, если кто из них как раз в Крепости бы оказался, тоже бы себе не отказали, потешались бы надо мной потом годами. Нет. На это, холера ясная, никак рассчитывать не стоит. Я должен помочь себе иначе. И сам.

Они услышали звуки флейты и бубна. Вышли на небольшую площадь с овощным рынком, где группа вагантов как раз давала представление. Репертуар у них был утренний, то бишь примитивно-глупый и вообще не смешной. Лютик пошел по рядам, где с достойным изумления и неожиданным для поэта знанием дела немедленно занялся оценкой и дегустацией красующихся на прилавках огурцов, яблок и свеклы, оживленно дискутируя и флиртуя с торговками.

– Квашеная капуста! – объявил он, набирая упомянутую из бочки с помощью деревянных щипцов. – Попробуй, Геральт. Отличная, правда? Вкусная штука и спасительная, такая капуста. Зимой, когда витаминов не хватает, защищает от цинги. А к тому же прекрасное средство от депрессии.

– Это еще как?

– Съедаешь горшок квашеной капусты, запиваешь крынкой простокваши… и тут же депрессия становится самой малозначительной из твоих проблем. Забываешь о депрессии. Иногда надолго. К кому это ты так приглядываешься? Что это за девушка?

– Знакомая. Обожди здесь. Перекинусь с ней парой слов и вернусь.

Девушкой, которую он заметил, была Мозаик, знакомая ему по визиту к Литте Нейд. Несмелая, гладко прилизанная ученица чародейки. В скромном, но элегантном платье цвета палисандра. И котурнах на высокой пробковой подошве, в которых она двигалась вполне грациозно, учитывая устилающие неровную мостовую скользкие овощные отходы.

Он подошел, застав ее накладывающей помидоры в корзинку, подвешенную ручкой на сгибе локтя.

– Привет.

Она слегка побледнела при виде его, несмотря на свою и так бледную кожу. И, если бы не прилавок, отступила бы на шаг-другой. Шевельнулась, словно пытаясь скрыть корзинку за спиной. Нет, не корзинку. Руку. Она укрывала ладонь и предплечье, тщательно замотанные шелковым платком. Он не пропустил этот сигнал, а необъяснимый импульс заставил действовать. Схватил руку девушки.

– Оставь, – шепнула она, пытаясь вырваться.

– Покажи. Я настаиваю.

– Не здесь..

Она позволила ему отвести себя чуть поодаль от рынка, в место, где они могли быть хотя бы относительно одни. Он развернул платок. И не смог сдержаться. Выругался. Грязно и длинно.

Левая ладонь девушки была вывернута. Перекручена в запястье. Большой палец торчал влево, верх ладони смотрел вниз. А внутренняя сторона – вверх. Линия жизни долгая и непрерывная, отметил он автоматически. Линия сердца отчетливая, но прерывистая и неровная.

– Кто тебе это сделал? Она?

– Ты.

– Что?

– Ты! – Она вырвала ладонь. – Ты использовал меня, чтобы поглумиться над ней. Она таких вещей не спускает.

– Но я не мог…

– Предугадать? – она взглянула Геральту прямо в глаза. Он неверно ее оценил, она не была ни робкой, ни испуганной. – Мог и должен был. Но ты предпочел поиграть с огнем. Ну оно хотя бы того стоило? Получил удовольствие, поправил самоуважение? Было чем похвастаться дружкам в корчме?

Он не ответил. Не мог найти слов. А Мозаик, к его удивлению, внезапно усмехнулась.

– Я на тебя не в обиде, – легко сказала она. – Меня и саму позабавила твоя игра; если б я так не боялась, то смеялась бы. Отдай корзинку, я спешу. Мне еще закупаться надо. И мне назначено у алхимика…

– Обожди. Этого нельзя так оставлять.

– Прошу тебя, – голос Мозаик чуть изменился. – Не вмешивайся. Только хуже сделаешь… – А мне, – добавила она после паузы, – и так, почитай, сошло с рук. Это она еще по-доброму со мной.

– По-доброму?

– Могла вывернуть мне обе ладони. Могла вывернуть ступню, пяткой вперед. Могла ступни поменять, левую на правую и наоборот; я видела, как она так человеку сделала.

– Это было…?

– Больно? Недолго. Потому что я почти сразу потеряла сознание. Что ты так смотришь? Так и было. Надеюсь, так и будет, когда она будет мне ладонь на место возвращать. Через несколько дней, когда натешится местью.

– Я иду к ней. Сейчас же.

– Плохая идея. Ты не можешь…

Геральт прервал ее быстрым жестом. Услышал, как шумит толпа, услышал, как расступается. Ваганты перестали играть. Заметил Лютика, подающего ему издалека резкие и отчаянные знаки.

– Ты! Зараза ведьмачья! Вызываю тебя на поединок! Будем биться!

– Да провались оно все. Отойди, Мозаик.

Из толпы выступил невысокий и крепкий мужчина в кожаной маске и кирасе из cuir bouilli, вареной бычьей кожи. Он потряс трезубцем в правой руке, резким движением левой развернул в воздухе рыбачью сеть и махнул ею, расправляя.

– Я Тонтон Зрога, по прозвищу Ретиарий! Вызываю тебя на бой, ведь…

Геральт поднял руку и ударил его Знаком Аард, вложив в него всю доступную энергию. Толпа взвыла. Тонтон Зрога, по прозвищу Ретиарий, взлетел в воздух и, дрыгая ногами, запутавшийся в собственной сети, снес лоток с калачами, тяжело грохнулся наземь и с громким треском врубился головой в чугунную фигурку присевшего гномика, невесть почему установленную перед лавкой швейных принадлежностей. Ваганты наградили полет громкими криками «Браво!» Ретиарий лежал – живой, хотя и слабо подающий признаки жизни. Геральт, не торопясь, подошел и с размаху пнул его в печень. Кто-то схватил его за рукав. Мозаик.

– Нет. Пожалуйста. Пожалуйста, нет. Так нельзя.

Геральт добавил бы еще пинков, ибо хорошо знал, чего нельзя, что можно, а что нужно. И слушаться в таких вопросах не привык никого. Особенно тех, кого ни разу не били.

– Пожалуйста, – повторила Мозаик. – Не отыгрывайся на нем. За меня. За нее. И за то, что ты сам запутался.

Он послушался. Взял ее за плечи. И взглянул в глаза.

– Я иду к твоей наставнице, – сообщил безрадостно.

– Не стоит, – она покачала головой. – Будут последствия.

– Для тебя?

– Нет. Не для меня.

Глава седьмая