среди зданий, струящихся в облака
в хищных формах, давящих сверху
смеркаются крылья, металлической хлопая мглой
вакуум бросая в пространства, которыми дышим
я делаю наброски. я собираю слова как обмытые
стёкла или обломки ракушек. слова, в определённой
конфигурации отбрасывающие тень. не мера мира.
скорее неустойчивая опора.
мало-помалу происшествия скапливаются и заходят
за линию. мы сообщаемся, хотя связь наша призрачна.
с каждым следующим шумом. версии, волны. наклон
головы, когда настоящее разворачивается сразу
повсюду. отыскав дорогу даже в свежевырытых ямах
и под завалами.
утром настоящее разворачивается синим портовым
плащом. мир накрывается им как миром. мир — на
руинах, в свободной траве, прорывающейся сквозь
тесноту мгновений, и в домашнем огне, на котором
мы варим кашу на завтрак. версии / волны. всякий раз
захватывающие целиком.
которую пишем, пока задыхаемся в неотложках
и автозаках
очередями летящих в тартарары
по улице несвободы, неправды и унижения
пишем, как ты однажды подумаешь — ни для кого,
низачем
грузные динозавры смысла
частичные отпечатки их несуразных конечностей
по ту сторону времени
в любом месте, разрисованном как попало —
краской баннеров, синяками молчания
фломастерами, фейерверком
или грязными комьями снега
(пусть всё же будет побольше сверкающих пятнышек
беспечно перебегающих на манер леопардовой фуги
по лицам любимых)
неважно, где и когда — теперь или позже
спустя треть отмеренных лет
когда ты сможешь понять меня так, как я сейчас —
свою маму
ожидая соединения (на луне, вероятно, или на
ветвящихся этажах спасённых лесных республик)
я хотела бы
по-прежнему жизнь
(ничего не значащую)
сцеженного прикосновения
пожарного крика листвы
мокрых вишен
вздоха, который становится глубже и глубже
опять того поцелуя
и совсем немного густой
кобальтовой сини, пожалуйста
если открыть полноту неотрывной тени
которую пишем, пока задыхаемся в неотложках
и автозаках
очередями летящих в тартарары
по улице несвободы, неправды и унижения
пишем, как ты однажды подумаешь — ни для кого,
низачем
грузные динозавры смысла
частичные отпечатки их несуразных конечностей
по ту сторону времени
в любом месте, разрисованном как попало —
краской баннеров, синяками молчания
фломастерами, фейерверком
или грязными комьями снега
(пусть всё же будет побольше сверкающих пятнышек
беспечно перебегающих на манер леопардовой фуги
по лицам любимых)
неважно, где и когда — теперь или позже
спустя треть отмеренных лет
когда ты сможешь понять меня так, как я сейчас —
свою маму
ожидая соединения (на луне, вероятно, или на
ветвящихся этажах спасённых лесных республик)
я хотела бы
по-прежнему жизнь
(ничего не значащую)
сцеженного прикосновения
пожарного крика листвы
мокрых вишен
вздоха, который становится глубже и глубже
опять того поцелуя
и совсем немного густой
кобальтовой сини, пожалуйста
если открыть полноту неотрывной тени
на несогласной коже — умноженной в книге
которую
вспоминаю переполненные маршрутки-уазики
а ещё вывеску бытовой техники кэнди, по ночам
заливавшую комнату холодным светом
и себя, неспящую
в той спальне-заливе с пришвартованной лодкой,
на которой я приплыла сюда, наконец ощущая,
как всё вокруг согревается живым пламенем, лижущим
стены рыжими язычками
— один за другим они
выпутались из проводки, проложенной под полом,
и теперь ласково облепили меня со всех сторон
эти чувства сейчас: они что-то другое, чем раньше
как бы дополненное
хотя по-прежнему не законченное
у них нет названия
их траектории вышиты моросью
на натянутом воздухе ещё отдалённого утра
однажды они найдут свои имена, пожираемые тенью
качелей на детской площадке
и вновь возникающие у метро
несмотря ни на что
она похожа на вазу, голубую сосну, тоску,
разлетевшуюся на ё…ые куски
о которые мы сильно поранились, когда засыпали
большая медведица зализывает наши порезы в ночной
поликлинике (вообще у неё были другие планы. обычно
в эти часы она зарывает бриллианты в чёрных подвалах
неба. но сейчас — внутренности и льдинки, хлипкие
спайки, рыбки слёз — ты можешь на них посмотреть)
(кстати, мне негде спать во всём мире без тебя)
барабан сна всё время сбивается с ритма
всё, что мелькает, сворачивается в проблески, ножницы,
кромсающие темноту, как постылое узкое платье. она
больше его не наденет. тело покрыли звонки и вспышки
(они тоже подвергаются замещению, это проект слов)
запиши: уцелевших нет. мысли проносятся сквозь.
она похожа на усилие
типографской краски
почему дребезжащая синева? невесомая заводь силков?
(и ещё: мне негде плыть во всём мире без тебя)
запиши: мы в раю, мы с детства говорим на этом языке
(но на другом читаем и пишем)
запиши: н…й рай. запиши: достоверность =
соответствие миру, в котором находимся
(она говорит: мы находимся в стихотворении)
или в методе?
у палмера было про кафе «метод», но сейчас все кафе
закрыты. в каком-то смысле нам повезло (к методу
больше нет доступа) (кстати, во всём мире полно
стихотворений без тебя, но мне не хочется в них
находиться)
хочется чередоваться: вихрь, слюна, бессмысленная
абсцисса
биржа знания разорена. лопасти ветра расшвыривают
непостижимые листья
на острове почти никого, но работает почта. дороги
усыпаны апельсинами. в каждую стену вмонтирована
мадонна. проезжая мимо, велосипедистка говорит нам
«привет»
Недостающая глубина, я заслала на сторону детства её прохладные лучи-альбиносы. Так мне кажется часто. Когда я хожу по техно-жилищу, по городу-квазару, по другим многостворчатым городам, похожим на звёзды с ратушными площадями, долго, словно космодромы, платформы, посадочные полосы комнат стараются тщетно вспомнить меня. Само сознание и есть что-то вроде города, с которым можно вести беседу (Кристенсен). Гул электричества ложится в лёгкий снег, в спальню полей. В кармане куртки я нахожу небольшое английское слово и растягиваю его на строку: седые глаза инженера, опоясавшие наступление темноты
Вещи и люди: застывшие там, где их нельзя разглядеть, но всё ещё можно представить
Многоединство осени, которое, стремительно разобщаясь, всецело стяжает свою достоверность
