В сорок пятом угадаю, Там, где – боже мой! — Будет мама молодая И отец живой.
Лают бешено собаки В затухающую даль, Я пришел к вам в черном фраке, Элегантный, как рояль. Было холодно и мокро, Жались тени по углам, Проливали слезы стекла, Как герои мелодрам. Вы сидели на диване, Походили на портрет. Молча я сжимал в кармане Леденящий пистолет. Расположен книзу дулом Сквозь карман он мог стрелять, Я все думал, думал, думал — Убивать, не убивать? И от сырости осенней Дрожи я сдержать не мог, Вы упали на колени У моих красивых ног. Выстрел, дым, сверкнуло пламя, Ничего уже не жаль. Я лежал к дверям ногами — Элегантный, как рояль.
Жить обреченным явно на смех, А между тем, спокойно, насмерть, Блевотиной освободя, Жить для себя.
Я выхожу, большой, неуклюжий, Под солнце, которое в самом зените, И наступаю в синие лужи, Я говорю им: вы извините! Вы извините, синие лужи,— Я ошалелый и неуклюжий.
День был светлый и свежий, Людям нравилось жить. Я был весел и вежлив, Я хотел рассмешить.
И реке спасибо, и тебе спасибо, И тебе спасибо, ветер над водой, Ты такой веселый, ты такой красивый, Ветер, ветер, ветер, Ветер молодой
Бывает все на свете хорошо, В чем дело, сразу не поймешь, А просто летний дождь прошел, Нормальный летний дождь. Мелькнет в толпе знакомое лицо, Веселые глаза, А в них бежит Садовое кольцо, А в них блестит Садовое кольцо, И летняя гроза. А я иду, шагаю по Москве, И я пройти еще смогу Соленый Тихий океан, И тундру, и тайгу. Над лодкой белый парус распущу, Пока не знаю, с кем, Но если я по дому загрущу, Под снегом я фиалку отыщу И вспомню о Москве.
Бывает все на свете хорошо, в чем дело, сразу не поймешь
Они спешат, их четверо, Я пятый – мне плевать
Ах улицы, единственный приют, Не для бездомных – Для живущих в городе. Мне улицы покоя не дают, Они мои товарищи и вороги. Мне кажется – не я по ним иду, А подчиняюсь, двигаю ногами, А улицы ведут меня, ведут, По заданной единожды программе. Программе переулков дорогих, Намерений веселых и благих.