. Потом он принялся осторожно постукивать монетами по мраморной поверхности столика, брать их кончиками пальцев, подносить к уху и внимательно вслушиваться в их звон – единственная музыка, к которой он испытывал интерес.
Читатели могут заметить, что, хотя эта книга написана среди ещё тлеющих углей Второй мировой войны, её стиль удивительно спокоен. Владислав Шпильман описывает свои недавние страдания с какой-то почти меланхоличной отстранённостью.
Он увидел меня и сделал пару шагов в мою сторону, но затем остановился в нерешительности. Он был бледен, губы дрожали от волнения. Он попытался улыбнуться беспомощной, болезненной улыбкой, поднял руку и помахал на прощание, словно я отправлялся в жизнь, а он уже посылал мне привет с того света. Затем он повернулся и пошёл к вагонам.
Вытряхнув из карманов остатки мелочи, мы купили один карамельный пудинг. Отец разделил его на шесть частей перочинным ножом. Это была наша последняя совместная трапеза.
Женщина рядом с нами, которая всё так же повторяла: «Зачем я это сделала?», действовала нам на нервы больше всех. Теперь мы знали, о чём она говорит. Всё выяснил наш друг – владелец магазина. Когда всем приказали покинуть здание, эта женщина, её муж и ребенок спрятались в заранее подготовленном убежище. Когда полиция проходила мимо, младенец заплакал, и мать в страхе задушила его собственными руками. К несчастью, даже это не помогло. Плач ребёнка и его предсмертный хрип услышали, и тайник был обнаружен.
Неподалёку от нас на земле сидела молодая женщина. Её платье было порвано, волосы растрёпаны, словно она с кем-то дралась. Но сейчас она сидела совершенно спокойно, бледная как смерть, глядя в одну точку. Её растопыренные пальцы судорожно сжимали горло, и время от времени она монотонно и однообразно спрашивала: «Зачем я это сделала? Зачем я это сделала?».
У других оптимизм проявлялся, отчасти неосознанно, в виде оппортунизма: внутреннего убеждения, вопреки всякой логике, что, хотя война начнётся неизбежно, – это давно решено – её реальное начало немного задержится и они смогут ещё немного пожить полной жизнью. В конце концов, жизнь – хорошая штука.
