Таков наш мир, — сказала она. — Я давно поняла, что каждый день нашей жизни мы сталкиваемся с глупыми несчастьями, нелепыми мелодрамами, жадностью, корыстью, бессмысленным страданием. Мы пытаемся забыть о них, притворяемся, что ничего этого нет, стараемся отвлечься с помощью искусства или философских рассуждений, а то и просто наливаясь спиртным, как бедняга Стэнли. Пытаемся что-то объяснить, опираясь на нашу религию. Но все остается по-прежнему, и это всегда рядом с нами, словно несчастное уродливое чудовище, которое прячется за тончайшей занавеской. Как только занавеска приподнимается или рвется, мы вынуждены видеть его. Тебе это хорошо известно, ведь ты был на войне.
Боль возникает не просто из каких-то обстоятельств или поступков других людей. Она приходит изнутри. Когда мы понимаем, что потеряли.
Она возникает из осознания того, как глупы мы были — тщеславные, самонадеянные дети, — когда считали себя счастливыми.
От понимания того, насколько хрупким и обреченным был весь старый уклад именно тогда, когда мы считали его незыблемым и чувствовали себя в безопасности.
Боль приходит, когда мы начинаем понимать, что никогда не были в безопасности, а значит, никогда не обретем ее в будущем. Она приходит из осознания того, что мы никогда не вернемся в детство.
— Жизнь не всегда логична, Джордж. Кто-то так никогда и не встречается с этим чудовищем. А кто-то видит его снова и снова, и кажется, что в этом нет никакого смысла. Но он есть. Когда такое случилось со мной после смерти Грейди, мне понадобились годы, чтобы понять это. Так кончается наше детство, Джордж. Родители называют это взрослением, но используют это слово слишком уж небрежно. На самом деле взросление — это когда ты смотришь на то чудовище и понимаешь, что оно бессмертно, а ты — нет. И сделать с этим ничего нельзя.
