Моя девчонка ко мне уже не вернется, — сказал ты.
Ты оказался не прав. Я к тебе вернулась. Ты умер, но я прожила с тобой еще целых семнадцать лет.
А теперь дай мне, пожалуйста, уйти.
Прости.
Отпусти меня
Я ждала от тебя большего. И не понимала, что значат твои отчаянные слова, которые продолжают меня жалить:
– Мне не нужна твоя правда, мне нужна твоя вера
новая любовь – это новое путешествие, в котором устанавливаются новые правила и новые маршруты.
Ревность к прошлому – едва ли не самая острая, теперь я это знаю. Ревнуешь не к мимолетному сегодняшнему вниманию и даже не к постели. Ревнуешь к тем чувствам, которые когда-то были отданы другому.
Ты пошел за мной, остановился в дверях. А потом сказал фразу, которая меня уничтожила и одновременно рассмешила. В этом был весь ты. Убийственную точность ты прикрывал спасительной иронией.
– Как ты могла? Ты опустилась до чувств.
С ним я не долюбила, не договорила, не досмотрела, не разделила. После его ухода моя жизнь распалась на внешнюю и внутреннюю. Внешне у меня был счастливый брак, прекрасные дети, огромная квартира, замечательная работа, фантастическая карьера и даже маленький дом на берегу моря. Внутри — застывшая боль, засохшие слезы и бесконечный диалог с человеком, которого больше не было. Я так свыклась с этой макабрической связью, с этой Хиросимой, моей любовью, с жизнью, в которой прошлое важнее настоящего, что почти не задумывалась о том, что жизнь может быть совсем другой. И что я снова могу быть живой. И — страшно подумать — счастливой.
Каждый день мы жадно исследовали души друг друга, а каждую ночь не менее жадно исследовали тела
Я – жертва твоего облучения. Как я могу жить и любить – после тебя? Мы с тобой ходили на “Хиросима, любовь моя”. Я ее совсем недавно пересмотрела – и на сей раз поняла куда лучше, чем двадцать лет назад. Она ведь про то, как прошлое выжигает душу и не дает любить
Жизнь с тобой не была виртуальной. Мы сидели на кухне, пили черный чай из огромных кружек или кисловатый растворимый кофе с молоком и говорили до четырех утра, не в силах друг от друга оторваться.
В “Смысле любви” Владимир Соловьев утверждал, что слепота влюбленных, заставляющая их идеализировать предмет обожания, — на самом деле не обман, а прозрение. А что, если люди такие и есть, какими их видят любящие глаза в момент наивысшей влюбленности? Что, если этот любовный свет высвечивает их сущность?
