Оглавление

1. Больница и другие рассказы
2. Странный сон
3. Дневной гость
4. Никогда
5. Египетский снег
6. Школьное сочинение
7. Отцу
8. Больница
   1. Сеть
   2. Сон первый
   3. Поезд
   4. Сон второй
   5. Дни ударного труда
   6. Сон третий
9. ПУБЛИЦИСТИКА
   1. Как я не устроился на работу
10. О границах допустимого
11. Увидеть Нью-Йорк и…
12. I wonder

Странный сон

Ему часто снился этот странный сон. Над отрезком старого шоссе, по которому раньше шёл основной поток машин, и заброшенному после строительства новой автомагистрали, вдруг появляется тарелка. Она выписывает невероятные кренделя, конфигурация всё время меняется, потом аппарат исчезает. Говорили, что в этом месте действительно что-то видели, и довольно часто, что место гнилое, нехорошее. Когда-то здесь шёл московский тракт, вроде даже останавливался Иван Грозный по пути в Александровскую Слободу и обратно, потом в соседней деревне поселились лихие люди, со всех проезжавших брали дань. Так и закрепилась за ним дурная слава, называли их Кащеями, отсюда и деревня — Кащеевка.

Но в этот раз — то ли сон, то ли явь. Да и было это в другом месте, среди каких-то развалин, похожих на древнеегипетские. От огромного валуна вдруг отделился гигант, может он, может — она. Стало страшно, но гигант вдруг уменьшился в размерах, и превратился в почти обычного человека, только было в нем что-то неестественное. Что именно — стало ясно сразу: плоти не было, одна оболочка. Димка быстро схватил свой новый цифровой фотоаппарат и сделал пару снимков, тут же просмотрел. На дисплее никого не было. Испугавшись, он страшно закричал, но существо глядело на него, не выказывая никаких эмоций. Крик прервался.

— Вы — оттуда? — Вопрос даже не прозвучал, просто телепатировался. Ответа не последовало, да и не было в этом необходимости. Он опять закричал, опять безрезультатно.

Вдруг оба оказались в какой-то комнате, здесь существо чувствовало себя вполне комфортно. Было видно, что обстановка для него вполне привычная, как, впрочем, и для Димки, хотя и оказался он здесь впервые.

Существо начало куда-то звонить, и тут до Димки дошло — это же шанс! Он всё понял. Из головы уже много лет не шёл тот таинственный звонок — к сожалению, трубку взяла жена, связь была плохой, голос шёл из каких-то глубин, но был очень похож на его покойную мать. Те же интонации, та же манера говорить, и главное — полученная тогда информация оправдалась полностью.

— Скажите, а можно мне тоже позвонить, спросил он у существа.

Существо молча показало талон.

— Я куплю, сказал Димка, но по молчаливому взгляду понял, что сморозил глупость.

Вдруг всё исчезло, Димка открыл глаза и вновь очутился дома. Какое-то время он не мог прийти в себя — так смешались все впечатления, что был непонятно, где он находится сейчас. Однако вскоре острота пережитого притупилась, увиденное казалось иррациональным, и вскоре настал поздний рассвет. Заснуть в ту ночь ему так и не довелось.

Через час, когда уже было надо выходить, весьма кстати зазвонил телефон. Предстоявшая поездка, от которой он так упорно пытался улизнуть, весьма удачно отпала сама собой, и можно было наконец-то разгрести давно накопившиеся дела. Стояла глубокая осень, все ещё теплая — бабье лето никак не хотело отдавать свои права сезону дождей, предвестникам первых заморозков и длинных холодных вечеров. За окном ветер мотал кроны деревьев, пытавшихся просунуть свои лапы прямо в окна их нового дома, участок зарос травой, выросшей по пояс, цветы давно пожухли, а всё вместе навевало странное ощущение неизбежности повторения дня триффидов — фантастического романа ужасов, который он прочёл когда-то в детстве среди других произведений библиотеки приключений и фантастики, стоявшей у них дома. Родители Димки, долгое время пытавшиеся наставить его на путь истинный и заставлявшие прочитать всех русских классиков, отказались от своей, как вскоре стало ясно, бесполезной затеи, и оставили его в покое. За фантастикой последовал Джек Лондон, а место списка обязательной «для всех культурных людей» литературы заняли самые разнообразные творения авторов известных и не очень, популярных либо давно забытых. Он давно взял себе за правило делать свой выбор самостоятельно, невзирая ни на какие условности, которые его тяготили и мешали. В результате свой путь получался не таким гладким, как у других, умевших много и хорошо говорить, давать глубокие и обоснованные оценки, рассуждать и обосновывать, поддерживать и ниспровергать, полемизировать и делать выводы, которые очень быстро опровергала жизнь. Не было у него той счастливой способности перевернуть свои доводы так, чтобы отрицая сказанное им же самим ранее демонстрировать одновременно уверенность в своей правоте и непогрешимости, или по крайней мере казаться таковым. Все бывшие коллеги уже давно «выросли», стали маленькими и большими начальниками, но карьерный рост его почему-то совершенно не интересовал. Методы, которыми они пользовались, ему как-то открыл один из завотделов НИИ: как оказалось, они были одинаковы практически везде, немного модифицировались в зависимости от специфики выполняемой работ и вызывали у него неизменное отвращение. С другой стороны, оставаться среди серой толпы клерков он тоже не хотел. Больше всего его поражало то неожиданное превращение вполне нормальных людей в полу-монстров, происходившее при малейшем изменении ситуации, а особенно в те нередкие моменты, когда все бросались исполнять немыслимую идею, а скорее пустую прихоть очередного начальника. Подобные метаморфозы почти кафкианского масштаба он наблюдал не раз и никак не мог найти им объяснения.

Он давно хотел поселиться за городом, но какое-то странное ощущение возможной потери причастности ко всему происходящему в жизни города довольно долго не пускало его в этот свободный полёт.

Неожиданный настойчивый стук в дверь прервал эйфорию начинавшегося осеннего дня. Странно, подумалось ему, ведь калитка-то закрыта. На пороге стояли двое хорошо накачанных ребят, за забором урчал помятый BMW.

«Боевая машина вымогателя», сразу вспомнилась ему чья-то старая шутка, ну вот и ко мне пришли. — Хотя странно, уж от меня им вряд ли что-то обломится.

— Что надо, и как вы здесь оказались? — спросил Димка незваных гостей.

— Да так, потолковать надо, что и как, чем дышишь.

— С кем, может представитесь?

— Может пустишь в дом, пока сами не вошли, — заявил парень с порезанной губой, явно недавно и наспех кем-то зашитой. Второй был спокойнее, но за этим спокойствием таилась какая-то сила, проистекавшая из явной уверенности в себе, в справедливости и правильности законов своего, мало кому ведомого мира.

Делать было нечего, и впервые он пожалел, что не поставил кнопку тревожной сигнализации, предлагавшуюся местным охранным предприятием.

— Что-ж, заходите. Вообще-то я собирался уходить, неуверенно соврал Димка, и эту неуверенность мгновенно прочувствовали незнакомцы.

— Ладно, не мельтиши. Мы не надолго, надо дело одно утрясти, — заговорил вдруг второй, явно старший по непонятной для Димки субординации.

— Да вроде дел у нас с Вами никаких нет и не было, уже увереннее заговорил хозяин дома. А если Вас интересуют мои доходы — могу показать справку, там не разбежишься.

— Ну, это нам ни к чему, мы и без справки всё про тебя знаем. А вот должок за тобой старый остался, а долги оставлять нехорошо, особенно если долго тянешь.

— Это что за долг такой, вроде никто не предъявлял, — почти на феню перешёл осмелевший Димка. — Вот мне действительно должны, и много, а я…

— Кончай пантовать, слушай сюда, — вдруг подключился тот, что со шрамом. — Гришку помнишь, того, что дом тебе строил?

— Ну да, помню конечно.

— И что?

— А так: о покойниках либо хорошо, либо никак. Я предпочитаю в данном случае никак.

Речь шла о подрядчике, строившем Димкин дом около десяти лет назад, застрелившего свою жену из ревности и покончившего потом с собой. Воспоминания эти были неприятны, но никаких долгов за строительство, обошедшегося гораздо дороже, чем предполагалось, он за собой не знал.

— Ну так вот, должок за ним, а значит теперь за тобой.

— Я ему ничего не должен, — твёрдо заявил Димка.

Действительно, отношения у них не заладились сразу, недоделок и ошибок было много, и дом достраивали уже другие строители.

— Ты про отступные слышал, — вновь заговорил старший. — Так вот, не расплатился он с нами, а дом у тебя хороший, вот и думай теперь сам.

Димка слышал про местные бандитские группировки, облагавшие строителей своими поборами в ходе строительства дач и пригородных коттеджей. Помнил он также и то, как Гришка жаловался на мздоимцев, чем и обосновывал свои непомерные расценки.

— Так Вы из налоговой? — не удержался и съязвил хозяин дома.- Тогда где Ваши расчёты, бумаги?

— Короче, платишь или как? — сорвался в крик старший.- Да и у Гришки к тебе вопросы.

— Что-о-о?

Вдруг какой-то странный звук внутри дома заставил его замереть. Один из незваных гостей, незаметно пробравшись в ходе разговора в одну из комнат, явно где-то копался, что-то выискивал в недрах его, Димкиного жилища. Тогда, резко вскочив с табуретки, он резко рванул внутрь дома, где была спрятана морская сирена, способная оглушить человека на несколько минут, которые были ему так сейчас необходимы. Но всё решилось иначе. Как-будто предчувствуя следующий ход, старший отрывисто бросил второму:

— Уходим, быстро.

Когда через секунду Димка выскочил на улицу, машина у забора уже не урчала, как не было и непостижимым образом исчезнувших собеседников. Рванув наперерез на соседнюю улицу, через которую должен был уезжать BMW, Димка не обнаружил его и там. Машина как будто испарилась, не оставив никаких следов на песчаном покрытии.

День был испорчен, ничего делать больше не хотелось. Он сел на скамейку в глубине сада и серьёзно задумался. Надо сказать, что его давно мучило какое-то почти врождённое чувство вины, непонятно за что и с чем связанное. Порой ему казалось, что всё, за что он расплачивается сейчас, происходило в далёком прошлом, к которому он не имеет никакого отношения, и, за которое, тем не менее, ему приходится нести ответственность — какой-то груз чьих-то ошибок, совершённых в другой жизни. Иногда возникали вполне конкретные лица, предъявлявшие требования компенсации за якобы нанесённый им ущерб, возбуждавшие судебное производство, угрожавшие, требовавшие, потом пропадавшие раз и навсегда. Ощущение это здорово мешало — довольно часто неадекватно оценивая свою роль в происходившем, он принимал всю вину на себя, и это было довольно удобно для его окружения, подобного комплекса не испытывавшего. Жизнь для него давно превратилась в фантасмагорию, которой не было конца. Друзья — хотя непонятно, были ли они таковыми на самом деле — часто пользовались этой странной невысказанной отрешенностью от действительности, ошибочно воспринимая её за мягкотелость, и здорово удивлялись, когда получали твердый и решительный отпор, а вскоре исчезали вовсе. Так что дружбы не получалось, а дружить в чью-то пользу Димка не хотел и не мог. Вот и теперь обратиться было не к кому. Да и внутреннее ощущение своей правоты придавало ему какую-то силу и спокойствие, уверенность в себе, которой ему здорово не хватало. Но то, что он никому ничего не должен — он знал твёрдо и готов был отстаивать эту позицию до конца. Вся сложность состояла в том, что законы блатного мира ему были не ведомы, и как разговаривать и действовать дальше он не знал. Единственное, что смущало и одновременно немного, как ни странно, успокаивало, было чувство какой-то нереальности всего происшедшего, вызванное, несмотря на всю экстраординарность происшедшего, двумя отмеченными им обстоятельствами: почти правильной, даже несколько старомодной речью незнакомцев, мало похожих на современных отморозков, и неожиданностью, нереальностью их перемещений и исчезновения. Да и претензия, высказанная ими от имени покойника, выглядела совершенно фантастической.

Однако все эти благие мысли наталкивались на почти непреодолимое препятствие — как ни крути, а что-то надо было делать. Всем было известно, что в местной бане по вечерам в пятницу собирались какие-то крутые ребята и в эти дни жители посёлка туда предпочитали не ходить. Но что могла дать эта встреча — он не знал, да и у него не было ни малейшего представления с чего начинать разговор. Можно было найти отца Гришки, здорово сдавшего за последние годы, но и здесь особого смысла не просматривалось. Оставался только один вариант поговорить с кем-нибудь из местных жителей, которые могли что-нибудь знать.

Неподалеку, через две улицы, жил афганец который как-то рассказывал ему, что на самом деле стоила жизнь в Афганистане, и как ему удалось остаться в живых. Тогда для него стало полным откровением многое из рассказанного, и, хотя услышанное его не только потрясло, но и здорово покоробило, деваться было некуда. Но намерение тотчас же заняться возникшей пр