автордың кітабын онлайн тегін оқу  Ромашка и Подземный король

Анна Мирович

Пролог

— Когда ты готов начать?

Павля улыбнулся той злой и лихой улыбкой, с которой всегда шел на дело — нужное и важное дело. По счастью, человек, который скрывал лицо за тонкой маской, какие носят в операционных, не знал, что Павля прячет за улыбкой.

Иначе не обрадовался бы.

— Сегодня, — ответил он. — Поеду туда, где меня знают и любят.

— Все остришь? — донеслось из-за маски.

Павля в который уже раз подумал, что хозяин исследовательского центра, к которому его привязали, кто-то вроде двоедушника. Есть такие твари, в которых соединены две личности — если понадобится, могут разделиться, а затем слиться в единое целое. Иначе зачем бы ему постоянно прятать лицо там, где он царствует и правит?

— Немножко. — Улыбка Павли сделалась шире, и он представил, как славно было бы сейчас броситься на собеседника, впиться в смуглую шею, ощутить, как кровь наполняет рот. Это пусть на миг, но сделало бы его живым. Живым, настоящим. — Вам нужен сосуд для магии, я его приведу. Спасибо за вчерашний ужин.

Хозяин усмехнулся. Вчера на ужин Павля получил донорскую кровь, а не свиную. Какая еще радость может быть в сером посмертии упыря?

— Езжай. Все помнишь или после вчерашнего никак в себя не придешь?

Павля придал себе вид гимназиста, который не выбирается из-за учебников, и подчеркнуто строгим тоном ответил:

— Нам нужна молодая женщина не старше двадцати двух — двадцати трех лет. Женщина из мира, в котором нет магии, станет идеальным сосудом для нее в нашем. Ее нужно будет захватить, перенести к нам и оставить.

— И не кусать. Потом, когда все будет сделано, попробуешь ее. Но потом, когда механизм захвата и переноса будет отработан, — напомнили из-за маски.

Павля одарил собеседника тяжелой неприятной улыбкой: да, его здесь держали за очень нужную, но очень дурную тварь, которая неспособна сделать простые вещи без проблем. Правильно держали, в общем-то: упыри могут ходить между мирами, а такого мощного упыря, как Павля, просто так не найдешь.

Он был нужным, да. Но не дурным.

— Я помню, — сухо ответил он, и кончики пальцев наполнились зудом: ожило заклинание, которое открывало червоточину в пространстве. Сделаешь шаг — и окажешься не в кабинете хозяина научного центра, а среди полей и лугов, там, где когда-то жил и умер. — Разрешите выполнять?

Глава 1

— Нет, Ромашова, и не тратьте даром мое время. Типы безударного вокализма для вас до сих пор загадка. Я даже удивляюсь: что вы делаете на факультете с таким-то провалом в знаниях. Как, ну вот как в голове может быть столько соломы?

Леонид Сергеевич Кокошин, доцент, который к шестидесяти годам так и не стал профессором, ненавидел и работу, и студентов, но Саша вызывала у него особенную, заковыристую неприязнь. Когда она провалила зачет по русской диалектологии в первый раз, старшекурсники рассказали, что доцент не любит именно таких, как она, рыжеволосых. Похожая девушка отвергла Кокошины притязания, и он этого не простил.

Саша хотела было сказать, что не надо переходить на личности, но понимала, что такой разговор может закончиться для нее отчислением. Кокошин практически швырнул ей зачетку — подхватив, Саша сунула ее в сумку и спросила:

— А теперь что, Леонид Сергеевич?

Кокошин плотоядно оскалился, словно представлял Сашу едой на тарелке — едой, которую надо нарезать на ломти и сожрать. И так было ясно, что будет потом: он добьется ее отчисления. Просто потому, что может. Это был его единственный способ показать свою власть.

— Третья пересдача с комиссией. И отчисление. Не занимайте место на факультете, филологом вам никогда не стать. Для этого нужно иметь хоть какие-то мозги.

С трудом сдерживая слезы — Кокошина не разжалобить, а радовать его Саша хотела меньше всего, — она вышла из аудитории и побрела в сторону деканата. Немногочисленные лавочки в коридоре были пусты: занятия уже закончились, студенты разошлись по домам и библиотекам.

Сессия. Всегда какое-то скомканное, странное время.

Удивительно, но в деканате Сашу приняли хорошо. Тамаре Михайловне, замдекана по воспитательной, хватило одного взгляда, чтобы понять: дело скверно.

— Не сдала? — спросила она.

Саша кивнула, и Тамара Михайловна покачала головой. Саша была в активе факультетской стенгазеты, писала статьи и брала интервью, и замдекана была на ее стороне.

— Ну ничего, ничего, — ответила она. — Сейчас все устроим. Алексей Вадимович!

Профессор Суляев, который выкладывал на стол ведомости из изящного портфеля, обернулся, и Саша ощутила прикосновение надежды. Может, и не так все плохо?

— Диалектологию примете у Ромашовой? А то Кокошин ее совсем съел без масла.

Суляев понимающе улыбнулся. В прошлом семестре Саша брала у него интервью к юбилею, и они очень душевно побеседовали на кафедре русского языка.

— А, Сашенька! Давайте зачетку, спасу вас. Но с вас причитается.

— Конечно! — охотно ответила Саша, чувствуя, как с плеч сваливается целый горный хребет. Зачетка зацепилась за все содержимое сумки, но все-таки она вытащила ее и протянула профессору. — Что надо сделать?

— Я уже не езжу в диалектологические экспедиции, — ответил Суляев, заполняя ее зачетку аккуратным бисерным почерком. — Сами понимаете, возраст. Так что берите рюкзак, диктофон и отправляйтесь… — Профессор нахмурился, прикидывая. — Да хоть в Мальцево, Мирославльский район. Побеседуйте с местными, привезите мне песни, сказки, страшные истории. Там всегда очень много рассказывали о магии.

Саша кивнула. Выкуси, Кокошин, никого ты не отчислишь!

Ей хотелось броситься в пляс.

— Хорошо! — За профессорскую доброту она бы и к Кощею в гости съездила, уволокла бы у него утку, зайца и яйцо с иглой, чтобы поблагодарить за зачет. — Странно, правда? Магии давно нет, но все о ней говорят.

— Все мечтают о том, что магия вернется, — сказал Суляев, выходя вместе с Сашей из деканата. Кокошин, который стоял возле стенда с расписанием, бросил колючий взгляд в их сторону, и Саша с трудом удержалась от того, чтобы показать ему язык. — Былички, сказки, пословицы, поговорки — это все отражение нашей давней мечты об обретении волшебства. Попытки подцепить хотя бы крохи из прошлого нашего мира. Езжайте, Сашенька. Вам понравится.

Когда Саша приехала домой и рассказала маме о том, что ей придется отправиться в экспедицию, то она восприняла эту мысль с неподдельной радостью.

— А что? — сказала мама, наливая Саше чай в сувенирную кружку с надписью: «Мои родители пираты, вот откуда у них такое сокровище» и нарисованной лихой девицей в треуголке и с саблей в руке. — Это будет настоящее приключение. Поедешь туда, где еще не была, увидишь другие места. Я тоже ездила в такую экспедицию в Карелию, собирала заговоры на любовь. У нас весь факультет ездил.

Мама училась на филфаке, всю жизнь работала учительницей русского языка и литературы и прекрасно знала, что такое доцент Кокошин. Ее, тонкую, рыжую и улыбчивую, он тоже гонял по пересдачам со второго по четвертый курс.

— Вот одна женщина мне много их продиктовала, — продолжала мама, усаживаясь за стол напротив Саши. — Сказала, что они все равно не действуют. Я их потом в несколько статей включила. А другая рассказывала про заговоры для урожая, для удачи, для того, чтобы отомстить врагу, а вот любовный скрыла. Сказала, что бережет для внучки, ее внучке еще замуж выходить.

— Мам, как ты думаешь, почему есть все эти заговоры, раз магии нет? — спросила Саша. Мама только пожала плечами. У нее было две статьи по фоносемантическим основам русского чернокнижия — сейчас она, наверно, вспоминала о них. — Они же не действуют!

— Это попытка успокоиться. Найти утешение в трудном и злом мире, — ответила мама и добавила, ставя точку в разговоре: — Езжай и ни о чем не думай, это будет здорово. Ты наверняка встретишь кого-то интересного.

— Любопытно, как бы мы жили, если бы магия была? — Саша часто представляла, каким был бы их мир с магией и пугающими сказочными персонажами. Мама только плечами пожала.

— Примерно так же, как и сейчас. Мне кажется, магия — это что-то вроде внутреннего источника энергии. У всех он был бы разным, и в промышленных масштабах его не используешь. Зато можно было бы преследовать тех, кто, например, способен навести порчу. «Стану, не благословясь, пойду, не перекрестясь, не из дверей в двери, не из ворот в ворота», — процитировала мама певучее начало заговора, и Саша уточнила:

— Думаешь, была бы инквизиция?

— Обязательно, — уверенно ответила мама. — Если есть сила, способная насылать болезни и смерть, то нужен и контроль за ней. Как бы при этом жилось людям, уже другой вопрос.

На следующий день Саша собрала вещи — ровно столько, сколько поместилось в рюкзак, — взяла деньги и, попрощавшись с мамой, отправилась на авто­вокзал…

***

— И вот про ту женщину все знали, что она умеет.

Саша кивнула, вырвавшись из воспоминаний. Умеет — именно так говорили в деревнях о колдунах.

— Она всякое могла. Что свиньей обращалась, так это все село видело. Однажды Петро пошел провожать ее внучку. Идут, болтают о чем-то, смеются. Вечер, тихо, все уже спят или засыпают. Вдруг из-под забора свинья вылезла, да здоровущая! Ну внучка-то знала бабкины повадки, сразу же бросилась бежать. А Петро, не будь дурак, подхватил камень да и бросил в нее!

— Попал? — спросила Саша.

Антонина Макаровна кивнула.

— Попал. А на следующий день бабка с подвязанной рукой ходила. Так он и понял, что это была та ведьма, а никакая не свинья.

Саша понимающе кивнула. В комнате, в которой они сидели, время словно бы остановилось. Старый телевизор, квадратный монстр, был кокетливо прикрыт кружевной салфеткой, темные лица людей с фотографий на стенах смотрели сурово и важно, между рам негромко жужжала муха. Книги в шкафу не трогали, кажется, с прошлого века, когда Антонина Макаровна еще работала учительницей в сельской школе. Она давно была на пенсии, и Саше казалось, что весь мир старухи теперь в этой комнате, в зале, как говорили на селе, — с телевизором, который обычно включен на полную громкость, со старым ковром на полу и с его собратом на стене, со странным пыльным привкусом чая, с газетой на столе.

Кто сейчас вообще выписывает газеты? Впрочем, в деревенский нужник с планшетом не пойдешь.

— А что еще она могла? — поинтересовалась Саша. Диктофон послушно записывал их разговор; когда Саша вернется в город, то расшифрует запись, отнесет ее на кафедру русского языка. Профессор Суляев будет доволен.

Антонина Макаровна сделала глоток из чашки. Интерес городской девушки, студентки, которая приехала в Мальцево собирать фольклор, был ей приятен. Ее внуки и правнуки жили в Рязани, иногда выбирались в гости, но Саша, гостья, была совсем другим делом.

— В основном к ней бабы ходили. Когда в семье и так четыре рта, зачем еще пятый? Плод она вытравливала. А так… И полечит, и утешит. Травок даст заварить, на душе и посветлеет. Горе-то вот оно, с нами рядом ходит.

Саша вдруг подумала, что эта сухонькая старушка похожа на серую бабочку, которая влетела в дом и не нашла из него выхода.

— А вот коня на перекрестке она сама боялась, — продолжала Антонина Макаровна. — Перекресток любимое место нечисти, всегда она там толчется да сторожит, кого б на какой грех натолкнуть.

— Черти? — заинтересовалась Саша.

Она любила страшные истории с самого детства — и на филфак-то пошла потому, что хотела научиться их писать. Реальность, как и водится, оказалась далека от ожидаемого. Их не учили писать истории — на лекциях и семинарах они занимались тем, что Саша для себя определила как препарацию текста. Разбор слов и фраз на такие мелкие части, в которых постепенно терялся их смысл.

— Чертей не видела, врать не стану. — Антонина Макаровна поправила платок на плечах и продолжила: — А вот коня я сама видела, и не один раз. Особенно страшно зимой: приеду из города, иду от остановки, а в снегу его следы.

Конь? В каждом поселке, в каждой деревне есть достопримечательность в виде ведьмы, которая превращается в свинью или огненное колесо. И обязательно найдется парень, который ударит ее палкой или камнем — а завтра ведьма будет страдать от удара. Это было не страшно, а замыленно и уже скучно. Конь на этом фоне выглядел чем-то интересным.

Магия ушла из мира в десятом веке нашей эры. С тех пор о ней говорили, пытаясь хотя бы через выдумки прикоснуться к тому, что было у далеких предков и чего никогда не обрести потомкам.

«Все, что нам осталось, — это темная народная фантазия», — подумала Саша, процитировав одного из университетских преподавателей, и предположила:

— Может, это был обычный конь. Отвязался и убежал.

Антонина Макаровна снисходительно улыбнулась. Бледно-серые глаза за стеклами очков на мгновение сделались яркими и живыми.

— Так отпечатки-то раза в три больше обычных конских. И на снегу особенно видно: вот нету ничего — и вот следы. Как будто он ниоткуда выпрыгнул. А однажды летом мы с ребятами поехали в Ермишино, на праздник крапивы. Стоим на остановке, ждем автобуса, и вдруг меня как будто обожгло. Обернулась — вижу, конь бежит прямо к нам…

Старушка глянула в сторону иконы, с которой ласково смотрела Богородица, и перекрестилась, словно старое воспоминание пугало ее и сейчас. Саша мысленно улыбнулась: когда-то Антонина Макаровна была атеисткой и членом партии, а теперь в ее доме иконы.

— Господи, Николай Угодничек, до чего же он страшный был! Морда наполовину сгнила, мясо клочьями болтается, а зубы острые, белые! Я это своими глазами видела, вот как тебя сейчас.

— А вы? — Саша не любила лошадей. Она понимала, что они красивы, что в них есть определенное очарование, но лошадь всегда казалась ей чем-то ненастоящим — мороком, за которым скрывается темное, безликое.

В комнате было светло и тепло, в открытое окно скользил запах жасмина, который пышно разросся в палисаднике, но Саше вдруг почудилось, что кто-то накинул платок на ясный день и приглушил все звуки и краски. Наваждение исчезло через мгновение, но Саше все равно было не по себе.

— А я что? У меня ребята, восьмой «А», шесть человек. Я встала, как квочка, перед ними, руки раскинула — врешь, думаю, фашист, не пройдешь. И вот ты знаешь, конь вдруг взял и пропал. Вроде бы только что на нас мчался, и уже нет его. Ох, что было-то, а? Я чуть не упала, еле на ногах стою. Девчонки ревут от страха, мальчишки еще держатся, но у всех носы дрожат. Слава богу, автобус подошел; пока до Ермишино доехали, кое-как опомнились.

Саша сменила тему, спросив про праздник крапивы.

Через полчаса, когда надо было уходить, чтобы не опоздать на автобус, Антонина Макаровна вручила ей пакет с пирожками — «свое, домашнее!» — и Саша, помахав ей, побрела в сторону остановки.

Диалектологическая практика завершилась, вот и замечательно. Теперь ей предстоял обратный путь. Мальцево осталось позади — еще пять километров по дороге, вьющейся среди лугов, и она выйдет к автобусной остановке. Автобус, из которого, кажется, на ходу вываливаются потроха, привезет ее в Мирославль, райцентр, а там пересадка — и уже родной город.

Чем дольше шла Саша, тем легче ей становилось. Сейчас она все воспринимала как обещанное мамой приключение, что подходило к концу, и наконец-то поняла, что освободилась от груза учебы и впереди каникулы. День выдался теплым и солнечным, но не жарким, проселочная дорога широкая и ровная, и идти было одно удовольствие — она подумала, что могла бы так шагать всю жизнь, настолько сейчас все уравновесилось в душе. От травы, названия которой Саша не знала, шел сухой запах, в котором смешивались сладость и горечь, над лугом скользили ласточки, и одинокое дерево на обочине казалось задремавшим часовым в переливах жары. Ветер качал белые головы одуванчиков, и россыпи ромашек звали: погадай, узнай, любит, не любит?

Саше не на кого было гадать. Она рассталась с Артемом после зимней сессии, и с тех пор на личном фронте было полное затишье.

В стороне мелькнуло что-то яркое. Саша остановилась и увидела, как из высокой травы поднимаются девушки в белых рубахах и алых сарафанах. На головах красовались пышные ромашковые венки, и первым делом Саша испуганно подумала: полуденницы. Заложные покойницы, которые караулят поля и луга и разгрызают головы тем, кто работает в полдень. Но девушки вдруг расхохотались, и Саша услышала:

— О, Ромашова! Ты, что ли?

Всмотревшись, она поняла, что никакие это не полуденницы, а третьекурсницы с ее родного факультета — Саша не знала, как их зовут, но несколько раз видела среди участниц кружка народных песен.

— Я. А вы как здесь?

— А мы на фотосессии, — объяснила одна из девушек, светловолосая и пухлогубая. Вряд ли полуденницам нужны были уколы ботокса. — У нас альбом выходит, представляешь? Вот, снимаемся для обложки.

— Понятно, — ответила Саша. Вот люди живут, занимаются своим творчеством, добиваются результатов, а она все никак не допишет книгу, которую начала еще в школе. — А я в диалектологической экспедиции.

Девушки понимающе кивнули. Блондинка подошла, сняла свой ромашковый венок и надела Саше на голову — почему-то он показался очень легким, почти невесомым.

— На, держи. Суляев говорил, что ромашка ума прибавляет. Тебе прямо по фамилии и по делу.

Саша сдержанно поблагодарила и пошла дальше. Третьекурсницы снова двинулись в траву — обернувшись, Саша увидела растрепанную голову фотографа.

Хотелось надеяться, что ромашка прибавит не только ума, но еще и вдохновения, — Саша собиралась взять себя в руки и дописать книгу летом.

Через час пути она увидела перекресток, и сразу за ним — каркас автобусной остановки. Саша подошла, поставила рюкзак на скамью и, сев с ним рядом, поняла, насколько вымоталась. Ноги гудели, голова слегка плыла от травяных запахов. Саша прикрыла глаза, и ей вдруг представилось, как именно на этой остановке Антонина Макаровна и ее школьники увидели призрак коня.

Все это байки, не больше. Попытка прикоснуться к тому, что ушло навсегда и никогда не вернется. Когда-то Антонина Макаровна придумала страшную сказку, чтобы заполнить скучную пустоту своей жизни, а потом и сама поверила в нее.

Выпрямившись, Саша посмотрела по сторонам. Никого. Третьекурсницы не шли к остановке, местные занимались своими делами и никуда не собирались ехать. День плыл огромным кораблем в лучах солнечного света, вокруг ни души, и мир охватывало покоем, ровным и густым. Не сопротивляйся, скользи по его течению, и все будет правильно, наконец-то будет правильно. Травы перешептывались друг с другом, кричали стрижи, касаясь травы и взмывая под облака, и каждая песчинка мира звала и звучала, у каждой звенело свое живое слово — и это и было настоящей магией. Сердце наполнялось счастьем и готовилось кричать о нем.

А потом появился парень. Молодой, на пару лет старше Саши, одетый в видавшие виды джинсы, стоптанные кроссовки и футболку с египетскими пирамидами, он шел к остановке, спрятав руки в карманы, и Саша не понимала, почему ей вдруг сделалось настолько жутко.

Просто парень. Возможно, такой же студент, как и она. Или житель соседней деревни, идет в гости к родственникам в Мальцево… Откуда он взялся, тут же никого не было минуту назад!

Саша машинально сунула руку в карман и вынула ключи от дома, сжала в ладони. Кричать бесполезно, ее никто не услышит, — можно попробовать отбиться ключами, ранить его, если вздумает напасть. Впрочем, чего бы ему нападать? Незнакомец держался вполне миролюбиво: проходя мимо остановки, он оценивающе посмотрел на Сашу и спросил:

— Сидишь?

— Сижу, — буркнула Саша.

Парень выглядел вполне располагающе: высокий, худой как щепка, светловолосый и светлоглазый, он казался провинциально милым. Люди с такими лицами не совершают подлостей. Люди с такими лицами играют Иванов Царевичей в театрах юного зрителя.

— Ну сиди, сиди, — беспечно сказал он и пошел к перекрестку.

Саша завороженно смотрела ему вслед. На перекрестке парень вдруг развернулся и двинулся обратно — Саша почувствовала, как в животе зашевелилось что-то ледяное, липкое.

Не человек — маска, которую надело невидимое нечто. Когда-то у него был вид черного коня с гниющей мордой, а теперь… Теперь он хочет подойти к Саше, но что-то его не подпускает.

— Автобуса ждешь? — поинтересовался незнакомец, сев с ней рядом. На его левой руке Саша заметила татуировку: черно-синие перья, словно рука была крылом. Она отодвинулась на скамье, с трудом подавив порыв броситься бежать. Куда угодно, обратно в Мальцево, неважно — лишь бы подальше от этого человека, от этого взгляда, в котором плывут золотые блестки.

— Жду, — пробормотала она.

— Ну жди, жди, — с прежней беспечностью повторил парень.

Саша поднялась, взяла рюкзак, вышла на дорогу. Где же этот автобус?! Где же хоть кто-то живой, кроме этого странного незнакомца, который подбирается к ней, как охотник к добыче?!

Она понимала, что выглядит полной дурой. Парень мог быть просто деревенским болтуном, которому захотелось почесать язык. Он, в конце концов, не делает ничего плохого — а Саша уже шарахнулась от него. Нервишки шалят, не иначе. Переучилась, переволновалась из-за зачета.

Саша пыталась успокоиться — и не могла. Все в ней звенело, все рвалось и хотело убежать; она не понимала, в чем дело и откуда вдруг взялся этот сырой подвальный страх, и от этого было еще хуже.

— Там дальше, у Никишинского, есть развалины церкви, — сообщил парень с прежним дружелюбием. Нет, ему просто хочется поболтать, не больше…

Вдали Саша увидела ползущий автобус и вздохнула с облегчением.

Все, скоро она уедет. Даже если этот болтун сядет с ней, то ничего не сделает при водителе и других пассажирах.

Незнакомец сидел на скамье, лениво болтая ногами, — и вдруг оказался совсем рядом с Сашей, почти вплотную. От него пахло травами и жасмином, и сквозь них пробивался далекий металлический запах, а за ним Саша уловила что-то еще, настолько жуткое, что волоски на ее руках встали дыбом.

— Хорошая церковь была, — негромко произнес парень и дотронулся кончиком языка до Сашиного уха.

Она с визгом шарахнулась в сторону и увидела, что у незнакомца уже нет рук — черные, глянцево сверкнувшие крылья поднялись до неба, окутывая Сашу.

— Хорошая, да, — повторил незнакомец. Его лицо заострилось, посерело — человеческий облик слетал с него мертвой прошлогодней листвой, выпуская круглые блестящие глаза, перья и золотой клюв. — Там меня и убили. Вот тебе твоя продразверстка, гад краснопузый. А потом я встал. Второй раз на перекрестке зарыли, головой за спину.

Кажется, Саша закричала. Кажется, крылья захлопали, солнце скользнуло вправо и разлилось горящей лужей масла — и все сорвалось во тьму.

Она очнулась, когда поняла, что упала на землю. Чужие руки подхватили Сашу, подняли, и она услышала недовольный голос незнакомца:

— Жива?

Он смотрел на нее — хмуро, оценивающе. Не было никакой тьмы — они по-прежнему стояли на остановке, и пальцы парня, которые все еще сжимали Сашино запястье, были твердыми и горячими.

— Ты что творишь? — Саша шарахнулась от него, освобождая руку. Когда этот психопат столкнул ее на землю, ромашковый венок упал с головы и укатился в сторону. Жалко было венка, Саша хотела приехать в нем домой, но теперь не стала бы поднимать. — Ты совсем придурок?

Парень рассмеялся. Он выглядел так, словно смог сделать что-то очень важное. Выполнил ту работу, за которую получит давно обещанную награду.

— Если б ты эти ромашки на голове не таскала, все было бы проще, — произнес он, и Саша повторила про себя: придурок. Хорошо, что автобус уже едет. — У меня от них виски ломит. Ладно, будь здорова! Увидимся еще!

И он пошел по обочине прочь. Саша завороженно смотрела ему вслед. Вредят ромашки? Нет, он точно псих. Деревенский сумасшедший, который сбежал от своих опекунов.

— Девушка! Ну так вы едете или что?

Старый пазик стоял перед Сашей с открытой дверью, и краснолицый водитель в серой рубашке нараспашку, кажется, уже не в первый раз задавал этот вопрос.

Голову наполняла пульсирующая боль. Не чувствуя ни ног, ни земли, Саша поднялась по ступенькам в автобусное нутро. Сунула руку в карман, протянула водителю купюру — тот, посмотрев мельком, бросил деньги в ящик, отсчитал сдачу; тогда Саша сделала еще несколько шагов и практически рухнула на растрескавшуюся кожу сиденья.

— Э! — окликнули ее. — Э, сестренка!

Саша обернулась, увидела троицу мужиков в самой затрапезной одежде. Кажется, пыль намертво въелась в складки их лиц — но смотрели они относительно дружелюбно. Один протягивал помятую пластиковую бутылку с водой.

— Что, напекло? На, попей! — предложил он. На грубой широкопалой руке виднелась старая татуировка: «Слава».

— Жарко сегодня, да, — поддакнул второй. Похлопал по карманам, словно хотел что-то найти. — Ща в Никишинском бабки сядут, у них всегда валидол есть и настойка труп-корня. Накапают, попустит.

— Спасибо. — Саша взяла бутылку, сделала глоток: обычная ледяная вода. — Напекло, да.

— Ну оно и видно, стоишь да качаешься, — заметил Слава. Саша вернула ему бутылку, провела ладонями по лицу и наконец-то набралась смелости обернуться и посмотреть на остановку.

Никого. Ни следа незнакомцев, которые превращаются в ворон, а потом говорят, что ромашка им вредит.

Скрипя и грохоча, словно готовясь вот-вот растерять свои механические кишки, пазик двинулся по дороге. Саша откинулась на спинку сиденья, прикрыла глаза. Да, просто напекло голову — говорят, солнечный удар может случиться в любую погоду. Она упала в обморок, а сумасшедший незнакомец ей просто померещился. За время своей диалектологической практики она наслушалась достаточно историй, чтобы они смогли породить видение.

Все хорошо. Теперь все хорошо.

Как он сказал, труп-корень? Народная медицина, наверно. Она иногда бывает затейливой.

Пазик ехал по дороге сквозь солнечный день, над травами кружили стрижи, впереди Саша заметила кирпичные развалины — не угадать теперь, что это было, церковь или свинарник. Один из пассажиров вдруг вскрикнул, махнул рукой:

— Не, ну ты глянь на него! От обнаглел, а? Средь бела дня идет!

Саша посмотрела туда, куда он показывал, и увидела светловолосого человека в белой футболке — он мелькнул возле развалин и исчез. Водитель сбавил ход, пассажиры прильнули к окнам, а Саша вспомнила слова незнакомца: «Там меня и убили. И на перекрестке зарыли, головой за спину».

Так в сказках хоронили нечистую силу: сворачивали шею, отрубали ступни и кисти. Иногда вбивали осиновый кол в сердце, чтобы уж точно не поднялся.

— Кто это? — спросила Саша, чувствуя, как ее начинает заполнять студеной водой ужаса. Не померещилось. Все это было на самом деле.

— Упырь! Наш, местный, — охотно ответил Слава. — Его тут в гражданскую убили, как раз возле церкви. А потом он, сука, встал. Вроде прикопали у перекрестка, до войны спокойно было.

— А потом? — Саша почувствовала, что у нее немеют губы. В животе разлился холод. Да, на лекциях по славянской мифологии им рассказывали о местной примете: упыри не любят ромашки. На Саше был ромашковый венок, поэтому упырь не напал на нее сразу.

Это было нелепо. Это было полное безумие.

— Поднимался пару раз, коз резал. До людей не доходило. А сейчас вон, совсем страх потерял. И шмотье где-то надыбал новое.

— Студента придушил, — подал голос до этого молчавший мужичок, который сидел на самом последнем ряду. Из старого пакета в его руке торчали былки зеленого лука. — Точно вам говорю. Это на нем студента шмотье, тот к деду приезжал в Макеево.

Саше казалось, будто кто-то невидимый приблизился сзади и положил ледяные руки ей на шею. Автобус ехал мимо развалин церкви, и Саша не хотела смотреть туда — и все-таки посмотрела. Они были похожи на останки живого существа, давние, уже окаменевшие. Среди темно-красных кирпичных стен что-то двигалось, и Саша вдруг почувствовала пыльный плесневый запах.

На мгновение упырь выступил из-за развалин. Дружески махнул рукой, словно желал счастливого пути. Саша почувствовала его улыбку — знобящий мазок по щеке.

«Проснуться», — приказала она себе и не смогла.

— Оборзел, мразота! — выдохнул Слава. Остальные согласно закивали: оборзел. Саша подумала, что они говорят и смотрят так, словно речь идет не об упыре, а о медведе: да, интересно, привлекает внимание, но в нем нет ничего необычного. Он просто часть жизни в этом месте.

«Упырей ведь не бывает», — беспомощно подумала Саша, и внутренний голос ответил: не бывает. Как и настойки труп-корня. Как ты думаешь, что тут происходит?

Голову наполнила боль, охватила тесным металлическим обручем. Саша откинулась на сиденье и подумала, что ей станет легче, когда она вернется домой. Вернется и выбросит все это из головы.

В Никишинском в автобус действительно сели старухи: долго поднимались по ступенькам, долго расплачивались с водителем, долго рассаживались и устраивали свои корзинки с яйцами и свежей зеленью, нудно ругали автобус, цены на проезд, наглую молодежь и власть.

— Так что внучок-то? Веники помогли? — спросила одна из старух у соседки — та по местным меркам была модница, в дешевом платье с аляповатыми цветами. Старуха важно кивнула.

— Помогли, хоть и прошлогодние. Мать моя всегда на Цветного Ивана травы собирала, вот я давеча Сережку ими нахлопала как следует, он и оклемался. — Она посмотрела на попутчиков, словно решила не болтать лишнего, и спросила: — Ну что, Славка, все пьешь?

Слава откинулся на сиденье и невозмутимо заявил:

— Не на твои, баб Свет, не переживай. Ты лучше сестренке труп-корня накапай, ее упырь пуганул. Вон какая бледная.

Баба Света пристально посмотрела на Сашу, и ей захотелось поднять руки и закрыться от этого взгляда. Саша вдруг поняла, что ее знобит, а одежда насквозь промокла от пота.

Ей было страшно. Весь мир вдруг сделался неправильным, искаженным, словно она рухнула в глубину сна и никак не могла проснуться.

Все было не так. Саша знала, что упырей не существует, — но о них говорили совершенно спокойно, и это нельзя было списать на темноту деревенского сознания. А вениками трав, собранными на Ивана Купалу, Цветного Ивана, можно было изгнать любую хворь — об этом им говорили на занятиях, но так никто не делал.

Может быть, она спит? Или бредит?

— Ах ты ж! — подала голос старуха с самой большой корзинкой. Под марлей что-то ворочалось, словно не могло найти выход. — Не лежится ему, паразиту! А ты, дочк, студентка, что ли?

Баба Света сунулась в корзинку, вынула пузырек, завернутый в тряпицу, и протянула Саше. Та машинально взяла, посмотрела на потертую зеленую этикетку: «Труп-корень, вытяжка, капли для приема внутрь. Седативное средство. Подзарядка: АО «Магия-Фарма». Годен до 05.01.2024».

Озноб усилился. Саша окончательно поняла: с ней что-то случилось на остановке, и это не было галлюцинацией. Она… она словно провалилась куда-то…

Все поплыло перед глазами.

— Дочк? Дочк, ты что?

Слава быстро пересел к Саше, и в ту же минуту ее повело в сторону — она уткнулась виском в полосатый рукав его футболки и услышала:

— От же тварь, а? Спортил девчонку-то!

— Слав, ты-то что сидишь, посмотри ей шею! Не кусил?

— Да нет, я смотрел уже. Чистая, просто испугалась.

— Испуги отливаю, переполох убираю, с мощей, с жилочек да с поджилочек… Тьфу на него, окаянного!

Все качалось и плыло: автобус, который снова запрыгал по колдобинам, иконки на приборной панели с ехидно ухмылявшимися святыми, пузырек с труп-корнем, черные вороньи крылья… «Мамочка», — беспомощно подумала Саша, и тьма сомкнулась над ее головой — сквозь нее пробилась мысль о том, что Саше надо обязательно вернуться домой.

Может быть, там она сможет проснуться.

***

Вечер Саша встречала на скамейке возле закрытой кассы вокзала.

Последний автобус на Тулу ушел полчаса назад — окошко кассы было закрыто, кассирша ушла домой. Саша вынула телефон и попробовала дозвониться до мамы, но ответом ей была только мелодичная трель и механический голос, который говорил, что данного номера не существует. Голову наполнял шум, а руки тряслись, и смартфон никак не хотел убираться в карман.

Мимо проходили люди, смотрели на Сашу с брезгливым презрением, словно она была похожа на наркоманку или сумасшедшую. «А я и правда сошла с ума», — говорила себе Саша, глядя на рекламный щит, на котором красовался пылесос и уверял: «Чищу дом не хуже домового!»

В ее мире не было ни настойки труп-корня, которой Сашу пытались напоить старухи в автобусе, ни домовых, которые потерпели фиаско в сражении с пылесосами.

— А ты бы ей завязку на язык сделала, — непринуж­денно предложила девушка — вместе с приятельницей она неторопливо шла мимо, и Саша невольно услышала, о чем они говорят. — Берешь нитку из овечьей шерсти, лучше красную. Делаешь петлю и аккуратно кидаешь. Онемеет на неделю, потом не будет кукарекать, что ты ребенка нагуляла.

Вторая девушка выглядела усталой и задумчивой.

— А комитетчики? Они такие штуки чувствуют.

«Мама была права, — подумала Саша. — Если есть магия, то будет и контроль за ней». Девушки покосились в ее сторону и прибавили шага, словно в Саше было нечто, что заставило их напрячься.

— Ой, ну ты знаешь, комитета бояться — свекрови не отомстить, — ответила первая девушка, и, рассмеявшись, они пошли в сторону местного торгового центра.

Когда мимо прокатилось лохматое серое колесо и, замедлив движение, разинуло зубастый рот, то Саша взвизгнула. Колесо откатилось, издав обиженное ворчание, и попылило себе дальше. Саша подумала, что оно напоминает домашнее животное, которое выпрашивало лакомство и обиделось, не получив его.

— Чего вопишь, как дурная? Забубенника не видала? — сварливо осведомились откуда-то слева.

Саша обернулась: мужичок в зеленом форменном жилете махал метлой, выметая окурки из-под соседней скамьи. Не больше метра ростом, растрепанный и чумазый, он выглядел крайне деловитым и важным, и Саша поняла, что ее снова знобит.

— Ни разу, — призналась она хриплым шепотом. Мужичок усмехнулся. После его метлы на асфальте не было ни пылинки.

— Да вот я и смотрю. Понаедут тут из деревень, намусорят. Ноги подними!

Саша послушно подняла ноги — карлик махнул метлой под скамьей, и Саша увидела, как над прутьями разливается туман: пылинки и сор прилипали к нему и растворялись. Ей захотелось рассмеяться.

— Кто вы? — спросила она.

Карлик посмотрел на нее с нескрываемым удивлением.

— Домовой, кто. Дворовой теперь уже, получается. Дом снесли, станцию построили. Я пристроился кое-как. Повезло, что при деле.

Домовой. Прекрасно. Саша уткнулась лицом в ладони и какое-то время сидела так, слушая гул в голове и повторяя: нет, нет, нет. Как, почему все это произошло? Был ли тот парень на остановке? Или она шла по проселочной дороге и сама не заметила, как свихнулась?

Почему?

Вспомнились книги о попаданках в мир магии, которые иногда читала мама. Героини с легкостью осваивались в другом мире и начинали действовать: влюбляли в себя королей и принцев, плели интриги, завоевывали страны. Саша издала хриплый нервный смех. Какие тут принцы и интриги, она с трудом держится на ногах!

— Что-то ты совсем плоха, — заметил дворовой, переворачивая содержимое урны в пластиковый пакет для мусора. Из него послышалось чавканье, дворовой довольно кивнул. — Так и будешь тут сидеть?

— Мне надо домой, — ответила Саша, понимая, что сейчас разрыдается. Она сидит перед закрытой кассой и разговаривает с нечистой силой — вряд ли Суляев примет такой отчет из диалектологической экспедиции. — В Тулу.

Она надеялась, что утром все будет иначе. Автобус отвезет ее в Тулу, а там Саша доберется до дома, обнимет маму, и в их квартире не найдется места пылесосу, который убирает лучше домового. Дворовой вздохнул, завязывая мешок с мусором.

— Это тебе до утра сидеть. Ладно, ночи теплые, не замерзнешь. И смотри, не мусори мне тут! Не для того убираю!

Саша закрыла глаза и откинулась на спинку скамьи.

Дождаться утра. Просто дожить до рассвета.

Глава 2

Девушка шагнула с крыши на его глазах.

Денис успел выбросить вперед правую руку и швырнуть заклинание в сторону летящей человеческой фигурки. У перекрестка стояли какие-то тетки с сумками, и одна из них, пергидрольная толстуха, истошно завизжала, выронив свой пакет, набитый каким-то барахлом. Продавца фруктов в открытом ларьке стало рвать прямо на товар — бывают люди, которые реагируют на боевую магию именно так.

Заклинание окутало девушку золотым сиянием, и она зависла на уровне второго этажа, беспомощно раскинув руки. Домашний халат задрался к подмышкам, открыв худое бледное тело и дорогое белье. С правой ноги слетел тапок с розовым помпоном. Денис увидел, как плешивый джентльмен в растянутой футболке, куривший на балконе, открыл рот от удивления. Окурок прилип к нижней губе.

Все кругом просто дымились от эмоций. Ужас, паника, удивление, даже возбуждение — Денис узнавал ту гамму чувств, которая охватывала людей. Синий панцирь льда, что сковывал его душу, даже не помутнел, и Денис в очередной раз этому обрадовался.

Никаких чувств. Ничего личного. Все, что он мог чувствовать, было надежно сковано золотом и стужей. Так было легче: так он не мог навредить ни себе, ни другим.

Денис мягко провел рукой по воздуху, и девушка опустилась на газон, как на травяную постель. Каштановые волосы махнули по сиреневому полю анютиных глазок, девушка свернулась калачиком и заплакала, сунув в рот большой палец.

От торгового центра к Денису уже бежали двое полицейских. Он устало прикрыл глаза и подумал, что опоздает на работу.

Ну ладно. У него, в конце концов, есть уважительная причина.

Денис подошел к девушке. Присел на корточки, поддернув штанины щегольских брюк. Бледная до синевы, зрачки расширены — девушка смотрела на него, но не видела. Синие искорки остаточного магического воздействия плавали возле ее головы.

Хорошенькая. Кажется, Денис где-то видел ее. Возможно, на одном из рекламных щитов, где эта девушка рекламировала, например, бытовую технику. Или где-то еще. Неважно.

— Скорую вызывайте, — холодно приказал он, не глядя на полицейских. Они пыхтели так, что не надо было смотреть, чтобы понять: они рядом, они испуганы. Да, это вам не торговок семечками с остановок гонять, это намного серьезнее.

Смерть прошла совсем рядом: увидела Дениса, поклонилась, послушно отступила.

«Не сейчас, — прошелестел покорный призрачный голос в его голове. — Не сейчас, не сегодня».

— Девушка, вы как? — спросил один из полицейских, совсем молодой и круглолицый. — Вы зачем прыгнули-то?

Неудавшаяся самоубийца всхлипнула и ничего н