быть никем не хочется
только еще собою
никого не жалко
более чем себя
и никакого ада нет за этим
огромным остовом: он весь как есть внутри
содержится за этими дверями
за каждой дверью
только позови.
Рассвет уж вот, весь животом наружу,
весь рыже-красный, с голой требухой,
бухой,
волочится и воет, и потом
ложится истекать и иссякает,
она начинает день, то есть выходит под душ
выносит из дома мысли о дедушке, одиночестве и работе
очень больно очень больно ни понять ни просто помнить
«Бог говорит через твое ребро…»
Бог говорит через твое ребро:
мол, посмотри, оно совсем твое
и ходит, и молчит, и пьет ночами чай
смотри и примечай
как долгий вздох его дрожит в твоей груди
и грудь гудит, как колокол глядит
все время вниз, но силится наверх
но не поднимет век
твое ребро в куске твоей страны
как в янтаре, со стороны метро
идет-колышется, как ветерком по ржи
смотри его всю жизнь
и говори: мое – и может быть
оно послушает и не покинет грудь
и зарастет дыра, в которую сквозняк
свой выдувает знак
и бог, который в дырочку свистит,
увидит кость – и дрогнет о кости
и остановится на полпути судьба
не срежет сквозь тебя.
наедине не боявшись, бояться после,
когда вдвоем, страшно уже вдвойне
научиться ничего не бояться.
Не наклоняться за упавшей монеткой,
шелестеть в кармане двадцаткой,
играть закладкой
в библиотечном потном томике Ильина,
