что побледнели.
– Открой рот, – сказал Эрик, покусывая ее подбородок. Олеся лишь отрицательно покачала головой. – Открой свой рот. Не провоцируй меня.
Не дождавшись взаимности, Эрик вжался в ее губы своими и силой пытался поцеловать Олесю. Та не поддавалась. Он кусал ее, сильнее сжимал пальцами тонкие запястья, оставляя на них синяки.
– Иди в душ, – сухо бросил он, слезая с Олеси, которая не могла прийти в себя после случившегося. Эрик поднял ее штаны, опустил футболку, накрыл грудь, покрытую синяками. Все было так, как и двадцать минут назад – будто ничего и не было. Никакого унижения и боли.
Олеся молча поднялась и на трясущихся ногах поплелась в ванную. Разделась и встала под горячие струи воды. До остервенения терла кожу мочалкой, оставляла на теле красные царапины и разводы. Кожа горела, но не так сильно, как от прикосновений Эрика и его колючих поцелуев.
Спустя меньше минуты к ней присоединился Эрик. Вошел в кабинку и закрыл за собой дверцу. Теперь их разъединяли лишь короткая дистанция в пятнадцать сантиметров и поток горячей воды.
– Надеюсь, до такого больше доводить не будем, – спокойно произнес Эрик, ополаскивая тело, не прибегая к гелю для душа.
– Ты мне противен, – прошептала Олеся, обнимая себя руками за плечи. Впервые она чувствовала себя абсолютно голой перед ним. Незащищенной. Чувствовала опасность.
– Не смей говорить со мной так! – прошипел Эрик, хватая ее за волосы и сжимая их пальцами. Потянул за них, заставляя Олесю смотреть ему в глаза.
– Ты меня не любишь. Любил бы, не причинял бы мне боль.
– Это я тебе причиняю боль, Олеся? Это ты мне причиняешь боль! Я все для тебя делаю. Все! А ты постоянно обвиняешь меня в чем-то. Оскорбляешь, не пускаешь в постель. Мое терпение не железное.
– Я тебя не просила делать все ради меня. Я тебя не любила. А если и любила, то было раньше. Не сейчас!
– Придется держать тебя здесь, пока ты не придешь в себя, – прошептал Эрик, резко переключая воду с горячей на холодную и подставляя безвольное тело Олеси под нее. Она не кричала, лишь дрожала и тряслась от холода. Эрику самому было все это неприятно, но отступить и сдаться он не мог.
– Я вряд ли изменю свое мнение.
Эрик держал Олесю долго и крепко. До тех пор, пока не заметил, как посинели ее губы, а глаза начали закрываться. Лишь тогда Эрик вытолкнул Олесю из кабинки, обвязал полотенцем и унес в комнату. Заботливо уложил на кровать, укрыл одеялом. Потом принял горячий душ сам, переоделся и лег рядом с Олесей. Долго смотрел на ту, глаза которой были закрыты. Потом он уснул сам.