кітабын онлайн тегін оқу Проза. Литературный клуб «Добро»
Проза
Литературный клуб «Добро»
Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»
Редактор Александр Новиков
Редактор Рика Сорбус
Редактор Лёля Панарина
Дизайнер обложки Дмитрий Галкин
Корректор Дмитрий Галкин
© Дмитрий Галкин, дизайн обложки, 2018
В ваших руках юбилейный сборник современной прозы Литературного клуба «Добро». Желаем вам хорошего настроения во время чтения и верим в то, что в вашем лице мы обретаем новых друзей.
Всем мира и добра. Ведь добро — это так просто, и оно точно спасет мир.
С любовью к вам ваши ДОБРОжители и ДОБРОжелатели!
18+
ISBN 978-5-4493-2676-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Оглавление
- Проза
- Дорогие наши читатели!
- Ляман Багирова
- Продаются книги
- Карина Муляр
- Человек, который учил летать
- МИРАЖ
- Юрмет Нагиев
- Белое Облачко и Чёрная Тучка
- Болт
- Юная художница
- Дмитрий Галкин
- Весна и подснежник
- Маша и Лес
- Александр Борохов
- Профессор из Африки
- Список приговоренных
- Белеет парус одинокий…
- Светлана Чернышёва
- Дед
- Брат
- Мать
- Сын
- Ирина Коробейникова
- Признание в любви
- Алатау
- Подснежники
- Выше, сильней, быстрее…
- Любуйтесь, люди!!!
- Виктория Левина
- Песня про попугая
- Портрет овцы
- Наталья Швецова
- В тихом омуте
- Волшебник
- Вундеркинд
- Удружила
- Чудак
- Валентин Лебедев
- Белый туман
- За мир во всём Мире!
- Виктор Гришин
- В глубине полярной ночи
- Наталья Ожерёдова
- Родительская любовь
- Евгений Колобов
- Война моего отца
- Алёна Бутова
- Развод по-итальянски
- Босоножка и семь гномов
- Качели
- Пикник у обочины
- Цена доверия
- Игорь Кукле
- Случай на ярмарке
- Сергей Кляус
- Родился мёртвым
Дорогие наши читатели!
В ваших руках юбилейный сборник современной прозы Литературного клуба «Добро». Год назад несколько авторов, вдохновленных верой в добро и объединенных желанием нести посредством слова свет людям, создали небольшое творческое объединение. За год существования клуб вырос, окреп, расширил свою географию. Сейчас в нем четыреста авторов ближнего и дальнего зарубежья, тысячи читателей. «Добро» живет активной, насыщенной событиями жизнью. Выпущены авторские книги, сборники поэзии и прозы, проводятся конкурсы, обсуждения, мастер-классы. На сайте клуба http://www.pisateli-slaviane.ru много новинок — ведутся различные тематические рубрики, имеется книжная, музыкальная и видеотека
Сборник включает произведения как именитых писателей, чьи книги полюбились широкому кругу читателей, так и начинающих литераторов, которые смогли раскрыть свои творческие способности в клубе.
Виктория Левина расскажет интересные и немного грустные истории об известном в Израиле актере и художнике. Вместе с героями рассказов Александра Борохова, основанных на реальных событиях, вы будете плакать и смеяться, сопереживая. Но для фантазии у писателя место всегда найдется. Чарующей мелодией гор Кавказа и национальным лезгинским колоритом наполнено каждое слово в поучительных историях и сказках Юрмета Нагиева. Валентин Лебедев уведет вас за собой в непроходимые российские леса, расскажет об увлекательной жизни охотоведов, о сложных взаимоотношениях человека с природой и безграничной верности животных. Ляман Багирова расскажет о том, как случай сводит вместе одиноких людей и оставляет им надежду на будущее. Короткие рассказы и эссе Ирины Коробейниковой помогут заглянуть в самые тайные уголки человеческой души, и вы прочтете их на одном дыхании. С фантастом Дмитрием Галкиным вы попадете в волшебный лес, в котором на каждом шагу происходят чудеса, и все пронизано любовью.
Свежей волной захлестнет вас и творчество начинающих авторов. Оно добавит ярких красок и заставит по-новому взглянуть на обыденные вещи и явления.
Желаем вам хорошего настроения во время чтения и верим в то, что в вашем лице мы обретаем новых друзей.
Всем мира и добра. Ведь добро — это так просто, и оно точно спасет мир.
С любовью к вам ваши ДОБРОжители и ДОБРОжелатели!
Ляман Багирова
Продаются книги
Не ослеплен я Музою моею
Красавицей ее не назовут,
И юноши, узрев ее, за нею
Влюбленною толпой не побегут.
Приманивать изысканным убором,
Игрою глаз, блестящим разговором
Ни склонности у ней, ни дара нет.
Но поражен бывает мельком свет
Ее лица необщим выраженьем…
Е. Баратынский
Константин любил сестру. Вернее, он сам не назвал бы это чувство любовью. Они не были особо близки. Дарина родилась через десять лет после него, досталась матери тяжело, чуть не умерла при рождении, поэтому родители, страстно мечтавшие о втором ребенке, назвали ее Дариной — даром им.
В отличие от спокойного, здорового и красивого брата, Дарина росла слабенькой, замухрышистой и очень капризной. Константин помнил, как отец, приходя домой разбегался с порога и на одной ноге, в мягких носках, вплывал в комнату, изображая танец маленьких лебедей, а мать в это время пыталась запихнуть Даринке ложку супа. Девочка смотрела большими неласковыми глазами, куксилась, и суп выплевывался прямо на паркет, под ноги танцующему отцу.
Время отрочества — странное, будоражащее время, когда Константин со своими взрослеющими друзьями был по одну сторону мира, а родители и все-все — по другую, пришлось на бесконечные болезни Даринки. Константин терпеливо дежурил возле сестриной кровати, подносил ей, вопящей, то кизиловый компот, то дольки мандарина, пока мать лихорадочно готовила суп или обтирала худенькое горячечное тельце. Так они стоически переходили из кори в краснуху, из свинки в ангину и расстройства желудка, и всякий раз отец с облегчением ставил галочку в списке детских болезней, отмечая ту, которой Дарина переболела, словно радовался, что их осталось не так много.
К школе Дарина стала болеть реже, но характер и внешность остались теми же. Сумрачные серые глаза, темные без блеска волосы и рот, готовый мгновенно сморщиться в капризном хныке.
К тому времени Константин уже учился в институте и родители, прекрасно понимая, что молодому парню интереснее общаться с друзьями, чем с вечно недовольной неласковой девчушкой, тихо и как-то виновато отсылали ее с балкона, служившему Константину комнатой.
— Дариночка, не мешай, деточка, Костик занимается.
— А-а-а-а! — специально громко подвывала Даринка, прыгая на одной ноге и кривляясь. — А ты дашь мне ручку, а блокнот, а это, а это?!
Константин сжимал зубы и продолжал заниматься, пока мать не выдворяла орущую сестру и, вздыхая, не закрывала дверь на балкон.
А потом… много листков отрывного календаря осыпались на страницы их жизни.
И после смерти родителей Константин Львович испытывал болезненную горькую нежность к сестре — толстой, крикливой женщине с красными руками и тусклыми волосами — единственной ниточке, связывавшей его с детством и домом.
Дарина вышла замуж за ветеринара Степана Федоровича, высокого белобрысого человека с такими светлыми ресницами, что он напоминал бабочку-белокрылку. Две их девочки — бледные, с мучнистой кожей — унаследовали отцовские ресницы, и оттого их глаза казались коричневыми пуговицами.
После института Константин уехал в Воронеж. Думал на время. Оказалось — навсегда.
Он полюбил этот тихий город, мягкой и дождливой осенью утопающий в листьях всех оттенков желтого — темно-рыжих, медных, лимонных, охряных, красных, цвета жженой сиены. Полюбил свинцовую рябь реки, пересекающей город, и степенную неторопливость его жителей.
Воронеж был верным городом. И Константин был верным человеком. Имя его значит «постоянный», и Константин как-то с грустью подумал, что Воронеж-то его никогда не предаст и не оставит. Жена Соня, видно вышедшая замуж не по любви, тяготилась им и городом, тосковала, и глаза ее, ясные и голубые, становились все сумрачнее. Она все чаще уезжала погостить к родителям в город на берегу теплого моря и возвращалась оттуда посвежевшая, но еще более сумрачная. И Константин видел это и молчал: а что говорить, когда что-то ушло, и уже не вернешь, как не пытайся.
Наконец, Соня тихо сказала ему, что безмерно скучает и вянет здесь, в их двухкомнатной уютной квартирке с видом на реку, среди его книг по физике, и что хочет вновь попробовать себя в музыке, которую она забросила, когда вышла замуж. И он должен понять ее. «И, — совсем уже тихо прибавила она, — может быть хорошо, что у нас нет детей.»
Константин понял ее. И когда провожал на вокзале под старинными часами, знал, что провожает навсегда. Так оно и случилось. Письма дружелюбные и холодные приходили все реже. Соня писала, что успешно занимается музыкой, и даже сама дает уроки. Потом пришло покаянное письмо, в котором она писала, что так уж сложилась жизнь, что она полюбила другого, и Константин должен понять ее и дать ей развод.
И когда их развели тихо, без упреков и обид, он вместе с обручальным кольцом вернул ей последнее письмо. От него пахло Сониными духами, и странички его были серыми, как крепдешиновая ее косыночка, в которой она уезжала из Воронежа.
Дарина старалась не бередить душевную рану брата, писала два раза в месяц будничные письма, рассказывала о работе мужа: «ужас, пахнет от него псиной и кошками, руки изъедены карболкой, и вообще похож на своих пациентов!»; о дочерях — Таечке и Тамарочке — они уродились болезненными — в мать и учились неважно; о своих собственных победах на хозяйственном фронте: «варенья сегодня наварила вишневого и крыжовенного по шесть банок, терн и сливу замариновала, да с гвоздичкой, да с перчиком, душа радуется, на банки глядя, приезжай, Костик, побалуем тебя вкусненьким».
Костик усмехался тепло, вглядываясь в кривые строчки. Прежнюю неласковость и капризность сестры как рукой сняло. Простая заботливая женщина с отяжелевшими от бесконечных трудов руками. О Блоке и Лорке с ней, конечно, не поговоришь, но Дарина обладала двумя бесценными качествами — деликатностью, редко встречающейся в людях, и правом последней ниточки, связывавшей его с родным городом и квартироой, где сестра ревностно хранила дух родительского дома.
Поэтому он был удручен, получив последнее письмо Дарины, в котором она просила его позволения продать библиотеку отца. «Костик, прости нас, — сбивчиво писала сестра, — но денег катастрофически не хватает, Таечке нужна операция на глазах, если не сделать, может быть глаукома, Степан все кашляет, я сама мучаюсь с диабетом, тех денег, что ты нам помогаешь, спасибо тебе огромное, но они не решают проблемы, дом давно требует ремонта, не сердись на нас, но у тебя своя жизнь, свои интересы, а книги старинные, может, кому-то будут нужны. Ты, конечно, приезжай, посмотри, может что-то захочешь оставить себе, прошу тебя, не обижайся, но, правда, очень тяжело.»
Дальше следовало полторы страницы такого же неровного извиняющегося текста. Константин закрыл глаза, представил себе отцовские книги, тяжелые, в темных с золотом переплетах. «Освобожденный Иерусалим» Тассо 1871 года издания, Сервантес с иллюстрациями Доре, Овидий, Катулл, Пушкин, Салтыков-Щедрин, Симонов с дарственной надписью автора отцу, труды Эйхенбаума, Цявловского. Отец был филологом и любил свою профессию трепетно и глубоко.
«Милые друзья», — называл книги отец и любовно оглаживал корешки. Константин вспомнил, как осторожно, едва касаясь, мать стирала с них пыль, как аккуратно, стараясь не нарушить порядка, переставляла вещи на огромном письменном столе отца, затянутым темно-зеленым сукном, проверяла, остро ли очинены карандаши в черной фарфоровой вазочке, и всегда ставила на стол маленький букетик цветов. Весной это были фиалки или веточка мимозы, летом — ромашки, осенью — кленовые листья, а зимой — мелкие хризантемы-дубки. Все цветы были тонкого ненавязчивого аромата, у отца была аллергия, и груды сирени, роз, и снежно-искристых нарциссов выставлялись только на открытой террасе. Отец любил пить там чай, солнце светило ему в спину и майка понемногу темнела от пота. Отец допивал чай, глубоко вдыхал душистый воздух и сразу же возвращался в дом. Ароматные эфиры в большом количестве были ему противопоказаны.
И вот теперь «милые друзья» должны уйти в чужие руки. А что делать? Наука, увы, давно перестала кого-то кормить. Константин вспомнил своих племянниц — тихих, бледных девочек, и подумал, что родители не пожалели бы и жизни, чтобы их внучки были бы здоровы и румяны.
Константин отправил сестре телеграмму: «В конце недели выезжаю. Жди». У него было несколько отгулов на работе, вот и пришло время ими воспользоваться.
Сестра встретила его на вокзале похудевшая и заплаканная.
— Костик, — ткнулась она ему в щеку посеревшими губами, — ты прости, Костик, ты же знаешь, я бы никогда не побеспокоила тебя, но просто уж и не знаю, что и делать. Степан все время на работе, читает только об овцах, собаках, курицах и прочей живности, мне жалко на него смотреть, он похудел, девочки из болезней не вылезают, у меня и голова кругом идет, сама еле держусь, ты прости, Костик, ты у меня один остался…
Константин не знал, как прервать эту искреннюю и слезливую речь. А что ей скажешь, бывшей капризной Даринке, женщине с красными, разбитыми домашней работой руками и теплым совестливым сердцем? Что ей сказать, чем помочь, кроме того, чтобы пожелать спокойной старости?
— Ну, хватит, слава Богу, все живы, все будет хорошо, — он приобнял сестру. — Я тебе привез кое-что, возьми. — Константин передал сестре конверт. — Тут немного денег, прости, но лишними не будут.
Дарина отвернулась и подбородок у нее задрожал.
— Всё, всё, — улыбнулся он. — И так дождь, а ты еще сырость разводишь.
Дарина хлюпнула носом, улыбнулась слабо.
— Я суп сварила фасолевый, Костик, как ты любишь, а Тамара пирог с вишней консервированной испекла.
В доме сестры, доме родителей все было по-прежнему. Так же стояло мамино кресло с накинутым на ручку пледом, и зеленые перья хлорофитума свешивались из керамического кашпо.
Племянницы выросли, вытянулись, но были такими же бледными, с темными, словно смазанными маслом волосами и глазами-пуговицами. Они приветливо расцеловали дядю, примерили его подарок — коралловые бусы, немного посидели за столом и потом ушли в свою комнатку — бывшую, его, Константина, на балконе.
Вечером пришел Степан. Он совсем поседел, и даже ресницы казались не белыми, а серебристыми. Теперь его скорее можно было назвать бабочкой-среброкрылкой, а не белокрылкой. Руки его все были в царапинах и шрамах.
— Профессиональные шрамы! — не без гордости заметил он. — Сколько раз меня братья наши меньшие кусали-царапали!
— Нашел чем гордиться! — добродушно ответила Дарина, водружая на стол кастрюлю с супом.
Размякший после вкусной еды и домашнего вина, Константин с нежностью смотрел на потемневшие стены кухни, с отклеившимся куском обоев, на бежевые кухонные шкафчики, еще материны.
— Как живешь, Костик? — спросила сестра, постелив ему на диване в гостиной. — Вот так и жизнь раскидала, видимся от счастья к горю, да и то не всегда. Постарели мы, хотя я вообще, а ты молодец, хорошо держишься.
Константин уверял ее, что она неправа, что хороша привлекательностью зрелой женщины и стоит ей начать хоть немного ухаживать за собой, то на нее будут оборачиваться. И она делала вид, что верила, потому что в это верить приятно. Но сам он знал, что никуда не денутся уже растрескавшаяся кожа рук и мелкие морщинки возле глаз, словно неведомая птица оставила там свои следочки, а, самое главное, никуда не исчезнет уже из глаз выражение тревоги — «все ли хорошо у вас? Не нужна ли моя помощь?». И сам знал, что птица времени нещадно окогтила и его.
Когда он проснулся на следующий день, Степана Федоровича уже не было — поехал в свою айболитову клинику, а сестра собиралась с Таей к врачу. Тамара была в школе.
— Я тебе, Костик, на кухне завтрак оставила. Каша овсяная, сыр, масло, хлеб, колбаса, джем абрикосовый и клубничный, чай зеленый и черный заварила, бери, что хочешь. А если будут звонить, возьми трубку, это по поводу книг, мы объявление дали, а ты там посмотри сам, отбери для себя.
Сестра говорила быстро, не глядя ему в лицо, будто боясь, что он передумает и начнет упрекать ее за решение о продаже.
Константин закрыл за ними дверь, налил себе чашку чая и пошел в бывший кабинет отца — небольшую проходную комнату, сверху донизу заставленную книжными полками.
Сестра действительно поддерживала здесь дух прошлого. Все стояло на своих местах, и даже статуэтка балерины на письменном столе отца так же изящно застыла в фуэте. Кончик ее фарфорового пуанта был отломан — это Константин случайно уронил балерину в детстве. Но воздух в библиотеке был спертым, холодным и нежилым — видно, заходили сюда нечасто.
Константин взял безошибочно томик Симонова с дарственной надписью отцу, прижизненное издание Блока, Беранже 1893 года, Сервантеса, Чехова.
Зазвонил телефон. Женский голос в трубке был уставшим и немолодым.
— Здравствуйте. Я по поводу продажи книг. Если вы не против, моя дочь Майя сейчас может подъехать посмотреть книги. Вы не подскажете адрес?
— Да, конечно. Здравствуйте. Запишите: ул. Горьковская, 7, кв. 11.
Часы пробили десять утра. В дверь позвонили. На пороге стояла невысокая худощавая женщина с теплыми ореховыми глазами.
— Здравствуйте, — протянула она холодную ладошку. — Я — Майя. Мама звонила вам по поводу книг.
— Здравствуйте. Проходите, пожалуйста.
Женщина сняла ветровку, и рыжеватые волосы рассыпались по плечам. Ей было на вид лет 40, но фигура была девичьей, а лицо еще сохранило выражение утонченной чистоты, которая так молодит человека.
— Я не побеспокою вас надолго, — смущенно сказала она. — Дочь учится, собирается поступать на филфак, хотелось бы, чтобы книги были у нее под рукой.
Все в ее фигуре, в характерном наклоне головы, в нервном движении, которым она все пушила прядь волос, говорило о том, что жизнь ее не баловала, и ей приходилось все время царапаться, чтобы отстоять свое право на собственное мнение, и что маленькие твердые руки ее знакомы с тяжелым физическим трудом. И все же от нее веяло беззащитностью и от этого Константину вдруг стало тепло на сердце.
— Вы выбирайте, не буду вам мешать, — сказал он. — Чаю хотите?
— Нет, что вы, спасибо, — откликнулась она.
Но он все же принес ей черного чаю с лимоном и шоколадкой.
— Угощайтесь, холодно сегодня.
Женщина посмотрела на него со смятенной благодарностью. Видно было, что она давно отвыкла от ухаживаний, и сейчас ей волнительно даже простое внимание.
Она отобрала Гомера, собрание сочинений Пушкина, Джека Лондона, Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Грина.
— Как много всего! — засмеялась она. — Какое богатство, глаза разбегаются! Так и хочется взять все, но не донести.
— Где вы живете? — серьезно спросил Константин. — Я помогу довезти.
— Нет-нет, мне неловко, как можно?
— Нужно! Вы берите, что хотите, нужное уже отобрано.
— Вы знаете, — нерешительно начала она, — я бы еще взяла Диккенса и сборник французских сказок. У меня в детстве был такой же, но вечных переездах потерялся. Но…
— Не беспокойтесь. Этого хватит, — Константин мельком взглянул на небольшую пачку денег, которые она выложила на стол. — Тут хозяйка сестра, это ей. Вы подождите меня в прихожей, я мигом.
Когда женщина вышла в прихожую, Константин быстро достал бумажник и положил рядом с пачкой денег еще две купюры в сто рублей.
— Как мы это все донесем? — засомневалась Майя. — Один Диккенс в 30 томов.
— Просто, — улыбнулся он. — У вас есть сумка?
— Да, конечно! — она достала дорожную рыжую сумку.
— Прекрасно! Часть связок положим в нее, часть — понесем в руках.
— Спасибо вам. Даже не знаю, смогла ли бы приехать еще раз. Я — вдова, муж погиб десять лет назад, проходил мимо строящегося здания, и сорвавшийся с крыши камень убил его на месте. Осталась с дочкой, да еще мама старенькая, болеет. Пособие на ребенка получаю, работаю в библиотеке и подрабатываю в газетном агентстве — журналы и газеты по домам разношу. Это самое трудное — то вверх, то вниз по этажам с тяжелыми журналами, а еще людей дома не бывает или не платят вовремя, а издания дорогие, вся издергаешься, пока в срок представишь и журналы, и деньги.
Она говорила без умолку, и Константин ловил себя на мысли, что ее речь не тяготит его как сестрина, и что она смешно и мило приподымает верхнюю губу при разговоре, и лицо ее в профиль приобретает «необщее выраженье». Константин подумал, как же верны бывают иногда старинные определения — именно «необщим выраженьем» отличалось ее лицо и нежность все теплилась и крепла в его душе, и уже казалось, что не серый ноябрь, а заблудившийся апрель шел рядом с ними по мокрым улицам, овевал невнятным ветерком и снова улетал.
— Вот и моя остановка, — улыбнулась Майя. — Спасибо вам. Без вас я бы никак не справилась.
— Давайте я вас провожу до дома, если позволите.
Она взглянула на него и кивнула молча.
Дверь открыла маленькая седая старушка с коротко стрижеными волосами.
— Майя! Ты хотя бы предупредила, что не одна.
— Не беспокойтесь, ради Бога, я просто помог довезти книги.
— Нет, проходите, пожалуйста, хоть чаю попейте.
— Спасибо. Как-нибудь в следующий раз!
И, перехватив в зеркале взгляд ореховых глаз, понял, что хочет, чтобы «следующий раз» случился.
— Я вспомнил, у меня еще есть собрание сочинений Баратынского в двух томах. Вы не видели его. Издание 1914 года. Если интересуетесь, то я бы мог завезти его вам завтра. До конца недели я здесь. Вы только дайте свой телефон, если можно, я завезу, когда вы будете дома.
Майя улыбнулась, и ему показалось, что эта улыбка расцвела внутри него.
— Я очень люблю Баратынского, была бы несказанно рада, но я не знаю, как вас и благодарить, так неудобно. Вот телефон, — она протянула ему клочок бумаги.
***
— Ты какой-то сам не свой, Костик, — сказала ему вечером сестра. — Что случилось? Болит что-нибудь? Устал? Много звонков было?
Август 2015 г. Краснодар
Карина Муляр
Человек, который учил летать
После окончания юрфака Зойка, а теперь Зоя Михайловна, попала следователем в свой же маленький городок. Планов было громадье. Вот она, Скрипченко Зоя Михайловна, в течение пяти лет сводит на нет преступность городка. А может и всей области. О ней пишут газеты, у нее берут интервью. Она скромно и односложно отвечает, что мечтала о спокойствии городка всю свою сознательную жизнь. С тех пор, как ее отца убили по пьяной драке. Поэтому и пошла в университет на юридический. Зоя Михайловна становится известным следователем. Ее, наконец, приглашают на работу в Москву и просят, именно просят принять должность. Она отвечает, что должна подумать, так как ее очень любят и ценят в городе. Такие мысли приходили в голову Зое Михайловне обычно одинокими вечерами, когда после работы она возвращалась в свою однокомнатную квартирку, расположенную на окраине городка. И преступность не упала, а даже наоборот. И известным следователем я не стала. Мне уже почти сорок лет, а замуж так никто и не взял. Зоя Михайловна подошла к зеркалу, погрозила своему располневшему изображению, и махнув рукой села пить чай с плюшками, которые обожала с детства. Ее зимнее одиночество нарушил внезапный поздний телефонный звонок. Вечером Зое Михайловне обычно никто не звонил. Иногда она гипнотизировала трубку телефона, мысленно выпрашивая хотя бы один звонок. Телефон тупо молчал. А тут вдруг: Хотели звонок? — Получите. Зоя Михайловна, от неожиданности подскочила, как ошпаренная и бросилась к телефону. «Але» — небрежно произнесла она. В трубке повозились, раздался смешок и знакомый голос ее однокурсника Генки Тихого произнес:
— Что але, але? Все сидишь в своей дыре? Небось, уже располнела так, что в двери не влазишь?
— Генка! Это ты? — от радости крикнула Зоя Михайловна.
— Да. Это я. Так. Слушай и не перебивай. Я проездом в твоей дыре. Встречаемся через час в вашем мерзком кафе. Все поняла?
— Генка! Я так сразу не могу. И потом уже поздно. Посмотри, какая метель на улице. Я что убила кого-то?
— Слышишь ты, Нудятина. Быстро оделась и через час в кафе. У меня мало времени.
В трубке засмеялись знакомым характерным смехом, который автоматически заставлял улыбаться, причем несмотря на настроение. Затем послышались короткие гудки. Зоя Михайловна ясно вспомнила свои студенческие годы. Красавца Генку Тихого, от которого было так шумно и громко, что казалось все начинало смеяться и двигаться только от того, что он появлялся в аудитории. Преподавателей он сводил с ума своим обаянием. Оценки на экзаменах мог получать только за свою неповторимую улыбку. Несмотря ни на что Генка учился, как одержимый. Закончил с красным дипломом и остался в Москве. Обо всем этом думала сейчас Зоя Михайловна, пытаясь подобрать наряд, в котором будет меньше заметна ее страсть к плюшкам. Заказав на дом такси, Зоя Михайловна добралась до единственного в городе кафе. Там за столиком ее уже ждал Генка Тихий. Увидев красивого, респектабельного мужчину, Зоя несколько опешила. Но он тут же подскочил к ней, поцеловал и усадил за стол. «Генка всегда был джентльменом», — мелькнуло у Зои Михайловны. Несколько минут поболтав ни о чем. Генка приступил к делу.
— Зойка, слушай! Я получил назначение. Теперь подбираю своих людей. Прикинь. Москва. Отдел расследования убийств. Ну как? Звучит? И ты — Скрипченко Зоя Михайловна, погрязшая в разборках семейных скандалов этого городка, получаешь должность в этом отделе. Ну как? Времени на размышление не даю. Собрала свои манатки и через две недели получишь первый «висячок», — Генка радостно засмеялся, заставив своей улыбкой улыбнуться и Зою Михайловну.
Она, наконец, смогла закрыть, открывшийся от неожиданности предложения рот. Ничего вразумительного в голову не лезло, поэтому Зоя Михайловна налегала уже на третье пирожное с кремом.
— Зойка. Ты смотри не забудь, что кафе закрывается через двадцать минут. Если что, ты сможешь съесть еще только пару пирожных — улыбнулся Генка, оставил адрес, куда Зоя должна была позвонить, когда окажется в Москве. Он встал, поцеловал жующую Зою Михайловну, попрощался и быстро пошел на выход. Заказав еще три пирожных, Зоя лихорадочно обдумывала предложение. Это был шанс. Только очень неожиданный и такой же искрометный, как сам Генка. Голова подсказывала: «Надо решаться. Сороковник на носу, а все еще в девках. Позорище». Поразмыслив еще немного, Зоя Михайловна снова вызвала такси и отправилась домой. Ночью ей снова снились ее несбывшиеся мечты об удачной карьере и хорошем муже. Наутро Зоя Михайловна обратилась в отдел кадров с просьбой об увольнении в связи с семейными обстоятельствами. Ей устроили пышные проводы. Как и договаривались с Генкой, через две недели он встретил ее прямо на вокзале и отвез в заранее приготовленную для нее квартиру, недалеко от центра Москвы. «Похоже, что хоть и поздно, но мечты начинают осуществляться», — по дороге думала Зоя Михайловна.
Генка вручил ей ключи от уютной двухкомнатной квартиры и сказал, чтобы она обустраивалась. Эта квартира временная, а через год он будет хлопотать о том, чтобы ей выделили отдельную квартиру. Оставшись одна, от счастья Зоя начала прыгать. Она перестала прыгать только тогда, когда услышала какой-то шум. Оглядевшись, она ничего не увидела. Но когда присела на стул, то тут же сообразила, что от ее веса вместе с ней прыгали и стол и стулья. «Черт возьми!» — подумала Зоя Михайловна, — «Теперь точно буду худеть. Столица все-таки»
Наутро Генка заскочил за Зоей Михайловной, и они поехали знакомиться с новой ее работой и коллективом. К удивлению Зои Михайловны, коллектив ее сразу принял. А Генка, тут же собрав всех на летучку, представил Зою Михайловну и торжественно попросил пожилого следователя Никитича вручить ей «висячок» для начала. Никитич, ехидно улыбаясь, сказал:
— Ну, все. Попалась девка. Висяк у нас уже четыре года и никаких следов. Ну, для начала возьми. Поиграйся. Кто знает. Может у тебя что-то прояснится.
Зоя взяла огромную пыльную папку, заботливо обтерла ее тряпкой и пошла на свое рабочее место. Потекли обычные рабочие будни. Отношения в отделе были прекрасными. Генка был чудесным организатором. Позже Зоя узнала, что на его счету было раскрыто множество тяжелейших убийств, а вел он себя просто и доступно. Постепенно Зоя Михайловна входила в курс дела, осваивалась со столичной жизнью. У нее появилась подруга, жившая с ней на одной лестничной клетке. Тоже дама лет сорока, разведенная, работающая в косметическом салоне. Элина первая и взялась за Зойкину внешность. Массажи, тренажерный зал, походы по модным магазинам. Зойка ходила с постоянной счастливой улыбкой на лице. Ей виделось, как она сможет раскрыть этот ненавистный «висячок» в котором и зацепиться было не за что. А дело было так. Какой-то неизвестный, или какие-то, а может просто это были суициды, которые периодически повторялись. Общего было только то, что все жертвы или самоубийцы кидались или с моста или с высотного дома. Больше зацепиться было не за что. Ни возраст, ни пол, ничего. Каждый раз разные, непохожие друг на друга люди. Мужчины, женщины, молодые, пожилые, одинокие и семейные. «Ну и подкинули мне задачку» — в сердцах думала Зоя Михайловна. Интересно, а Шерлок Холмс смог бы раскрыть такое? Но жизнь текла своим чередом. Быстрого раскрытия «висячка» от Зои никто не требовал, но она включилась на полную катушку. Изучала каждый случай в отдельности, разыскивала свидетелей, ходила на места происшествий. Элина — ее новая подруга говорила:
— Зоя! Сначала твоя внешность, потом расследования. Пойми. Здесь Москва — твой последний шанс устроить свою жизнь, а ты все работа и работа.
И Зоя понемногу сдавалась. Она начала следить за собой, красиво одеваться, даже легко подкрашивала свои пухлые губы. Все это не осталось незамеченным. И однажды Зоя обнаружила, что Генка стоит и пристально смотрит на нее, но не как начальник, а просто, как мужчина. О! Этот взгляд может распознать любая женщина. Зоя Михайловна раскраснелась от удовольствия, а Генка подошел к ней и сказал:
— Нудятина! Приглашаю тебя вечером в ресторан. Что-то ты слишком похорошела. Негоже, чтобы такая красота и прошла мимо меня.
Генка был женат, но неудачно. Жена через месяц уехала с его другом в Германию, так ничего и не объяснив. С тех пор Генка в серьезные связи старался не вступать. Вечером, заехав за Зоей и увидев ее, нарядно одетую, похудевшую килограмм на двадцать, стройную, Генка вдруг растерялся. Он понял, что начинает влюбляться и легкого, ранее предусматриеваемого флирта может не получиться. Зоя светилась от счастья. Жизнь постепенно налаживалась в полном соответствии с ее мечтами. Только на работе она уставала все больше и больше, а дело не продвигалось ни на шаг. Подружка по лестничной клетке Элина, увидев, что Зоя очень устает, сказала: «И тебе и мне нужен курс по расслаблению от стрессов. Надо узнать, кто ведет такие курсы». Подружки сели возле компьютера и начали смотреть всевозможные рекламы групп, в которых занимались снятием стресса. Записав несколько адресов, они пошли смотреть, как проходят занятия. Зоя не очень верила во все виды альтернативной медицины, да еще и в групповых занятиях, но Элина настояла. После долгих поисков подруги записались в группу «Лечение стресса». Группу набирал известный психиатр Новиков Арнольд Виленович. Первое занятие было посвящено выяснению, что такое стресс. Голос психиарта мягко рассказывал о природе стресса и способах его лечения. Группа была очень разновозрастной, но слушали затаив дыхание. Арнольд Виленович тихо вещал:
— Что такое стресс? Каждый человек испытывал его, все говорят о нем, но почти никто не берет на себя труд выяснить, что же такое стресс. Стресс есть неспецифический ответ организма на любое предъявленное ему требование. С точки зрения стрессовой реакции не имеет значение, приятна или неприятна ситуация, с которой мы столкнулись. Имеет значение лишь интенсивность потребности в перестройке или адаптации. Коротко перечислим факторы, которые могут привести к стрессу: утомление, боль, страх, ответственная сосредоточенность, унижение публичного поражения, потеря крова, неожиданный огромный успех, конфликты, ведущие к ломке всего жизненного уклада и. т. д.
Зоя и Элина были в восторге от услышанного. Это была абсолютнейшая правда. А Арнольд Виленович продолжал:
— Стресс, который вызывает болезненные изменения в организме, называется «дистресс». Каковы его проявления? Встречается много людей, у которых инфаркт миокарда, гипертонический кризис, церебральный инсульт, бронхиальная астма, язвенная болезнь и другие заболевания возникали после стресса или на его фоне. Нередко они сами говорят, что «у меня все случилось на нервной почве», «это нервное», «все от стресса».
Все это было близким и понятным. Было решено раз в неделю посещать занятия. Через короткое время, после начала занятий Зоя, действительно начала чувствовать себя лучше. Увеличилась работоспособность. Не так угнетало, что вверенное ей дело пока не сдвигалось с места. Это было только пока. Отношения с Генкой продвигались вперед, обещая хорошее продолжение. Генка уже завуалированно начинал поговаривать о том что, не мешало бы и пожениться. Зоя была счастлива. В один из вечеров возвращаясь с работы, она увидела возле своего дома «Скорую помощь», службы спасения и полицию. Бросившись к центру происшедшего, она предъявила свое удостоверение и была пропущена за огражденную лентой территорию. Там, в страшном виде лежала неузнаваемо искалеченная ее подруга Элина. Говорили, что она сбросилась с крыши дома рано утром. Больше никто ничего не знал. На следующий день Зоя впервые не смогла пойти на занятия к психиатру. Через неделю она, собравшись с духом, все-таки решила продолжить занятия. Голос Арнольда Виленовича завораживал и успокаивал: «В большинстве случаев острой реакции на стресс необходимо применять методы так называемой „психотерапевтической реанимации“. Наиболее важным при применении психотерапии есть предоставление пациенту возможности говорить о случившихся стрессовых ситуациях. В тяжелых случаях дополнительно применяют небольшие дозы успокаивающих препаратов. При лечении адаптационных реакций необходим краткосрочный курс психотерапии, которая поможет пациенту воспринять новую ситуацию и адаптироваться к ней».
«Все верно» — думала Зоя Михайловна, — «нужно взять себя в руки».
После занятия Арнольд Виленович подошел к Зое и спросил, где ее подруга. Расплакавшись, Зоя все рассказала. Арнольд Виленович был очень озадачен. Он тщетно пытался успокоить Зою. Потом предложил проводить ее домой. Зоя согласилась. Доведя ее до подъезда, он старомодно поклонился и пошел в другую сторону. На работе все шло своим чередом. «Висячок» давил на психику. Зоя деликатно попросила у Генки дать ей что-то другое, но Генка вдруг заупрямился и сказал:
— Нудятинка! Пробуй еще, пожалуйста. Я так тебя люблю.
И сдавшись, Зойка опять сидела ночами и пыталась сопоставить все факты или преступлений или самоубийств. Так ни до чего и не додумавшись она решила посоветоваться с Арнольдом Виленовичем. Он с радостью согласился помочь. После занятий Зоя сказала Генке, что идет домой к психиатру, может он путем своих умозаключений в чем-то поможет. Генка согласился, но по профессиональной привычке потребовал адрес Арнольда Виленовича. Психиатр жил один в роскошном доме с прекрасным видом на Красную площадь. В квартире было богато и со вкусом обставлено. «Ну столько, сколько он зарабатывает, ничего удивительного», — подумала Зоя. Предложив по чашечке кофе с коньяком, Арнольд Виленович, сел в кресло и приготовился слушать подробности не раскрываемого дела. Зоя начала рассказывать, показывать снимки, высказывать предположения. Арнольд Виленович слушал очень серьезно. Иногда вставляя несколько слов по делу. Потом сказал:
— Давайте немного отдохнем. Потом продолжим.
Зоя согласилась. Арнольд Виленович вышел на кухню, до Зои донесся странный разговор. Ей показалось, что Арнольд Виленович говорит сам с собой: «Хватит давать мне указания, что мне делать. Я способен решить все сам. Прекратите. Не хочу больше слушать ваши голоса».
Арнольд Виленович вернулся в комнату несколько побледневшим. Взяв за руку Зою он провел ее на балкон. Потом не глядя на нее сказал:
— Достаточно просто раскинуть руки и ты полетишь, как птица. Мы сейчас поднимемся на крышу, только не моего дома, а другого и ты все сможешь проделать сама. Хочешь?
Обмякшая Зоя согласилась. Они вышли из подъезда, и пошли в неизвестном направлении. Зоя была, как во сне. Они шли очень долго по каким-то темным закоулкам. Наконец Арнольд Виленович остановился и сказал:
— Здесь.
Они начали подниматься по этажам вверх, потом через чердак вылезли на крышу.
— Смотри. Какая красота! Ты ведь хочешь научиться летать? Правда?
Зоя согласно кивнула.
— Ты должна просто раскинуть руки и лететь. Попробуй!
Зоя, подойдя к концу крыши, распростерла руки, и вдруг кто-то ее ударил так, что она отлетела на несколько метров и упала на середину крыши. Генка, неожиданно оказавшийся рядом, схватил Арнольда Виленовича и быстрым движением надел на него наручники. Подойдя к Зое, он спросил:
— Нудятинка! Ты в порядке?
И улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой. Плачущая Зоя прижалась к Генке, точно так же, как в детстве пряталась от страха, растворяясь в объятиях своего отца.
P.S.
Арнольда Виленовича признали больным шизофренией. Он находится на излечении в психиатрической больнице. Зоя Михайловна получила грамоту, денежную премию и повышение в звании за раскрытие серии сложных преступлений. Однажды она все-таки решила проведать Арнольда Виленовича. Приехав в больницу, она увидела, как он сидел в больничном скверике на скамейке и что-то тихо бормотал. Увидев Зою, сначала сделал попытку встать и уйти, потом все-таки сел. Было видно — он ее узнал. На её вопрос:
— Зачем же вы все-таки это делали?
Арнольд Виленович ответил улыбаясь каким-то своим мыслям сумасшедшего:
— Я просто учил их летать…
Увидев деньги, она сморщилась, будто собираясь заплакать, и стала на мгновение похожа на прежнюю Даринку.
— Костенька! Братик мой! У тебя легкая рука! С первого раза уже приличная сумма. Что взяли? Клиент приличный? А ты себе отобрал книги? Костенька, я не хочу, чтобы у тебя на сердце осталась какая-то обида. Возьми, все, что считаешь нужным. Ой, да, если так пойдет, то нужная сумма быстро соберется. Как жаль, что ты скоро уезжаешь! А остаться подольше никак нельзя? Все же это безобразие, Костик, что мы так нечасто видимся! Вот погоди, сделаем Тае операцию и летом приедем к тебе. Нет, летом не получится, летом по хозяйству дел много, весной, весной непременно к тебе нагрянем, всколыхнем твою холостяцкую квартиру! Костенька, иди кушать, я уже все на стол собрала…
Константин вышел на балкон. Небо было аспидно-черным, без единой звезды, на город надвигалась зима, и он знал, что она будет мглистая и холодная, и знал, что придет весна, а за нею и лето, и мягкие сумерки его будут запутываться в зацветающих липах. И, может быть, в маленькой воронежской квартире с видом на реку будет ждать его женщина с теплыми ореховыми глазами и летящим именем — Майя.
МИРАЖ
Осталось еще немного и будет возможность отдохнуть и попить.
Я уже вижу источник. Как красиво переливается вода, играя со светом.
Во что они играют. В светлячков?
Чего это я вдруг про мираж?
Так. Вспомнилось. А чем отличается мираж от этой дуры Фаты Морганы, которая сидит на морском дне и обманывает путешественников призрачными видениями.
Буду сейчас вспоминать, как там по-научному.
Мираж — оптическое явление в атмосфере: отражение света границей между резко различными по плотности слоями воздуха. Для наблюдателя такое отражение заключается в том, что вместе с отдалённым объектом видно его мнимое изображение.
Ну и память.
Читал об этом почти год назад и помню все дословно.
Только что-то меня все время тревожит. Как будто я –это не я. Неужели раздвоение личности?
Ни черта себе. Главное, чтобы на работе никто не заметил.
Почему я работаю медбратом в доме престарелых? Как мы с женой вообще попали в Германию?
Здесь все чистенько, равнодушненько: ««bitte sehr, danke sehr"*.
Сдохнуть можно, а они тебе с улыбкой вежливо покажут, где кладбище.
Почему в моем имени две буквы"Н», а не три?
Геннадий. Не люблю свое имя. Не люблю жену. Когда я ее разлюбил?
Не помню. Почему у нас нет детей?
Я стесняюсь ее спросить. Я не помню.
Люблю работать вечером или в ночь.
Когда все засыпают можно спокойно сесть в ординаторской и думать.
Думать обо всем.
Недавно пришел к интересному выводу: В молодости людям кажется, что они могут изменить мир. В среднем возрасте понимаешь, что не получится, а к старости опять кажется, что все можешь.
Вот и опять затихают голоса. Люди, готовые к реинкарнации идут спать.
С какого перепуга я взял, что они готовы к реинкарнации?
Да они просто уже забыли, кто они.
Уже произошла встреча со старческим маразмом.
Им все нипочем.
Каждый живет в своем известным только ему мире.
Они все похожи друг на друга.
Не узнают близких, тянут салфетки друг у друга, плачут, как дети.
Да готовы они, готовы.
После реинкарнации человек ведь не помнит, когда он жил и кем был.
А кто точно доказал, что реинкарнация –это что-то реальное? Это ведь только предположение. Теория так сказать.
От этих мыслей Геннадия отвлекло пение Полечки.
Это была старушка, примерно девяноста лет, которая каждый день пела своё личное поппури на известные старые песни.
Звучало поппури примерно так:
«Ой цветет калина в поле у ручья,
Золотятся фиалки, в парке Чаир
солнце с морем прощалось»
Полечка не понимала, что она старушка и видя себя в зеркале каждый раз спрашивала нянечку одно и тоже:
— « Ой, мамочки! Ой! Кто это?»
Ей казалось, что она все еще маленькая девочка,
нянечка ежедневно начинала свой обычный текст.
В зеркале Полечка, только уже взрослая и старенькая.
Несчастная старушка начинала так горько плакать, что сердце разрывалось от жалости и бессилия, что –либо изменить.
Геннадий чувствовал, что с ним стало что-то не так после тяжелой аварии, случившийся два года назад.
Только что именно?
Иногда ему казалось, что Ксения не его жена и он втихаря присматривался к этой чужой ему женщине.
Пытаясь понять, как он мог на ней жениться. Ксения была похожа на хищную птицу и своей хваткой и взглядами на жизнь иногда приводила Геннадия в замешательство.
Наверно я очень изменился после аварии.
Я долгое время был в коме. Мне кажется, что я не знаю, вернее не помню кто я.
Хороший дом престарелых.
Почти весь персонал из русских. Да и постояльцы тоже почти все свои.
Удачно же я устроился, однако.
Мысли продолжали будоражить мозг Геннадия и однажды он решился обратиться к знакомому врачу-психиатру.
Предварительно поговорив с женой, Геннадий на все вопросы получил странные ответы:
— « Да какая тебе разница, что было с тобой до аварии?
Хорошо, что жив остался.
Чтобы вылечить тебя и поставить на ноги мы сюда в Германию и приехали.
Потом решили остаться. Ну почему ты ничего не помнишь?»
На вопрос, где он работал до приезда в Германию, Ксения внезапно разозлившись сказала:
— « Какое теперь имеет значение где? Сколько ты меня будешь мучать этими вопросами?»
От возмущения она даже заплакала.
Геннадий с любопытством обнаружил, что в профиль его жена похожа на овцу, а когда начинает плакать, вдруг становиться похожа на злобного нахохлившегося филина.
Замолчав он твердо решил все-таки пойти к психиатру.
Геннадию не терпелось узнать: есть ли возможность каким-то образом восстановить память после амнезии, которая у него видимо имелась в наличии.
Постоянные дежурства все время откладывали разговор с психиатром.
Однажды придя домой Геннадий услышал, как Ксения нервно кому-то кричала по мобильному:
— « Сколько еще времени мне нужно будет тащить на себе этого ублюдка?
Сколько?
Ты мне обещал, что когда мы приедем в Германию и оформим все документы, ты его уберешь.
Когда ты наконец это сделаешь?»
Увидя вошедшего мужа, Ксения резко сменила тон и нежно сказала трубке:-«Хорошо, дорогая я поняла.
Нужно в кипящую воду сначала бросить мелко нарезанные овощи.
Пока. целую. Tsch; ss. (чюс)»
Нисколько не смутившись Ксения подошла к мужу, и поцеловав его в щеку спросила:- «Ты очень устал? Есть будешь?»
Геннадий отрицательно покачал головой и почувствовал, что она, его голова, начала раскалываться на какие-то мелкие осколки.
Эти осколки резали его мозг и все внутри.
Сморщившись от боли Геннадий сказал:
— " Я кое-что забыл на работе.
Я сейчас.»
Выбежав на улицу, он твердо решил пойти к врачу.
Вместо этого ноги Геннадия как-будто сами направили его в сторону «Дома престарелых», где он работал.
Благо, что"Дом» находился на соседней улице и необходимости в машине не было.
Зайдя в ординаторскую Геннадий почувствовал, что теряет сознание.
Медсестра Нина быстро принесла ему воды.
И снова пред глазами Геннадия возник его дежурный мираж.
«Да что же это за чертовщина» -думал он.
«Почему мираж?»
Внезапно в голове, как будто что-то прояснилось.
Осколки перестали его резать и Геннадий отчетливо вспомнил, что никакой он не Геннадий.