очень надеюсь, что не нужно быть сумасшедшим, чтобы творить
Разнообразие — не деловое решение, а способ оставаться заинтересованным, бодрствующим.
Галереи, подобные Уайтчепел в Лондоне, открывались в рабочих районах, чтобы угнетенные могли прочувствовать вкус к прекрасному. Мне самому довелось заниматься ручным трудом, и я могу засвидетельствовать, что иногда пиво, музыка или телевизор — это все, к чему вы готовы в конце долгого дня тяжелой физической работы.
IPod, как и кассетный плеер Walkman до него{C}, позволяет нам слушать музыку везде, где мы захотим. Ранее технология записи уже разлучала музыку с концертным залом, кафе или баром, но теперь музыку всегда можно носить с собой. Майкл Булл, который часто писал о влиянии Walkman и iPod, обращает внимание на то, что мы часто используем эти устройства для «эстетизации городского пространства» [4]. Куда бы мы ни пошли, мы носим с собой наш собственный саундтрек, и мир вокруг накладывается на эту музыку. Вся наша жизнь превращается в кино, и мы можем менять музыку к нему снова и снова: в одну минуту это трагедия, а в следующую — боевик. Энергичный, мечтательный или зловещий и темный — у каждого есть свой собственный фильм, происходящий в голове, и нет двух одинаковых. Тем не менее философ ХХ века, вечно недовольный Теодор Адорно, назвал эту ситуацию «одиночеством с аккомпанементом» — мы способны с помощью музыки создавать иллюзию, будто мы не одни [5]. В своей несколько марксистской манере он рассматривал музыку, особенно популярную, как опиум. (Я знавал некоторых серьезных поклонников Вагнера, и я бы не сказал, что вызывающим привычку паллиативным средством является только поп-музыка.) Адорно рассматривал музыкальный автомат как машину, которая затягивала лохов в пабы обещанием радости и счастья. Но, как и наркотик, вместо того чтобы приносить настоящее счастье, музыка из музыкальных автоматов лишь создавала зависимость. Может быть, он и прав, а может, ему просто не доводилось хорошо проводить время в кабаке.
Частное прослушивание можно рассматривать как вершину нарциссизма: устройства обычно исключают всех остальных из опыта наслаждения музыкой. В романе «О дивный новый мир» Олдос Хаксли описывал наркотик под названием «сома», который приводил всех в восторг. Принявший его словно отправлялся в отпуск, и можно было регулировать продолжительность отпуска дозировкой. Превратили ли технологии музыку в «сомаподобный» наркотик? Не напоминает ли она таблетку, приняв которую вы гарантированно испытаете желаемую эмоцию — блаженство, гнев, спокойствие?
искусство, — заключается в том, чтобы поместить чувства в предписанные формы или ужать их до новых форм, которые идеально соответствуют некоему возникающему контексту.
Гениальность — создание действительно замечательного и запоминающегося произведения — проявляется тогда, когда вещь идеально вписывается в свой контекст
набор нейронов в наблюдателе «отражает» то, что они видели в наблюдаемом. Например, если вы наблюдаете за спортсменом, то срабатывают нейроны, связанные с теми же мышцами, которые использует спортсмен. Наши мышцы не двигаются, и, к сожалению, нет никакой пользы для здоровья от наблюдения за другими людьми, но нейроны действуют так, как будто мы имитируем наблюдаемое.
В начале своего пути я выходил на сцену и пел в отчаянной попытке общаться, но теперь я обнаружил, что пение доставляет как физическую, так и эмоциональную радость.
Как социальный клей, как неиссякающий источник перемен музыка намного важнее, чем рассуждения о том, насколько идеально сочинена конкретная песня или насколько безупречно сыгралась группа.
Одно из примечательных в этом отношении мест — майяский храм Кукулькана в Чичен-Ице.{X}
Гиды любят демонстрировать туристам, как при хлопке в ладоши у основания этого храма возникает эхо, звучащее как «чир-руп» — крик священной птицы кетцаль, чьи перья были для майя дороже золота. Эта птица считалась вестником богов.{Y}
Два типа эха производят этот звук «чир-руп». «Чир» — эхо от ближайших к основанию ступеней пирамиды, а более низкий звук «руп» отражается от более отдаленных, расположенных выше ступеней.
Дэвид Любман, инженер-акустик, сделал записи этого эха и сравнил их с записями крика птицы, найденными в орнитологической лаборатории Корнеллского университета. По его словам, «сходство было абсолютным». Затем он сотрудничал с главой мексиканского Института акустики Серхио Беристайном, который изучал еще одну пирамиду недалеко от Мехико. Конечно же, эта пирамида производила подобные чирикающие эффекты — иногда с изменениями высоты звука, которые охватывают до половины октавы. Вот уж действительно поющее здание [7].
Ученые предположили, что другие доколумбовы места также обладают акустическими свойствами. Археолог Франсиска Залакетт считает, что городские площади майя в древнем городе Паленке были спроектированы так, что, когда кто-то говорил или пел, находясь в определенном месте, голос разносился по всему пространству. Покрытые штукатуркой храмы вокруг площади благодаря своему расположению и архитектуре помогали «транслировать» голос (или инструменты того времени) на расстояние, равное длине футбольного поля.
