Любовь Израилевна Птакул

Большой сугроб для маленькой компании

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Любовь Израилевна Птакул, 2019

Сказочная повесть о приключениях маленького Тюхеля, рожденного осенней тучей, спасенного белой вороной, который все-таки нашел свое призвание и необыкновенных друзей.

6+

ISBN 978-5-4496-1328-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Большой сугроб для маленькой компании

Моим дорогим друзьям посвящается

Ах, было б только с кем поговорить!…

(Юнна Мориц)

Если бы кому-нибудь пришло в голову хорошенько покопаться в набухающей над городом осенней туче, он, возможно, нашел бы в ней маленького спящего Тюхеля. Лохматый носатый Тюхель, почувствовав чужой взгляд, беспокойно заворочался бы и вывалился из тучи.

Но ничего подобного не случилось. Произошло другое: туча вылила на город накопившийся за ночь дождь, и этим дождем смыло Тюхеля. Проснувшись, он обнаружил себя неудобно висящим на ветке облетевшего клена. Вскоре лямка от штанов, спасшая Тюхелеву жизнь, порвалась, и обладатель штанов очутился на балконе четвертого этажа.

Дважды спасенный мокрый Тюхель прибалконился на редкость удачно: ни переломов, ни растяжений. Возможно, тому способствовал малый рост и легкий вес. Только ушибленное плечо болело, было очень холодно, и хотелось есть, а дверь, ведущая с балкона в кухню, была закрыта изнутри.

Трясясь в голодном ознобе, Тюхель разглядывал через балконное окно холодильник, и ему рисовались хранимые там припасы: хлеб в нарезке, колбаса, сыр, масло, варенье… На плите ликующе засвистел чайник. В кухню вплыла пышная цветущая дама в махровом халате, выключила газ под чайником и начала доставать из холодильника все то, что сквозь его толстые стены виделось размечтавшемуся Тюхелю.

Полуприкрытая халатом мадонна приблизилась к окну. В дрожащем теле Тюхеля затрепетала еще и душа. Но тут полуобнаженная богиня задернула занавеску.

Тюхель свернулся обиженным ежиком. Никто его не пожалеет, не согреет, не полюбит. Умри он на этом балконе, никто даже не заметит. Он и умрет им всем назло. Пусть потом покаянно рыдают на его похоронах. Им не вымолить прощения у безвременно ушедшего Тюхеля.

Однако Тюхеля заметили. С соседнего смежного балкона за ним давно следил роскошный кот. Коту надоели вечные кошачьи консервы, которыми его пичкала хозяйка, обожавшая своего Персика. Хотелось чего-нибудь свеженького. Кот начал охоту на Тюхеля.

Похороны пришлось отложить. Несостоявшийся покойник заметался по балкону, только раззадоривая этим ненасытного Персика.

Чтобы продолжить рассказ о Тюхеле, нам придется переключиться на другую героиню этого повествования. Имя ей — Карлотта Карловна Каркарян. Место проживания — ветка старой коммунальной липы возле того дома, на балконе которого сейчас, скорее всего, кое-кого съедят.

Утром описываемого дня Карлотта Карловна, пробудившись, увидела над собой громадную серую тучу. Она призадумалась. Однако никакого сыра во рту не было. Когда Бог раздавал сыр, ее кусок достался другой вороне. Ей же, потомице древнейшего рода Каркарянов, придется добывать завтрак самой. Над несправедливостью судьбы Карлотты Карловны разрыдалась вышеупомянутая туча. Крылья намокли, а легче не стало.

Тут няня вывела на детскую площадку хорошо откормленную девочку. Кроме полиэтиленового плащика, ее защищали от дождя два зонтика: один над ней держала няня, а другой — она сама. Что это был за зонтик! Прозрачный, в такой бодренький рыженький горошек, обрамленный нарядными рюшечками!

По-видимому, провидение решило возместить Карлотте Карловне моральный ущерб, послав вместо сыра зонтик. Внезапный порыв ветра выдернул его из пухлой ручки и понес прямо в сторону вороны. Та схватила зонтик, крепко стискивая клювом добычу, и полетела, умудрившись при этом каркнуть ограбленной девчонке что-то насмешливое и явно нецензурное. А громкий визгливый рев, звучавший для Карлотты фанфарами победы, привел ее в полный восторг.

Глядя по сторонам в поисках свидетелей ее триумфа, Карлотта Карловна увидела, как Тюхель, спасаясь от когтистой лапы Персика, в ужасе прыгнул с балкона. Его отчаянный крик был заглушаем ревом потерпевшей. Соображала Карлотта быстро. Раскрыв чудный зонтик, она поймала в него Тюхеля. Персик на балконе взвыл от обиды, но, лишенный крыльев, ничего не мог поделать с наглой вороной. Прошипев нехорошее ругательство, он вернулся к своей сытой жизни.

Поскольку Карлотта Карловна Каркарян уродилась белой вороной, среди серых сородичей ей жилось нелегко. Ей не прощали того, за что восхищались лебедями или чайками. Серая стая старалась выщипать из Карлотты ее белое оперенье или, на худой конец, заляпать грязью. Научившись давать отпор целой стае, Карлотта сделала целью своей жизни спасение униженных и оскорбленных. Тюхель был ее первым спасенным. Окрыленная сбывшейся мечтой, стремительная, белокрылая, ворона несла его на крышу элитной новостройки.

Жизнь Тюхеля теперь была в руках (вернее, в клюве) белой вороны. Если он не будет так дрожать, зонтик, в ручку которого он вцепился, не будет так трясти. Куда его несет?!.

— Эй, смотрите! Да разуйте уже глаза! Карловна стибрила зонтик!

— Мало что белая, еще и с зонтиком!

— Тоже мне, ваше благородие!

— Да у ней в зонтике что-то есть! В шерсть завернуто!

— Сыр! Сыр! Кар! Кар!

— Отнять! Поделить!

Объединенная общей идеей, стая неотвратимо приближалась. Каждая из ворон знала, как остер клюв Карлотты Карловны. Но теперь они летели за ней всем коллективом, а клюв ее был занят Тюхелем. Ни каркнуть в ответ, ни клюнуть. Поэтому серое воронье чувствовало себя неодолимой силой.

Тюхель видел, как взмокли белые перья бедной Карлотты. Ему стало стыдно. Что он, тварь дрожащая?!. Когда Тюхель перестал трястись, возникла ясная спокойная мысль: «Да плевать на них!»

И Тюхель очень удачно плюнул прямо в глаз атаману серой банды. Тот заморгал и потерял высоту и авторитет. Стая на лету свергла его и полетела за новым предводителем. Расстояние между Карлоттой и стаей снова стало сокращаться.

Первый боевой успех превратил незлобивого Тюхеля в доблестного бойца. Он плевался презрительно, яростно, азартно. Никто не остался не оплеванным. Они разразились руганью и проклятьями в адрес нового предводителя и переизбрали его. Третий вожак велел поворачивать назад. Рассадив стаю на старой коммунальной липе, он произнес речь.

— Дорогие сограждане! Наша непобедимая армия отступила на заранее подготовленные позиции. Мы сумеем отомстить врагу! Наше дело правое! Победа будет за нами!

А что же с белой вороной? Как там Тюхель? Зачем нужно было лететь вниз за вороньей стаей, в то время как герой, можно сказать, возносится к небесам? Кстати, сидит ли он еще в зонтике?

Если вы думаете, что Карлотта Карловна Каркарян способна уронить то, что оказалось в ее клюве, то вы глубоко и опасно заблуждаетесь.

Она продолжала взмывать ввысь, пока Тюхель расплевывался с ее соплеменниками. Верхние этажи элитного дома скрылись в вечернем тумане. Туман — не стая ворон, от него не улетишь. Он проглатывает тебя целиком, и ты без толку таращишься по сторонам, пытаясь что-то разглядеть сквозь его серую муть.

Карлотта продолжала свой слепой взлет. Крылья теперь махали судорожно, неритмично, все более вяло и слабо. Скоро они откажутся служить своей вороне, и тогда… Ну нет! Не дождутся!…

Совсем рядом что-то засветилось. Плотно зашторенное окошко, как маяк, излучало сквозь туман спасительное сияние. Кто-то там внутри подошел, приоткрыл пластиковую раму для проветривания, потом свет погас.

Ощупью найдя в тумане нужное окно, ворона подвесила зонтик, сунув его ручку в щель стеклопакета. Некоторое время они молча сидели в зонтике бок о бок, согреваясь, отдыхая и успокаиваясь.

Тут изнутри снова вспыхнул свет. Затопали ноги. Шторы раздернулись, и Карлотта узнала владелицу зонтика. Визжа от возбуждения, девчонка схватила зонтик, закрыла его и протащила в комнату вместе с Карлоттой и Тюхелем.

Ее восторгам не было границ. У нее теперь два зонтика (мама уже купила ей новый)! И собственная ворона, да еще белая! И живая плюшевая зверюшка! У нее было множество мягких игрушек, но они уже надоели, а эта моргала, шевелилась, дышала! Ворону посадили в прочную клетку, украшенную стразами, а Тюхеля запеленали и уложили в кукольную коляску.

— Мама! Мама!

— Женевьевочка! Девочка моя! Что случилось? Почему ты так кричишь?

— Мам, смотри, кто у меня теперь есть!

— Ах, доченька, зачем тебе эта кошмарная ворона? От нее одна грязь! Выкинь ее немедленно!

— Это моя ворона! Она белая! Ни у кого такой нет!

— Боже мой! Кого ты засунула в коляску? Оно кусается?

— Да нет, мама. Не кусается. Это тоже теперь мое.

— Об этом не может быть и речи. Никаких животных в доме! Они заразные!

— Не заразные! Не заразные!

— Не кричи на мать! Я не разрешаю тебе держать в доме источник инфекции!

— Ах так?!.

И Женевьевочка, брыкнувшись навзничь, завопила что есть мочи, колотя ногами в пол. Мать бегала вокруг, затыкая уши, пытаясь унять доченьку, которая разошлась не на шутку. Ее вопли набирали высоту и мощь и уже переросли в самозабвенную истерику.

— Заинька! Доченька! Не стучи так! Соседи услышат! Не кричи! Горлышко заболит! Не лежи на полу! Простудишься! Что скажет папа? Папа!

Вошел папа. Женевьевочка бросилась ему на шею и мастерски разрыдалась.

— Папочка! Скажи ей!

— Опять довела ребенка до слез? Хочет ворону — пусть будет ворона! А это что за морда в коляске?

— Это моя доченька!

— А че такая лохматая?

— Я ее причешу!

Папа повернулся к маме:

— И чего ты взъелась? Пускай приучается!

— Но они же с улицы! Еще блох напустят!

— А мы их сейчас отмоем. А ну, дочка, неси таз!

Тюхеля выпростали из пеленок, облили вонючим шампунем и прополоскали в тазу, так что он едва не захлебнулся. Потом отжали в полотенце, завернули в одеяльце, крепко перевязали розовой ленточкой и сунули в рот бутылку с молоком, увенчанную соской.

Затем приступили к вороне. Вынуть из клетки не решились — ее воинственный и непримиримый вид не сулил ничего хорошего. Тогда папа схватил клетку и понес в ванную. Послышался шум душевой струи и возмущенное карканье, заглушаемое папиным хохотом. Потом папа стал сушить ворону феном. Измученная, охрипшая Карлотта затихла и забилась в угол клетки.

На следующий день Женевьева позвала в гости подружек. Пришли Розалия, Амалия, Милана и Марианна. Неподвижно сидящая в углу клетки ворона их не заинтересовала. А вот Тюхелю пришлось плохо. На него напялили поочередно все кукольные платья и костюмы. Женевьева расчесала его шерсть (только клочья летели) и заплела на нем множество тугих косичек. Потом Розалия все их расплела и сделала ему завивку. Амалия завязала на Тюхеле два десятка разноцветных бантиков. Милана и Марианна в четыре руки соорудили из его шерсти что-то совсем уж немыслимое.

Еще немного, и он начал бы кусаться от унижения и бешенства, а потом, конечно, с ним бы расправились папаши укушенных барышень. На его счастье, их позвали по домам обедать.

После обеда семейство Женевьевочки ушло в гости. Тюхель открыл в кухне буфет, достал печенье и влез на столик, где стояла сверкающая стразами клетка. Ворона торопливо склевала все, что принес Тюхель.

— Может, познакомимся? Я Тюхель. А вы?

— Карлотта Карловна Каркарян.

— Кар… кар… кар… Как длинно и сложно!.. Может быть, можно госпожа Каркарян?

— Какая я тебе госпожа? Да еще в клетке? Зови Карлотта. Или просто Лотта. И не выкай мне!

— Лотта. Мне нравится. Нежно и романтично.

— Тьфу ты. Нашел время. Лучше думай, как отсюда выбраться.

Открыть клетку Тюхель не мог, потому что замок заперли на ключ. Разогнуть стальные прутья ему тоже было не под силу. Он попробовал было перепилить их, но у Женевьевиной мамочки пилки для ногтей были стеклянными.

— Лотта! Что нам делать?

— Не ной. Я почем знаю. Что-нибудь случится, мы и воспользуемся. Будем пока думать.

Плохие, скучные дни тянулись один за другим. Карлотта развлекалась тем, что отковыривала стразы и складывала на дне клетки причудливые мозаики. Тюхель восхищенно разглядывал их и мечтал о том, что вот они выберутся как-нибудь на волю, найдут себе домик и украсят его такими же узорами. Еще он пытался думать о том, как бы им удрать, но ничего не получалось.

Карлотта оказалась права. Случилось. Однажды Женевьевочку привели из садика, и она увидела, что клетка с вороной больше не сверкает драгоценностями. Все красивые камушки лежат на дне клетки! Дитя не оценило вороний талант, зато подняло оглушительный крик.

Немедленно возник папа. Он принялся вытряхивать стразы из клетки. Это было большой ошибкой. Ворона пустила в ход свой клюв, разящий, как кинжал. Папа заорал и засунул в рот окровавленный палец. Карлотта торжествующе захохотала. Грязно выругавшись, потерпевший схватил клетку вместе с вороной и выкинул ее из окна семнадцатого этажа.

Женевьевочка, не устраивая обычного концерта для голоса с оркестром, проворно высунулась наружу, чтобы наблюдать падение гордой Карлотты. Далеко внизу клетка грохнулась об асфальт, отскочила, несколько раз перевернулась и покатилась под колеса машины…

— Чтоб я этой твари у себя в доме больше не видел!!! Отвали от окна, кому сказал?!.

Тюхель оцепенел от горя. Он не ел, не моргал, не ходил, почти не дышал. Его щекотали, щипали, трясли, чтобы как-то растормошить — он не реагировал. И очень скоро совсем надоел. Женевьевочка посадила его в кукольный домик и занялась волнистым попугайчиком, которого купил папа вместе с новой шикарной клеткой.

А ночью совсем рядом тихонько зашуршало, и в домик пробрался кто-то маленький и теплый.

— Эй, спишь?

— Нет, просто сижу.

— Давно?

— Не знаю…

— Понятно. Давай за мной, пока эти не проснулись.

Тюхеля взяли за руку и повели через какие-то щели, трубы, коридоры и лестницы. В темноте он ничего не видел, только держался за своего избавителя, как за последнюю надежду.

Избавителем оказался обыкновенный домовой. Здесь вы, конечно, недоверчиво усмехнетесь. Откуда в наше время домовой, да еще в элитном доме? Их вообще не бывает.

Вынуждена возразить. Бывают. Иногда кое-кому изредка попадаются. Если лично вы их не встречали, это еще не значит, что их нет.

А кто же тогда привел Тюхеля в каморку дворника, зажег фонарик и предложил чашечку чаю? Да еще с сухариками?

— Ты кто?

— Тюхель.

— А я Шуршик.

— Почему?

— Штаны шуршат при ходьбе. Меня так мой дворник зовет. А почему Тюхель?

— По характеру.

— А родом откуда?

— Кажется, из тучи. Точно не знаю. Дождем смыло на дерево, а оттуда на балкон. А ты?

— Я в печке родился, на пол свалился, под стол покатился. Где, когда — не помню. Какая разница? Живем — и спасибо.

Тюхель пригорюнился, вспомнив Карлотту.

— Ты чего захлюпал?

— Лотту жалко…

И Тюхель, сопя и вздрагивая, рассказал Шуршику то, о чем мы уже знаем.

Опережая визг тормозов, Тынца выскочила из машины и выхватила из-под колес искореженную клетку с бесчувственной вороной. Кажется, ворона еще дышала…

Тынца рванула в клинику. Протаранив задохнувшуюся от возмущения очередь, она ворвалась в кабинет.

Айболит остановил ее на пороге, строго блеснув стеклами очков. Он вынул шприц из покорного от страха кота, потер его ваткой, осторожно снял со стола и отдал хозяйке. Потом взял болгарку, аккуратно перепилил погнутые прутья клетки и бережно вынул бедную ворону.

— Пульс есть. Благоволите подождать за дверью.

Через час он вручил Тынце почти полностью загипсованную ворону.

— Молодая. Белая. Редкая. Должна выжить. Кормите понемножку. Пить вволю. И общайтесь. Пусть знает, что рядом кто-то есть. Через две недели приходите.

Тынца взяла на работе отпуск за свой счет и принялась выхаживать ворону. Каждые два часа она пинцетом засовывала Карлотте в клюв самый лучший птичий корм, который только смогла найти в зоомагазине. Потом пипеткой поила ее водой, молоком, соком и чаем. Две лупоглазые собачки, которым Тынца приходилась приемной матерью (они считали ее своей родной мамой), по очереди вылизывали то, что торчало из гипса, и жалостно повизгивали.

И через неделю Карлоттины глаза моргнули, открылись и уставились на Софи и Лили. От радости Софи и Лили стали еще пучеглазее и наперебой затявкали, прыгая вокруг Карлотты. А еще через неделю доктор снял гипс, и Карлотта осталась жить у Тынцы.

Однажды в декабрьской темноте Тюхель увидел, как с неба вместо привычного дождя медленно и плавно потекло вниз нечто небывалое. « Это не хуже Карлоттиных узоров», — подумал Тюхель. Первые в его жизни снежинки мягко ложились на него, и он зачарованно разглядывал бесконечное разнообразие маленьких звездочек, украшавших его мех.

К ночи земля побелела. Тюхель побрел по первому снегу. Оглянувшись, он увидел свои маленькие следы и ощутил прилив скромной гордости. Теперь не робкие отдельные снежинки, а веселый пушистый хоровод плясал вокруг. От изумления рот Тюхеля сам собой раскрылся, и туда влетело сразу несколько холодных хлопьев. Это было восхитительно!

Зачерпнув лапой, он открыл еще одно чудесное свойство снега: из него можно было лепить. Сначала Тюхель построил из комочков маленький домик и решил, что здесь будут жить они с Карлоттой. Потом возвел целый город с башенками, воротами и балконами, в котором расселил снежных человечков.

Из созидательного самозабвения его вывел Шуршик.

— Эй, Тюхель, ты где?

— Я здесь. Смотри. Это мой город. Выбирай себе дом.

— Вот это да. А твой где? Я хочу с тобой.

— Понимаешь, тут со мной будет жить Лотта…

Домовой внимательно посмотрел на Тюхеля, но ничего не сказал. А Тюхель слепил из первого снега белую ворону и поставил ее, как памятник, на главной площади своего города.

В каморке Шуршик оттер Тюхелю побелевший нос, согрел чаю с лимоном и медом и уже спящего закутал в старую шерстяную кофту дворника. Потом пристроился рядом и тоже уснул. Должно быть, им снился очень хороший общий сон, потому что оба сладко сопели и улыбались…

А на следующий день на месте снежного города увидели растоптанные развалины. Тюхель застыл. Шуршик тихонько потряс его и сказал:

— Вот гады.

— Почему они это сделали? Им не понравился мой город?

— Наоборот. Есть такие уроды. Для них чем красивее, тем больше радости портить.

— Не понимаю…

— Где тебе! Ты строишь, они рушат. Каждому свое.

— Тогда я не буду больше строить…

— Жаль. Такой был город!.. Пойдем домой.

— Ты иди.

— А ты?

— Я потом.

— Тюхель спрятался под скамейку, чтобы немножко пореветь и успокоиться. Он уже размазал первые слезы, когда услышал сочувственное «мяу». К нему осторожно приближалась худая, немолодая, обремененная заботами кошка. К счастью, в кармане нашелся старый сухарик. Кошка еще раз вежливо мяукнула и потрусила в подвал. Тюхель заспешил следом.

Как всякая порядочная кошка, Фанька потратила лучшую пору жизни на вынашивание, выкармливание, вылизывание нескольких поколений разномастных котят. Уникальность же ее состояла в том, что и в почтенные свои годы она считала всех окружающих детенышами, нуждающимися в любви и заботе. Сейчас на старом одеяле (дар великодушного дворника) копошились четыре разновозрастных подкидыша: серая в полоску Фенька, трехцветная Клепа, темная шатенка Лилит и белый Полкан с черной кляксой на носу. Неподалеку раскинулся неопрятный старый кот, от которого тянуло валерьянкой. Здесь же подрастала Фанькина внучка.

Сухарик был мгновенно раскрошен и съеден. Пока семейство питалось, Фанька старательно облизала всех, включая старого кота и Тюхеля. «Спасибо. До свидания,» —

пробормотал Тюхель и побежал к Шуршику.

— Да не беспокойся ты, — сказал Шуршик, выслушав сбивчивые восклицания Тюхеля. — Они не голодают. Фанька мышей ловит. Сожитель ее в ресторане крыс гоняет, его там кормят. Мы с дворником ее котятам молоко носим по очереди.

— Можно, я тоже буду?

— Давай.

Теперь Тюхель строил снежные города для Фанькиных приемышей. Они носились среди его теремков и замков, затевая прятки и догонялки. Здесь же барахталась полная счастья Фанькина внучка. И если люди или оттепели разрушали Тюхелевы постройки, он возводил другие, еще причудливее, еще интереснее. И каждый раз в центре снежного города красовалась статуя белой вороны в натуральную величину.

Софи и Лили обожали Карлотту. Никогда еще им не жилось так весело. Когда ворона ковыляла по комнате, они катались со смеху и дрыгали всеми восемью лапами. Тогда она начинала белый танец, прыгая с одного брюха на другое. Собаки взвизгивали, вдохновлялись и заводили дуэтом песню собственного сочинения. Карлотта разнообразила собачье бельканто хриплым рэпом. Родственники и соседи Тынцы тихо сатанели.

Благотворительный концерт длился до ее возвращения с работы. Тогда наступал антракт. После поцелуев и семейной трапезы Тынца облачала собак в комбинезоны, натягивала на каждую лапу по ботиночку, быстренько одевалась и обувалась и возглавляла вечернюю прогулку. Карлотта ехала то на Софи, то на Лили, то у Тынцы за пазухой, в зависимости от настроения.

Но рожденный птицей должен летать. Карлотта стала совершать пробные полеты по комнате, сопровождаемые бурным и продолжительным тявканьем благодарных зрителей. Появилось новое развлечение: дернуть собаку за хвост и взмыть на шкаф, хрипло хохоча в ответ на возмущенный лай. Если вбегали потерявшие последнее терпенье домочадцы, можно было заложить вираж с приземлением на темя визитера и последующим взлетом на карниз. Угрожающие потрясания шваброй только улучшали самочувствие.

Однако не было покоя Карлоттиной душе. Чем лучше она себя чувствовала, тем чаще вспоминала Тюхеля, оставшегося в плену в элитной квартире. Однажды на прогулке она неуклюже вспорхнула на обрубок остриженного под ноль тополя, протяжно каркнула на прощание и улетела в ночь. Четыре выпученных глаза намокли, два хвоста поникли, восемь лап поплелись домой. Тынца нагнулась, взяла своих девочек на руки и крепко прижала к себе.

Белые крылья несли ворону к дому, из окна которого ее выбросили в клетке. Вот оно, это окно семнадцатого этажа. В комнате никого. Хотя нет. Опять кого-то держат в роскошной клетке. Тюхеля не видать. Закрыто. Придется установить наружное наблюдение. До крыши — два этажа.

Крыша элитного дома оказалась обитаемой. Навстречу Карлотте из маленького строения, увенчанного куполом, вышел некто тощий, весь вытянутый в длину. Длинная остроконечная шляпа, длинная белая борода, длинный синий балахон, и все, кроме бороды, расшито серебряными звездами. Занятно.

Тощий чинно поклонился и молвил:

— Позвольте представиться. Звездочет.

— Карлотта Карловна Каркарян.

— Рад знакомству. Прошу пожаловать в мою обсерваторию. Не угодно ли чаю?

К чаю были поданы миниатюрные бутербродики с плавленым сыром. За ужином беседовали. Глаза Звездочета совершенно пропадали за толстыми стеклами очков. Чтобы разглядеть свою гостью, он снял их и приблизил свой длинный острый нос к самому вороньему клюву. Очертания носа и форма клюва идеально совпадали. Может быть, поэтому собеседники почувствовали полное доверие друг к другу.

— Вы можете взять мой телескоп для своих наблюдений, драгоценная Карлотта Карловна. Я им давно не пользуюсь по причине сильной близорукости. Еще и астигматизм, знаете ли. Дальше носа ничего не вижу.

— Как же вы на звезды-то смотрите?

— Я и не смотрю. Я слушаю.

— Это как?

— Пойдемте.

Звездочет подошел к самому краю крыши, закрыл глаза, поднял руки и начал вдохновенно дирижировать. Карлотта ничего не услышала, но ей необычайно понравился танец худых длинных рук, и она присоединила к этому танцу неуклюжие взмахи своих крыльев.

Использовать телескоп для наблюдений за квартирой было невозможно, поскольку она располагалась прямо под обсерваторией Звездочета. Однако над окном Женевьевиной комнаты нависал карниз. Ширины его как раз хватало для одной вороны. Отсюда Карлотта, свесившись вниз головой, высматривала, что происходит внутри.

Через неделю упорной слежки она не сомневалась, что Тюхеля там уже нет. Что они с ним сделали?.. Разные мысли приходили ей в голову, и бороться с некоторыми из них становилось все трудней.

Еще ее сильно тревожил волнистый попугайчик. Он не притрагивался к корму, не пил воды, только сидел на дне клетки, нахохлившись и тоскуя. Карлотта решила рискнуть. Убедившись, что в комнате никого нет, она слетела на подоконник и постучала в стекло. Истомившийся в одиночке пленник забился в клетке, и белая ворона, сделавшая смыслом своей жизни спасение страждущих, решила, что освободит узника, чего бы это ни стоило.

Но как проникнуть в комнату? За то время, пока она дежурила на карнизе, окно ни разу не открыли. А если бы и открыли, ни ее, ни попугая живыми бы не выпустили.

Наконец ее осенило. Она изложила Звездочету свой план. Они обсудили детали и стали готовиться к похищению заключенного. План получил кодовое название «Рыбалка».

Звездочет раздобыл крепкую веревку длиной в два этажа. К самому концу надежно привязал булыжник и рядом пристроил крючок, скрученный из стальной проволоки. Договорились, что сигналом к началу операции будет служить одно длинное «кар» и два коротких.

Карлотта целыми днями не слезала с карниза. Как назло, Женевьевочка простудилась, лежала в кроватке и капризничала, требуя внимания мамочки и папочки. От ее визгов и криков бедный попугай вздрагивал, зажмуривался и взъерошивался. Чтобы не лопнуть от злости, ворона мысленно перебирала все известные ей неприличные выражения. Когда они закончились, она стала изобретать свои.

Прошло дней десять, и наконец пришедший по вызову доктор, прослушав и простукав больную, объявил, что она здорова. Это было понятно по ее диким прыжкам и радостному верещанью, слышному даже сквозь стеклопакет.

Еще через два дня папа с утра уехал на работу, а Женевьевочка с мамой после завтрака, вызвав такси, куда-то укатили. Долгожданный миг настал. Ворона каркнула во все воронье горло.

Услышав условный сигнал, Звездочет спустил с крыши веревку. Карлотта оседлала булыжник и начала раскачиваться, нацеливаясь в стекло. Раскачав маятник до нужной амплитуды, она соскочила с камня в тот самый момент, когда он вдребезги разнес ненавистное окно. Потом осторожно пробралась в комнату, стараясь не пораниться о торчащие осколки, и клювом выбила их наружу. Далеко внизу раздался стеклянный звон.

Она облетела квартиру в напрасной надежде найти Тюхеля. Медлить было нельзя. Подвесив клетку с попугайчиком на крючок, ворона прокаркала один длинный, два коротких — и клетка поехала на веревке на крышу. Карлотта не отказала себе в удовольствии обильно нагадить на ковер посреди комнаты и рванула следом.

Тынца, Софи и Лили совершали вечерний променад, обнюхиваясь и здороваясь со знакомыми. Внезапно собаки зашлись оглушительным тявканьем и устремились к ближайшей березе, волоча на поводках потерявшую равновесие хозяйку.

— Вы что, спятили?! Стоять!

Куда там. Не выпуская поводков, Тынца кое-как встала на ноги и, увязая в снегу, едва поспевала за обезумевшей парочкой.

На заснеженной березе сидела белая ворона. Рядом с ней дрожащим листиком примостился волнистый попугайчик. Тынца выпустила поводки и протянула руки. Совершенно закоченевшее маленькое птичье тельце упало ей в ладони. Тынца дышала на него, пока не открылись глазки, потом сунула за пазуху и побежала домой. Ворона гордо восседала на ее правом плече. Собаки вприпрыжку неслись по обе стороны.

Дома попугайчик отогрелся, наелся, напился, ожил и получил имя Зорик. Он озарил скромную женскую обитель ярким светом своего нездешнего оперенья. Все три дамы души в нем не чаяли. Зорик раскланивался, танцевал с лупоглазыми барышнями и нашептывал Тынце на ухо неразборчивые страстные речи.

Карлотту удерживать не стали. Все понимали, что ее гонит прочь какая-то забота, но просили не забывать и прилетать в гости. Карлотта обещала.

Однажды, обозревая окрестности в телескоп Звездочета, она разглядела на газоне маленькие снежные дворцы. С небольшого расстояния их обстреливали снежками два упитанных оболтуса. Ворона спикировала на оболтусов, как неумолимый истребитель. С громкими воплями покидали поле боя ночные снайперы, закрывая руками толстощекие головы от кары небесной. Карлотта с наслаждением гоняла крутых парней еще полчаса. Пока она наслаждалась, другие реальные пацаны сровняли с газоном хрупкие снежные творения неизвестного архитектора. Чтобы утешиться, Карлотта вернулась в обсерваторию и накинулась на роскошную клетку. Она выдергивала стразы, украшавшие опустевшую птичью тюрьму, как стоматолог удаляет последние зубы осточертевшему пациенту. Обезображенную клетку она швырнула вниз, а из добытых самоцветов составила изысканный узор.

— У вас настоящий талант, бесценная Карлотта Карловна, — сказал Звездочет. — Вы просто чудо.

В ночь с 30 на 31 декабря налетела такая метель, какой город не знал, вероятно, со дня основания. Утром владельцы автомашин с трудом откопали свои иномарки и изделия отечественной промышленности. Вся снегоуборочная техника надрывалась, расчищая транспортные артерии. Дворник и добровольцы из жителей микрорайона прокладывали дорожки вокруг домов. Вечером все разошлись по квартирам встречать новый год.

Тюхель изумленно созерцал неузнаваемо изменившийся двор. Песочница и скамейки вокруг нее исчезли. Деревья грели ноги под пухлой периной. Кусты закутались до самых стриженых макушек.

Он вытоптал круглую площадку, соорудил пьедестал и поместил на него фигуру Карлотты. Сегодня она получилась как живая. Откопал щуплую елочку в блестящих шариках. Ее не так давно посадил дворник, и обитатели микрорайона постарались придать ей новогодний вид. Тюхель решил построить подземные палаты. То есть подснежные. Смелость и новизна замысла захватила его. Он трудился при свете фонарика, который подарил ему Шуршик. Вскоре под снегом протянулись белоколонные анфилады и раскинулись искрящиеся сказочные покои.