Марк Михайлович Вевиоровский

Сборник рассказов

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Марк Михайлович Вевиоровский, 2019

Пересматривая рассказы этого сборника, я еще раз убедился, что практически все они тесно касаются моих воспоминаний различного времени. Детские воспоминания всегда являются неисчерпаемым источником эмоций, картин, обстановки вокруг событий и фантазий на основе всех этих эмоциональных составляющих.

Остается ощущение, что все это заготовки ненаписанной повести «Моя малая родина».

12+

ISBN 978-5-4496-7966-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Сборник рассказов
2. Я ГРАФОМАН
3. НЕБОЛЬШАЯ ЭКСКУРСИЯ
4. АРХИПОВНА
5. СОРОК ВТОРОЙ КИЛОМЕТР
6. УЧИЛИЩЕ ФИДЛЕРА
7. АРЧА
8. ЗАВЬЯЛОВО
9. БИЙСК
10. БАБЬЕ ЛЕТО
11. КОНСТРУКТОР
12. ИСПОВЕДЬ
13. КАБИНА «БУРАНА»
14. ОБМЕННЫЙ ФОНД
15. НИКОГДА НЕ ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ В ПРЕЖНИЕ МЕСТА
16. НОЧЬ ПРОШЛА
17. КИНОТЕАТРЫ МОЕГО ДЕТСТВА
18. ДИАРБЕКИР
19. ЭТО БЫЛО во СНЕ

Я ГРАФОМАН

Для начала два замечания.

Первое — определение термина.

Оказалось, что термин далеко не однозначен и споры на эту тему продолжаются уже века. И это не описка — действительно, трактовку термина «графоман» можно найти в толковых словарях прошлых столетий.

Диапазон мнений достаточно широк — от серьезного психического заболевания до вполне безопасного бытового увлечения людей, занимающихся этим для собственного удовольствия.

Приверженцев той или иной точки зрения вполне достаточно, и к числу графоманов относят кого угодно от Золя до Кочетова, не щадя Пушкина и Леонова, Толстого и Чехова и других не менее известных писателей.

Поэтому для себя лично я в этот термин — «графоман» — вкладываю следующий смысл: человек, пишущий по велению своего сердца вне зависимости от возможности всенародного признания и гонорара, однако отнюдь не безразличный к отзывам своих друзей и близких, мнение которых ему небезразлично.

И замечание второе — опять из разнообразия терминологических определений.

Это относится к качественным оценкам литературным произведений, которые исходно созданы не профессиональными писателями.

Я категорически не согласен, что критерий качества может служить признаком включения автора в группу «графоманов» или в группу «писателей».

Это же чушь собачья!

Правда, сам критерий «качества» далеко не однозначен — он сам по себе включает ряд таких специфических понятий, как техника, владение литературным языком, способности к созданию сюжета, способность заинтересовать читателя, и, в конце концов, талант.

Любой пишущий человек обязан владеть родным литературным языком и изъясняться понятно для читателя — даже в полузабытом эпистолярном жанре.

Да, техника далеко немаловажна, и эта техника разножанрова.

Да, способность к создания сюжетной линии, воображение и умение воссоздания виртуальной реальности очень важны не только для авторов повестей и романов, но и для более скромных по объему произведений.

Да, очень немаловажен талант, но талант — штука дефицитная, причем уж очень много имеется профессиональных писателей талантом не особенно обремененных.

Для поэтических произведений еще очень важно умение чувствовать ритмику и музыку сочетания слов, а не только владение рифмой.

Тает снег на крышах,

Потемневший и влажный.

А ты ничего не слышишь,

И где я, тебе не важно.

А я уходу в переулков сплетение

В серый вечер от серого дня,

От людей, от сутулой тени,

Вечно преследующей меня.

Неужели весь век мне сутулится?

Эх, и развернуться бы

Всему миру вопреки!

Нет,

Никогда мне не выйти из этих улиц.

Тупики.

Вот с этими моими личными критериями я могу себе чистосердечно отнести к «графоманам», поскольку этим недугом — потребностью излагать свои мысли на бумагу — страдаю с детских лет. Еще в нежном школьном возрасте я начал писать — и стихи и прозу, а мои первые детские стихи правил мой одноклассник Володя Амлинский.

Мое первое стихотворение было вполне традиционным, и оно стало таким еще более после вмешательства Володи — от меня остались лишь две первые строчки.

Сохранился даже листок страницы из тетради с наброском текста рукой Володи — я стал обладателем автографа Владимира Амлинского!

По счастью не сохранилось практически ничего из написанного мною тогда…

А с Володей мы после школы так и не виделись.

Насчет своих прозаических «произведений» я тоже не заблуждаюсь — они тяжелы для восприятия, перегружены деталями и действующими лицами.

Это несмотря на несколько уже опубликованных книг популярно-технического жанра, массы статей в ряде журналов и на великое множество служебных «произведений» в виде кучи отчетов, регламентов, обзоров, инструкций и описаний технических решений…

Мне еще тогда сказали, что пишу я весьма научно, но малопонятно…

Боюсь, что эта сложность восприятия написанного мною характерна отнюдь не только для технического текста.

Несколько раз мне высказывали замечание по поводу излишней скупости текста, что приводит не только к экономии слов, но и просто делает текст скучным.

Примером может служить написанное мною и уже опубликованное.

Так, издательство договорилось с телеканалом по поводу создания книги на основе серийной телепередачи, и мне предложили написать эту книгу.

Для этого мне передали не только сотню лазерных дисков-оригиналов телепередач, но еще и служебные видеозаписи со съемок сюжетов и диски снимков фотокорреспондентов.

Оказалось, что в одну книгу уложить материал затруднительно и запланировали разбить материал на четыре сюжетные части.

Редакция поставило условие — особо не акцентировать внимание на ошибках в телесюжетах, которых было немало, и если исправлять те или иные недостатки, то делать это деликатно.

Была еще одна особенность в этой работе — иллюстрации в книге должны были быть взяты из телесюжетов, но разрешение телевизионного кадра не позволяет использовать это для полиграфии без дополнительной обработки.

Подобная обработка была не столь трудоемка, я даже делал такую работу для иллюстраций, которые вставлял в печатный оригинал текста, но редакция при подготовке материал к печати этой обработки не выполнила, и в опубликованных книгах картинки были размером немного больше почтовой марки.

Естественно, такие иллюстрации в тексте не смотрятся, в особенности если они содержат много разноцветных деталей.

Дополнительным недостатком книг является мой стиль — скучный до занудливости, причем я старался недостатки телевизионного оригинала даже не называть, а просто описывать реальную технологию тех или иных операций так, как они выполняются на самом деле.

Кроме этого в издательстве была идея сделать отдельные сюжеты в стиле комиксов — такие публикации тогда появились в некоторых изданиях. Учитывая, что многие телесюжеты были связаны с известными личностями, создание отдельных небольших блоков было выполнимо, но не в виде комикса.

Для пробы я сделал такой ограниченный сюжет с минимумом текста (но конечно без слов в виде облачков изо рта!) — всего три действующих лица (отец, маленький сын и девушка-дизайнер) и три страницы с дюжиной иллюстраций.

Но редакции сперва не понравился объем, а затем вообще эту идею отставили.

Мне кажется — напрасно.

Подобные вставки были бы очень полезны в упомянутых книгах, как и вставки с высказываниями постоянных персонажей, которые за время существования телевизионного проекта приобрели большую известность.

Несмотря на отрицательное мнение руководства телеканала книги все же вышли и поступили в продажу, и при всех недостатках и высокой цене весь тираж практически разошелся.

Если вы еще не догадались, о каких таких книгах идет речь, то это книги о школе ремонта: «Школа ремонта. Стены», «Школа ремонта. Полы», «Школа ремонта. Окна и двери» и «Школа ремонта. Потолки».

Телесюжеты «Школа ремонта» на телеэкране продолжаются.

Вдобавок аналогичные телесюжеты освоили и другие телеканалы…

С теми же недостатками и недоговоренностями, что и раньше, хотя иногда предлагаемое с телеэкрана настолько далеко от возможностей (и даже потребностей) нашего массового зрителя…

Зато при создании упомянутых книг я был волен в выборе сюжета, его развития и оформления.

Почти ничто из написанного мною не выполнено по прямому заказу (кроме рекламных текстов в «Комсомольской правде»! ), без эмоций не написано ни строчки стихов, а создаваемая мною виртуальная реальность всегда содержит приметы окружающего мира.

Читайте!

НЕБОЛЬШАЯ ЭКСКУРСИЯ

— Где здесь производят брак?

— Что?..

— Где здесь браки делают? Привет!

— Ой, ты меня напугал! Привет! Ну, никак тебя не ждала! Откуда ты взялся?

— Убежать можешь?

— Как это убежать?

— На некоторое время. Ненадолго? Может, мне с Натальей Евгеньевной поговорить? Или с Наташей Бурмистровой?

— А ты, что, их знаешь? Ну, если не надолго… Я попробую… Подожди меня на улице.

Он встал чуть в стороне от кучки свидетелей, ожидающих своих брачующихся, но она сразу нашла его глазами.

— Как же ты меня отловил? Ведь я через день работаю…

— Прекрасно выглядишь. Или этот дом молодит?

— И ты совсем не изменился… Для чего ты меня выкрал?

— Давно не видел… Хочу провести с тобой маленькую экскурсию по своим родным местам. Я тут недалеко родился и жил тут довольно долго… Историю своего здания, надеюсь, ты знаешь?

— Ну, в общем…

— Значит не знаешь. Это дом купца по фамилии Рерих, после революции тут было общежитие МИДа, а во время войны — Британская военная миссия… Висел большой флаг, у подъезда стояли их, английские джипы… Я это все помню…

— А я и не знала, что это твои родные места… А вот тут теперь театр…

— Да, я знаю. Только экскурсия будет не по сегодняшней Москве, а по той, по моей… Думаю, узнаешь много нового…

— Но меня скоро хватятся.

— Ничего, мы недолго… Вон там, где на углу этот новодел, была школа, в которой учились мои сестры — школа была женская и перед зданием стоял небольшой бюст Некрасова… Ведь я учился так давно, когда еще мальчиков и девочек учили отдельно.

— Ну, и как это? Учится отдельно?

— Вопрос философский. Важно ведь не только, что отдельно, но еще и как учить… А вот этот дом…

— Там театр…

— Я же сказал, что экскурсия будет по старой Москве… Этот дом для меня памятен тем, что вот здесь, в квартире на первом этаже жил один из маминых учителей, профессор, который пытался учить меня играть на гитаре… Но он был самоучка и я не смог постигнуть этой премудрости…

— Но этот дом был моложе соседнего…

— В этом доме бывал Ленин, здесь он слушал игру тогдашнего виртуоза Исая Добровейна, и даже кино про это снимали здесь. Здесь, на квартире сестры Горького, «буревестник революции» читал Сталину «Девушку и смерть», и Сталин сказал, что это посильнее, чем Фауст Гете. А еще в этом доме жил радист Кренкель из четверки папанинцев и еще один из моих одноклассников, который позже стал писателем…

— Да ну?!

— Учился плохо, литературу знал лучше нашего учителя…

— Не хочешь о нем рассказывать?

— Это может затянуться очень и очень надолго. За ним последуют другие мои школьные друзья, а это история бесконечная… Тут жил один ученый, и его именем названа улица…

— Чаплыгин?

— Тс-с! Пусть некоторые имена и названия будут пока скрыты, так интереснее! Хотя непонятно, почему это улица — такой же переулок, как соседний… А внимание на этого ученого я обратил знаешь когда? Когда читал книгу «Жизнь Бережкова». Там все герои — подлинные, только спрятаны под другими фамилиями, и я с интересом расшифровывал их настоящие фамилии.

— И как — успешно?

— Успешно и страшно интересно! Столько прочесть пришлось! Там почти у всех героев есть реальные прототипы, а иногда даже по два… Где-то дома валяется старый выпуск «Роман-газеты» с первой публикацией, и там в конце я сделал расшифровку подлинных имен и фамилий…

— А тут латвийское посольство… В этот дом попала бомба при первом налете немцев в сорок первом… Я первый налет наблюдал из окна поезда, увозившего нас в эвакуацию…

— Идем, идем! Там ничего не видно! Да и тогда с улицы не было видно.

— Так ты же уехал?

— Мы вернулись в сорок третьем… Тут понастроили всего, но вот эта булочная в изразцах осталась…

— Между прочим вон там, подальше, есть интересный музей-квартира художника Васнецова, чуть ближе жил мой одноклассник Колька, и вообще можно устраивать экскурсию по одному этому переулку…

— А дальше, вон там, за тем домом, моя школа. Я помню, как ее строили еще перед войной.

— Сколько же тебе было до войны?

— Ну, я старый! Красные кирпичи на стену подавали по ленточному транспортеру прямо от тротуара, и кирпичи ехали вверх, и мне было очень интересно наблюдать за ними. Но учиться я начал не здесь, а в другой школе — тут стояли военные, и я перешел сюда учиться, отучившись год в другой школе. Там тоже очень интересное здание…

— Далеко?

— Нет, тут рядом. Это здание позапрошлого века, там было Долгоруковское мужское ремесленное училище. В начале войны там формировали 4-ую дивизию народного ополчения, должна быть памятная доска…

— Потом это была школа №310, а теперь школа №1621 еврейского этно-культурного центра Эц Хаим…

— Но вернемся… А этот домик так и стоит с тех пор! Тут жил один мой одноклассник, кажется Луковский… А сзади — видишь? — какой урод поселился!

— А вот дальше… Вообще сейчас уже трудно представить себе, как выглядела улица тогда. Понастроили бетонных уродов… Но и тогда маленькие домики старой постройки уживались с более современными. Давай свернем и пройдем чуть дальше. Смотри!

— Что-то очень старое?

— Это училище Фидлера, но так сильно перестроено…

— Что?! Училище Фидлера? Неужели… то самое?!

— Да, то самое. И в этих местах были бои во время первой русской революции, а в нашем дворе ребята нашли в земле заржавевший браунинг…

— Пойдем поближе!

— Пойдем! Ты потом сможешь походить тут и посмотреть все спокойно, а теперь обернись. Видишь дом, замыкающий переулок? Фронтон видишь?

— Вижу.

— Так на этом фронтоне была надпись — «Дом политкаторжан». В каком году исчезла надпись из бетонных букв — не знаю.

— Каких политкаторжан? Еще царских?