– Иногда мы часто забываем о том, что по-настоящему любим, – улыбнулась бабушка, убирая волосы с ее заплаканного лица. – Мы заняты другими, как нам кажется, более важными делами, а то, что действительно важно, стирается из памяти.
Наступал Новый год, полный новых чудес и историй. Но прежде солнце погасло чуть более чем на две минуты[18], этого хватило, чтобы переполошить жителей Корвинграда и напомнить, что любой конец – это только начало, а свет и тьма всегда будут вести борьбу, пока существует этот мир. Любой из миров, по ту и эту сторону синих дверей.
вывер. – Как тебя зовут? – спросил Южик. – Какое твое настоящее имя? Бочка затихла. Во всем тоннеле стало так тихо, что даже огонь костра замер. – Тори, – отозвался вывер. – Тори с Пыльной улицы. Старик подался вперед. – А как звали твоего отца? – Улав, – чуть слышно сказал вывер. – Сын Улава пропал под Рождество почти полвека назад. Мы думали, он провалился под лед Янтарной. Улав совсем лишился разума и каждую зиму в сочельник клялся, что за ним следит черная белка с лицом его сына. Так это был ты? – Я скучал, – донеслось из бочки. – И боялся его забыть. И себя… – Ты шел навестить отца? – догадался Южик. – Это единственная ночь, когда Волос занят своей паутиной и не следит за нашими клетками, – вздохнул Тори. – Мне придется теперь ждать целый год.
Это лишь девчонки вечно шепчутся о всяком, пугаются каждого шороха. Астра постоянно пересказывала детские страшилки, верила во всякую чушь от троллей-под-мостом до изморозцев. Но Южик знал, что бояться стоит живых, а болезни берутся вовсе не от демонов вьюги, а от дурного питания, дырявой одежды и стылых комнат, где им приходится ночевать. Это не тени напускают хвори, а бедность. И единственный оберег от нее – это звонкая монета.
Когда выла метель, дети сбивались в кучки, сворачивались в кроватках, натягивая простыни до затылков, и не смотрели в окно, ведь в такие ночи там лютовали изморозцы, одевавшиеся в души ушедших в иной мир друзей. Призраки звали живых, просясь впустить их внутрь. И стоило кому-то поддаться на уговор…
Изморозцы были приютскими страшилками. Демоны зимы, что подстерегали детей по ту сторону ограды. При укусе ледяные зубы чудовища обламывались, оставаясь в теле жертвы, и как только достигали сердца – лед сковывал плоть, демон получал душу ребенка, а сам несчастный становился призраком.
Давным-давно сказки обретали форму. Это теперь люди стали столь тщеславны и горды, что приписали себе все истории, упорядочили, разложили по полочкам, прибрали и заперли на ключ. Все потому, что это означает контроль, а контроль у многих тождественен силе. Но истинная сила всегда в том, чтобы дать свободу, отпустить и созерцать целые миры, порожденные небылью.
Я подхватил ее сначала неуверенно, а потом прижал к себе покрепче и понял, что она не сопротивляется, и на ее лице не брезгливость, а смущенная улыбка. За окном медленно опускался снег, сбившийся в крупные легкие хлопья. Я поставил девушку на пол и робко заглянул в глаза.
– Дурак! – вдруг воскликнула Мирия своим нежным, певучим голоском. – Трижды дурак! Я такое платье приготовила, а ты в карцер загремел! Ну кто ты после этого? Недоумок! Она продолжала осыпать меня ругательствами, а я млел от звучания ее голоса, от звонких ноток ярости в нем, ведь она была направлена на меня! Не на кого-то, а на меня! – Так ты пришла? И знала, что это я тебя пригласил? Мирия замолчала и снова принялась строчить в блокноте, на этот раз такими крупными буквами, что их было видно, наверное, даже в ректорской башне. Новый листочек развернулся ко мне. “Ты мне с первого курса нравишься! Зачем к Сереже полез? Я его и сама в бараний рог свернуть могу! Ждала, когда ты смелости наберешься, а ты дури набрался!”
