автордың кітабынан сөз тіркестері  Истинная правда. Языки средневекового правосудия

Ольга Тогоева

уголовных преступников и приговоры, вынесенные по их делам»[13] и «Уголовный регистр Шатле»[14].

Как отмечал Роже Шартье, авторитет власти в любом обществе зависит от степени доверия, которое испытывают (или не испытывают) окружающие к предлагаемым ею саморепрезентациям[

Мотив орудия наказания, которое осужденный на смерть несет сам, являлся совершенно ясным христологическим мотивом, особенно применительно к эпохе позднего Средневековья[885]

Это были Готье де Руйи, шателен аббатства, 80 лет от роду; Филипп Лоппэн, сержант аббатства, 40 лет; Жан Бонбёф, 60 лет, занимавший ту же должность 20 лет назад; Ферри Тюпэн, 66 лет, бывший также сержантом аббатства на протяжении 12 лет; Колессон Ле Бальи, 60 лет, нотарий, состоявший на службе у монахов в течение 14 лет; Жак де Шомон, старшина аббатства, 66 лет; Жан Руссель, сержант аббатства

Символический смысл, который вкладывали средневековые судьи в подобное наказание, заключался в уподоблении преступника этим животным. Уже известный нам Йоханн фон Бюх писал в своих комментариях к «Саксонскому зерцалу»: «Собака означает, что такой человек никогда не относился с уважением к своим родителям – как собака, которая бывает слепа первые девять дней жизни. Петух означает само преступление и необузданную самонадеянность, угрожающую отцу или ребенку этого человека. Гадюка означает несчастье его родителей… Обезьяна означает самого преступника, физический облик его, но не деяния. Ибо как обезьяна во многом похожа на человека, но все же не является человеком, так и этот преступник похож на человека, но в своих поступках и в сердце своем он – не человек, поскольку способен действовать столь жестоко против собственной плоти и крови»

Мартин Ле Франк, возможно, первым из демонологов называл детоубийство типично «женским» преступлением

Это особенно важно, если учесть, что обычное колдовство (arts et sorceryes perverses), по мнению автора, было исключительно женским делом. Это касалось и договора с дьяволом, и участия в шабаше, и основных ведовских преступлений: детоубийства, антропофагии, наведения порчи и болезней и т. д.[668] Занятия «добрых ведьм» (bonnes sorderes) и некромантия, следовательно, в корне различались и представляли собой два полюса колдовства, разделенных как по половому, так и по культурному признаку.

Произнося очередную речь в защиту дам, Защитник указывал на то, что дьяволу намного проще соблазнить своими посулами представителей сильного пола

Что же касается сообщников Жиля де Ре, то никто из них не мог даже более или менее внятно объяснить, что нужно сделать для того, чтобы подобная встреча состоялась. Главный «специалист» по вызову дьявола – Франсуа Прелатти – предлагал сразу несколько никак не связанных между собой тактик: пойти ночью в лес (GR, 246, 250), написать некое послание и подписать его кровью (GR, 246, 249), начертить магический круг или крест в нижних покоях замка (GR, 249, 250–251).

в случае Анрие и Пуату дело, скорее всего, обстояло иначе: их «признания» были похожи до такой степени, что возникает сомнение в их подлинности.