Поздно вечером с криком о помощи по парку бежит обнаженная израненная женщина, обезумевшая от боли. Первая выжившая жертва в целой цепочке ужасающих преступлений.
Изощренная жестокость, с которой совершены пытки и убийства, шокирует даже бывалых полицейских. Количество жертв вызывает животный страх и ощущение, будто имеешь дело с целой сектой маньяков. «Имя им легион…» — так выведено кровью на стене секретной комнаты.
Джошуа Бролен, ставший частным детективом, проникает в тайный порочный Двор Чудес, чтобы выяснить, кто находится во главе этой жуткой секты.
Вторая часть цикла «Трилогия зла».
Изощренная жестокость, с которой совершены пытки и убийства, шокирует даже бывалых полицейских. Количество жертв вызывает животный страх и ощущение, будто имеешь дело с целой сектой маньяков. «Имя им легион…» — так выведено кровью на стене секретной комнаты.
Джошуа Бролен, ставший частным детективом, проникает в тайный порочный Двор Чудес, чтобы выяснить, кто находится во главе этой жуткой секты.
Вторая часть цикла «Трилогия зла».
Бұл серияда
Пікірлер50
👍Ұсынамын
Очень советую. Прекрасный детектив-триллер, динамичный, событийный, более живенький, чем первый из этой серии. Можно читать отдельно от первой книги. Рекомендую!
👍Ұсынамын
Один из немногих детективов , которые держат в напряжении до последнего. Но обязательно нужно сначала прочитать первую книгу серии
Дәйексөздер56
столетие или два назад любой роман, рассказывающий о современном нам мире, казался бы абсурдным, невыносимо ужасным. Думаете, я преувеличиваю, да? Однако все это правда. Когда-то мужчина жил или выживал, чтобы иметь детей, любить женщину. Все древние системы выглядели как пирамида, на вершине в меньшинстве находились хозяева, внизу – слуги. Последних использовали, часто – как пушечное мясо, их запросы были просты, они искали счастье в простых вещах: любить и выживать. Это было главным. Те, что наверху, имели власть, иногда немного, иногда чересчур. И у них было время. Власть и время позволяли им быть требовательными, они хотели всегда большего: больше земель, городов, женщин, слуг, это был мир натиска… Сегодня все изменилось. Мы решили раздать власть всем – по кусочку, и теперь принадлежащая нам власть усиливается, если мы начинаем целиком отдаваться обществу. Мужчина продолжает стремитсья к большему, еще большему и впадает в неистовство. Ежедневные сражения сменила работа; после битв всегда оставалось много жертв, но они хотя бы были заметны. Сегодняшние войны бескровны, но в них гибнет человечность.
Мы больше не строим для того, чтобы дышать чистым воздухом, – продолжал частный детектив, – чтобы наслаждаться тем коротким временем, которое мы проводим в гармонии с самой сутью жизни; нет, мы понемногу скатываемся к синтетической модели. Превращаемся в роботов; люди все чаще приобретают черты того, чем они обладают, прежде чем исчезнуть, они весь свой краткий век посвящают потребелнию. Аннабель, поглядите вокруг. Кого мы слушаем? Кто управляет этим обществом? Кому мы повинуемся? Потребителям. Производителям. Пользователям. Роботам, управляющим миром.
Это все внешнее: индустриализация, загрязнение, но взгляните глубже, и вы увидите то, что любой человек видит с момента своего пробуждения: стремление потреблять. Много. Везде. Все больше и больше. Множатся рекламные ролики, их создатели учатся скрывать рекламируемые товары, чтобы точнее нанести удар. То, что вы видите каждый день, – это мир, существующий лишь по законам маркетинга, изучения средств коммуникации и давно распрощавшийся с любой филантропией; хотя нет, филантропия превращена теперь в стремление увеличить потребление. Общество развивается теперь только в этом направлении. Взгляните-ка, везде, даже в религиозной жизни, все подчинено не внутренним убеждениям, но необходимости выбирать! Журналы публикуют сравнительные таблицы с недостатками и преимуществами каждого вероисповедания, и по ним мы выбираем для себя то, которое кажется нам наиболее одухотворенным и полезным, мы готовы менять веру в течение жизни. Религия стала способом улучшить свое существование, свое положние смертного, мы больше живем не для Бога, мы верим ради себя, и нам продают его, как нечто безмятежное, не лишенное духовности, но – приспособленной к нашим прихотям.
