Сложившееся в литературе представление об элитарном характере «первой волны» русской эмиграции не вполне соответствует действительности. Подавляющее большинство эмигрантов принадлежало к непривилегированным слоям (средние городские слои, студенты, мелкие землевладельцы, квалифицированные рабочие, крестьяне, казаки, офицерство); их судьба в конечном счете, несмотря на первоначальные мытарства, сложилась гораздо благополучнее, чем у их соотечественников, оставшихся на родине
Поди столкуйся с вами со всеми насчет того, что Академия наук есть Академия наук, что родина не перестает быть милою оттого, что она несчастна, что уехать заграницу — подвиг не из великих…
Восемьдесят лет спустя, в декабре 1999 года, как точно указано на титульном листе книги, мемуары Юлии Кантакузен были сведены в один том (за основу взяты «Революционные дни», к ним добавлены главы из «Моей жизни здесь и там», сокращены, надо полагать, повторы и публицистика) и вышли в свет в издательстве The Lakeside (Озерный край) Press в Чикаго, в серии The Lakeside Classics.
Представьте себе книгу, в которой рассказывается о судьбе женщины, родившейся в Белом доме, поскольку ее дед был в то время президентом США; начавшей выходить в свет при дворе австрийского императора и нередко вальсировавшей под аккомпанемент Иоганна Штрауса; познакомившейся в Риме с русским гвардейским офицером, потомком византийских императоров и внуком графа М. М. Сперанского и после недельного головокружительного романа решившейся выйти за него замуж; женщине, принятой при русском дворе и в высшем петербургском свете, прожившей в России почти 20 лет и бежавшей из нее, с массой приключений, вскоре после революции… Не правда ли, все это кажется как-то уж очень «чересчур» и похоже на «русско-американскую фантазию» в стиле позднего Никиты Михалкова?
А теперь, в посрамление скептикам и маловерам, позвольте представить: княгиня Юлия (Джулия) Кантакузен, графиня Сперанская, урожденная Грант
В марте 1945 года в нью-йоркском «Новом русском слове» была напечатана статья свояка Алданова, библиографа и публициста Я. Б. Полонского «Сотрудники Гитлера». В статье приводился длинный список русских эмигрантов, запятнавших себя сотрудничеством с нацистами. Наряду с именами Д. С. Мережковского, З. Н. Гиппиус, Сургучева, С. М. Лифаря, В. Н. Ильина в нем были названы Nicolas von Makeev и Н. Н. Берберова-Макеева
тех, кто в той или иной форме сотрудничал с нацистами или открыто высказывался в их поддержку, оказались не только крайне правые политики и публицисты, но и вполне респектабельные фигуры русского Парижа, такие как танцовщик и коллекционер Серж Лифарь, писатели Иван Шмелев, Илья Сургучев и Зинаида Гиппиус, художник и историк искусства Александр Бенуа, философ Борис Вышеславцев. Список далеко не исчерпывающий. Другая часть политически активной эмиграции стояла на оборонческих позициях, если не позабыв, то на время спрятав свои разногласия с советской властью. Немало эмигрантов приняло участие в движении Сопротивления. Однако на виду были коллаборационисты, и для многих французов белый эмигрант (ибо для обычных французов, не слишком разбиравшихся в тонкостях эмигрантской политики, все эмигранты были белыми) и коллаборационист стали едва ли не синонимами.
Речь Маклакова на процессе, завершившаяся словами «Есть ли у нашего закона защитники?», настолько потрясла не только присутствующую публику, но и председателя суда, что он ушел из зала, забыв объявить заседание закрытым.
